Павел Крузенштерн-внук

Он родился в Ревеле 7 августа 1834 года. Его дед, первый русский кругосветный мореплаватель, был еще полон сил. Навещая его в Петербурге, внук слышал немало захватывающих дух рассказов о дальнем вояже, о заморских странах и неведомых народах. Маленький Павел рос удивительно живым ребенком. Смелость его граничила с безрассудством. Однажды с четырьмя товарищами он обнаружил подземный ход в заброшенных старинных укреплениях Ревеля. Мальчики пришли в восторг. Ход был наполовину заполнен замерзшей водой. Освещая путь фонарями, они двинулись вперед, решив выяснить, куда же он ведет? Прошли несколько сот метров. Лед под ногами подозрительно потрескивал, но никто не обращал на это внимания. И вдруг двое оказались в воде. Жалобно пискнули фонари и потухли. Павел, успевший прыгнуть на выступ каменной стены, услышал крик товарищей и бросился им на помощь. Этот случай принес ему медаль за спасение утопающих, но не уменьшил его неустрашимость. Через некоторое время, на пасхальных каникулах, он отправился на шлюпке из Ревеля в Гельсингфорс к своим родителям, жившим в то время в Финляндии. Он провел 54 часа в море, по которому ветер носил лед.

Павел Павловч Крузенштерн

Пятнадцати лет Павел впервые увидел Белое море. Он плавал вместе с отцом на шхуне "Ермак", той самой, на которой спустя 13 лет решится совершить смелое плавание к устью Енисея. Он не был безучастным наблюдателем. С разрешения отца мальчик исполнял обязанности марсового. Он был отличным гребцом, умел ловить оленей и управлять ими в упряжке. Когда Павлу шел 16-й год, его взяли в далекое плавание. Много месяцев он плыл на военном транспорте "Двина" теми же морями и океанами, через которые около полвека назад его дед впервые пронес русский флаг на кораблях "Надежда" и "Нева". Его первое путешествие закончилось в Петропавловске-на-Камчатке. Из этого порта он на попутном судне перебрался в Аян, а оттуда через Сибирь направился в Петербург. Он сражался с англичанами в Балтийском море (около Або) и заслужил славу лихого офицера. Павел Крузенштерн-внук успешно продвигался по службе, но больше всего его привлекал Север, с которым впервые познакомился в детстве. Летом 1860 года на шхуне "Ермак" по совету отца он обследовал Печорское море и затем направился в пролив Карские Ворота, надеясь увидеть Карское море. У южных берегов Новой Земли встретились первые льды. Пролив Карские Ворота был свободен, и "Ермак" достиг мыса Меньшикова на юго-восточной оконечности Новой Земли.

"Перед нами открылось Карское море, чистое на этот раз от льда, - писал Крузенштерн своему отцу.- Позднее осеннее время, многие недостатки в снабжении шхуны для зимовки не позволили мне идти дальше, а главная причина моего возвращения была та, что не имел от Вас разрешения на столь рискованное плавание."^*

^* (ЦГАВМФ, ф. 14, оп. 1, д. 487, л. 44.)

Несколько дней Крузенштерн исследовал Карские Ворота. Но погода неожиданно испортилась (было начало сентября по старому стилю). Шел дождь со снегом и градом. Однажды ночью судно едва не налетело на одинокую скалу. Временами находил густой туман. В Карские Ворота нагнало лед. "Ермак" с трудом пробрался между "плавучими полями и горами". Жестокий шторм вынудил Крузенштерна лечь курсом на устье Печоры. Павел-внук загорелся горячим желанием исполнить мечту отца о плавании в неисследованном Карском море.

В начале 1862 года Павел Крузенштерн-сын, только что возвратившийся из Печорского края, обратился в Морское министерство с просьбой оказать ему содействие в снаряжении экспедиции в Карское море для исследований, "имеющих важность не для одних гидрографических и морских метеорологических наблюдений, но и для цели торговой, именно достижением морем устья р. Енисея".

"Нет основательных причин предполагать, - писал П. И. Крузенштерн, - чтобы это предприятие не увенчалось успехом.

С того времени как развитие промышленности в России идет вперед гигантскими шагами, в Западной Сибири также начали думать о сбыте богатых сибирских произведений.

