13. Погоня за карибу

Через несколько дней я решил съездить один, под парусом, в лагерь «Магьюс», чтобы отрегулировать управление парусами, а также доставить себе удовольствие прокатиться в одиночку.

Для этого мне предстояло одолеть встречный ветер скоростью 15-18 километров в час (3 балла по шкале Бофорта), а также многочисленные препятствия, как-то: прибрежные гряды скал и льдин, выступающие в залив на несколько километров, словно пальцы, вцепившиеся в море, а также нагромождения льдин в тех местах, где сказывается влияние течений и прилива, и валы, образованные сжатием больших ледяных полей при изменениях ветра. При северном ветре лед с моря надвигается на берег, и залив становится опасным; при южном, наоборот, лед неподвижен, и это идеальный период для путешествия под парусом.

Часу в десятом парус наконец захлопал под тревожными взглядами собак. Засекаю островок в нескольких километрах от поселка; в самой высокой его точке - крест, царящий над безбрежным простором. Он-то и будет моей первой целью.

Подбираю парус. Буер вздрагивает, затем отрывается от снега, державшего его в плену, и набирает скорость. Мои движения давно отрепетированы, просты, как у рулевого на дрейфующем судне. Довольно часто морщу лоб, борясь с ледяным ветром, хлещущим меня по лицу.

Мимо проносятся одна за другой льдины, похожие на провансальские «сантоны»^*. Полозья поскрипывают на гребнях и сметают снег с верхушек сугробов. Собаки давно превратились в точки на горизонте. Я один-одинешенек в ледяной пустыне и вновь чувствую все очарование этой фантастической страны, так хорошо описанной Жюлем Верном^**. Как много я сделал за три года! Но, чу, внимание, зевать нельзя! Поверхность льда вокруг меня внезапно вздыбливается. Надо глядеть в оба, чтобы не налететь на большую льдину. Увеличиваю скорость до максимальной, чтобы проскочить неровное место одним махом, не допустив при этом ни одного ошибочного движения.

^* (Сантоны-глиняные фигурки святых (рождественское украшение). - Прим. перев.)

^** (Имеется в виду книга «Путешествие капитана Гаттераса» и др. - Прим. перев.)

Голубоватые прожилки свидетельствуют о том, что это морской лед. Полозья звенят, и по низкому тембру звука я могу судить, насколько тонок лед. В сердце закрадывается тревога. Немного дальше огибаю участок с ледяными «кружевами» и мной овладевает беспокойство: не сбился ли с курса? Как будто нет, островок по-прежнему маячит перед глазами.

Думаю, что без особого труда смогу обойти его. На этом галсе ветер был более благоприятным, хотя слегка отклонял меня в сторону. Останавливаюсь, чтобы сравнить направление своих следов с направлением ветра. Так и есть, разница градусов в тридцать. Если ветер немного усилится, я смогу превзойти и это достижение.

Островок совсем близко. На берегу - ледяная стена, но буер видывал и не такие, и я бесстрашно направляю его на два «инуксхаута». Эти истуканы, воздвигнутые из груды камней, используются эскимосами как ориентиры. Напоминающие по форме человеческие фигуры со скрещенными на груди руками, они служили, говорят, для поимки стад карибу, ибо, поставленные на обычных путях следования животных, принуждали их сворачивать туда, где их поджидали охотники.

Достигнув подножия креста, я окончательно убедился в том, что буер отлично приводится к ветру под углом 30°. Чтобы ознаменовать свою победу, выделываю на снегу радостные антраша для самого себя, поскольку зрители отсутствуют.

Я в пути уже добрых два часа. Островок остался позади, и галс за галсом я приближаюсь к лагерю «Магьюс», по крайней мере если на показания компаса не повлияла очередная магнитная буря.

Предстоит одолеть еще один ледяной вал, возникший, без сомнения, из-за подводных камней, так как берег снова позади. Сильные толчки... Лыжи уже не скребут снег, буер скользит на брюхе. Но скоро все снова в полном порядке, и тревоги как не бывало. Я быстро миную последний ряд сугробов. И вдруг - катастрофа! Полоз повисает в пустоте... Буер может опрокинуться. Тонкий, непрочный лед трещит под его тяжестью. С быстротой молнии осознаю: попал в полынью. Буер, падая, проломил лед, отовсюду хлещет вода. Спешу забраться на верх корпуса, чтобы по возможности избежать купания. Мы медленно погружаемся в ледяную воду, задние лыжи исчезают... Но вот погружение приостанавливается. Удастся ли спастись? Мой кораблик на плаву, сохраняет равновесие. Избегая резких движений, берусь за шкот грота и медленно подтягиваюсь к передней лыже, которая по инерции успела достичь края полыньи. Пытаюсь стать как можно легче и одним прыжком перемахиваю на нос буера... Уцепившись за эту не очень-то надежную опору, подбираю парус шкотом, который я не выпустил, несмотря на неудобную позу. Закрепляю шкот между поперечиной и полозом. Благодаря ветру буер медленно продвигается вперед. Мне удается дотянуться до хомута лыж и повернуть их так, чтобы они оказались на уровне воды. Накинутый на льдину шкот заменил тали, и лыжи, носки которых приподняты амортизационными тросами, выползли на лед. Еще одно усилие, и буер вырывается из ловушки...

