Глава 33. Из дневника профессора Дэвида (продолжение)

 Дракон, в своем подземном мире
 Теснимый, не бросает шире
 Тенета узурпированной власти, 
 И, гневаясь, что власть к концу идет,
 Хвостом чешуйчатым ужасным бьет. 
                  Мильтон

Еще до того, как было написано это письмо, наблюдая процесс взламывания льда вблизи Гранитной гавани, а также учитывая медленность нашего продвижения, мы поняли, что на обратном пути от Магнитного полюса, вероятно, будем отрезаны разошедшимся морским льдом. Если бы так случилось, то мы решили рискнуть дожидаться "Нимрода", который по возвращении на мыс Ройдс должен был получить там инструкцию итти отыскивать нас вдоль западного берега. Конечно, это было связано с некоторым риском, судно могло не найти ни нас, ни нашего склада на "склоне низкого берега". Мы знали, что принятие подобного решения связано с известной опасностью, но считали, что зашли настолько далеко в выполнении задачи, порученной нам начальником экспедиции, что повернуть назад было бы позором. Поэтому каждый из нас написал на всякий случай прощальные письма своим близким.

На следующее утро, 2 ноября, встав в 4 ч. 30 м., мы положили эти письма в пустую жестянку из-под сухого молока, герметически закрывавшуюся крышкой, и я направился с ней на остров к построенному знаку. Здесь, у основания флагштока, я сложил несколько мешков с геологическими образцами, прикрепил к флагштоку медной проволокой жестянку, затем притащил несколько гранитных плит и привалил их к знаку с наветренной стороны, чтобы возможно прочнее укрепить его от южных ветров. Как всегда ранним утром, с высокого плоскогорья дул очень холодный ветер. Руки мои прямо закоченели, пока я возился, привязывая жестянку к флагштоку. Знак был построен на стороне острова, обращенной к морю, на высоком крутом обрыве высотой 200 футов.

Вернувшись в лагерь, я положил нарубленного тюленьего мяса в котелок на нашей печке, которую Моусон уже разжег, и через три четверти часа мы поели питательного, но тем не менее плохо усваиваемого тюленьего бульона. В путь мы отправились позднее, чем обыкновенно; тащить сани оказалось чрезвычайно трудно. Под лучами солнца поверхность снега подтаивала и делалась в высшей степени вязкой. Продвигались так медленно и с такими затруднениями, что, пройдя какие-нибудь две мили, решили устроить лагерь, поесть и поспать часов шесть, предварительно запалив печку. Мы предполагали затем вылезть из спального мешка закусить и около полуночи отправиться в путь в надежде, что при ночном путешествии избежим затруднений, связанных с образованием вязкой поверхности, так мешавшей нашему движению днем.

По такой программе мы и действовали как ночью 2 ноября, так и утром 3-го. Этот способ оказался довольно успешным, так как около полуночи, в течение нескольких часов, температура оставалась относительно низкой, и поверхность морского льда слегка подмерзала.

3 и 4 ноября погода была превосходная, и мы хорошо продвинулись вперед. В полдень Моусон вычистил из печки скопившиеся остатки. Среди них было несколько вкусных кусочков. Маккей, "игравший в поморника", как он выражался, рылся в этих остатках и случайно положил в рот и проглотил один из тех фитилей из соли, которые мы раньше применяли в нашей горелке. В то время Моусон и я ничего об этом не знали. Позже к вечеру Маккей стал жаловаться на жажду. Когда растапливали снег для похлебки, он деликатно попросил позволения выпить немного полученной воды, раньше, чем мы заправим похлебку и тут же привел изложенное выше убедительное объяснение причины своей чрезвычайной жажды. Обсудив подробно этот вопрос, принимая во внимание особые обстоятельства дела и с условием, что этот случай не послужит прецедентом, который мог бы стать опасным, мы решили, что на этот раз ему можно позволить напиться. Маккей, однако, считал, что мы дарим ему эту воду неохотно, по необходимости, и гордо отказался от нее. Внезапно спор разрешился тем, что в этот момент котелок, когда его вынимали из печки, случайно опрокинулся, и вся вода пролилась.