Сибирские купцы всячески стараются найти возможность сбывать свои продукты и в настоящее время остановились на морском пути. Но этот путь до сих пор считается невозможным по причине запирающих его будто бы льдов. Но решительно можно сказать, что эта молва о недоступности Карского моря основана только на преувеличенных слухах, где никто прежде не бывал, там ничего положительного и не может быть известно.

Впрочем, в проливе Барроу, в северной части Баффинова залива едва ли менее льдов, нежели в Карском море, а туда ходят же постоянно английские суда, находя свою выгоду. Известно только то, что льды Карского моря зависят от ветров, что сплошного льда там нет, и что в августе и сентябре это море большей частью бывает доступно.

Подполковник Рагозин во время двухгодичного исследования берегов Карского моря видел это море во второй половине лета оба раза совершенно чистым ото льдов.

Старожилы, обитающие на устье р. Енисея, подтверждают, что это устье совершенно доступно.

Известно, что во всяком деле труден первый шаг. Давно ли говорили, что Печорское устье не доступно для кораблей, а прошлого года были там три корабля, из которых один в 900 тоннов сидел в грузу 20 фут.

Когда путь к Енисею будет проложен парусным судном, то для сибирских купцов это будет ручательством успеха, и они не замедлят устроить с помощью паровых судов правильный сбыт сибирских произведений на европейские рынки, это не одно предположение, потому что мне известно, что в настоящее время купцы эти стараются приговорить иностранцев для такого предприятия.

Но справедливо ли было бы предоставить иностранцам то, что принадлежит прежде всего русским!"^*

^* (ЦГАВМФ, ф. 14, оп. 1, д. 487, л. 8.)

Крузенштернам удалось заинтересовать Морское министерство проектом экспедиции к устью Енисея. Начальником экспедиции был назначен Крузенштерн-внук. Ему разрешили набрать экипаж шхуны из военных моряков, выдали инструменты для наблюдений и выделили средства для покупки провизии и одежды.

1 августа 1862 года шхуна "Ермак" покинула деревню Кую на Печоре, где она находилась на отстое. На следующий день моряки увидели Северный Ледовитый океан. Их путь лежал на северо-восток, к проливу Югорский Шар и дальше в Карское море, в которое после экспедиции Петра Пахтусова на протяжении последних тридцати лет не проникало ни одно судно.

Когда экспедиция находилась около Болванского Носа, наплыл густой туман. С большими трудностями в течение трех дней шхуна, искусно управляемая Крузенштерном-внуком, пробиралась между мелями в устье Печоры. Затем разыгралась непогода. Ветер усилился. "Ермак" укрылся за Черной Лопаткой, ожидая, когда стихнет буря. Дождь лил как из ведра. Раскаты грома сотрясали воздух. Зловеще сверкала молния. Штормовой ветер на тысячи голосов завывал в снастях шхуны. "Волнение было столь велико, что поддавало почти до марсов", - вспоминал об этих днях Крузенштерн.

К утру 10 августа буря унялась, и "Ермак", пользуясь ровным ветром, покинул укрытие. В тот же день впервые встретился мелкобитый разреженный лед. Вечером "Ермак" выбрался на чистую воду и отдал якорь у острова Варандея, на котором находилось несколько зимовий поморов. Здесь экспедиция в ожидании благоприятного ветра простояла три дня.

14 августа в 3 часа дня экспедиция достигла Югорского Шара. В проливе, в особенности под берегом, густой массой держался лед. Крузенштерн спешил. Ему хотелось до наступления ночи выйти в Карское море. Часто измеряли глубину. Лот, снабженный храпами, не только удачно добывал грунт, но нередко приносил с морского дна ракушки, крестообразных и звездообразных моллюсков, которых Крузенштерн собирал и хранил в банках со спиртом.

На южном и северном берегах Югорского Шара моряки видели ненцев и избы русских промышленников.

В 7 часов открылось Карское море. Насколько мог видеть глаз, оно было заполнено ледяными полями, среди которых возвышались подобные горам торосы.

