12. Охотничья стоянка

Ha посадочной полосе никого. Слишком холодно... Подумать только, что Гудзонов залив называют здесь канадским Средиземноморьем!

Перед тем как отправиться в дальний путь, я решил сделать несколько рейсов, чтобы адаптироваться к климату, в частности съездить на охоту с Аоладутом, одним из старейших жителей Эскимо-Пойнта, у которого к тому же еще есть нарты и собаки.

Через несколько дней, после первых пробных поездок, мы с Аоладутом потонули в белых просторах и к вечеру без всяких приключений достигли места, где разбили свой первый лагерь.

Растянули на снегу длинную цепь, прочно прикрепив оба ее конца к кольям, вбитым в окаменевшую землю. К цепи привязали собак на таком расстоянии друг от друга, чтобы они не могли начать драку. Аоладут бросил им по куску сырой мороженой оленины, и они сразу утихли.

Щелкает бич, заставляя самых неугомонных псов вырыть себе ямку в снегу. Вот все улеглись, готовясь к ночлегу, свернулись калачиком, закрыв нос лапами, и вскоре их шерсть побелела от снежной крупы. Если снег будет валить всю ночь, то утром они превратятся в неподвижные белые холмики, лишь чуть ко-лышимые в такт дыхания.

Больше не беспокоясь о собаках, Аоладут начал аккуратно вырезать кирпичи из снега для постройки иглу.

Еще до отъезда в эти края я решил потренироваться в «трекинге». Этот вид спорта весьма развит на склонах Гималаев. Родом из Лапландии, он постепенно распространился в Гренландии, а теперь - на Северо-Западных территориях Канады и грозит появиться даже в Европе. Пора приобщиться к нему и мне. Он весьма прост: вместо того чтобы нести тяжелый рюкзак, лыжник тащит за собой санки со всем, что необходимо для устройства лагеря.

Я приспособил для этого свои обычные лыжи, а на другой паре установил санки. На лыжи надел чехлы из тюленьей шкуры мехом наружу, так чтобы направление волосков позволяло скользить вперед и тормозило движение в обратном направлении, и, прихватив 50 килограммов груза - вес, который обычно берут для первой тренировки, отправился в путь.

Через полтора часа, совершенно измотанный, с болью во всех мышцах, я вернулся на базу, провожаемый равнодушными взглядами собак, которые явно не считали меня серьезным конкурентом... А я теперь смотрел на них другими глазами, с восхищением и благодарностью.

Да, они любят тянуть нарты, это очевидно. Стоит лишь посмотреть, с каким нетерпением они ждут утром, чтобы их запрягли, как охотно трогаются с места, как весело бегут первые километры, радостно взвизгивая. Они целый день проводят в пути с пустым желудком, а вечером получают небольшой кусок сушеного мяса или потроха случайно убитого зверя. Награда для них - щелканье бича, а то и удар рукояткой за неверно понятый приказ; ни ласки, ни приветливого взгляда.

Эти собаки привлекательны, как и живущие здесь люди, связанные с ними общей судьбой. Тут нет ни хозяев, ни слуг; собаки - это «товарищи по риску», как выразился хорошо знающий их П.-Э. Виктор. Без них нельзя обойтись. Ныне, когда собачьи упряжки мало-помалу исчезают, жизнь во льдах становится гораздо труднее. Снегоход в отличие от собаки не в силах разгадать, что под снегом-тонкий лед, который вот-вот проломится; снегоход не поможет своему водителю найти потерянную колею, не почует издалека медведя, не выследит дичь, спасая порой от голодной смерти, не заметит у полыньи тюленя, не будет безропотно сносить лишения, подвергаться опасностям.

Собаки принимают своего хозяина целиком: с его скверным характером, с его ошибками; признают его власть и законы, подчас жестокие, когда этого требует спасение человеческих жизней. П.-Э. Виктор рассказал, что при пересечении Гренландии в 1936 году ему пришлось, чтобы уменьшить вес перевозимого провианта и соответственно облегчить нагрузку нарт, жертвовать то одной, то другой собакой, так что число их постоянно уменьшалось. Но кто жесток: человек или природа, диктующая неумолимые законы жизни?

