Минус десять на каждого (Мир (Мироедов) Анатолий Владимирович)

Родился в 1936 г. Корреспондент районной газеты Чукотского национального округа. Автор нескольких рассказов и повестей. Работает над романами "Зеленый ежик" - о золотодобытчиках Заполярья и "Виток спирали" - о зарождении цивилизации на Земле. Живет в г. Певеке Магаданской области.

Ребята поработали хорошо, хоть и остались без инженера - у него двусторонняя пневмония. Но Игнат Запорожец бригадирствует второй десяток лет, для него закончить объект и без инженера не сложно - опытный монтажник. Приемщики довольны, а угодить заказчику не просто. На сдали, еще одна "полярка" выпустит в эфир свои позывные.

Теперь перебираемся на другое место, на новый объект.

До Иичуна шли хорошо - в среднем двадцать в час получалось, а потом десятичасовая остановка из-за низовой метели. Нам повезло в какой-то мере, что метель застала нас возле охотничьей хижины: полудомик, полуземлянка, сложена из гладких камней вроде морской гальки, увеличенной в несколько раз. Стены и потолок, сделанные из плавника, черные от копоти. Ребята называют хижину Егоровой будкой - то ли был такой охотник, то ли до сих пор он жив и здоров, кто знает? А хижиной пользуются все - и охотники, и рыбаки, и землепроходцы вроде нас. Костер разожгли из плавника, припасенного кем-то в темном углу. Уходя, мы оставили, завернув в кусок полиэтиленовой пленки, нераспечатанную пачку соли и несколько коробок спичек, - поделились, чем могли. А после метели дорога пропала, вдобавок ударил мороз под пятьдесят. Всего нас шесть человек. У нас две машины "Урал" с оборудованием и "ЗИЛ". Хотя все распадки забиты снегом глубиной до трех-четырех метров, все же решили идти.

Идем по льду - по нашим прикидкам на гладкой поверхности снега меньше. Но лед в основном торосистый с длинными и широкими снеговыми языками, иногда пускаем в ход лопаты. До берега всего восемь километров, шли шесть часов. Позади нас остался настоящий тоннель.

Снеговые переметы попадаются гораздо чаще, чем обычно бывают на морском льду. Впрочем, осень была холодная, море штормило до самого становления льда, вот и застыло студеное неровно, словно в движении схвачены волны неожиданно павшей стужей.

Продукты кончились: предполагали к вечеру быть дома. В Егоровой будке съели последние консервы и хлеб. И курить у ребят нечего. Мне легче, я как-то к этому равнодушно отношусь: есть - закурю, нет - могу месяц не вспомнить. Как же я мог забыть великую истину: собираешься в тундру на день - готовься на неделю!

Заменил за рулем Антона. Двести-триста метров машина идет нормально, с разгончиком, бывает, и четвертую передачу врубишь, а потом снова снеговой пирог, сбрасываешь давление в шинах, и раз-два, вперед-назад, полсотни качков. А в среднем за час три-четыре километра получается.

Справа появились сопки, очертания их еще не четки, как на проявляемой фотографии в кювете, а краски уже неправдоподобно ярки, словно на картинах Рокуэлла Кента. Пока своими глазами не увидел такие краски, весьма критически смотрел на его картины, теперь Кент - мой любимый художник.

Снова за рулем Антон. Отдохнул, больше не поминает бога и богородицу, но и не поет, как обычно. Впереди маячит темное пятно, но здешние просторы обманчивы: то ли что-то крупное, но далеко, то ли поблизости какая-то мелочь лежит вроде брошенного ската. Ползем еле-еле, никак до него не доберемся. Постепенно пятно увеличивается, вот уже видно, что это яранга. От нее отделилось с десяток темных комков: покатились навстречу собаки, чукотские ездовые собаки. Окружили машины, словно конвоем сопровождают к яранге. Вышел человек в кухлянке, крикнул на мохнатых собак (весьма кстати, а то и дверцу боязно открыть). Поздоровались. Русский парень, светлая курчавая бородка, синие глаза, русые пышные волосы, без шапки, только широкий капюшон кухлянки наброшен на непослушные пряди. А напоминал он собой тех лихих купцов, что пробирались в эти суровые края в поисках собственной выгоды и для славы земли Русской.

Мы отказались от приглашения отдохнуть на шкурах в яранге. Синеглазый принес вяленой оленины, сушеной рыбы, две пачки махорки. Мои, понятно, сразу на нее набросились, закурили, поднесли и мне здоровенную "козью ногу":

- Пожалуйте бронебойно-термоядерную, от одной затяжки под коленками тенькает.