На следующий день, 5 ноября, перед нами развернулась интересная панорама берега, который мы считали берегом Гранитной гавани. На самом же деле это место находилось на расстоянии более 20 миль от Гранитной гавани. Величественные горные хребты с крутыми, лишенными снега склонами тянулись далеко как к северу, так и к югу, в глубь страны, по направлению к верхней части долин, прорезанных глетчерами и оканчивающихся высоким снежным плоскогорьем. Скалы, заметные в нижней части этих хребтов, имели теплый цвет коричневой сепии или терракоты и были сложены, повидимому, из гнейсов и красных гранитов, являвшихся продолжением тех гранитов, с которыми мы познакомились ранее. Над этими кристаллическими породами располагался пояс зеленовато-серых пород, относящихся, как видно, к слоистым образованиям и возможно достигающих мощности многих сот футов; поверх них располагалась какая-то черная порода - либо лава плоскогорья, либо гигантский пласт другой породы. В направлении ледниковых долин плоскогорье разделялось на большое число конических холмов различной высоты и формы, носивших признаки сильного оледенения в прошлом. От береговой линии холмы отделялись лежащим у их подножья сплошным поясом глетчерного льда, который, подходя к морскому льду, оканчивался крутым склоном или невысоким обрывом и местами был чрезвычайно пересечен трещинами. Моусон во время наших остановок на завтрак измерял теодолитом углы на эти горы и долины.

Температура теперь все время поднималась, и в полдень 5 ноября достигала уже 22° Ф [-5,6°Ц]. В этот день поверхность льда, по которой мы тащили сани, была очень трудной, так как попадалось много смерзшегося, разбитого льда, встречались заструги, снег, покрытый настом, и множество трещин в морском льду. Но все эти страдания были вечером возмещены тем, что впервые была пущена в ход новая сковородка, сооруженная Моусоном из пустой керосиновой банки. Он перерезал банку пополам, параллельно широкой стороне, и охватил ее кольцами железной проволоки. За эти кольца банка была подвешена внутри сухарной Жестянки над фитилями нашей жировой кухни. В этой сковороде мы легко могли превратить тюленье сало в топленый жир; когда жир уже кипел, мы бросали на сковороду ломтики тюленьей печенки или мяса. Как было установлено на опыте, печень требовала для варки в кипящем жиру 10 минут, а мясо -20. Моусон открыл при этом, что поджаренные хрустящие шкварки тюленьего сала вполне пригодны для еды и имеют даже тонкий ореховый вкус. Путем ряда опытов мы нашли также, что если прибавить к кипящему жиру немного крови тюленя, то получается великолепная подливка. Если же кровь прибавлять в кипящий жир очень быстро, то из нее выходит нечто вроде блина, также, на наш взгляд, очень вкусного и разнообразившего наш стол.

Днем открылся замечательный вид на новые хребты гор к северу от острова Склада. У подножья этих хребтов находилась обширная терраса глетчерного льда, интересный вид ледника. Там, где она оканчивалась по направлению к морю крутым склоном или невысоким обрывом, ее поверхность была выпуклой. Местами этот глетчерный лед был сильно пересечен трещинами. На расстоянии нескольких миль в глубь страны он достигал отрогов огромного берегового хребта. Дальше, за широкими проломами в этом хребте лед тянулся внутрь материка насколько хватал глаз и на горизонте сливался с огромным внутренним плоскогорьем.

5 ноября мы вылезли из нашего спального мешка около 21 часа и увидели, что идет снег, а с юга дует резкий и холодный ветер. Жировая кухня, которую разожгли перед тем как ложиться спать, была погашена ветром. Соорудили из снега стенку, чтобы защитить кухню от ветра, зажгли ее опять и снова забрались в мешок. Хотелось дождаться, пока из снега и обрезков тюленьего мяса в котелке получится горячий бульон. Он был готов часа через полтора. Незадолго до полуночи зажженную жировую кухню притащили в палатку, чтобы защитить ее от пурги, задувавшей теперь вовсю и все заносившей снегом. Кулинарные опыты Моусона оказались на этот раз также весьма успешными и заслужили всеобщее одобрение.