Аоладут, как будто угадывая мои мысли и желая меня утешить, обещал устроить пробег с такой скоростью, чтобы ветер свистел в ушах - вот это удовольствие!

Нарты уже поставлены в нормальное положение - на ночь их обычно переворачивают (на достаточном расстоянии от собак, которые могут сгрызть постромки), чтобы смазать вечером полозья и повторить эту операцию перед отъездом.

Слегка изогнутые нарты достигают в длину пяти метров. Они сделаны из поперечин, скрепленных ремешками, что придает им большую гибкость при езде по неровной поверхности. Спереди - кольцо, от которого расходятся постромки, привязываемые к упряжке собак. Постромки пропущены между передними лапами, так что собака тянет грудью. Они тем короче, чем неопытнее пес. Таким образом, те, кто еще только учится, бегут прямо перед глазами каюра. Вожак, естественно, впереди упряжки. Этот лидер не всегда является вожаком стаи. У собак есть своя, трудно постижимая иерархия; вожак обладает властью над всеми псами; за ошибки его наказывают, а он в свою очередь дает взбучку виновнику и наводит порядок.

Работа каюра не так-то проста. Прежде чем запрячь собак, нужно распутать постромки, очистить от замерзших, запачкавших их экскрементов. Здесь обычно запрягают собак веером - не так, как у индейцев, где принято запрягать гуськом, ибо едут через лес. Собаки редко тянут дружно и слаженно. Среди них попадаются и трудолюбивые, и ленивые, и усердные, и невнимательные. Управлять с помощью голоса всей сворой, готовой каждую минуту передраться, - дело нелегкое. Бич, длинный щелкающий ремень, должен не столько карать, сколько угрожать, и здесь главное - не ошибиться адресом, иначе авторитет каюра будет подорван.

Но вот все готово. Аоладут расставил всех собак в должном порядке, сдвинул нарты с места, приготовил бич. Усадил меня на середину нарт в удобной позе, спиной к ветру, так что мои ноги свешиваются за бортик. Поставив одну ногу на полоз, он отпускает железный крюк, служащий тормозом. Все собаки наготове: головы подняты, спины чуть согнуты, мускулы задних ног напружены. Повинуясь крику каюра, они дружно, одним рывком трогаются в путь с радостным визгом, довольные быстротой своего бега. Если упряжек несколько, то начинается упорное состязание на скорость и дальность.

При сильном ветре приходится громко кричать, чтобы собаки услышали команду. Приказы отрывисты, бич щелкает редко, но метко. Вожак часто оглядывается, чтобы уловить жест каюра и энергичным усилием направить нарты в нужную сторону. Упавшую собаку тотчас же поднимают соседние псы, и вожаку достаточно щелкнуть зубами, чтобы все ускорили бег.

Вот Аоладут подает сигнал остановки. Собаки сбиваются в кучу. Надо отделить одну от другой, заставить рычащих противников помириться, взяв их за загривки и столкнув носами, надеть налапники на израненные конечности, оставляющие на снегу кровавый след. Эти чулки для лап особенно необходимы там, где много острых ледяных гребешков. Собаки улеглись, лижут снег, другого питья им не надо. Они знают, что до вечера пищи не получат.

Какое незабываемое, привлекательное зрелище! И как горько думать, что это изумительное содружество людей и животных вот-вот исчезнет, став жертвой техники и стремления избегать трудностей...

Побывав на Севере четыре раза, я убедился, что численность собачьего поголовья уменьшается катастрофически быстро. В Черчилле было три упряжки, теперь ни одной. В Эскимо-Пойнте в 1973 году было четыре, осталась одна.

Это исчезновение собак ведет к драматическим и неоднозначным последствиям.

