Начало маршрута. Обед у дяди Коли

А утром стояла необычная тишина, и, расстегнув полог, я увидел прямо курортную картинку: в голубом, без единой льдинки море, которое только чуть-чуть играло на солнце, стояло судно. Черный корпус, светлые надстройки, труба с красной полосой - корабль был странен своей громадностью. Очевидно, он подошел ночью и встал под берегом, укрывшись от западного ветра. Из-за расстояния люди на палубе не были видны, только можно было рассмотреть вертолет на корме. Потом сверху его завращался винт, и вертолет поднялся в воздух. Он описал круг, подлетел к нашему лагерю и, встав против ветра, опустился на гальку, щупая колесами прочность почвы, словно живое существо. Из тупоносой зеленой коробочки один за другим высыпались шесть человек в чистой рабочей форме, в зимних шапках и белых нитяных перчатках. Старший представился старпомом с ледокола «Владивосток». Судно, оказалось, отстаивается в ожидании танкера, который нужно проводить на Колыму. Я спросил, не известен ли им прогноз. Старпом объяснил все научно: оказывается, мы были в зоне циклона, а теперь идет антициклон. Как только циклон пройдет, все будет в порядке.

Моряки осмотрели наш лагерь, заглянули в палатки, а потом один спросил с искренней жалостью:

- Вот так вы и живете?

- А вы лучше?

- Мы другое дело. Нас народу больше ста человек. Постельное белье. Кино. Волейбол. Бадминтон. Жить можно.

Когда на севере встречаешь людей, очень хочется сделать им приятное. Мы подарили гостям несколько обыденных для нас предметов, которые им показались интересными: обломок бивня мамонта, старые оленьи рога, подобранные студентом в тундре, два-три камня с отпечатками фауны.

Проводив гостей, мы отправились в маршрут. В течение дня мы видели, как вертолет несколько раз пролетал над островом с востока на запад и обратно. Наверно, это была ледовая разведка, или, может, они встречали танкер. Уже отъехав далеко к северу, мы видели, как от ледокола к нашему мысу Лагерному подходил катер. Позже Женя Федоров, который оставался в лагере, рассказал, что с ледокола приходили на катере целые экскурсии. Три смены по два часа. «Экскурсанты» гуляли по косе, собирая камушки, играли в мяч на твердой земле...

Снег, выпавший за ночь, не успевал даже таять, а прямо «сгорал», испарялся на солнце. С утра поверхность острова была белой, к полудню тундра стала пестрой, как весеннее оперение куропатки, а еще позже снег сохранился только в углублениях между кочками. Мокрые кочки были ярко-зелеными, на травинках сверкали капли, над кочками поднимались испарения, подсвеченные солнцем. Солнце в тундре - это праздник красок. Собственно, набор цветов ограничен: голубое, зеленое, белое, черное. Но чистота тонов, оттенки, тени делают все необычайно красивым.

Маршрут вокруг острова по берегу, который мы начали, был ранее уже пройден Валентином и Леонидом, и мы не со­бирались повторно вести систематические наблюдения. Маршрут был контрольным. Мы должны были только уточнить то, что осталось неясным, посмотреть дополнительно некоторые обнажения.

Между Валентином и Леонидом, моими спутниками, существуют непростые отношения, хотя они друзья и в их биографиях есть много общего. Оба начинали работу в геологии коллекторами и уже в зрелые годы окончили вечерние институты, познав свою науку, так сказать, и снизу и сверху. Валентину за тридцать, а Леониду уже ближе к пятидесяти, но оба принадлежат к тому типу мужчин, которые независимо от возраста даже незнакомыми людьми воспринимаются как парни. Возможно, потому, что оба они спортсмены - лыжники, альпинисты. А может быть, наложила отпечаток прошлая многолетняя служба на «солдатских» должностях в геологии. Различие же заключается в том, что Леонид, начав работать раньше, успел пройти школу геологов-полярников довоенного поколения, еще носившего форменные фуражки Главсевморпути. Это было поколение путешественников и природоведов. Леонид научился в железной бочке из-под солярки печь хлеб вкуснее ленинградского, он может поймать рыбу подручными средствами, без снастей, разжечь на ветру костер из мокрого плавника и многое другое. Валентин же растапливает печку в палатке, плеснув на толстые дрова бензина из консервной банки. Это злит Леонида, хотя печка разгорается быстро. В минуты конфликтов Леонид называет Валентина салагой, а тот его - землепроходцем, вкладывая в это слово весь свой запас иронии. Конфликты в общем редки, а в мирное время тлеет подспудный огонек соперничества, полезного для дела.