Действительно, и слезы выступили, и колени что-то не того. Охотник протянул мне связку окаменевшей на морозе корюшки. Я спросил:

- Один здесь?

- Да нет, вдвоем: напарник на собачках в совхоз убежал.

- Тоже русак?

- Нет, чукча.

- Значит, по-местному жить научился? Даже без шапки по морозу ходишь.

- Если нравится, нетрудно выучиться, привыкнуть. А я без охоты и не представляю, как жить можно.

- Понравилось здесь?

- А вы посмотрите, разве можно от такого уйти?

Я повернулся, повинуясь взмаху его руки, и чуть не охнул вслух: в распадке между сопок показалось солнце, вернее, выкатилась лишь половина диска, остальную часть склоны еще держали в своем плену. У темно-синих подножий, как солдаты королевской гвардии, встали два радужных столба. У каждого край, обращенный к светилу, ярко-желтый, наружные стороны - багрово-красные. А солнце словно купается в этих цветных воротах, не слепит, а нежно переливает мягкие плавные волны света. И ребята засмотрелись забыли и о самокрутках, и об оленине. Не знаю, какие в тайге туманы, за которыми туда едут, но, если в крепчайший мороз увидишь солнце в обрамлении из радуг, запомнишь такое до последних своих дней.

- Красиво? - спросил голубоглазый.

- Здорово! Словом, все понятно. Сколько от вас до зимника?

- До Западного поселка - сто десять, до зимника напрямки километров девяносто набежит.

- А до совхоза?

- Чуть больше тридцати, но на машинах не пройти - замело.

Я повернулся к Антону:

- Что у нас с горючкой?

- А сколько еще?

- Клади сотню.

- На сто не хватит. Если и дальше будем на пониженных передачах ползти, больше чем семьдесят не намотаем. Гарантия.

Уже с трудом угадываешь в зеркальце размытые расстоянием контуры яранги, сиротливо темнеет возле нее "Урал" - с него слили весь бензин в баки нашей машины. Отстали мохнатые псы. Ярослав (какое имя у парня - редкое и красивое!) присмотрит за машиной, дня через три заберем. А ребята в кузове в будке, слышно, поют. Да и то, поели, перекурили, еще Санек - шофер с "Урала" - добавился, а там, где Санек, не плачут. Корюшка в кабине оттаивает, и запах ее забил бензиновую гарь. Связка висит посредине ветрового стекла, зацепленная за рычажок "дворника", тускло-белые рыбки плавно раскачиваются. Корюшка очень красива, когда рывком вынесешь ее из лунки: серебристо-прозрачная, по спинке бежит теплого коричневого цвета полоса с зубчиками, чуть пониже ее темнеют точечки, словно маленькие иллюминаторы. Через пять минут, застывая на морозе, она тускнеет, теряет яркие краски, словом, превращается в обыкновенную рыбешку. Но сладко- нежный вкус остается при ней.

Появилась "верхняя вода", сначала меленькие разводья, потом целые озера. Она коварная, лезть в нее ох как опасно, особенно когда на машине люди. Вот ведь какая у нее особенность: при самых лютых морозах она выливается на поверхность льда.

Уходим вправо, к сопкам, в обход "верхней воды". Пришлось прижаться к самому берегу, хорошо, что встретился своеобразный ледяной мостик метров шестьдесят шириной. Но все равно объезд оказался немалым, лишний расход бензина, а пополнить запасы уже негде. Солнце зашло, световой день сейчас длится шесть часов, темнеет. Хотя нет: у нас поначалу не темнеет, а синеет, пока не станет все вокруг густо-синим, словно все выкрашено синими, неразбавленными чернилами, а потом уже падает глубокая чернота.

В 22 часа 20 минут кончился бензин: мотор покашлял, пофыркал, потом дико взревел и смолк. Антон шумно выдохнул воздух, убрал ладони с руля:

- Все, амба! Надо слить воду из радиатора.

Я полез к ребятам в будку. Железная "буржуйка" еще ласково светила красными угольками в приоткрытую дверцу.

- Приехали. Все. Бензин кончился.

- Сколько до поселка не добрали?

- Думаю, до Западного километров двадцать. До зимника ближе.

- А что зимник?

- Он сейчас в полную силу работает, машины снуют, как на автостраде Москва - Симферополь.

- Ты на крышу залезь, не видать чего?..

Я полез на крышу будки.

- Ну?