Крузенштерн приказал подойти к берегу Вайгача и отдать якорь. Он рассчитывал дождаться здесь рассвета. Место стоянки казалось Крузенштерну удачным. Оно было защищено от ветра и незаметно было сильных течений. Однако спокойствие оказалось непродолжительным. "Вода стала прибывать, - писал Крузенштерн, - и сделалось весьма сильное течение из океана в Карское море; оно доходило до 4 узлов. Лед начал валить огромными массами через Югорский Шар в Карское море. Мыс, на защиту которого мы сначала надеялись, вовсе не отводил льдин, течение огибало этот мыс, а с течением и лед. От первого же напора этого льда шхуну стало дрейфовать и отнесло на четверть мили, пока наконец мы не успели отделаться от льдины. Минут через десять другая льдина подхватила и понесла шхуну."^*

^* (П. П. Крузенштерн. Об экспедиции к устью реки Енисея, предпринятой в 1862 году под начальством лейтенанта Крузенштерна. "Морской сборник", № 2, офиц. отд., 1863, стр. 37, 38. (Дальше: Морской сборник.))

Крузенштерн приказал поднять паруса. Маленький экипаж действовал быстро. Прошло несколько мгновений и корабль оделся парусами. Выбрали якорь. Но ветер был весьма слабый. Течение несло судно к высоким торосам, что виднелись на востоке в Карском море. Огромная льдина подхватила державшийся за шхуной бот "Эмбрио" и увлекла его за собой. В продолжение нескольких минут в тумане виднелась мачта и затем исчезла. Со шхуны, окруженной льдами, не могли помочь товарищам, попавшим во власть льдов и течений. С трудом Павел Крузенштерн вывел шхуну из потока льда на середину Югорского Шара, где лед был не так сплочен, как под берегом Вайгача.

До рассвета шхуна "Ермак" оставалась на якоре. Одна за другой налетающие льдины сносили ее на восток. Казалось, она не выдержит жестоких ударов. 15 августа судно снялось с якоря и направилось к острову Сокольему, расположенному вблизи материка. Крузенштерн надеялся отыскать удобную и безопасную стоянку. Однако когда экспедиция была в четырех километрах от цели, ветер внезапно стих. Паруса безжизненно повисли. Шхуна оказалась во власти льдов, которые течением несло из Баренцева в Карское море. Надо было принять решение, от которого могла зависеть судьба экспедиции и жизнь людей. Стать на якорь в потоке несущихся с большой скоростью льдин или вместе со льдом и течением пуститься на восток? В том и другом случае судно и люди на нем подвергались серьезному испытанию. Лед мог или повредить шхуну, или раздавить ее совсем.

В то время как Крузенштерн предавался грустным размышлениям, вахтенные заметили в море парус исчезнувшего бота.

Маленькое суденышко пробиралось к Югорскому Шару. Крузенштерн, пользуясь тем, что ветер немного засвежел, приказал идти навстречу боту. Вскоре суда встретились. Бот в памятную ночь на 15 августа получил большую пробоину выше ватерлинии. Словно скорлупку, бот "носило и терло всю ночь". И командир бота унтер-офицер Короткий и четверо его помощников показали себя молодцами.

С фок-реи увидели неширокое разводье, которое имело направление на север, затем поворачивало на восток и уклонялось к югу в направлении материка. Крузенштерн рассчитывал этим каналом чистой воды добраться до удобной якорной стоянки, где бы можно было подождать улучшения ледовой обстановки. Но прошло несколько часов и надежды рухнули - разводье заканчивалось высокой стеной льда. Решили вернуться в Югорский Шар и подняться до Карских Ворот. Но при слабом ветре шхуна едва преодолевала сильное встречное течение из Югорского Шара. Тогда Крузенштерн спустил шлюпки и решил буксировать шхуну с их помощью. Но и эта попытка оказалась безрезультатной. Лед окружил судно. Сплоченность его все увеличивалась. Вскоре не осталось ни одной полоски чистой воды. Шхуна вместе с большой льдиной дрейфовала к северо-востоку, между тем как бот "Эмбрио" благодаря своим небольшим размерам сумел продвинуться ближе к материковому берегу. Наплывший туман рассеялся только утром 16 августа, и то ненадолго. В это время со шхуны заметили на юго-западе, километрах в пяти, бот "Эмбрио". Но снова появился туман. Он держался два дня при полном штиле. Когда прояснило, то моряки "Ермака", к немалому своему огорчению, обнаружили, что разлучились со своими товарищами на боте, у которых имелся всего лишь двухмесячный запас продовольствия.

Крузенштерн еще не хотел признавать, что его судно попало в ледовый плен. Он приказал поставить все паруса, надеясь, что шхуна носом раздвинет льдины и пробьется к чистой воде. Павел Павлович в этот день записал горькие строки в своем дневнике:

"Наши усилия были бесплодными, не подвинули шхуны ни на один шаг и я опять прикрепился к тому же месту".