Отец Фурнье, миссионер, с которым я познакомился в Эскимо-Пойнте, рассказывал мне о переменах, происшедших на его глазах в районе Иглулик. Двадцать пять лет назад там обитало на свободе около пятисот собак, объединенных в огромные стаи, хозяйничавшие во всей округе. Они завладевали всем, что было в пределах досягаемости, добывали пропитание охотой и воровством, представляли опасность для детей - словом, дорого обходились населению.

Снегоходы, более послушные и легче управляемые, вытеснили собачьи упряжки, и собак становится все меньше и меньше. А сохранившиеся псы уже не те, что прежде. Сейчас на основе закона все владельцы собак должны держать их постоянно на привязи, даже в отдельных стойбищах, в результате чего они физически вырождаются, менее устойчивы к болезням, хуже переносят холод. Этим пользуются волки, которые подбираются к жилью, подкарауливая свою жертву. И от песцов собаки заразились новой болезнью: их укусы стали ядовитыми из-за того, что они пожирают экскременты песцов, находимые вблизи селений.

Это уменьшение численности собак и ухудшение их породы ставит перед нами серьезные проблемы. Я уже говорил о роли собак в жизни во льдах. Умение управлять собачьей упряжкой - неотъемлемая часть знаний, необходимых для эскимосов. Гул моторов притупляет их слух, столь непривычный к шуму; снегоходы не годятся ни для охоты, ни для поездок на большие расстояния. А что делать в случае их поломки, аварии?

Молодые эскимосы, не умеющие управлять упряжкой, скоро будут бояться вылазок на лед, и Великий Север упрочит свою власть над людьми. Исчезает не только фольклор, но и наследие предков, древняя культура, связанная с замечательными свойствами собак и неоценимой пользой, приносимой ими. Но кто позаботится о том, чтобы они выжили?

П.-Э. Виктор борется с этим вымиранием, хочет создать общество, ставящее целью улучшить породу собак и конструкцию нарт, развивать и впредь дрессировку собак и искусство править ими. Он стремится обеспечить исследование Арктики даже окольным путем, с привлечением спорта. Но это не одно и то же.

В настоящее время, например, собачьи упряжки стали объектом спортивных состязаний у белых людей. В Те-Пасе устраиваются праздники, гвоздем которых являются гонки на нартах. Но, во-первых, это индейские нарты, а во-вторых, отбираемые для гонок собаки не обладают качествами, присущими исконным эскимосским лайкам. Они быстро бегают, но утратили нечувствительность к холоду.

Если лайки вымрут, как поддерживать жизнь на Великом Севере?

Нынче во Франции проливают слезы над участью всевозможных экзотических животных, включая пресмыкающихся и вредителей. Еще никогда не тратили столько денег на содержание домашних собак и кошек. А эскимосские лайки между тем вымирают... Неужели эта благородная порода стала мешать людям, которым так верно служила? А благотворительные общества, где занимаются пустяками, принося главное в жертву второстепенному, вызывают у меня раздражение... Хотелось бы, чтобы меня услышали!

Аоладута, как мне кажется, эти проблемы сейчас не волнуют. У него другая задача: выбрать снег, подходящий для постройки удобного иглу и нарезать его правильными кирпичами. Для этого надо знать свойства снега и найти достаточно плотный по всей толщине слоя. Предпочтительнее снег, у которого хлопья кристаллизовались на поверхности, как будто после недавно прошедшего дождя. Не слишком твердый и не слишком рыхлый, он хорошо режется на бруски нужного размера.

Чтобы узнать, пригоден ли снег, Аоладут с помощью специального ножа зондирует его на всю глубину. Он учит меня распознавать свойства различных видов снега: с ледяными кристалликами - самый лучший для растапливания, он чище и дает больше воды; снег голубовато-молочного цвета - с моря; если же молочный оттенок отсутствует, то он не солоноват, а пресен.

Длина снежных кирпичей зависит от длины ножа и составляет 50-80 сантиметров, ширина - от 30 до 40, а толщина - около 10 сантиметров.

