Катастрофа

Катастрофа

В тяжелых льдах. Остров Врангеля и неудачи "совета". Борьба за время. На поврежденных лопастях. Катастрофа. Без лопастей. Решение Шмидта. Ремонт ледокола во льдах. Угольный аврал. Дифферент на нос. Смена лопастей среди дрейфующих льдов. Обратная перегрузка. Снова на восток. На новых лопастях

5 сентября. Прошли остров Айон - место второй зимовки Амундсена на судне "Мод" - и мыс Шелагский. Подходим к зоне тяжелых льдов. Это старые, разломанные бурями льды большой толщины и крепости. Идем вперед, осторожно расталкивая и раздвигая огромные торосы. Обтекая корпус ледокола, они все время попадают под винт, заставляя весь корабль содрогаться от ударов. Моментами корабль бьет винтом лед, но лед не колется. Здесь лед другой. Торосы достигают своими вершинами палубы, их основания уходят вниз, под воду, массивами в шесть раз большей величины.

Ночью в темноте был слышен сильный удар лопастями об лед, в результате которого тряска корпуса увеличилась. Есть подозрения на повреждение еще одной Лопасти. Плохое начало для входа в тяжелые льды.

Вечером подсчитывали в кают-компании по карте: если будем двигаться так, как сейчас, и все будет благополучно и нас нигде не затрет, то через десять дней мы будем в Беринговом проливе. А там чистая вода до самого Владивостока.

Удалось установить радиосвязь с каким-то краболовным судном, работающим в Охотском море. От него узнали, что "Совет" не смог подойти к острову Врангеля. Он несколько раз к нему приближался, но его сжимало льдами и дрейфом выносило обратно. Сейчас его отнесло к острову Геральда. Так как зимовщики Врангеля находятся там без смены уже три года, то операции по их снятию и замене новыми произведет самолет. Самолетом же на остров завезут огнеприпасы, соль и все остальное, самое необходимое.

Очень интересна судьба "Совета". Он попал в "заколдованный арктический круг". Этот круг образуется своеобразным течением, существующим между Беринговым проливом и островом Врангеля. Течение идет по кругообразной линии. Пароходы, пробивающиеся к Врангелю, как правило, подходят к острову довольно близко. Здесь их затирает и со льдами относит обратно на восток к острову Геральда, где сжатие прекращается, льды расходятся и корабль освобождается. Судно снова идет на приступ, приближается к острову зачастую так, что он виден невооруженным глазом. Но снова льды сжимаются, и корабль опять отбрасывается обратно.

У нас положение с морскими течениями более благоприятное. От мыса Сердце-Камень начинается береговое течение по направлению к Берингову проливу. Если бы нам удалось войти в него, то этим течением нас вынесло бы в Тихий океан. Теперь все дело в направлении ветров. Нам страшны сейчас ветры северные и северо-восточные. Они с океана могут нагнать столько льдов, что эти льды, загородив дорогу, прижмут нас к берегу.

6 сентября. Кругом лед. По правому борту виден берег. Мы от него отделены широкой полосой льда. Как будто кто-то вспахал гигантским плугом ледяное поле, в беспорядке нагромоздив глыбы одну на другую. Льды белоснежные перемешались со старыми - грязными и бурыми. Корабль, напрягая все силы, пробирается по редким разводьям и полыньям, раздвигая форштевнем глыбы. Иногда он упирается в целые массивы. Приходится вертеться на месте, отступать, бить лед и с трудом завоевывать каждый метр пути.

Двигаться вперед все труднее и труднее. Раздвинутые или расколотые ледоколом глыбы смыкаются сейчас же за кормой, ворочаются в воде и все время попадают под винт.

Лед оглушительно грохочет, царапаясь по борту ледокола. Корпус в отдельных местах проминается, и шпангоуты трещат, когда корабль, втиснувшись между двумя торосами, пробивается вперед. Заклепки не выдерживают и летят.

В иллюминатор видно, как мимо проползают ледяные стены. Работать из-за грохота и тряски совершенно невозможно. Капитан нервничает. Он не вылезает из "вороньего гнезда". Вчера он простоял на вахте восемнадцать часов, просидев пять из них в бочке, осматривая льды и выискивая наиболее доступный путь. Остальное время он прошагал взад и вперед по верхнему мостику, не останавливаясь ни на минуту. Это плохой признак, давно известный всему экипажу.

Как-то сразу создалась атмосфера борьбы и опасности. То и дело стучат лопасти об лед, сотрясая корпус корабля. Все время вахтенные проверяют уровень воды в балластах и трюмах. Судно раскачивается и дрожит. Особенно трясутся нос и корма. От тряски расшатываются заклепки, начинает просачиваться вода, которую приходится откачивать.

Все чаще прибегаем к помощи аммонала. Если раньше его применяли только для подрыва отдельных перемычек, то теперь он становится чуть ли не постоянным средством, без которого невозможно движение вперед. Уже все научились работать в роли заправских подрывников - бродят вокруг ледокола по торосам, принимая сверху, с бортов, ящики с аммоналом, бикфордов шнур и капсюли. Часть людей впереди по курсу корабля долбит пешнями лунки. Другие подтаскивают на нартах ящики с аммоналом, снаряжают заряды, стараясь спустить их под лед, чтобы давлением на воду усилить эффект взрыва. Заряды идут большие - двадцать пять килограммов за раз. Меньшими ничего не сделаешь.

Раздается сигнал: "Расходись!" Грохочет взрыв.

Разворачиваются огромные глыбы. Долго сверху сыплются взлетевшие в высоту осколки льда. Надо беречься и следить за ними, чтоб не угодили в голову. Это верная смерть. От места взрыва расходятся во все стороны трещины.

Люди опять бегут вперед долбить отверстия для новых зарядов. Ледокол наступает на растрескавшийся лед. Он врезается в трещины, колет, бьет, давит и медленно движется вперед.

Не всегда удается продолбить дыру до воды. Приходится делать взрыв раз и другой и потом уже в образовавшейся воронке долбить лунку для основного взрыва. Местами пробиться так и не удается и приходится искать другой участок, более легкий.

Но все же прок от взрывов большой - лед поддается и колется. Он здесь лопается с большей силой, чем лед Северной Земли. Там он был "вязким", здесь он "колкий", по. определению нашего подрывника Малера.

Особенно эффектен взрыв, происходящий недалеко от полыньи. Нередко через минуту, а то и две после взрыва в близлежащей полынье вдруг начинается "извержение". Из полыньи с шумом выбрасываются огромные глыбы льда и, сталкиваясь, раскалываются и выплескивают воду.