"Ермак" продолжал дрейфовать вместе со льдами. На юге и юго-востоке виднелась береговая линия материка. Крузенштерн и его спутники были спокойны, занимались корабельными работами, промеряли глубины, брали пробы грунта с морского дна, определяли местоположение корабля.

21 августа начались подвижки льда.

"Некоторое время я думал, - писал Крузенштерн, - что нас раздавит совершенно, но ледяные горы, столкнувшиеся за кормою и перед носом шхуны, спасли нас, хотя и оставляли нам свободным лишь небольшое пространство. Шхуну совершенно накренило льдом на левый бок, но не причинило важных повреждений."^*

^* (Морской сборник, № 2, офиц. отд., 1863, стр. 41.)

На следующий день сжатие льдов возобновилось. Со страшным грохотом и треском льдины громоздились друг на друга. Шхуна неожиданно содрогнулась всем корпусом от сильного толчка, за ним последовал еще более сильный удар. Обшивка трещала и лопалась. Крузенштерн ожидал, что в любое мгновение судно может быть раздавлено, и распорядился о том, чтобы спустить на лед шлюпки, бочку масла и 4 бочки соленого мяса. Однако сжатие прекратилось. Полил дождь, который к вечеру сменился снегом. Поднялся ветер, и в снастях "Ермака" на разные голоса завыла полярная вьюга...

Один из участников экспедиции на "Ермаке" следующим образом описывал первые дни пребывания в ледовом плену:

"Гигантские льдины стеснили так шхуну со всех сторон, что она не могла никуда подаваться, трещала и стонала всеми пазами. Луч зрения ограничивался одним твердым непрозрачным льдом и при этом царствовал мертвый штиль. В первые дни своего безвыходного положения мы не падали духом, надеясь, что наконец лед раздвинется и откроет нам выход или перед носом или перед кормою, - но тщетно. Вместе с массою окружающего льда течение постоянно несло нас к северо-востоку. Уже шпангоуты судна начали сжиматься, так что из 21 фута шхуна сделалась шириной 19 фут. Страшен был стон и треск судна среди окружающей нас тишины в природе."^*

^* (Морской сборник, № 2, смесь, 1863, стр. 70.)

Шхуну несло все дальше и дальше на восток. Подвижки льда не прекращались, каждый час можно было ждать гибели "Ермака". П. Крузенштерн распорядился: "команде быть готовой в любой момент покинуть судно".

Начались морозы, шквальные ветры и снегопады. Шхуна легла на левый борт. В правом борту ее была большая вмятина. 26 августа во время очередного сжатия одна из льдин прошла под киль "Ермака" и повалила его с левого борта на правый. Торошение не прекращалось. С громом пушечных выстрелов лопались огромные льдины, обломки их нагромождали поблизости от шхуны высокие горы. Деревянное суденышко все чаще и чаще сотрясалось от сильных ударов, трещали и скрипели палуба и надстройки. Моряки среди ночи вскакивали и бросались со своими вещами наверх.

Крузенштерн держался мужественно. Он продолжал вести метеорологические и гидрологические наблюдения. 27 августа он определил, что судно находится на 65°59' северной широты и 64°30' восточной долготы. Команда хлопотала около корабля, разбивая острые края льдин, которые могли бы при сжатии пропороть деревянный корпус.

В последних числах августа несколько потеплело. Снег сменился дождем и туманом. На небе стали появляться сполохи полярных сияний. Но подвижка льдов не прекращалась. Вечером 30 августа лед поднял судно на 30 сантиметров из воды. По словам Павла Крузенштерна, при огромном сжатии были смяты переборки кают, а шхуна получила несколько ударов в подводную часть. Между тем ветер усиливался. Один шквал налетал за другим, сотрясал рангоут. С такелажа то и дело срывался покрывавший его лед и с грохотом разбивался на верхней палубе. Наконец разразился настоящий шторм. Берег, ранее видневшийся на юге, исчез из виду. Кругом были льды, находившиеся в непрестанном движении. Крузенштерн каждую минуту ждал, что они раздавят его судно, и распорядился устроить на соседней льдине продовольственный склад и запасти дрова. Там же разбили и жилую палатку.