Мы немного подождали, пока снег перестанет так густо итти и можно будет хоть что-нибудь видеть впереди, и отправились в путь, несмотря на продолжавшийся ветер с поземкой. Сперва мы тащили и те и другие сани, чтобы немного согреться, затем подняли парус, и ветер стал нам помогать. По пути встретилось много мелкого смерзшегося льда. Мы заметили, что подобная поверхность льда особенно часто попадается по соседству с айсбергами, а здесь их как раз было очень много. Вероятно, мелкобитый лед образуется оттого, что при сильном ветре айсберги, болтающиеся туда и сюда, действуют на пловучий лед, как гигантские ледоколы. Они крошат лед, находящийся поблизости, затем осколки льда смерзаются, и получается поверхность, покрытая неровными ребрами и острыми углами.

Мы сократили теперь свою порцию до одного плазмонового сухаря за завтраком и одного вечером за ужином, и при этом все совершенно единодушно признали, что никогда сухари не были такими вкусными, как сейчас. Мы стали тщательно подбирать даже крошки. Ввиду того что сухари были неодинаковой толщины, дежурный повар клал три сухаря на крышку алюминиевого котелка и заставлял одного из товарищей, отвернуться. Дежурный раздатчик спрашивал: "чей?". Товарищ, который отвернулся или закрыл глаза, называл имя хозяина, и сухарь откладывался для названного; так же поступили и с двумя остальными сухарями. И в высокой степени разочарованным оказывался тот из нас, кто получал самый тонкий сухарь. В начале этого санного путешествия, когда сухарей было много, мы ели их смело, не обращая внимания на крошки, которые иногда падали на пол палатки. Теперь иначе. Каждый разламывал свой сухарь над миской с похлебкой, так что крошки при разламывании падали в миску, а чтобы быть уверенным, что не осталось крошек, прилипших к тому кусочку, который он собирался отправить в рот, стучал отломанным куском, да и сухарем, от которого был отломан кусочек, о край миски, стряхивая в нее все крошки. Тогда, и только тогда, можно было спокойно проглотить драгоценный кусочек. Маккей, который вместе с нами принял эту систему, говорил, что она напоминает ему старые времена, когда матросы должны были сперва похлопать каждый кусок сухаря обо что-нибудь, чтобы вытрясти из него червей.

Мы с Моусоном надели вместо финеско лыжные ботинки, так как погода стала теплее, а лыжные ботинки меньше скользят по снегу, покрывающему морской лед. Жесткая кожа ботинок содрала, однако, мне кожу на правой пятке, но вечером Маккей починил мне пятку с помощью пластыря "Ньюскин". Заметив, что острые железные шипы лыжных ботинок дырявят непромокаемое полотнище пола, мы, прежде чем войти в палатку, стали регулярно переобуваться в финеско.

Конец дня 6 ноября, а также и следующий день 7-го прошли без всяких событий, 8 же ноября снова завыла снежная пурга. Ветер продолжал дуть и тогда наступило время ставить палатку. Делать это при сильных порывах ветра, среди крутящихся вихрей снега было чрезвычайно трудно. Провозились с этим так долго, что легли спать страшно усталые лишь в 0 ч. 30 м.

На следующий день, 9 ноября, дурная погода продолжалась; позавтракав тюленьей печенкой и отрыв сани из-под снега, мы пошли дальше, несмотря на пургу. Через некоторое время поставили паруса на обоих санях. Постоянно приходилось проваливаться по колено в трещины, так как ничего не было видно из-за падавшего снега. Прямо удивительно, как при этом мы ни разу не растянули себе сухожилия на ногах.

По дороге встретился снежный буревестник, а в лагерь прилетели три больших поморника. Наконец, снег прекратился, ветер утих и нашим обрадованным взорам открылся красивый видна расположенный к северу, но еще находящийся на большом расстоянии ледник Норденшельда с его ледяным барьером. Нас очень интересовал вопрос, какова будет поверхность на этом леднике, по которой придется тащить сани. Судя по карте Английского адмиралтейства, составленной по наблюдениям экспедиции "Дискавери", ширина этого ледника примерно 24-30 миль, и в море он выдается более чем на 20 миль от берега. Мы надеялись, что сможем пересечь его и не будем вынуждены делать огромного обхода по морю.