С утра до вечера продолжается работа. Едкий, похожий на сухую горчицу порошок аммонала пристает к рукам, щиплет глаза. Работа идет конвейером. Одни раскупоривают ящики, другие долбят лунки, третьи готовят заряды, связывая пачки веревками и опуская груз под лед.

С наступлением темноты люди отдыхают и ледокол замирает на месте. В таких льдах ночью двигаться вперед слишком опасно, можно искалечить и погубить корабль.

Капитана с трудом уговаривают поужинать и идти спать. Он сидит над картами и изучает каждый миллиметр их поверхности. Удивляешься, сколько знаний и опыта требуется для того, чтобы вести корабль среди льдов. Надо "чувствовать" лед, уметь определять его "убойность". Необходимо знать место, куда ударить, и рассчитать, с какой силой ударить, чтоб не застрять и не покалечить корабль. Все время начальник экспедиции совещается с капитаном и В. Ю. Визе. Каждый шаг взвешивается и "семь раз отмеривается". Четко и слаженно работает весь коллектив судна.

Каждый человек на своем месте. Не прерываясь ни на минуту, круглые сутки идут научные вахты и наблюдения, дающие огромный материал, который составит позднее основу трудов о Северном морском пути.

Постоянно берутся пробы грунта, воды. День и ночь работают лаборатории. Ночные стоянки ученые используют для того, чтобы работать на чувствительных приборах, на которых днем нельзя работать из-за тряски.

7 сентября. Полярный день в наших широтах кончился 30 июля. Начался он 15 мая и продолжался семьдесят семь суток. Сейчас заметно уменьшились дни, а ночи стали длиннее. Так будет до 20 ноября. 20 ноября ненадолго выглянет солнце и, зайдя за горизонт, скроется на шестьдесят четыре дня, по 22 января. Наступит холодная полярная ночь с вьюгами, буранами и семидесятиградусными морозами.

До наступления полярной ночи осталось всего два месяца. Удастся ли нам выбраться из льдов?

Мы находимся сейчас недалеко от острова Врангеля.

Возможно, мы попытаемся к нему подойти. "Совет" просит нашей помощи. В борьбе со льдами он повредил машину, и теперь не имеет никакой возможности подойти к острову Врангеля.

На судне едет группа зимовщиков на смену врангелевцам и находится большой запас продуктов и огнеприпасов.

История острова Врангеля, который будет иметь большое значение в будущем как база для трансарктических воздушных путей, довольно коротка.

В 1914 году на нем спасся экипаж корабля "Карлук" экспедиции Стефансона. Моряки, после того как их корабль был раздавлен льдами в восьмидесяти километрах от острова, перебрались на него по льдам. Руководил походом полярный капитан Р. Бартлетт, известный как сподвижник Пири.

Через несколько месяцев невольные зимовщики были спасены специальной экспедицией, прибывшей по указанию Бартлетта, который вместе с одним эскимосом на собаках пробрался на материк, в Америку.

В 1921 году английская компания Стефансона высадила на остров группу зимовщиков. Эта высадка носила характер оккупации и, по-видимому, делалась с целью закрепления острова за англичанами. Судьба этой группы плачевна: из нее выжил только один человек - эскимоска, взятая в группу в качестве кухарки. Все остальные погибли. Причиной их гибели было отсутствие необходимых запасов продовольствия. После этого Стефансон высадил на острове новую группу зимовщиков. Эта группа была снята в 1924 году советским ледоколом "Красный Октябрь" экспедиции Давыдова, поднявшим на острове советский флаг. Официально заселен он только с 1926 года, с момента создания на нем зимовочной станции группой Ушакова, прибывшей на остров вместе с несколькими семьями чукчей и эскимосов.

Сейчас там уже довольно крупное поселение, которым руководит начальник острова А. И. Минеев, доставленный в 1929 году ледорезом "Литке". С этого года на острове действует своя радиостанция, которая держит регулярную связь с материком и рацией Уэлена на мысе Дежнева.

На острове успешно ведется охота. Много зверя: моржей, белых медведей, песцов, а летом - птицы. Нередко один охотник в день может набить до двухсот штук гусей. Остров невелик. Его размеры - свыше семи тысяч квадратных километров, причем две трети поверхности - голые скалы и горы, превышающие тысячу метров над уровнем моря (гора Советская 1100 м). Зимовочная станция расположена в бухте Роджерса, на южной стороне острова, и состоит из жилого дома, радиостанции, бани и двух амбаров. Эскимосы и чукчи живут в ярангах и расселены по всему острову. Они приехали добровольно из бухты Провидения и с мыса Чаплина, с Чукотки - из мест, наиболее бедных зверем.

Поселенцы были бедняками, имели ломаный баркас и несколько дрянных ружьишек. При Ушакове они уже хозяйственно окрепли и стали жить зажиточно. Свою охотничью продукцию теперь сдают в местный кооператив, расплачивающийся с ними деньгами и натурой - продуктами. Совсем недавно на острове организован охотничий колхоз. Население острова заметно увеличивается и за счет естественного прироста, и за счет добровольных переселенцев. В частности, на "Совете" много чукчей, отправляющихся с семьями на остров на постоянное жительство.

8 сентября. Тусклое утро не радует. Выпавший перед рассветом снег запорошил всю палубу и выбелил защищенные от ветра углы и закоулки. Он лежит в складках брезентов, закрывающих трюмы, в чехлах машин и лебедок, за всеми выступами.

Медленно двигаемся вперед. Все время гремят взрывы, ставшие обычными. Лед все крепче и крепче сжимает корабль в своих объятиях. На глазах он поддается разрушительному действию льдов. Срезаются заклепки, сдирается краска, расшатываются крепления. Особенно чувствуется повреждение лопастей. Все щели и швы разошлись. С палубы через потолок каюты просачивается вода и бежит по стенкам медленными ржавыми струйками.

День проходит без особых приключений в упорном движении вперед.

Одно сегодня замечательно - мы перевалили из восточного в западное полушарие. Географическое событие случайно совпало с днем рождения помощника начальника экспедиции И. Копусова. Он нечаянно проговорился, а мы рады случаю "подкатиться" к Отто Юльевичу с просьбой разрешить устроить вечеринку. Отто Юльевич, наш корабельный папаша, охотно дает разрешение, к страшному неудовольствию завхоза. В силу своей завхозовской скаредности он всегда против выдачи "вкусных" продуктов, а без них вечеринка не получится.