В ночь на 2 сентября шхуну приподняло на 150 сантиметров и повалило снова на левый борт. Раздался оглушающий треск. Вахтенный доложил, что вода в трюме прибыла на 2 фута. Моряки, несколько часов назад веселившиеся по случаю празднования 1000-летия России, повскакали с коек от сатанинского гула ледяной канонады и, нагрузив на плечи котомки с запасами провизии и белья, выбежали на палубу. Крузенштерн отдал команду спускаться на лед. Но едва моряки собрались возле палатки, как подвижки льда прекратились, наступила тишина. Очередной натиск стихии закончился. К глубокому огорчению Крузенштерна, утром следующего дня запасное убежище - старую льдину - разорвало на две части.

"Итак, - писал П. Крузенштерн, - еще раз пришлось обмануться в своих надеждах. Я думал по крайней мере, ежели шхуну сломает, иметь убежище на льду, но если в первый шторм эта, по-видимому, громадная и неразрушимая льдина ломается, то что будет с нею во второй и третий штормы?"

Крузенштерну начинало казаться, что в случае гибели шхуны едва ли можно благополучно перезимовать на дрейфующем льду. Он все чаще думал о необходимости покинуть судно и направиться с командой по льду к берегу, который хоть и не виден, но, по его расчетам, должен находиться еще не далеко.

Вечером 3 сентября, когда шхуну снова сжали льды, Крузенштерн приказал перенести на лед инструменты и приборы для научных наблюдений, продовольствие, бочки с водой, дрова, паруса. Когда все снаряжение экспедиции было выгружено, чтобы освободить судно от лишнего груза, выбросили железный балласт, который находился в воде в кормовом трюме.

По воспоминаниям одного из участников экспедиции, в эти дни моряки ежеминутно ожидали, что "масса льда раздавит шхуну: смерть смотрела нам в глаза со всех сторон".

В ясную, расцвеченную сполохами полярного сияния ночь Крузенштерн отправил матроса Молчанова и подштурмана Черноусова на поиски берега. Пройдя семь часов на восток через торосы и трещины, они, к немалому огорчению Крузенштерна, не обнаружили берега, хотя продвинулись более чем на 20 километров.

Положение экспедиции с каждым днем становилось более сложным. Но Крузенштерн и его спутники не считали его безвыходным. Моряки сняли рангоут с судна и соорудили большую палатку, накрытую в четыре слоя парусами. Одновременно готовили лодку, которую собирались взять с собой в поход к берегу материка. Становилось все холоднее, заметно уменьшились дни. Неистовствовали ветры и метели. Надо было искать выход.

Крузенштерн решил созвать совет, на который, кроме старшего штурмана Матиссена, подштурмана Черноусова и боцмана Панкратова, он попросил выделить из состава команды трех матросов (были выбраны Молчанов, Попов, Резанов). На совете детально обсуждалось положение экспедиции. На шхуне был более чем годовой запас продовольствия, но дров могло хватить только на четыре месяца. Шхуна находилась в серьезной опасности, уже давно появилась течь. Льдина, у которой стояло судно, тоже оказалась малонадежной для жизни на ней в случае гибели шхуны.

Крузенштерн писал об этом совете:

"Выслушав мнение всех и понимая вполне, что действительно единственное спасение наше - стараться достигнуть берега, я решился оставить шхуну и направиться к восточному берегу, оставляя все имущество с тем, что если обстоятельства позволят, то на оленях приехать к шхуне и вывезти на берег, по возможности, все инструменты и материалы, а также и провиант"^*.

^* (Морской сборник, № 2, офиц. отд., 1863, стр. 47.)

В тот же день (7 сентября) начали готовиться к походу на восток, к берегам полуострова Ямал. В лодку, дно которой было специально обито медью, погрузили сухари, окорока, карты и журналы. Каждый моряк должен был взять с собой в котомке 35 фунтов сухарей, 2 фунта шоколаду, 1 бутылку рома, чистое белье, ненецкие малицы и пимы и вооружиться багром. На одного человека приходилось 28 килограммов.

9 сентября в четыре часа утра Крузенштерн поднял своих спутников. Поваром уже был приготовлен обед. Убедившись, что все взяли с собой самое необходимое и оделись возможно теплее и лучше, Павел Крузенштерн приказал двигаться в путь.