Только тогда я заметил, что левая нога онемела и весь сапог покрыт коркой льда. Я незаметно зачерпнул им воды, и нога коченеет все больше. К счастью, одежда не промокла, а запасная пара обуви со мной. Я дешево отделался: всего лишь окоченели кончики пальцев.

Лагерь уже близок, но я утратил всякое представление о времени. Устраиваю привал, разогреваю чай и, сидя перед примусом, созерцаю этот мир, где любая радость оценивается и оплачивается единственной монетой, имеющей хождение на Великом Севере, - напряжением сил.

Ветер почти улегся, когда я увидел в бинокль лагерь «Магьюс».

Дня через два, после приезда фотографа и кинооператоров, мы решили поохотиться на карибу. Эта не совсем обычная вылазка привлекла, помимо моих новых спутников, немало любопытных. Меня сопровождает не только Аоладут со своей упряжкой, но и два снегохода и неуклюжая, похожая на жука машина с лыжами впереди и гусеницами сзади, вмещающая пятерых. Таким образом, представлены все виды транспорта, имеющиеся на Великом Севере. Стрелка анемометра застыла на 20 (по шкале Бофорта - 4 балла). Я устремляюсь в безмолвный простор полярной пустыни. Мой красно-белый парус наполнен ветром и похож на разноцветный фантик от конфеты, какие валялись на набережной Тулона в мои школьные годы... Сильно ли я изменился с тех пор?..

Из-за ветра я избрал более длинный путь, чем караван машин, и мне предстояло покрыть по крайней мере втрое большее расстояние. Но жук на гусеничном ходу и снегоходы еле ползут, напоминая утку с утятами, чинно шествующими друг за другом. Горючее дорого, чего нельзя сказать о ветре. Так кто станет его экономить?

Мы в пути уже более двух часов. Свежие следы, обнаруженные нами, не возбудили энтузиазма у фотографа, судорожно вцепившегося в задок нарт Аоладута. Снимать охоту для него - тяжелое испытание. Ведь менять пленку на 35-градусном морозе - дело нелегкое.

Вдруг на горизонте, в десяти или двенадцати километрах мелькнули два стройных силуэта. Это карибу. Чтобы облегчить сближение с ними, буер держится впереди, так как передвигается бесшумно. За мной следует Аоладут, а за ним - Оттоук на снегоходе. Остальные машины идут в арьергарде.

Благодаря боковому ветру полозья буера быстро преодолевают все неровности местности, и я вынужден притормозить, чтобы дать собакам возможность нагнать меня. Подстегиваемые видом опередившего их паруса, возбужденные запахом карибу, они лезут из кожи вон, вовсю налегая на постромки. Мне даже совестно поддразнивать псов, ускоряя ход еще больше, прежде чем остановиться и подождать их.

Мы уже в 500 метрах от карибу. Предоставляю Аоладуту взять на себя руководство и указывать мне, как следует поступить, чтобы обеспечить наилучшее сближение. Он делает вид, будто избегает встречи со стадом, сворачивает к югу, а затем, воспользовавшись первой же впадиной, пересекает ее по диагонали так, чтобы мы оказались с подветренной стороны. Несколько животных уже подняло головы, чуя опасность. Зрение у карибу неважное, зато прекрасное обоняние и чуткий слух. Снегоход Оттоука рокотом мотора выдал наше присутствие гораздо раньше, чем собаки и буер.