Торжество начинается в девять часов.

На стене висят два плаката. Один изображает нашего "Сашу Сибирякова", стоящего на грани двух полушарий- половиной в одном, половиной в другом. На втором плакате изображен Ваня Копусов - новорожденный - в окружении его друзей и начальства. Писатели и журналисты оглашают приветственное письмо, выдержанное в стиле средневековых корсарских посланий. Концертная часть начинается исполнением серьезной музыки на пианино, специально настроенном географом Гаккелем. Выступает Владимир Юльевич Визе. Затем идет менее серьезная музыка в исполнении Бориса Громова и совсем несерьезная музыка при участии доморощенного джаза, составленного из самых невероятных инструментов. Джаз дополняет хор. И музыканты, и певцы достаточно оригинальны: в кожаных костюмах, в болотных сапогах, обросшие бородами. Кают-компания дрожит от рева басовитых глоток сибиряковцев, весело распевающих самодельные частушки, сочиненные коллективом твиндека. В заключение - чечетка и лезгинка, исполненные Мухановым и Чачбой.

Стол сервирован на славу. Здесь и сладости, и орехи, и красное вино.

В третьем часу ночи Шмидт отдает приказ расходиться спать - завтра надо работать.

На прощание киночасть устроила фейерверк.

Марк Трояновский с одним матросом заранее слазили на лед и расставили магниевые факелы. Когда я объявил о фейерверке, все вышли на палубу. Факелы зажгли, и огромные торосы, обступившие корабль, засветились всеми цветами радуги - синим, красным, фиолетовым, желтым... Заблистали и заиграли бриллиантами осколки льда и кристаллики свежего снега. Страшными провалами стали казаться полыньи и трещины. Ветер подхватил яркие искры и клубы белого дыма. Среди пламени по льдам прыгали черные фигуры людей с факелами в руках.

Минуты через три огни погасли, и тьма сразу охватила корабль. Все торопливо разошлись по каютам.

На ледоколе стало тихо.

Завтра будем проходить мыс Северный.

Огромные черные скалы, засыпанные снегом. Кругом непроходимые торосы. Только по самому берегу тянется узкая полоска воды, заполненная битым льдом. Надо или оставаться и ждать, пока льды немного разойдутся, или попытаться пройти под самым берегом.

Последний маневр очень опасен, но не менее опасно ждать изменения ледовой ситуации. Может подуть северный ветер, и лед выдавит нас на берег. Тогда корабль, наверное, погибнет.

Шмидт и капитан решают сделать попытку пройти под скалами. Корабль берет направление прямо на камни. Медленным ходом подбираемся к каменной громаде. Уже до берега осталось всего метров пятьдесят. Дальше подходить опасно - надо промерить глубины и обследовать путь. Выносится на стреле за борт и опускается на полынью шлюпка.

Штурман Хлебников с двумя матросами, взяв лот, отправляются на разведку. Много раз бросают лот и выкрикивают цифры.

Под самым берегом глубины малы. Пройти нельзя. Надо держаться ближе к льдам.

Начинаются маневры. Ледокол все время вертится, двигаясь носом и кормой во все стороны, обкалывая льды и стараясь пробиться в нужном направлении. Лед огромной толщины. Кругом много стамух. Эти стамухи мешают ледяным полям расходиться под давлением ледокола. Колоть лед невозможно, он слишком толст.

На льдины спускаются подрывные команды. Все на аврале. Лед засыпан снегом, надо ступать очень осторожно, чтобы не попасть на тонкий слой или не провалиться в трещину. Кто-то уже искупался. Сапоги полны воды. Вот химик Брунс нырнул по плечи в воду, но благополучно вылез.

Там, где корабль не может развернуться силой своего винта, применяется иное средство - ледовые якоря. Стальным тросом охватывается большой торос - стамуха. Трос закрепляется пешнями и начинает выбираться лебедкой. Лебедки работают на корме и на носу. Регулировкой тросов достигается нужное положение корабля.

Паром от лебедок окутана палуба. Вода кипит под кормой, вспененная лопастями. Под самым носом ледокола грохочут взрывы, дробящие ледяные перемычки и открывающие дорогу вперед.

Что-то затрещало на палубе у кормы, и видно, как все матросы разлетаются в стороны, словно воробьи, вспугнутые брошенным камнем. Авария. Одна из кормовых лебедок не выдержала напряжения и слетела с места. Вал согнут, станина сломана. Пострадавших нет. Работа продолжается на другой лебедке.

Ледокол медленно разворачивается.

До берега близко. На спущенной на воду моторке Шмидт в сопровождении двух журналистов отправляется к берегу. Здесь, за скалами, должна быть фактория Госторга и несколько яранг чукчей. Надо выяснить, где находится самолет одной из научно-исследовательских экспедиций Комсеверопути, и попытаться разузнать сведения о состоянии льдов.

Пока ледокол ворочается среди торосов, Шмидт возвращается обратно. Самолет был здесь. Он благополучно закончил операцию по смене людей на острове Врангеля. "Совет" пробиться не смог. Самолет, выполнив возложенную на него задачу, вывез даже меха, заготовленные зимовщиками. Передав их на "Совет", он улетел на восток, к Анадырю. Сведения о льдах неутешительны. Туман ничего не позволяет рассмотреть с вершины скал.

На берегу унылая картина. Здания фактории из волнистого железа. Несколько яранг чукчей. Чукчи жалуются на плохую охоту: из-за льдов моржи не подходят к берегу. Поселенцам грозит голодовка. Хорошо еще, что фактория достаточно снабжена продуктами и всегда может помочь. На фактории один человек - уполномоченный.

Долго длится борьба со льдами. Наконец капитан дает команду:

- На борт!

Корабль, медленно выбираясь из раскрошенных взрывами льдов, продвигается мимо мыса Северного. Если бы сейчас начались передвижки льда, нас неминуемо посадило бы на камни и придавило к берегу. Мыс Северный, мрачный Рыркарпий, как зовут его чукчи, остается за кормой.

Выходим на небольшую полынью и держимся дальше от берега, насколько позволяет кромка.

9 сентября. Продолжаем идти вдоль берега. Все те же голые скалы, неприветливые и холодные. Изредка в бинокль видны яранги чукчей.

Льды все так же тяжелы, и корабль отдает все силы на преодоление их.

Погода тихая. Временами проглядывает солнце.