Это было в 7 часов утра. Первым шел Крузенштерн, держа курс на восток по компасу. Многочисленные торосы и трещины пересекали путь. Многие выкупались в ледяной воде. Лодка и двое санок, на которых везли дрова и часть провизии, сломались. Пришлось их бросить. Крузенштерн распорядился, чтобы каждый взял с собой сухарей на 20 дней, а повар приготовил обед и выдал каждому по стакану рома. В этот день моряки в последний раз наелись досыта. Путешественники со свежими силами довольно быстро продвигались вперед. К полудню они уже потеряли из виду шхуну. К концу дня все чувствовали невероятную усталость. У некоторых матросов с непривычки кружилась голова, некоторые жаловались на тошноту, но продолжали идти на восток. Только там, за белыми торосами, ждало их спасение. Вечером встретилась огромная полынья. Пришлось повернуть на юг. Шли до темноты, но удобной переправы так и не нашли. Заночевали под защитой высокого тороса прямо на льду. Под утро все оказались промокшими. На завтрак были одни сухари.

Крузенштерну удалось организовать переправу через полынью. Паромом служила небольшая льдина, поднимавшая всего двух человек. Через час все путешественники перебрались через разводье. Полыньи и разводья встречались все чаще. Переправы на ледяных паромах весьма задерживали продвижение. Усталость сказывалась все сильнее. Многие бросали личные вещи. Дело дошло даже до полушубков, сапог, запасного белья и сухарей. Почти одновременно заболели старший штурман Матиссен и фельдшер Лычев; товарищи по путешествию взяли их оружие, часть вещей и помогали больным чем и как могли.

После тринадцати с половиной часов похода Крузенштерн объявил привал. Некоторым казалось, что они видят землю. Но сколько ни рассматривал Павел Павлович горизонт в подзорную трубу, он ничего не мог обнаружить, кроме высоких ледяных торосов. По-видимому, у его спутников разыгралось воображение. До крайности изнуренные, они все, кроме часового, вскоре спали на холодном ледяном ложе. На рассвете Крузенштерн взобрался на торос, чтобы еще раз осмотреть дорогу и вдруг на востоке-северо-востоке увидел красноватые утесы полуострова Ямал.

"Вид берега, - писал Крузенштерн, - подействовал на всю команду, как электрическая искра, и снова явилась надежда на спасение ...

Надо было видеть людей, с какою быстротою они взяли на плечи ноши, какими победителями они смотрели и с какою уверенностью шли вперед, не давая мне времени вступить на свое место."^*

^* (Морской сборник, № 3, офиц. отд., 1863, стр. 51.)

Но идти пришлось недолго. Путь снова пересекла огромная полынья, а за ней полоса мелкобитого дрейфующего льда. Моряки с помощью багров перепрыгивали со льдины на льдину, проваливались в воду, выручали друг друга из опасных положений и снова устремлялись к манившим их на северо-востоке красноватым утесам. Все чаще приходилось преодолевать трещины. Однажды, когда вся экспедиция на небольшой льдине переправлялась через широкую полынью, на моряков напали моржи.

"Я стоял на краю и смотрел хладнокровно на зверей. Когда они приблизились, я ударил одного пикою, но без всякого успеха; один клыками начал подниматься к нам, другие осторожно наблюдали за успехами или неуспехами товарища. Положение наше было не завидное: удастся двум или трем зайти к нам, наша льдина, перегруженная уже людьми и багажом, должна или опрокинуться, или идти ко дну." 1

Крузенштерн быстро снял винтовку и, прицелясь, выстрелил. Огромное животное с всплеском опрокинулось в воду. Остальные моржи скрылись из виду.

К вечеру 11 сентября моряки совершенно выбились из сил. Особенно тяжело приходилось заболевшему старшему штурману Матиссену. Он второй день не мог ничего есть, но огромным усилием воли заставлял себя не отставать от товарищей. Матиссен спокойно говорил о том, что его больному телу не выдержать этого похода и, по-видимому, придется закончить свои дни на льду Карского моря.

Кроме сухарей, есть было нечего. Но и сухари нужно было беречь; неизвестно, сколько времени продлится поход и придет ли кто-нибудь на помощь на берегу Ямала. Крузенштерн с грустью наблюдал, что многие плохо спали в эту ночь.