Заготовленные снежные кирпичи укладывают в два ряда по кругу, диаметр которого зависит от предполагаемого числа обитателей (если иглу слишком велико, то будет трудно сохранять тепло). Кирпичи вырезаются на том же участке, где будет строиться иглу, так что по мере роста стенок уровень пола понижается, но не больше чем на метр. Кирпичи кладут друг на друга спиралью до замка свода, поддерживающего боковые стенки, наклоненные внутрь. Два последних кирпича, подогнанные по размерам, кладутся уже изнутри. Умелому эскимосу достаточно и часа работы, чтобы построить иглу на двоих. Стоит только войти в него, сразу чувствуешь, как там тепло. В иглу, где живут люди, температура близка к минус 5°. Если же она поднимется выше, то снег начнет таять и превращаться в лед, чего следует избегать. Тогда делают отдушину, и холодный воздух, проникая, уносит излишнюю влагу. Вход (узкая дыра) делается со стороны, противоположной направлению ветра. Если ветер изменится, то меняют и место входа в иглу; для этого достаточно вынуть один кирпич.

Благодаря тому что люди здесь надежно укрыты от ветра, контраст с наружной температурой воздуха весьма заметен. При 5° ниже нуля циркуляция крови в организме настолько интенсивна, что холод незаметен. Чувствуешь себя хорошо, в безопасности, защищенным от капризов природы (при условии, что место для иглу выбрано правильно).

В случае необходимости вход можно заткнуть скатанной кухлянкой; к утру она обледенеет и станет твердой, как железо. Это объясняется тем, что пропитавшие ее водяные пары замерзают, но достаточно выколотить ее палкой, и она вновь становится сухой и чистой. При больших холодах не следует развешивать мокрую одежду перед огнем; лучше использовать этот способ сушки посредством разницы температур.

Сидя на шкуре карибу, Аоладут, кажется, погружен в глубокие размышления, о чем можно судить по непрерывному медлительно-размеренному пережевыванию табака. Жевательный табак, с тех пор как белые завезли его, стал одним из семи новых смертных грехов эскимосского народа. Даже дети с увлечением предаются этому занятию.

Аоладут вынул кусок мяса, который он держал под мехом своей кухлянки, чтобы оно не слишком замерзло. Вонзив в кусок два оставшихся у него зуба, он знаком предлагает мне последовать его примеру. Как тут отказаться?

Я в свою очередь под влиянием окружающей обстановки погружаюсь в задумчивость.

Этому способствует накопившаяся за день усталость, тишина, сидячая поза, охватившее меня оцепенение. Час полной умиротворенности, когда ощущаешь духовную близость своих спутников, смеешься по пустякам, открываешь душу за какой-нибудь миг... Во взглядах лучится доброта, чужие мысли понятны без слов; короче, это - подлинное общение. Когда это повторяется ежевечерне, то зарождается дружба. На пустынном берегу, по которому гуляют все ветры Гудзонова залива, примерно в трех километрах от устья реки Магьюс появилось иглу, в котором живут двое. Рядом - палатка для снаряжения. Наступает ночь. На юге, больше чем в двадцати километрах, светится несколько огоньков Эскимо-Пойнта. Сейчас около девяти часов, и я ненадолго выхожу, чтобы взглянуть на первые сполохи полярного сияния. Лунный свет придает этому замерзшему миру странную рельефность. Тридцатиградусный мороз; но ветер, который не унимался весь день, словно для того, чтобы очистить и небо и землю от всяческой скверны, к концу дня улегся, вынудив меня оставить буер в нескольких километрах, за укрытием скалистой гряды.

Собаки, свернувшись калачиком, уже спят. Я набираю снега в котелок и ныряю в иглу, где уже горит примус, разожженный Аоладутом. Снег медленно тает, водяные пары заполняют внутренность иглу, на его стенках появляются капли воды. Жестом Аоладут дает мне понять, что надо взять нож и проделать в своде отверстие. Еще добрый час мы смотрим, как в котелке тают последние комки снега. В одной кастрюле закипает чай, в другой-похлебка, жуткая смесь из всего, что попало Аоладуту под руку. Она приправлена множеством волосков карибу; ток воздуха из вентиляционного отверстия приносит их со шкур, на которых мы будем спать. Сначала я пытался вылавливать эти волоски, плававшие на поверхности, но потом примирился со своей участью.