К вечеру все облака, сворачиваясь как бы в трубку, уходят за горизонт и открывают чистое небо и ослепительно яркое медно-красное солнце, садящееся за синие торосы. Смена красок продолжается до самой темноты. Белые ледяные поля постепенно синеют. Яркая синева сменяется нежно-фиолетовыми тонами.

Оставшиеся у линии горизонта облака вспыхивают ярким пламенем заката. Проходит полчаса, и краски быстро исчезают. Загораются звезды.

Между звездами, мерцая, начинает играть, похожее на слабые лучи исполинских прожекторов, северное сияние. Надо торопиться - наступает зима.

Нам бы только выбиться к мысу Сердце-Камень, От него начинается береговое, попутное нам течение.

Впереди Колючинская губа, где зимовал первый корабль, прошедший Северный морской путь - "Вега" Норденшельда. Сегодня 9-е. У нас еще есть некоторый запас времени. "Вега" стала на зимовку во второй половине сентября 1878 года в каких-нибудь двухстах двадцати километрах от Берингова пролива.

Но погода в Арктике изменчива, и зима может наступить раньше. Ударят холода, и лед остановится, смерзаясь в сплошные торосистые поля.

Надо торопиться. Чувствуют это и ученые, и капитан. Он нервничает и подолгу не сходит с мостика.

10 сентября. Вчерашний закат оправдал старую морскую поговорку нашего капитана: "Если солнце красно к вечеру, моряку бояться нечего" - погода сегодня тихая. Ветра совсем нет. Нет и тумана.

Мы выходим к Колючинской губе. Уже показался остров Колючин, возвышающийся черным камнем среди безбрежного океана льдов.

Несмотря на то что льды очень тяжелы и ледокол едва-едва пробивается вперед, настроение благодаря хорошему солнечному дню бодрое и веселое. Да и двигаться вперед как-то легче - идем без подрывных работ.

О. Ю. Шмидт в бухте Тикси

Капитан все время на мостике и меняет его только на свое излюбленное "воронье гнездо". Взад и вперед по палубе ходит в своей неизменной зеленой кепке и потертой нерпичьей куртке Отто Юльевич, совещаясь на ходу с Визе. Мимо них быстрой походкой проходит доктор Лимчер. Он регулярно совершает по палубе свой утренний моцион.

Чем дальше мы движемся на восток, тем богаче становится научный материал экспедиции. Непрерывно работают лаборатории. Уже тысячи проб воды взяты гидрохимиками; гидробиологи наполнили сотни банок и пузырьков планктоном и всевозможной морской живностью. Образцы грунта морского дна уложены в десятки ящиков, спущенных в трюм. Метеорологи своими таблицами и схемами исчертили не один журнал. Все работы обобщаются и суммируются заведующим научной частью профессором Визе. Материал становится богатейшим и единственным в своем роде. Он дает картину всего побережья Ледовитого океана, зафиксированную в один сезон.

Параллельно с научным багажом увеличивается багаж художественный: Семенов, Громов, Муханов и я пишем дневники, которые составят основу будущих книг о походе; альбомы Решетникова и Канторовича пополняются все новыми зарисовками; ящики киногруппы берегут тысячи метров заснятого материала.

Сегодня на палубе оживленно и весело. Около теплой трубы расселись научные сотрудники, матросы и кочегары, свободные от вахты. Иллюминаторы в каютах открыты, из кают-компании изредка доносятся звуки терзаемого чьими-то неопытными пальцами пианино.

День проходит незаметно. Киногруппа провела ряд удачных съемок, много фотографий сделал Новицкий. Художники сидят с альбомами у реллингов, набрасывая эскизы полярных просторов. Капитан только что спустился со своего "вороньего гнезда" и сообщил Шмидту, что впереди по курсу корабля видна вода, вероятно, большая полынья, к которой было бы очень хорошо пробиться засветло. Это позволило бы нам осторожно двигаться по ней ночью.

Напрягая все силы, ледокол расталкивает сплошные нагромождения льдов и хотя медленно, но все-таки движется.

Вечереет. Небо затянуло грядами перистых облаков. Солнце садится за ледяные поля раскаленным огромным шаром. В зареве облака. Синева льдов исчезла, и они заиграли алым светом.

Никогда мы еще не наблюдали таких красок. И небо, и бесконечные льды горели одинаковым кровавым огнем заката. Все, кто был в каютах, внизу, вылезли посмотреть на это изумительное зрелище.

- Попробуй нарисуй! - говорит матрос Паша Сизых художнику Канторовичу, застывшему у борта со своим альбомом в руке.

- Нарисуй, нарисуй... Если и нарисуешь - никто не поверит! Разве льды красные бывают?..

Солнце село. Потухли краски. Льды снова стали синими. Начала сгущаться темнота. Только несколько человек остались на палубе. Шмидт ушел в свою каюту. Капитан зашел в штурманское помещение. На корабле загорелись огни. Скоро придется стать на ночевку, так и не выбившись на полынью. Подхожу к трапу, спускаюсь в твиндек.

О. Ю. Шмидт и В. Ю. Визе у посла Л. А. Трояновского в Японии

Вдруг один за другим два страшных удара потрясают корпус корабля. Как будто ледокол с ходу налетел на подводные камни. Грохот, треск и... тишина. Работавшая хотя и с перебоями, но изо всех сил, машина вдруг начинает затихать. Прерывистый звонок судового телеграфа:

- Стоп!..

Машина выключена. Тишина... Полная тишина... Все замерло...

- Что это?

- Катастрофа?

- Что случилось?

Ледокол стоит на месте. Кругом льды и темнота.

Капитан, всегда такой спокойный, скатывается вниз по трапу и бежит к корме. Застегивая на ходу куртку, туда же бежит начальник экспедиции. На корме уже несколько человек сгрудились у реллингов.

Слышны команды:

- Подать люстру!

- Выбросить штормтрап!

За борт летит штормтрап - веревочная лестница с деревянными ступеньками.

Матросы протягивают шнур и зажигают люстру - металлический рефлектор с лампами. Люстра спускается под корму. Через реллинги лезет по штормтрапу старший штурман Ю. К. Хлебников. Ему сверху подают багор. Он спускается на самую последнюю ступеньку, распластывается над водой, перемешанной с осколками льда, и шарит багром в темноте.

Киногруппа: В. А. Шнейдеров, Я. Д. Купер, М. А. Трояновский

Люстра скупо высвечивает куски льдин и черные провалы разводий.

- Дать еще люстру!