Утро не принесло ни надежды, ни облегчения. С востока дул сильный ветер, появился туман. Почти до полудня 12 сентября лежали в бездействии, ожидая улучшения погоды. В 12 часов начали переправу через широкую полынью на маленькой льдине, которая с помощью лотлиня была превращена в паром. Крузенштерн переправлялся последним. Когда очередь дошла до него, ледяное поле, на котором он находился, снесло. Лотлинь оказался коротким. С обеих сторон его наставляли ремнями, шарфами, подвязками. Наконец расстояние между паромом и Крузенштерном сократилось до полутора метров. Крузенштерн с помощью багра перепрыгнул на паром. Впоследствии в своем рапорте в Морское министерство Павел Павлович особо отметил, что в эту трудную минуту его спасла неустрашимость, ловкость и сила матроса Резанова.

Этот драматический момент снял напряжение среди членов экспедиции. Моряки повеселели, оживились. Берег как будто становился ближе. Надежда, что они выйдут живыми из этого трудного испытания, крепла среди путешественников.

Через несколько часов новая полынья преградила путь. Крузенштерн заметил, что льдину, на которой они находились, относит на запад. Берег был совсем рядом. Павел Павлович считал, что за разводьем до красных утесов было не больше четырех километров. Но переправиться через пространство воды не было возможности. Ледяной остров с путешественниками заметно дрейфовал на запад. Вокруг трещало, грохотало, ломалось. Расстояние между ним и припаем увеличивалось. Берег исчез из виду. Льдину с путешественниками со всех сторон окружало море.

"Мы согревались с трудом, мороз был сильный и ветер к вечеру дошел до шторма; я ежеминутно ждал, что нашу льдину разобьет на мелкие части. Нас единственно спасало самоедское платье; не будь этого платья, замерзли бы все. Мы легли спать по два человека, ноги друг другу в малицы, убирая головы также в малицы, и таким образом спаслись."

Около 11 часов ночи часть льдины откололась. На ней находилось четыре человека. Их с трудом спасли. Волнение усиливалось. Брызги волн перелетали через всю льдину, от них негде было укрыться.

13 сентября льдина разломилась на две части. Путешественники остались на небольшом ледяном обломке. Положение казалось безвыходным. Крузенштерн своим примером и словом старался приободрить своих приунывших спутников и вселить в них надежду на благополучный исход.

Три дня продолжалось это опасное плавание. 25 путешественников, оказавшихся на обломке льдины, с тоской наблюдали, как восточный ветер все дальше и дальше уносил их в море. Их обдавало брызгами и поливало дождем. Казалось, если ударит сильный мороз, то никто не выживет.

"Эти три дня, - вспоминал старший штурман Матиссен, - я никогда в жизнь свою не забуду, потому что окруженные опасностью, мы ежеминутно ожидали неминуемой смерти."^*

^* (Там же, стр. 71.)

К большой радости путешественников, в полдень 13 сентября ветер переменился и задул от юго-юго-запада. Вечером к ним подошло огромное ледяное поле. Моряки немедленно перебрались на него.

Утром показался берег, от него отделяла чистая вода. Но недолго моряки любовались его красноватыми песчаными утесами. Ветер снова переменился и льдину понесло на северо- запад. Берег снова потерялся из виду.

Сухари у путешественников были на исходе.

Наконец 16 сентября юго-западным ветром лед снова сплотило. Крузенштерн решил немедленно идти на восток. Их хлестал дождь, они проваливались в трещины, но все шли и шли. Вскоре увидели берег. Он находился в 15-18 километрах. Моряки, не останавливаясь, двигались к нему.

К полудню выбились Из сил. Крузенштерн объявил отдых на полчаса. И затем снова вперед. В пять часов только один километр отделял экспедицию от берега. Крузенштерн и сам нечеловечески устал, неприятная слабость разливалась по всему телу. Ломило грудь и плечи. Он едва держался на ногах.

"Последняя верста, - вспоминал Крузенштерн, - была необыкновенно тяжела для нас. Берег не дался нам без упорного боя, и я не знаю - попали бы мы вообще на него без матроса Попова? Он шел передовым последнее время, и я любовался его неустрашимостью и находчивостью в преодолении всякого рода препятствий; все остальные довольно равнодушно смотрели на берег, как и на лед, у каждого из них было одно желание лечь и отдохнуть."^*

^* (Морской сборник, № 2, офиц. отд. 1863, стр. 55, 56.)