- Да погодите нукать... Все... Засек... Зимник. Точно зимник. Прямо по курсу, чуток по левую руку. Фары помаргивают.

Все выбрались на лед. Через несколько минут всем, и стоящим внизу, стали видны там, за торосами, белые качающиеся лучи.

- А на зимник, получается, снегу не нанесло...

- И там нанесло, не переживай. А только это все же зимник - трасса. Дежурные бульдозеры, скреперы, тягачи в момент все в норму привели. Там, почитай, тысяча машин за сутки проходит: на Билибино, Бараниху, Зеленый Мыс.

- Ну что же, монтажники, дальше пошагаем ножками.

- Мороз.

- Холодновато, согласен. Где-то под шестьдесят есть, но ведь нас шестеро, выходит по минус десять на каждого. По-моему, совсем немного, не так ли? До зимника километров десять - двенадцать, не больше...

- На каждого?

Посмеялись.

- Дровишки есть еще? Подбросьте, пятнадцать минут на перекур и аккумуляцию тепла...

Антон включил плафончик на потолке, все расстегнули телогрейки, шубы, словно и вправду собираясь набрать побольше тепла на дорогу.

Затушили об лед "козьи ножки" и пошли неспешно короткой цепочкой. Больше всего боялся я вновь встретиться с "верхней водой", но недаром в природе все находится в равновесии: на каждый минус есть свой плюс, и вода не попалась нам до самого конца трехчасового пути.

Уже в два часа ночи нас подобрали КрАЗы, бежавшие из Билибино. Монотонно убаюкивает дизель, Антона сморил сон, и он все пытается поуютнее устроить свою голову на моем плече. Завтра он и Санек отдохнут и поедут за своими машинами. К тому времени наст на льду закаменеет - с ветерком добегут. Ребята, наверное, тоже спят в кабинах впереди идущих машин - колонна большая, машин двадцать идет.

А мне почему-то вспомнились бакланы. Они первыми прилетают к нам весной. В этом году они появились ночью - проснулся от рыдающих стонов, идущих с неба. Утром у берега собрался народ. Птицы медленно скользили по воде, некоторые устроились прямо на ноздреватом сером льду; ни шуму, ни гаму, тихонько перебирали клювами перья и кружили, кружили по заливу, словно в медленном вальсе. На другой день картина изменилась: птицы стремительно бегали, распустив крылья, неумолчно крича, слышались удары клювом и хлопанье крыльев. Потом все дружно снялись, затрещали, загомонили и понеслись над льдинами к острову, на пресные озера. За одни сутки, проведенные в родных местах, они восстановили утраченные за долгий путь силы. Так и мы, словно бакланы, после трудного пути скоро придем в свои дома, отдохнем денек и снова будем готовы идти хоть на край света, тем более что он от нас где-то неподалеку. И рейс этот забудется. А впрочем, надо ли его запоминать? Ведь память человеческая не беспредельна. Стоит ли перегружать ее разными подробностями? Сохранится кое-что для жизненного опыта, и достаточно.

Показались огоньки - впереди Западный...

Коротко о разном

Более 16 лет назад в австралийском секторе Антарктиды, на расстоянии примерно 400 км от ее побережья, полярники обнаружили крупную депрессию (впадину) ледникового покрова. Ледник в этом районе необычно сильно был изборожден трещинами. Геофизики выполнили здесь гравиметрические измерения и построили схему высот поверхности, служащей ложем для ледника. Оказалось, что под полуторакилометровым покровом льда находится впадина шириной 250 км л глубиной около 800 метров!

Некоторые специалисты предполагают, что эта долина является в действительности кратером, возникшим при падении гигантского метеорита. На соседнем континенте - в Австралии нередко находят тектиты - мелкие шарообразные обломки стекла, явно подвергавшегося оплавлению при вхождении из космоса в атмосферу Земли. Падение очень большого метеорита в Антарктиде, у ее восточного побережья, могло бы вызвать появление таких "брызг".

Возраст австралийских тектитов составляет около 600-700 тыс. лет. Это позволяет хотя бы приблизительно датировать момент падения гигантского небесного тела. Подсчеты показывают, что его поперечник был приблизительно 4-6 км, а масса - около 13 млрд. т.

Таким образом, это крупнейшее из всех известных до сих пор небесных тел, упавших на нашу планету. Его падение должно было привести к очень серьезным последствиям. Высказывается предположение, что выброшенные им в атмосферу пылевые частицы могли вызвать похолодание климата в глобальных масштабах.