10 ноября пришлось итти по очень тяжелым застругам и изломанному смерзшемуся пловучему льду с огромным количеством трещин. Утро было облачное, но когда полуночное солнце поднялось выше, облака рассеялись; установилась сравнительно теплая погода. Температура в 8 час. утра была 3° Ф [-16° Ц]. Вечером разбили лагерь в расстоянии полумили от южной окраины ледяного барьера Норденшельда.

На следующий день, 11 ноября, мы решили оставаться на месте, так как Моусон хотел произвести ряд точных магнитных наблюдений с помощью инклинатора Ллойд-Крика. Пока Моусон работал, мы с Маккеем отправились обследовать глетчер, чтобы отыскать подходящий путь для подъема с санями. Все, что содержало хоть сколько-нибудь железа, мы после завтрака оттащили на несколько сот ярдов от палатки и оставили Моусона одного с его прибором. Подъем с морского льда на глетчер оказался относительно легким. Поверхность была образована твердым снегом, местами покрытым настом, сделавшимся гладким из-за таяния и последующего замерзания или из-за полировки ветрами, несущими мелкий снег. Там и сям над поверхностью ледника подымались подобия холмов, повидимому большие заструги. Они были похожи на удлиненные муравейники термитов^*. Местами снег был покрыт настом; для саней это плохая поверхность. В общем на леднике было довольно мало трещин, хотя несколько трещин мы с Маккеем все же пересекли во время нашего короткого разведочного путешествия.

^* ("Муравейники термитов" - речь идет о громадных прочных постройках из глины высотой до 15 м, воздвигаемых некоторыми видами термитов- насекомых, которых часто неправильно называют белыми муравьями.)

Подъем до высоты примерно 100 футов над уровнем моря был очень пологим, а далее простиралась волнистая поверхность, тянувшаяся к северу, насколько хватал глаз.

Мы вернулись к Моусону с хорошими новостями, что выступ в море ледника Норденшельда легко проходим с санями, пожалуй, окажется даже более удобным для путешествия, нежели морской лед, по которому шли до сих пор. Моусон, с своей стороны, сообщил, что, по его наблюдениям над склонением магнитной стрелки, Магнитный полюс находится, вероятно, на 40 миль дальше внутрь страны, чем это было вычислено теоретически, на основании магнитных наблюдений экспедиции "Дискавери" семь лет назад.

Рано утром 12 ноября упаковались и вышли в путь, чтобы пересечь ледяной барьер Норденшельда. По дороге наблюдали, две ясно выраженные серии заструг: одна идет с севера на юг и образована сильными южными бурями, другая пересекает ее почти под прямым углом, направляясь с запада: она обусловлена холодными континентальными ветрами, ночами дующими с вершины плоскогорья по направлению к морю.

Мы с удивлением заметили, что ледяной барьер почти полностью отделен от берега глубокими заливами. Одно время нам казалось, что это может быть гигантский айсберг, типа столовой горы, севший на мель у берега. Однако позднейшие наблюдения показали с почти полной несомненностью, что ледяной барьер представляет собой большой ледник, лежащий на воде своим концом и средней частью. Сейчас он фактически неподвижен; уже не перемещается с материка в море. Это просто исчезающий остаток некогда большого активного ледника, с большой силой выдвигавшегося в море - потока льда, вытекавшего из гигантских снежных полей внутреннего плоскогорья. Однако вблизи берега количество наступающего льда уменьшилось так сильно, что ледник уже не оказывает достаточного давления, чтобы перемещать ледяной барьер.

День 12 ноября оказался очень важным моментом в той триангуляции берега, которая была предпринята Моусоном, так как утром удалось видеть одновременно вулкан Эребус, гору Мельбурн [Mount Melbourne] и гopy Листер [Mount Lister]. Погода была ясная, воздух прозрачный, так что все углы, взятые Моусоном при помощи теодолита, были очень точны.