Собаки с воем пускаются в погоню, а Оттоук мчится на север, чтобы перерезать дорогу. Не долго думая, чуть не машинально направляю буер вслед за собаками. Один из полозьев касается задка нарт, но я избегаю столкновения поворотом штурвала. Снег валит вовсю. Я охвачен чрезвычайным возбуждением. Аоладут, одной рукой вцепившись в край нарт, другой держит ружье и не сводит глаз с убегающего стада. На скалистом, обледеневшем участке собаки замедляют ход, и буер обгоняет их, проскрежетав лыжами по камням, обогнуть которые я не успел. Сейчас все решает скорость: я нахожусь лишь в 150 метрах от наиболее отставших оленей. Делаю вид, будто беру в сторону, чтобы затем двинуться параллельно стаду. Карибу останавливаются и с большим интересом смотрят на неслышно приближающийся парус. Что за диковинная птица? Сейчас я жалею, что он красного цвета и напугает их. Но группа из шести карибу не очень торопливо направляется ко мне и пересекает мой путь метрах в тридцати от носка передней лыжи.

Необычайное зрелище! Но я не успеваю налюбоваться им вволю, так как очарование этого момента нарушается выстрелом. Раненое животное падает, и я подъезжаю к нему. Аоладук обгоняет меня, чтобы продолжать охоту.

К вечеру мы все возвращаемся: машины, буер и нарты, груженные уже замерзшим мясом. Впервые представился случай устроить гонки, а моему детищу - побить рекорд. Попутный ветер позволил мне опередить всех: последние 20 километров я прошел за 29 минут. Оттоук на своем снегоходе приехал пятью минутами позже. Парус восторжествовал, и за какой-нибудь час я получил от восхищенных эскимосов три предложения продать буер. Памятный день, который можно отметить в необъятных белых просторах белым же камешком...

Но на Великом Севере наслаждаться триумфом некогда. На другой день Аоладут уже зовет меня проверить капканы, и я решил сопровождать его, но, увы, без буера. Погода хорошая, ветра пока нет, шесть собак без труда тащат нарты с двумя седоками. Съежившись, расположившись спиной к ветру, я лишь покачиваюсь всякий раз, как нарты подпрыгивают на неровностях, сохраняя равновесие даже тогда, когда одна из ног, свешивающихся с очень узких нарт, касается льда. Чем дальше мы забираемся в глубь территории, тем больше меняется ее рельеф. Нам попадаются многочисленные следы карибу, которые в поисках лишайников кое-где изрыли копытами снег. Аоладут делает привал, и мы пьем чай - и в стране снегов можно доставить себе это удовольствие. Через час, у одной ложбины, мой спутник показывает свою первую примету - льдину в форме сахарной головы высотой около 40 сантиметров. В нескольких метрах от этого ориентира - капкан, и в нем песец, твердый как камень. Аоладут вынимает окоченевшую тушку и вновь налаживает капкан, проверив, на месте ли удерживающая его цепь, и аккуратно замаскировав ее слепленной из снега лепешкой. Срезает ножом лишнее, чтобы слой был как можно тоньше, и кладет рядом приманку - кусочки мяса и тухлые яйца; наконец рядом, как обычно, строит стенку из снега.

В течение дня мы раз двадцать повторяем эту процедуру. Добыча - четыре белых песца и один голубой. Близится вечер, и Аоладут, вооружившись специальным ножом, начинает вырезать снежные кирпичи. Меньше чем через час мы уже вступаем во владение новым жильем. Утомившись за день, быстро засыпаем.

На другой день эскимос взялся учить меня ловить рыбу. Речь идет о ловле в пресной воде. Лишь некоторые озера промерзают до дна; другие - благодаря большей глубине или постоянным течениям - замерзают только на поверхности.

Сначала Аоладут проделывает гарпуном во льду отверстие и подводит нарты к самому его краю, чтобы они служили сиденьем. Лесу он прицепляет к отростку рога карибу, раздвоенному в виде буквы «К». Ветви рога изогнуты так, что если вращать его легкими движениями кисти, то леса наматывается на него, как на катушку спиннинга. После томительного ожидания он вытаскивает огромную рыбину, длиной около метра, с безобразной, усеянной колючками головой. Ее едят сырой; это - одно из любимых блюд эскимосов.

Налаживая новую лесу, он рассказывает мне, как охотятся на «белых китов». Так эскимосы называют белух. Летом они приплывают сюда целыми стадами, которые можно распознать издалека по шумному дыханию животных. Тотчас же эскимосы спускают челноки на воду

и отправляются на охоту. Чем ближе подплыть к стаду, тем меньше, по словам Аоладута, опасность: никогда еще эти огромные животные, достигающие восьми метров в длину, не опрокидывали ударом хвоста преследующие их суденышки. Чем это вызвано, он не знал и, без сомнения, объяснял покровительством духов охоты. На самом же деле «киты», которых инстинкт заставляет избегать встреч с любым препятствием, продолжают и в таких случаях прибегать к самозащите, на этот раз бесполезной и даже гибельной для них.