- Сизых, спуститься с люстрой на лед!

Матрос быстро, как кошка, лезет через борт и, спустившись по трапу, прыгает на плавающую под кормой льдину. Ему сверху спускают вторую люстру. Свет направляется под корму.

Хлебников висит над самой водой. Углы его пиджака задевают за нее, но он, не замечая, силится что-то достать или прощупать багром под водой у самой кормы. Все молчат. Тихо. Какая-то тревожная, гнетущая тишина.

- Юрий Константинович, видно что-нибудь? - разрывая тишину, раздается сверху голос капитана.

- Ничего не могу разобрать. Поверните винт.

- Повернуть винт!

- Есть повернуть винт!

Медленно начинает работать поворотная машина. Вода под кормой чуть плещется.

- Ну что?

- Лопасти нет!

Поворотная машина продолжает работать. Люди наверху замерли, свесившись за борт.

- Вторая?

- Сломана наполовину!

- Третья?

Матвей Матвеевич Матвеев, старший механик, нервно сжимает руки. Он шевелит губами, что-то говорит про себя. Капитан обеими руками ухватился за реллинги. Шмидт нервно пощипывает бороду. Матросы замерли. В полной тишине слышно, как булькает вода, тихо постукивает поворотная машина и изредка со звоном падает где-то льдинка.

Хлебников, совсем подтянувшись под корму и весь уже мокрый, силится достать багром лопасти.

- От третьей остался небольшой обрубок.

Глухие слова, долетающие снизу, падают как приговор: срыв похода, зимовка...

- Четвертая?

Снова тишина, и снова томительное ожидание. И наконец ответ:

- Четвертой совсем нет.

Капитан махнул рукой и, как-то согнувшись, пошел с кормы. Не говоря ни слова, ушли Шмидт и Визе. Поднялся наверх Хлебников. Тихо звякнула подтянутая люстра. Матросы зашептались.

Корма опустела.

Через минуту в кают-компании и в твиндеке все знали о происшедшем. Каждый воспринимал событие по-своему. Сразу рухнули все намеченные планы. Близкий конец экспедиции ушел в неизвестность... Зимовать на аварийном корабле в незащищенном месте?!

Во всех углах идут сдержанные разговоры. Зазвенел телеграф, и заработала машина. Все встрепенулись. В чем дело? Несколько человек выскочили наверх.

Оказалось, капитан пробует, не удастся ли работать' обломками лопастей и продвигать ледокол хотя бы самым малым ходом. Ни с места. Машина включается и выключается. Безрезультатно.

Наверху у начальника идет совещание. Внизу у всех подавленное состояние.

- Товарищи!

Все разом оборачиваются, В дверях стоит Федя Решетников.

- Кому в Берингов пролив - вылезайте, Ледокол неисправен, дальше не пойдет.

Все невольно смеются. Федя ухитряется шутить даже в самую тяжелую минуту.

Еще не успевает стихнуть оживление, как дверь в твиндек распахивается, и, нагибая голову, входит Отто Юльевич. Все встают. Сейчас будет известно решение совещания.

- Собрать всех сюда! Спящих разбудить!

Шмидт говорит четко, холодно. Его серые глаза, ставшие сразу строгими, осматривают собравшихся, Все стоят, ожидая приказа начальника.

- Товарищи! Большинству из вас уже известно, что случилось. Произошла авария. Положение чрезвычайно серьезное. Ударами об лед сломаны лопасти гребного винта. Обследование показало, что у нас от винта остались: одна пол-лопасть, вторая сохранилась только на одну треть, а две другие утеряны целиком. Двигаться вперед корабль не может. Попытка работать остатками лопастей показала, что о движении среди льдов не может быть и речи.

Мы находимся на самом тяжелом участке нашего пути,- продолжает говорить Отто Юльевич. Вокруг нас труднопроходимые льды. Ни на какую помощь со стороны мы рассчитывать не можем.

Сейчас у нас было совещание, на котором решено,- Шмидт обводит глазами стоящих перед ним людей,- сменить обломки лопастей на новые, запасные, имеющиеся на корабле. Работа эта трудная и сложная. Практика мореплавания знает случаи смены лопастей в плавании, но это совершалось или с помощью водолазов или специальных сооружений и всегда в надежной, защищенной бухте.

Нам предстоит сменить лопасти среди дрейфующих льдов, постоянно нажимающих на корабль. Погода сейчас благоприятствует. Необходимо проделать огромную работу, для того чтобы дать возможность механикам подойти к винту. Надо дать дифферент на нос - затопить нос корабля и задрать корму на шесть с лишним метров, чтобы обломки лопастей вышли на поверхность воды. Для этого весь полуторагодичный запас продовольствия, весь запас угля и остальные грузы придется перетащить с кормы и середины корабля на нос. Мы подсчитали, что одна перегрузка угля, если ее поручить бригаде грузчиков, работающей нормально, займет около двух недель. Этот срок недопустим.

Надо всем немедленно взяться за ударную работу. Весь состав экспедиции вместе с командой должен приложить все силы к тому, чтобы провести перегрузку в кратчайший срок. Мы сами отремонтируем корабль и выйдем в Берингов пролив в эту навигацию...

Все рванулись вперед.

- Аврал!

- Все будут работать как один!

- Сейчас же начинаем!

- Давай свет на палубу!

Шмидт поднял руку.

- Я знал, что ни у кого сомнений не будет... Сейчас...- Шмидт посмотрел на часы, - без десяти минут двенадцать. Ровно в двенадцать начинается аврал. Весь состав экспедиции разбивается на две бригады. Бригадиры... Шмидт снова обводит глазами ряды стоящих. Из рядов подсказывают:

- Громов! Лимчер!

- Первый - Громов, второй - Лимчер. Работа идет круглые сутки. Бригады работают по двенадцать часов в две смены. В первую очередь разгрузим трюмы и весь запас продовольствия перебросим на палубу, где будут построены деревянные клетки. После этого весь уголь из кормового трюма будет выброшен на нос, в трюм № 1.

Надо торопиться. Погода может перемениться каждую минуту. Могут начаться передвижки льдов, которые сорвут нашу работу. Дорог каждый час. Все теперь зависит от нашей организованности и слаженности в работе... Ровно в двенадцать выходит первая смена, - заканчивает Шмидт.

- Первая смена, готовься!

