Часть третья. У эскимосов

11. Чуть не заблудились

Журналисты провожали нас, журналисты встречали... В Монреале нас приняли в высших кругах... Решительно, мой товарищ по путешествию как в воду глядел!

Но едва мы добрались до Черчилла, как его начали мучить постоянные приступы кашля, и я заподозрил что-то неладное.

Задерживаться в Черчилле мы не собирались, но самолета в Эскимо-Пойнт не было, а рейс в Резольют отложили на несколько дней. Пришлось скрепя сердце использовать пребывание здесь для нескольких вылазок. Я предложил съездить на буере в лагерь «Нанук», чтобы испытать новое снаряжение, палатки и одежду, а особенно чтобы выяснить, насколько улучшенная оснастка облегчает приведение буера к ветру.

Мой спутник, явно утомленный однообразием белых просторов и раздосадованный тем, что местные индейцы не проявляли к нему никакого интереса, все же отважился меня сопровождать. Дул довольно сильный ветер со снегом, но из бравады и под предлогом, что надо опробовать наши комбинезоны в дурную погоду, я все-таки решил отправиться в разведку, пока на снегоходах, гуськом. На буере поедем позже, если это окажется возможным.

Итак, мы спустились на лед реки Черчилл, достигающей в этом месте пятикилометровой ширины, и около 15 километров ехали вверх по течению. Внезапно разыгралась пурга, так что даже в двух метрах ничего нельзя было разглядеть. Холод пробирал не на шутку. Мой компаньон начал проявлять беспокойство и вскоре был близок к панике. Следует признать, что основания для этого имелись. Тем, кто не привык к бурям в горах, переносить подобные испытания особенно тяжело. Ощущение полнейшего одиночества, физические муки из-за жестокого мороза, моральные - от мысли, что вы покинуты всеми... Мороз, буран, надвигающаяся ночь - все как будто объединяется против вас, заставляет почувствовать себя пушинкой на ветру, игрушкой враждебных сил, и вы теряете уверенность в себе, видите свое бессилие...

Должен сказать, что тревога моего спутника на какое-то время передалась и мне, зародив сомнения. Он это почувствовал и начал настаивать на возвращении. Естественный рефлекс влек его назад, как лошадь, которая отказывается идти вперед, даже если там спасение. Но логика и здравый смысл, отступившие на миг, снова одержали верх. Я рассердился и заставил его подчиниться. Ведь двигаясь вперед, мы окажемся на берегу.

И в самом деле, вскоре мы выехали к опушке леса. Там, под деревьями, должны быть наши следы. Но это еще не все: отыскав их, надо сообразить, в каком направлении ехать - направо или налево? Прежде всего не следует доверять инстинкту, лучше еще раз положиться на логику. Я вычислил максимальную возможную ошибку (она составляла десять минут езды) и решил двигаться в течение десяти минут по произвольно выбранному направлению. Если мы следов не обнаружим, надо ехать обратно в течение двадцати минут, и так далее.

В конце концов мы нашли свои следы и вернулись на базу.

Не призвав на помощь опыт, не вооружившись хладнокровием, мы рисковали потерять самообладание, могли начать кружить, истощить силы, заблудиться среди льдов, где нас застала бы ночь. Вряд ли тогда нас нашли бы...

Но мой спутник, наверное, забыл и холод и тревогу, охватившую его, когда начали быстро сгущаться сумерки; в его памяти запечатлелся лишь один из захватывающих моментов жизни исследователя...

Бедный незадачливый искатель приключений! Через два дня я посоветовал ему для тренировки провести ночь в палатке. Термометр показывал 35° ниже нуля... Он сильно простудился и решил, что с него хватит...

Я остался наедине со своим детищем, и оно порадовало меня больше, чем когда бы то ни было: впервые за три года, во всяком случае, впервые так четко, буер приводился к ветру. На протяжении нескольких километров я, как помешанный, выписывал вензеля разными галсами сквозь хаос льдин, и мне удавалось пройти всюду, где я хотел!

Как я этого добился? Трудность заключалась в том, чтобы помешать буеру сбиваться с курса. Я применял для этого различные способы, в том числе диск, закрепленный между двумя лыжами и управляемый тросом так, чтобы он, цепляясь за лед, заменял таким образом киль лодки, но это устройство всякий раз ломалось. Наконец я додумался поворачивать нижнюю кромку ребра подветренной лыжи посредством наклона оси фиксирующего ее хомута. Придав лыже этот постоянный наклон, я избегал дрейфа буера и наконец мог идти круче к ветру. Эта идея повлекла за собой еще два усовершенствования, о которых ранее я и не помышлял. Во-первых, в те моменты движения по льду, когда буер, казалось, становится неуправляемым, отныне работало только ребро подветренной лыжи, что позволяло увеличить скорость и остойчивость на курсе. Во-вторых, в тех местах, где лед был усеян камнями, износ лыжи, у которой использовалось только ребро со стальной окантовкой, становился гораздо меньше, чем раньше.

На этот раз, после улучшения конструкции мачты (металлическая, весьма надежная, хотя без такелажа), с ее новой оснасткой (два набора парусов, два стакселя), с новым противодрейфовым устройством мой буер наконец был доведен до кондиции. Все было готово для завоевания полюса и открытия страны эскимосов. Пора отправляться в Резольют.

Но за час до отъезда вылету помешала забастовка, а следующий рейс по расписанию будет только через две недели. Что делать? Ждать так долго я не мог. Единственный выход - достичь хотя бы Эскимо-Пойнта. Но организовать санную экспедицию, чтобы попасть туда своим ходом, невозможно: трудно набрать для этого людей, да и денег у меня маловато. Оставался двухмоторный самолет базы, но мне сказали, что буер слишком велик и не поместится в его грузовом отсеке. Отправляюсь в ангар, чтобы выяснить размеры этого отсека, и констатирую, что не хватает всего одного или двух сантиметров; буер поместится, если топ мачты завести в кабину пилота и закрепить у него над головой. После продолжительных препирательств я получил наконец от компании «Транс-Эйр» разрешение погрузить буер, и через несколько часов вылетел в Эскимо-Пойнт вместе со своим корабликом для льдов, который я научился приводить к ветру. Чего же еще желать?