Аоладут вывалил на снежный выступ все припасы и снаряжение: куски туши карибу, галеты, табак, удочки, капканы, кухлянку и торбаса; туда же поставил ларец со всякой всячиной, который всегда возит с собой. Торопиться ему некуда. Он может целыми часами сидеть неподвижно, заботясь лишь о том, чтобы примус или свечка не погасли.

Снова растапливаем снег, взяв его в оставшемся чистым уголке иглу. Вода нужна как для чая, так и для смазки полозьев нарт. Узнав о том, как производится эта операция, многие любители лыжного спорта удивятся, но тем не менее за многие века этот способ показал себя с наилучшей стороны.

Шесть часов. Светает. Одеваюсь как можно теплее и открываю вход в иглу. Мороз 28°, но вскоре, с первыми лучами солнца, температура повысится до —15°. У входа в иглу - заячий помет и следы песца. Четвероногие воришки наведывались ночью к нам в гости, но собаки остались совершенно равнодушными, вероятно экономя силы для охоты на белого медведя или волка. Действительно, мы разбили свой лагерь в самом центре страны белых медведей. На этом берегу их зимует свыше шестисот; две недели назад возле Эскимо-Пойнта убили двенадцать медведей.

Аоладут подошел к собакам. Они волнуются, вертятся. Стоит им почуять, что момент отъезда близок, как начинается концерт. Это не лай, а странное ворчанье, волчий вой, несомненно унаследованный от бесчисленных скрещиваний с этим животным. То одна, то другая подхватывает: сначала короткий визг, затем унылый вой. Все время, пока эскимос готовит нарты, эти звуки продолжают терзать уши.

Целый месяц мы с Аоладутом вели кочевой образ жизни. Целый месяц от одного иглу до другого - он на собачьей упряжке, я на буере - мы двигались вдоль реки Магьюс к северу от Эскимо-Пойнта. Я стал траппером, чтобы жить, как эскимосы, узнать их секреты.

У каждого из них - свой участок, на котором он охотится зимой. Аоладут вдоль реки Магьюс тщательно налаживает капканы для песцов. Это круглый обод, между щеками которого (гладкими, без зубцов) натянута пружина. Щеки захлопываются вовнутрь. Поставить капкан - целое искусство, так как нужно, чтобы он был незаметен.

Аоладут набирает несколько пригоршней снега и лепит из него сначала подобие конусов, а затем тонкие лепешки. Кладет такую лепешку на капкан, чтобы замаскировать его, а рядом - несколько кусочков мяса. К тому же поблизости надо еще построить небольшую снежную стенку, выбрав для нее место в зависимости от направления ветра. Аоладут показывает мне жестами, как песец подходит к этой стенке, поднимает лапу, чтобы помочиться, поворачивается и попадает в капкан.

Полагаю, что спутник меня разыгрывает. Скорее всего, эта стенка должна защищать капкан от ветра, который может занести его снегом, и тогда механизм вряд ли сработает.

Песцы попадаются часто, обычно их находят уже окоченевшими. Шкурка белого песца великолепна, без единого пятнышка, и за нее можно выручить 15-20 долларов. Но встречаются также серебристые, рыжеватые и (реже всего) голубые; они стоят вдвое дороже. Не следует, однако, думать, что их можно найти в любом уголке тундры. Если сезон удачен, то охотник привозит домой десятка четыре песцов, с которых его жена сдерет шкурки; их продают невыделанными.

Эта торговля ведется сравнительно недавно, в результате контактов с белыми людьми. Раньше песцов не промышляли, ибо их мех не так прочен и по сравнению с другими арктическими животными хуже хранит тепло.

Удивительное чувство ориентировки позволяет эскимосам находить места, где поставлены капканы, и не заблудиться при этом. Они запоминают, наверное бессознательно, каждую льдину, каждый кустик. В основе воспитания детей у эскимосов лежит развитие наблюдательности. «Смотреть» и «узнать» - синонимы; всякий другой, не наглядный метод обучения им непонятен.