- Сейчас я вам покажу силур, который, помните, Ермолаев описал в районе устья Знакомой, - говорил Валентин, за­метно нервничая: он впервые в жизни был ответственным исполнителем. - Так вот, есть у меня мысль, что это не силур вовсе, а средний девон.

- Ты за свою мысль, как за последний рубль, - сердито возражал Леонид, который когда-то работал с Георгием Александровичем Ермолаевым, правда, не на Бельковском, и для него Ермолаев был большим авторитетом, чем Валентин.

Силур и девон - это сокращенные наименования двух гео­хронологических периодов, а также и соответствующих им систем отложений, иначе говоря, толщ осадочных пород. Силурийский период начался около четырехсот сорока миллионов лет назад, девонский - четыреста пять - четыреста десять миллионов. «Подумаешь, разница!» - может сказать читатель. Но дело не только в этой разнице. Геология изучает события прежде всего в их исторической последовательности, относительный возраст - главный отличительный признак геологического объекта, а время, хронологическая шкала - единственная система отсчета. Ошибка в возрастной индексации хотя бы одной толщи сразу ломает всю картину. Границы между единицами стратиграфической шкалы носят планетарный характер и отвечают крупнейшим геологическим событиям, сопровождавшимся коренным обновлением состава животного и растительного мира.

В Восточной Сибири к границе между силуром и девоном приурочено начало крупной трансгрессии - наступления моря, но оно осуществлялось не везде одновременно. Конкретно в районе Новосибирских островов смена режимов происходи­ла постепенно, поэтому граница оказалась нечеткой, и никому пока не удалось наблюдать ее, хотя все и стараются найти.

Почти весь остров Бельковский сложен девонскими толщами, и только на восточном берегу, на единственном крошечном участке, Г. А. Ермолаев в 1956 году обнаружил силур, установив его на основании единичного определения фауны, хотя сами породы по облику не отличались от девонских. Выход силурийских отложений в данном месте плохо вписывался в представления о структуре острова, требовал каких-то особых объяснений, и Ермолаев нашел такое объяснение: он предположил, что силурийские породы выходят среди поля девон­ских в виде тектонического блока, выжатого из глубины по системе разломов, тем более что один разлом можно было наблюдать в натуре. Принципиально все это было вполне возможно, но уж слишком мал был блок, и это вызывало сомнение, не дававшее Валентину успокоиться.

Наконец мы прибыли на искомое место. Там, где глубокая и узкая долина ручья пересекала береговой обрыв, русло было завалено угловатыми обломками породы. Такие речки якуты называют сытыы-таастах («острые камни»). В самом узком месте сохранился старый, слежавшийся снежник. Здесь было сумрачно, а в проеме между крутыми склонами долинки открывалось голубое и солнечное в этот день море. Мы сразу увидели то нарушение, о котором говорил Г. А. Ермолаев; собственно, по нему и сформировалась долина ручья. Среди черных толстослоистых известняков мы увидели полутораметровый прослой ракушечника. В четыре геологических молотка мы начали отбивать остатки кораллов и раковин брахиопод.

- Смотрите, - кричал Валентин и совал мне в руки свои находки, - это же типичная девонская форма! Видели вы таких в силуре?

Я, честно говоря, не видел таких ни в силуре, ни в девоне, но, когда нашу коллекцию в Ленинграде пересмотрели специалисты-палеонтологи, оказалось, что Валентин был прав. Силур сняли с геологической карты острова Бельковского.

- Обедать будем у дяди Коли, - сказал Валентин, - здесь уже недалеко.

Изба, в которой жил промысловик, стояла над самым береговым обрывом. Сам сруб квадратного сечения был сложен из плавника и сверху засыпан землей, теперь зеленой ото мха, а сбоку пристроены обширные сени коридором из бревен, поставленных наклонно. Рядом с домом была, сооружена полка на четырех столбах, куда зимой охотник складывает еще не ободранных песцов, чтобы не достали собаки, и лежали на боку самые обыкновенные, как в деревне, козлы для пилки дров. Растительный покров вокруг домика был зеленее, чем окружающая тундра, - люди и собаки удобрили почву. Кругом валялись кости, оленьи рога, ломаные полозья от нарт, казалось, что это временное жилье в котором не собираются находиться долго. И правда, за обедом охотник рассказал, что зимовать будет в другом месте, на острове, где десять или одиннадцать избушек, а здесь поживет, только пока будет ремонтировать ближние «пасти» - песцовые ловушки...