13 ноября мы все еще находились на оконечности ледника Норденшельда. Рано утром, в 3 часа температура была 13° Ф [-25° Ц]. К завтраку Моусон приготовил великолепное блюдо из крошеного тюленьего мяса и тюленьей крови - это было замечательно вкусно. Отправились в путь в 2 часа. Утро было превосходное, солнечное, с легким холодным ветром, дувшим с западного плоскогорья. Мы не прошли и 1000 ярдов, как Моусон вдруг закричал, что видит уже конец глетчера - он находится впереди ярдах в 600 от нас и имеет вид белого обрыва. Остановили сани, Моусон занялся засеканием углов теодолитом, а мы с Маккеем отправились на разведку, но не могли найти удобного спуска с обрыва. Возвратились к саням, прошли с ними еще с четверть мили, опять разведывали в разных местах. На этот раз мне с Моусоном удалось найти несколько крутых спусков, образованных наметенным снегом и пригодных для того, чтобы спустить по ним сани на альпийской веревке. Выбрали самый удобный из этих спусков, Маккей обвязался альпийской веревкой и, взяв ледоруб, осторожно спустился вниз, в то время как мы с Моусоном держали за другой конец веревки. Снег на спуске оказался довольно мягким, дающим хороший упор ногам и Маккей спустился до самого низа, не прибегая к помощи веревки. Потом он поднялся опять наверх, и все принялись распаковывать груз на санях. Привязав одни сани к альпийской веревке, мы нагрузили их небольшим количеством вещей и мало-помалу стали спускать по откосу, причем один направлял сани, а двое других выпускали понемногу веревку. Тот, кто спускался с санями, разгружал их на морском льду и взбирался наверх, а остальные двое втягивали пустые наверх. Такой прием пришлось повторить несколько раз, пока всю провизию и оборудование, включая те и другие сани, не переправили на морской лед.

Мы были очень рады, что так легко и быстро перебрались через концевой выступ ледника Норденшельда. Нам повезло и в другом отношении - Маккею удалось убить тюленя. Он притащил мясо, печень и много крови - из последней он собирался приготовить черный пудинг. Обычно, насколько мне известно, черный пудинг приготовляется из той части крови, которая не содержит фибрина^*, но на этот раз черный пудинг состоял целиком из фибрина. Можно сказать, что это была противоположность черного пудинга. Фибрин был сварен в кипящем тюленьем жире; блюдо было довольно невкусное, но во всяком случае питательное и уж, конечно, сытное.

^* (Фибрин - белковое вещество, выпадающее из крови при ее свертывании.)

Пока Маккей охотился на тюленя, Моусон определил высоту солнца в полдень, а я помогал ему в отсчете времени. После еды запаковали опять сани, а Моусон сфотографировал обрыв высотой около 40 футов, который ограничивает ледник Норденшельда с севера. Мы обсуждали вопрос, существует ли настоящая приливная трещина, отделяющая морской лед от ледяного барьера Норденшельда. На южной стороне не было никаких признаков такой трещины, но на северной имелись небольшие местные трещины. Все же нельзя было уверенно сказать, что трещины эти настолько значительны, чтобы заслуживать название настоящих приливных трещин. В одной из этих трещин стенки ее в морском льду были покрыты прекрасными филигранными ледяными кристаллами в дюйм шириной. По моему мнению, вряд ли можно сомневаться, что значительная часть глетчерного льда, выдвинутого в море, находится здесь в пловучем состоянии.

Солнце так грело сегодня, что я даже соблазнился и перед тем как ложиться спать снял лыжные ботинки и носки и вымыл снегом ноги, что меня очень освежило.

На следующий день, 14 ноября, нам очень хотелось выяснить свое точное положение на карте, ввиду того что мы пересекли барьер, сделав на 18 миль меньше, чем можно было ожидать на основании карты. Поэтому Моусон произвел вычисления по астрономическим наблюдениям, сделанным накануне, а я нанес на карту те углы, которые были им взяты на Эребус, гору Листер и гору Мельбурн. Когда все подсчеты были закончены и сравнены с картой, то выяснилось, что ледник, который мы только что пересекли, был действительно ледник Норденшельда, по съемке капитана Скотта, а мы находились против того места, которое на карте Скотта было обозначено, как залив Шарко [Charcot Bay]. Это - приятная новость, сильно подбодрившая нас. Это означало, что на самом деле мы находимся примерно на 20 миль севернее, чем предполагали.