Бригадир Борис Громов, специальный корреспондент "Известий", обегает каюты и предупреждает своих работников. Все и так уже готовятся. Надевают рабочие ватные костюмы. Шеи завертывают полотенцами, чтобы уголь не попадал за шиворот. Достают рукавицы, шапки и высокие сапоги.

Буфетчик Саша несет ужин, чтобы идущие на работу могли наскоро подкрепиться.

Вторая смена идет спать. Через шесть часов ей заступать.

Ровно в полночь, вместе со звоном четко отбиваемых вахтенным матросом склянок, начинается аврал.

Аврал. Боевая тревога! Всех наверх!

Наша бригада приступает к работе. С носового трюма быстро стаскивается брезент и разбираются тяжелые щиты, прикрывающие его сверху.

Качаясь под дуновением свежего ветра, висят многоламповые электрические люстры, бросающие яркие снопы света на скользкую стальную палубу, запорошенную снегом. Шипя, вырывается белый пар из трубопроводов лебедок, принимая причудливые формы в лучах электрического света.

Люди рассыпались по всему кораблю. На корме разбирается штабель из досок зимовочного запаса. Широкие тесины протаскиваются через всю палубу и доставляются на самый нос ледокола, на полубак. Здесь несколько человек, вооруженные молотками, гвоздями и веревками, связывают и сколачивают из досок подобие огромной клетки, которая будет заполнена грузами из трюма № 1.

Начинают грохотать лебедки. В черную пасть трюма лезут люди, скрываются в ней, как в пропасти. Извиваясь змеей, уходит вниз стальной трос.

- Вира! - несется команда штурмана, руководящего работой.

Лебедчик включает рычаг, дает пар, и зубчатые колеса лебедки, вращая барабан, наматывают туго натянувшийся трос. Над палубой поднимаются огромные ящики, бочки, мешки, корзины.

Как только груз достигает положенного места - специально устроенного помоста, к нему бросаются люди, скидывают строп - кольцо из проволоки - и, взваливая ящики и мешки на спины, тащат их к крутому железному трапу, ведущему на полубак. Помогая друг другу, грузчики втаскивают грузы наверх и укладывают правильным штабелем внутри клетки, выстроенной уже на полубаке. Гора грузов растет, занимая весь полубак. Вот уже нет места. Около клетки расстилаются брезенты и на них выкладываются последние грузы трюма № 1 - мешки с мукой и сахаром.

Начинает светать. С продовольственными грузами покончено. Переходим на уголь. Теперь раскрывается трюм № 3, находящийся у самой кормы. Снова грохочут лебедки. Половина людей спущена вниз, на уголь. Они лопатами в пыльной темноте насыпают уголь в большие брезентовые мешки, обшитые веревками, с петлями для захвата на углах. Мешки по четыре шгуки поднимаются лебедкой на палубу.

Мешок с углем весит около восьмидесяти килограммов. Надо научиться взваливать его на плечи и тащить через всю палубу к трюму № 1. Нести мешок на спине, а не на плечах, как это делают грузчики, невозможно. Быстро наломаешь себе поясницу и растратишь силу. Брать на плечи мешок с непривычки трудно и неудобно.

Работают все без исключения: матросы, кочегары, ученые, журналисты, художники... Различить, кто кочегар и кто ученый, невозможно. Все одинаково черны от угольной пыли, все в одинаковой прозодежде.

Грохочут лебедки. Связки мешков вылетают на палубу. Один за другим подходят к помосту люди, подхватывают мешок и, согнувшись, быстрым шагом, почти бегом спешат со своей тяжелой ношей по узкому коридору спардека. Дальше самое трудное - надо спуститься с грузом на бак по крутым деревянным сходням, запорошенным снегом. Ноги скользят. Приходится напрягаться изо всех сил. Не все одинаково здоровы и сильны. Многим очень и очень трудно. Норма грузчика - пятьдесят килограммов. Мы таскаем по восьмидесяти. Надо всеми силами ускорить работу. Мешки с углем сваливаются на настил носового трюма и специальным приемщиком опоражниваются. Уголь ссыпается вниз. Пустой мешок летит на палубу. Он схватывается принесшим уголь и доставляется бегом обратно на корму,

- Полундра! Берегись!

Пустые мешки летят вниз, в трюм, снова насыпаются и непрерывным конвейером подаются наверх. Вереница людей, согнувшихся под тяжестью мешков, спешит: на нос и обратно на корму.

Ни минуты, ни секунды простоя. Один подгоняет другого.

После пятидесяти минут работы - небольшой перерыв для отдыха и перекура.

Уже светло. Солнце встало, и люстры погашены. Наступает шесть часов утра, и вторая бригада выходит на смену первой.

Спускаемся в твиндек, наскоро моемся, пьем кофе и заваливаемся спать, для того чтобы в полдень снова выйти на работу.

Мытье и еда отнимают в общем за два раза час времени. На сон остается пять часов.

11 сентября. Бригады сменяют друг друга с точностью хронометра. Несмотря на усталость, все втягиваются в работу. Все ударники. Каждый работающий в бригаде старается обогнать другого. Между бригадами завязывается социалистическое соревнование. Тяжелый труд стал делом чести и доблести. Если вторая бригада за смену делала сто двадцать шесть подъемов, то первая ее перекрывает и дает сто пятьдесят два.

Темпы растут, люди меняются с насыпки на носку, с носки на насыпку. Работа идет без перебоев.

Из трюма несутся крики:

- Не задерживай! Подавай мешки!

- Полундра!

Во второй бригаде был случай, характеризующий подлинно коммунистическое отношение к труду. Один из работавших к концу смены "сдал" и таскал мешки, шатаясь и едва не роняя их. Спускаясь по сходням в самом трудном месте, он упал вместе с мешком на железную палубу. Ему помогли, и он пошел дальше. Подумали, что просто поскользнулся. Следующий раз он снова упал на том же месте. На это обратил внимание бригадир, доктор Лимчер, и, видя, что работавшему не под силу, послал его на другую работу - на насыпку мешков. Работавший категорически отказался, заявив, что он еще может работать. Когда бригадир стал ему приказывать, то он... заплакал и просил оставить на работе по переноске, так как ему стыдно не справляться с работой. Спор прекратился сигналом к смене. Следующую вахту этот человек снова таскал уголь, категорически отказываясь от более легкой работы.

Спина у всех разодрана в кровь. Осколки каменного угля, острые и колючие, попадают из мешков за шиворот и растирают кожу до крови. Не помогает даже надевание на голову мешков по примеру профессиональных грузчиков. На черных лицах видны только белки глаз и зубы.