В сенях, где зимой ночуют собаки, стоял тяжелый запах, но в комнате воздух неожиданно оказался свежим, и вообще было чисто, кровать была закрыта голубым с белым покрывалом, а стены частично завешены ситцем. У двери висело большое зеркало, в которое Валентин, как я заметил, непрерывно косил глазами - он недавно начал отращивать бороду. Там же, где стены были ничем не закрыты, виднелись влажные, черные бревна, обросшие грибками, как в старой бане. В крошечном окошке без рамы дребезжало под ветром стекло, укрепленное гвоздиками. Дядя Коля был похож на старого солдата времен войны: бобрик, застиранная гимнастерка, и сидел по-солдатски, держа ладони между колен.

- Не завалило бы вас тут, - сказал Леонид.

- Не завалит! - живо откликнулась хозяйка, поворачивая к нам горячее от печки лицо, и сразу стало видно, что она еще совсем молодая. - Мы еще дочку ждем!

- Этих двух нам мало... - сказал дядя- Коля ворчливо.

У двух их сыновей, четырнадцати и шести лет, была своеобразная внешность: черты лица от матери - якутские, а волосы светлые - в отца. Младший сидел у порога и длинным охотничьим ножом пытался из дощечки выстругать «правило» - нехитрое устройство, на котором сушат песцовую шкурку.

- Этот - работяга, - сказал отец. - Да и длинный тоже. Скоро в Тикси поедет, в шестой класс. Продолжать образование.

«Длинный» залился краской, а маленький продолжал строгать.

- Тебя как зовут? - спросил я его.

- Васильев Геннадий Николаевич.

За обедом Леонид уговаривал дядю Колю съездить с нами на мыс Моржовый, заодно посмотреть ловушки и поохотиться на оленей, если встретятся. Охотник не соглашался.

- Но ведь я на этом потеряю два дня, - сокрушенно повторял он. - Никак невозможно потерять!

А я-то всегда думал, что для местного жителя основная проблема - как убить время, по крайней мере, летом, когда нет охоты.

- До морозов надо все ловушки освоить, - говорил дядя Коля, - а потом ни колышек не вобьешь, ни бревна от земли не оторвешь.

Чай мы пили из тонких стаканов, чайные ложечки блестели, а сахар был подан не в миске, как принято у нас в геологической службе, а в фарфоровой сахарнице с двумя ручками. После чая все, кроме хозяйки, вышли наружу. Восемь мощных лохматых псов, привязанных в стороне каждый к отдельному колышку, скулили и натягивали цепи.

- Сейчас, без работы, я их через день кормлю, - рассказывал наш хозяин. - А в самую работу каждой два, а то три кило мяса подавай. Собаки-то горячие. Когда в одной связке, так трое не удержат.

Над обрывом свистел ветер, опять поднявшийся к этому времени (наверное, приближался антициклон, о котором утром говорили моряки). Ветер нагнал в лагунку огромную массу битого льда, среди которого сохранились отдельные целые льдины, иногда грязные, иногда нежно-голубые или зеленые. Все это ворочалось, дышало, как бы кипело в глубине под напором ветра, и вдруг оттуда вырывался заряд вспененной воды, взлетал вверх и бил в скалы.

Генка, присев на корточки, что-то делал невдалеке от зимовья. Я подошел и увидел, что между кочками сооружена из палочек комната с окном и дверью. В рюмку с водой было поставлено несколько стебельков тундровых цветов - букет, рядом лежали игрушки: поплавки от сетей, выброшенные морем, и среди них самая лучшая, самая красивая вещь, тоже подарок моря - розовый пластиковый пузырек из-под шампуня.

- Я здесь живу - сказал Генка и посмотрел с вызовом: верят или нет? Ему хотелось играть.

Когда мы отъехали от зимовья, начались «осадки»: трудно определить, что это - дождь или снег. Типичная погода Новосибирских островов. Летом, наверное, восемь дней из десяти бывает такая погода (хотя общее годовое количество осадков здесь в четыре раза меньше, чем в Ленинградской области).