Еще не занялся рассвет, как нас разбудил гул мотора, и я сразу узнал одну из отвратительных машин, которые слышны за много километров. Оттоук приехал поохотиться с нами за компанию. Прежде чем покинуть стоянку, мы должны указать наше местонахождение другой машине на гусеничном ходу, которая также собирается к нам присоединиться. Не имея ни радио, ни ракет, я решил использовать для этой цели воздушный змей парашютного типа, который всегда беру с собой. Благодаря змею нас увидят за много километров. Обычно, закрепленный на тросе, он позволяет мне подниматься вверх метров на сорок, чтобы проверить, нет ли поблизости полыньи. Однако на сей раз ветер недостаточно сильный, чтобы поднять меня: как-никак мой вес 75 килограммов! Я улавливаю беспокойство в глазах Оттоука, который догадывается о моих затруднениях... Его вес не превышает 50 килограммов; и его-то ветер, безусловно, поднимет! И вот через несколько минут Оттоук зависает на 40-метровой высоте - первый эскимос, которому довелось взлететь поневоле... Вряд ли он скоро об этом забудет.

Мало-помалу наше взаимопонимание стало проявляться в самых различных областях; этому способствует все растущее доверие друг к другу. Почти не стесняясь, Аоладут однажды попросил меня дать ему буер и без особого труда преодолел на нем довольно внушительный ледяной барьер. Тем самым он лишний раз доказал, как сильно развита наблюдательность у этого народа, который, не показывая виду, прекрасно усваивает совершенно незнакомые ему приемы и сразу же ими овладевает.

Взамен мой спутник охотно доверил мне править своими собаками. Однако события развивались иначе. Хотя он и объяснил мне, как различаются команды, например «направо» или «налево», как зовут каждую собаку, как наказывать провинившуюся, подтягивая ее на постромке к себе, прежде чем ударить рукояткой бича по морде, а также показал, как придавать нартам нужное положение, отталкиваясь ногой, словно гребец на каноэ - веслом, заставил выучить различные сигналы - все это не помогало. Напрасно я варьировал тон команд - псы даже ухом не вели, а если и трогались с места, то лишь для того, чтобы подбежать к хозяину. Аоладут еле заметно улыбался. Я знал: так эскимосы наказывают детей, - и ужасно злился на самого себя.

Однажды мы повстречали охотников, возвращавшихся с промысла на своих шумных снегоходах. Всякая встреча на Великом Севере - праздник: привал, чаепитие на снегу, болтовня, смех. Я догадался, что говорят обо мне и моей неудачной попытке править собаками. Но вот охотники уехали, захватив с собой Аоладута... Я понял, в чем дело: меня будут ждать на берегу, более чем в 30 километрах от нашей стоянки.

Оставшись наедине с упряжкой, я нисколько не возгордился. Как быть? Ни один пес даже не шевельнулся, проявляя ко мне полное равнодушие. Я был приперт к стене и мог совсем осрамиться в глазах эскимосов... Вперед!

Не так-то легко расставить по местам каждую из своры рычащих, непослушных собак, но в конце концов я с этим справился. То криком, то раздавая справедливые удары, приказывая остановиться всякий раз, когда они сворачивали не туда, куда велено, я после нескольких более или менее удачных попыток придал упряжке вполне эскимосский облик, и нам удалось нагнать спутников по поездке, не проявивших, впрочем, никакого удивления: разве это подвиг? Однако новичок выдержал испытание, поднявшись еще на одну ступеньку... На этот раз не было чуть-чуть насмешливых улыбок, и я гордился этим всерьез.

Необычайное чувство ориентации Аоладута особенно поразило меня, когда однажды вечером мы во второй раз пустились по следам карибу.

Отыскав днем их следы, Аоладут быстро построил иглу, чтобы оставить в нем наше снаряжение и облегчить нарты перед тем, как пуститься в погоню. И вот мы в пути: он - на нартах, я - на буере, и только через шесть часов нагнали беглецов. Аоладут убил одного оленя и тотчас же приступил к разделке туши. Темнело. Я полагал, что мой спутник вот-вот начнет вырезать кирпичи из снега, но он подал знак ехать.

Неужели в сгущавшейся темноте он сможет в унылом однообразии равнины, без всяких ориентиров (так по крайней мере мне казалось) найти нужную дорогу?

Но через два часа мы выехали прямехонько к нашему снежному дому. Я чуть было не выразил свой восторг, но вспомнил, как Аоладут, когда я удивлялся тому, как он быстро находит свои капканы в необъятных просторах тундры, лаконично заметил: «Но ведь это мои капканы!» - показав тем самым, что считает вопрос неуместным.

В конце концов, это был действительно наш иглу!