Между ледяным полем с путешественниками и берегом была чистая вода, над которой кое-где возвышались сидевшие на мели стамухи. В течение двух часов на небольших льдинах перебирались от стамухи к стамухе. Наконец до берега осталось всего 100 метров. На небольших неустойчивых льдинах путешественники в одиночку и по двое или по трое плыли к берегу. Льдины опрокидывались, люди оказывались в воде, но выбирались на льдины и продолжали дружно грести к берегу.

В восемь часов вечера все 25 человек были на твердой земле. На них не было сухой нитки. В темноте невозможно было разыскать дрова, чтобы развести костер и обсушиться. Почти никто не мог заснуть в эту ночь, которая, по словам старшего штурмана Матиссена, навсегда осталась в памяти всех 25 человек.

"Утром, когда рассвело, каменья под нами чуть ли не были теплее наших тел", - отмечал Крузенштерн в своем рапорте. С наступлением дня были найдены дрова, и развели огромный костер на одном из холмов полуострова Ямал. Сварили кофе, немного подкрепились и обогрелись. В это время старший штурман Матиссен в зрительную трубу осмотрел горизонт. И вдруг он ясно различил чумы коряков. Люди! Крузенштерн схватил трубу. Действительно, километрах в пяти от привала виднелись конусы коряцких жилищ. Не прошло и часу, как моряки сидели у очага и коряк Сить-Сырдетто угощал их вареным мясом, сыром, языками оленей и чаем с сахаром. "Окончив наш лукулловский обед, мы легли спать в теплом чуме на хороших оленьих шкурах и вся усталость и горе были забыты, нам казалось, что мы в раю."

Крузенштерн спал сном праведника. Доверившиеся ему люди были в безопасности. Несмотря на все трудности и лишения, он не потерял ни одного человека.

19 сентября моряки на оленях отправились на юг вдоль берега Карской губы. Через двенадцать дней были у великой сибирской реки Оби. По ней шел густой лед и переправиться на правый берег в Обдорск не было возможности.

Как только Обь встала и лед окреп, путешественники переправились в Обдорск, где оставались 12 дней. Испытания их на этом не закончились. При переходе через Урал путешественников настиг ураган, и они едва не погибли во время жестокой метели.

В начале 1862 года Крузенштерн с командой добрался до деревни Куя в устье Печоры, откуда три месяца назад он, полный надежд, вышел в плавание на шхуне "Ермак". Здесь он узнал, что бот "Эмбрио" уже вернулся из Карского моря. Его командир Иван Короткий две недели ждал в Югорском Шаре возвращения "Ермака". Команда бота объехала близлежащее побережье моря, вплоть до речки Кары. Убедившись в тщетности своих усилий, Иван Короткий направился на запад и в середине сентября был в устье Печоры. Между тем Крузенштерн, оставив членов экспедиции в деревне Куя, выехал на оленях через тундру в Архангельск, а потом в Петербург. Во время поездок по Северу Крузенштерн собирал сведения об обычаях, нравах и образе жизни народов Севера, которые в очень трудную минуту подали ему руку помощи. В своем рапорте он, между прочим, отмечал все усиливающуюся эксплуатацию местного населения купцами и лавочниками, скупавшими за водку пушнину и оленей. Так закончилась экспедиция Павла Павловича Крузенштерна.

Как и его отец, он снова стремился на Север. Но вместо бескрайних просторов Ледовитого океана, его направили на Балтийское море. Несколько лет он плавал на различных судах, тоскуя по тундре, оленям и льдам. Затем он попал на Аральское море. Здесь этот неугомонный и необычайно смелый человек заболел: скитания по Северу напомнили о себе тяжелым ревматизмом. Он не мог шевельнуть правой рукой. Но стоило его старому товарищу прислать письмо, что тот с пароходом "Самарканд" потерпел аварию в Сыр-Дарье, как Павел Павлович поднял пары на поставленном на зимовку судне "Арал" и вышел на помощь. Он работал по пояс в воде вместе с матросами

17 суток. Пароход был спасен, но здоровье Крузенштерна пошатнулось непоправимо. У него оказались поврежденными легкие. Словно предчувствуя, что ему осталось недолго жить, Павел Павлович помчался в родные края. В университетской клинике Юрьева (Тарту) ему сделали операцию, которая прошла удачно. Но организм Павла Павловича был надломлен. Жизнь его оборвалась, когда ему было 37 лет.

Таковы в кратких словах черты неутомимой деятельности трех Крузенштернов в познании Арктики.