Дифферент на нос уже чувствуется, но палуба имеет еще небольшой наклон.

Под кормой строятся деревянные леса. На них будет вестись работа по смене лопастей.

День и ночь, не переставая, стучат лебедки. Корабль заметно накренился на нос. Последний уголь собирается со дна трюма. Он смешан с водой и черной жижей течет по рабочим костюмам, пропитывая их насквозь. Вся палуба и палубные надстройки черны от угля.

Из трюма извлечены новые, запасные лопасти. Они лежат на палубе, огромные и несокрушимые на вид. Для каждой потребовалось полторы тонны лучшей хромоникелевой стали. Трудно себе представить, что такие же махины, двигавшие наш корабль тысячи километров и сокрушавшие ледяные глыбы, сломаны до основания и покоятся где-то на дне океана.

Механики возятся у лопастей, подготавливая их к установке. Судорожно взвизгивая, электрическая дрель сверлит вверху лопасти. Через дыру продевается стальной болт, к которому крепится трос. На нем лопасть поднимут лебедкой, спустят за борт и подведут к корме.

Леса уже готовы. Они представляют собой деревянный настил, подвешенный на канатах под кормой. Для удобства работы под корму подведено несколько льдин, удерживаемых на месте глубоко воткнутой пешней, к которой привязан конец.

С кормы вниз спущена длинная лестница-стремянка и сброшен штормтрап. Для ночной работы подготовлены люстры. Сквозь воду уже видна ступица с обломками лопастей. Нос ледокола глубоко ушел в воду. Вот-вот вода ворвется на бак. Корма задрана почти на шесть метров. На палубе резко чувствуется уклон к носу. Уголь весь перенесен, остается перетащить остатки тяжелых грузов или залить водой палубу бака. Якорные ящики залиты.

- Прекратить перегрузку!

Довольно. Капитан, произведя подсчеты, установил, что больше перегружать нельзя: дальнейший дифферент на нос угрожает кораблю опасностью перевернуться, в случае если подует ветер и дрейфующие льды начнут сжиматься и передвигаться.

Плоскобрюхий, бескилевой ледокол сейчас потерял всякую устойчивость, и угроза перевернуться в данный момент для нас очень реальна.

Ступица, на которой сидят остатки лопастей, покрыта водой более чем на полметра. Придется работать под водой, температура которой минус один градус. Соленая вода, как известно, замерзает при более низких температурах, чем пресная.

Одетые в брезентовые костюмы, механики и машинисты спускаются на леса. Начинается работа по снятию старых лопастей, вернее, их обломков. Каждая из четырех лопастей имеет в своем основании огромное кольцо, снабженное отверстиями для болтов. Болты, держащие лопасти, завинчены тяжелыми медными гайками, закрепленными стопорами и залитыми цементом.

Первая задача - отбить окаменевший цемент. Тяжелой кувалдой под водой наносятся удары по зубилу. Держать и направлять его приходится, лежа на помосте по плечо в ледяной воде.

Каждые три минуты меняются люди. С онемевшими руками они лезут по трапу наверх, оттираясь спиртом, отогреваются и снова спускаются вниз для работы.

Руки ломит, кожа покрывается нарывами, но люди не сдаются. Изредка кто-нибудь запустит соленое морское ругательство, чтобы "отвести душу", и снова ложится на помост, упорно продолжая начатую работу.

Работа идет без перерыва круглые сутки. Одна за другой ценой многочасовых усилий вынимаются вросшие в ступицу гайки и обломки лопастей на поверхность. Они лебедкой вытаскиваются на палубу. Пускать их на дно жалко, они еще послужат на заводе, куда будут сданы по возвращении из рейса.

Подробно фиксируем на пленку все этапы этой по истине героической работы. Снимаем и ночную работу при свете магниевых факелов. Шмидт, Воронин и старший механик Матвеев все время на месте работ. Когда Шмидт спит, не знаю. Видно, что он измучен и устал. Воронин все время сам руководит, работой, помогая механикам.

Обломки сняты. Они рядышком лежат на палубе. От лопастей остались только одни основания. Лопасть, сломанную наполовину, менять не будем. Слишком дорого время.

Новые лопасти по очереди подаются на тросе за борт, вдоль корпуса ледокола, и подводятся к ступице. Цепными талями, прикрепленными к корме, они ставятся на место и крепятся гайками. Тяжелая даже для работы в доке процедура здесь осложняется постоянным движением льдов под кормой, грозящим уничтожить леса.

То и дело слышится:

- Полундра! Аврал! Выбирай концы!

Все тянут канаты, на которых держатся леса. Их надо поднять вверх, чтобы пропустить особо настойчивую торосистую льдину.

Работа идет, но идут и дни. Становится все холоднее. Редкие полыньи стали затягиваться молодым льдом. Сегодня 14 сентября. Надо торопиться.

Стали пошаливать и льды. Они все сильнее напирают на корабль и все чаще грозят сорвать и разрушить леса. Лихорадочно идет работа по установке лопастей.

Но вот поставлена последняя лопасть, инструмент убран, леса разобраны. Начинается обратная перегрузка с носа на корму.

Сейчас работать еще трудней. Не потому, что все устали, а из-за того, что грузы приходится таскать вверх по наклонной палубе. Тяжело, но работа идет скоро. Все готовы приложить последние силы, чтобы скорее дать возможность кораблю двинуться вперед.

Снова соревнуются бригады. Растут цифры подъемов: первая дает 175, вторая перекрывает - 180, первая не сдается - 192, вторая снова перекрывает - 200, первая ставит рекорд - 210 подъемов.

Двести десять подъемов! В подъеме четыре мешка. В мешке в среднем восемьдесят килограммов. Значит, за смену, за шесть часов, бригада переносит шестьдесят семь тонн грузов, то есть по десять с лишним тонн в час.

На переноске угля стоят восемь человек. В час на человека приходится семнадцать "рейсов" с мешком от трюма № 1 через весь корабль к трюму № 3 и обратно с пустым мешком. Эту операцию надо проделать меньше чем в четыре минуты.

Темпы действительно невиданные, рекордные.

Корма заметно осела. Перо руля скрылось под водой. Капитан решает двигаться вперед - дорог каждый час. Утренние заморозки все сильнее дают себя чувствовать. Льдины смерзаются. На наших глазах происходит образование страшных торосов полярных морей.

Короткий гудок. Звонок телеграфа. Содрогается корпус корабля, и, толкая льды, он начинает двигаться вперед.