Вся жизнь эскимосов Киватина связана с карибу и тюленями. Аоладут обещал мне поохотиться и на них, но позже, в других местах. Здесь же мы охотились на белых куропаток, которые служат пищей и для нас, и для собак. Когда встречаешь на льду их стайку, можно спокойно подходить и стрелять, словно сбивая чучела голубей.

Сколько открытий для себя сделал я во время этой поездки! Они заставляют забыть о жизни в иглу, довольно-таки монотонной. Время течет медленно, ибо само его понятие здесь иное. Спешить некуда, хотя и надо заниматься всякими делами: то раздобыть льда, чтобы в случае пурги не остаться без пресной воды, то сделать новый вход, если ветер переменился, то приготовить пасту для завтрашней смазки полозьев. Все это делается медленно, тщательно: вековой опыт подсказывает, что малейшая ошибка может стоить жизни.

Какая метаморфоза! В день отъезда Аоладут выглядел невзрачным старикашкой: потрескавшаяся кожа, глубокие морщины, грустный взгляд, редкие сальные волосы, висящие отдельными косицами, вид робкий, боязливый, забитый... Здесь он превратился в хозяина тундры: оживлен, насмешлив, жесты уверенные, инициативен, всем интересуется и сам стал интересен. Правда, беседовали мы мало, во-первых, потому, что он плохо слышит, и, во-вторых, потому, что не говорит по-английски. Тем не менее мы понимали друг друга и беспрестанно обменивались информацией. Каким образом - не могу объяснить. Во всяком случае, через несколько часов мне для этого хватало нескольких слов.

Одежда Аоладута сшита из шкуры оленя карибу, шерсть которого по своим качествам не имеет себе равных: густая и пушистая, не мнется, в ней скапливается воздух, образуя изотермическую прослойку. Водонепроницаемая тюленья шкура более пригодна для обуви.

Аоладут прямо-таки великолепен, когда склоняется над следом, становясь частицей природы, ключами к которой он владеет. Он великолепен еще и потому, что прекрасно приспособлен к среде, где чувствует себя как дома: каждый его жест целесообразен, все имеет для него свое значение. Так, бахрома, украшающая (так я думал) его кухлянку, служит, как он мне объяснил, для того, чтобы в ней запутывался ветер...

Мои восхищение и изумление все росли. Этнологам, которыми изобилует Великий Север, следовало бы повторить проделанный мной эксперимент. Но, увы, многие из них смотрят на эскимосов, как сквозь прутья клетки... Между тем обитатели этого края могут существовать лишь в привычной для них среде, занимаясь привычным делом - охотой. На льду дикарем, неумехой выглядит белый человек.

Несколько вечеров подряд мы замечали волков, бродивших вокруг нашего жилья. Как они находили его? Что им было нужно?

Если волк допускает, чтобы его увидели, значит, он этого хочет сам. Всегда молчаливые, бесшумно скользящие черные тени, неторопливо выжидающие, пока им попадется какая-нибудь добыча, они в конце концов начали действовать мне на нервы. Однажды к вечеру показался вертолет, покружился над нами и сел. Из него выскочили двое взволнованных мужчин.

- Вас преследуют волки!

- Спасибо, мы это знаем!

Какие неожиданные встречи в самом сердце Великого Севера! То волки, то современная машина...

Нам предстоит возвращение в Эскимо-Пойнт. Все снаряжение погружено на нарты в рекордно короткий срок. Аоладут отпускает крюк-тормоз. Собаки пускаются в такой галоп, что и бич и крики напрасны. К счастью, через некоторое время в упряжке воцаряется относительный порядок и ритм бега становится более мерным вплоть до ближайшего привала.

Меньше чем через час после отъезда из лагеря «Магьюс» мы добрались до буера. Несколько минут ушло на подъем парусов, и вот я нагоняю нарты, которые не стали меня дожидаться, перегоняю их и приезжаю в Эскимо-Пойнт за добрых полчаса до Аоладута.