- Пошли!

Троекратное "ура" оглашает корабль. Мы снова идем вперед. Наш "Саша" с прежней силой крушит лед и стальной грудью форштевня подминает его под себя.

Сегодня 16 сентября. Катастрофа случилась десятого. Мы потеряли целую неделю - огромный срок для нашего похода.

Перегрузка угля продолжается на ходу. К тяжести работы присоединились новые трудности. Корабль ведет ледокольную работу. Толчки и удары вдвое затрудняют переноску.

В моменты, когда должен произойти удар, капитан кричит сверху, со своего мостика:

- Полундра!

Люди, несущие мешки, на том месте, где их застиг крик, останавливаются и готовятся к толчку. Удар... И люди спешат дальше. Все чаще падения с мешками при толчках, и все меньше угля в трюме.

С углем покончено. Начинается перегрузка продовольствия с полубака в трюм № 1, предварительно вычищенный от угля и застланный брезентом. На ходу корма оседает все ниже и ниже, занимая нормальное положение.

Аврал по перегрузке кончается. На нем, как и раньше, работали все без исключения, Визе и Русинова вдвоем по очереди провели все научные вахты и делали наблюдения - научная работа не была прервана. Там, где в нормальных условиях работали три-четыре человека, должен был справляться один, работая по шестнадцать-двадцать часов в сутки.

Все измучены, устали, и все довольны. Мы победили, корабль снова идет вперед, к близкой и желанной цели - к чистой воде Берингова пролива.

Колючинская губа остается позади. Миновали место зимовки Норденшельда. В радиорубке побледневший и измученный Отто Юльевич, закрыв глаза и откинувшись на спинку дивана, ожидает вызова по радиотелефону с "Совета", идущего к Берингову проливу.

Радист Гиршевич включает телефон, подносит микрофон ко рту, кричит и свистит для пробы.

- Перехожу на прием! Перехожу на прием! Говорите, говорите!

Все напряженно ждут. "Совет" отвечает. Говорит Дуплицкий, лучший ледовый капитан Владивостока.

Непрерывно трещат разряды, мешая слушать. Наушники не улучшают положения. Приходится переходить на телеграф.

Дуплицкий сообщает, что ему не удалось пробиться к острову Врангеля и забросить туда твердое и жидкое топливо. Не смог он передать на станцию и радистов. Остров остается без медицинской помощи. Самолетом взяты восемь зимовщиков и ценная пушнина. Машина "Совета" настолько повреждена, что Дуплицкий сомневается в возможности двигаться по Тихому океану без буксира. Надеется на нашу помощь. Сообщает ледовую ситуацию. Поражен беспримерной работой по установке лопастей во льду. Считает ее сверхчеловеческой, желает успеха. Связь с владивостокскими судами, находящимися у Колымы, также поддерживается, но с большим трудом и перебоями. Слышимость очень плохая. Спрашиваю Шмидта:

- Как у них дела?

- По-видимому, хуже, чем у нас, в смысле возвращения в этом году во Владивосток. Евгенов просит меня забрать с собой самолеты с Чукотки. Он предполагает, что суда зазимуют около Колымы. Сам бы "Литке" прошел, но караван ему в оставшийся срок не провести. Зимовать же в открытом море рискованно.

Двенадцать часов ночи.

Гудит мотор радиостанции. В эфир летят вести о нашей победе, о смене лопастей, о том, что мы продолжаем двигаться вперед, вырвавшись из ледовой ловушки.

Уже несколько дней мы не имели связи с материком. Я представляю себе, как в Москве беспокоились, читая газетные сообщения о нашей аварии.

Директор кинофабрики, наверное, сказал:

- Зазимуют! Надо в промфинплане отметить, что выпуск картины "Поход "Сибирякова" откладывается на год.

А мы все-таки не зимуем. Мы не имеем права зимовать ни при каких обстоятельствах. Мы должны выполнить задание партии и правительства - пройти в одну навигацию Северный морской путь, и мы пройдем!

Но льды вовсе не хотят сдаваться. Они снова грохочут, давят на стальную обшивку корабля и грозят ее смять. Круглое стекло иллюминатора то и дело загораживается торосами. Ледокол часто заклинивается между ними. Видно, как вдавливается корпус. Трещит деревянная обшивка. С непрекращающимся скрежетом бьют лопасти об лед. Эти удары кажутся ударами по нервам. Каждый резкий толчок заставляет настораживаться и ждать плохого. Кто знает, как будут служить новые лопасти и надолго ли их хватит... Кругом тяжелый торосистый лед. Разводья и полыньи попадаются очень редко.

Отдыхают люди, измученные непосильной работой на аврале. До сих пор не все еще смогли соскоблить с себя угольную пыль, въевшуюся в кожу. Подживают разодранные в кровь спины. Многие ходят скрюченные, не в силах разогнуться. У всех болят от перенапряжения икры и поясница.

Сегодня закончили укладку продовольственного запаса в трюме № 1. Вот где - в самом носу - по-настоящему чувствуется борьба ледокола с ледяными препятствиями. Каждый удар об лед отдается с силой падающего на наковальню мощного парового молота. Дрожат все заклепки. Сквозь стыки стальных листов просачивается вода. Ящики и мешки, сложенные штабелем и еще не укрепленные, того и гляди свалятся прямо на голову.

В кают-компании мы подводим итоги аврала - получается, что в среднем каждый перетащил на спине пять тысяч пудов угля и продовольствия. Хорошая цифра...

Вечер. Темнеет. Лежу одетым на койке в каюте. Дремота. Из машинного отделения несется ровный, баюкающий гул. В кают-компании тихо - все расползлись по койкам в ожидании ужина.

Толчок. Резкий удар. Звон телеграфа. Взволнованные крики из машины. Топот бегущих ног.

Вскакиваю.

- Что случилось? Авария? Лопасти?

- Да, авария. Сломан опорный подшипник гребного вала.

Все столпились вокруг старшего механика.

Поломка серьезная.

Механики пускают на пробу машину и снова выключают ее. Вал ходит взад и вперед на два с половиной сантиметра. Надо срочно ремонтировать. Двигаться нельзя. Опорный подшипник принимает на себя всю силу, создаваемую движением корабля, и распределяет ее на весь корпус. Авария тяжелая, но исправимая.

Всю ночь работают механики, ставят распорки и закрепы. Непрерывно стучат молотки и раздаются голоса в машине. К утру ремонт, закончен, и ледокол снова готов к движению вперед.