Погода стояла хорошая и тихая. Морской лед местами был покрыт пятнами рыхлого снега, местами совершенно оголен, и тащить сани было не так тяжело, как обычно. Вечером на наше тюленье мясо покушались два больших поморника, пока мы, перетащив одни сани, возвращались за другими. Удивительно, с какой быстротой эти поморники появлялись из отдаленных мест, как только можно было поживиться свежим мясом. Накануне один из них попытался съесть тюленье мясо прямо со сковороды, на которой мясо жарилось в кипящем жире. Еще издали, подходя, мы видели, что температура этого вкусного блюда очень его смущает; каждый раз, опуская свой клюв в горячее варево, он резко отдергивал голову; вид у птицы был изумленный.

Перед нами теперь развертывается великолепный вид на скалистый берег, который здесь удивительно красив. Морской лед тянется к западу на несколько миль и упирается в невысокий обрыв и склон глетчерного льда у подножья скал. Иногда по краю обрыва видны темные массы камня. На несколько миль глубже внутрь страны этот глетчерный лед примыкает к великолепному горному хребту, плоско срезанному сверху, но местами глубоко рассеченному. Через широкие проломы этого берегового хребта спускаются огромные глетчеры, сильно изрезанные трещинами, - они образуют крутые склоны от внутреннего плоскогорья к морю.

15 ноября дул свежий ветер с запада-юго-запада. Небо было затянуто облаками, падали редкие хлопья снега. Чтобы пополнить пищевые запасы, мы убили двух молодых тюленей. Маккей взял на себя обслуживание жировой кухни, чтобы освободить Моусона для проведения теодолитной съемки. Большую часть дня небо было свинцово-серое; изредка над Западными горами проглядывало солнце. В общем похоже было на то, что приближается буря.

Продолжаем путешествовать по ночам и спать после полудня. Встав вечером, в 20 час. 15 ноября, увидели, что признаки пурги исчезли. В небе стояла прекрасная полная радуга. Пояса перисто-слоистых облаков - причина радуги - тянулись с юго-юго-запада на северо-северо-восток и сливались на обоих концах с горизонтом. Клубы морозных паров поднимались также над открытым пространством моря Росса и превращались в густые кучевые облака. Облака эти могли служить для нас некоторым указанием на то, что открытая вода находится не так далеко. Это говорило о необходимости возможно большего ускорения нашего путешествия, иначе морской лед мог взломаться прежде, чем мы достигнем того места берега, от которого должны направиться к Магнитному полюсу.

Это был великолепный день, ясный и солнечный. Так как в этот день кончалась неделя дежурства по питанию и дежурный припрятал немного сэкономленной пищи, то мы ели роскошно. Какао было крепче обычного, с большим количеством молока и сладкое. Маккей сказал, что такое какао вызывает воспоминание о лучших днях и просто подымает дух.

17 ноября после очень тяжелого пути по рыхлому порошкообразному снегу глубиной в полфута мы добрались до невысокого обрыва небольшого глетчера. С его поверхности, находившейся на высоте примерно 30-40 футов, мы смогли получить совершенно чистый снег. Было очень приятно пить пресную воду, так как, начиная с ледника Норденшельда, вся вода, которую мы добывали для питья и стряпни, была солоноватой.

Погода на следующий день стояла ясная и солнечная, но тащить сани было крайне тяжело. Солнце растопило поверхность просоленного снега, и полозья саней набухли от воды. Мы так уставали от напряженной работы с санями, что при каждой остановке засыпали минут на пять лежа на санях. Затем кто-нибудь из нас, просыпаясь, будил других, и мы продолжали тащить сани. Под конец дня так выбились из сил, как никогда до этого.

Около этого времени заметили на горизонте скалистый мыс, который приняли за мыс Иризар [Cape Irizar], находящийся, как нам было известно, уже неподалеку от глетчера Дригальского. И на самом деле, на горизонте появилась узкая полоска, которая представляла собой, без сомнения, выдвинутый на восток в море конец этого знаменитого и, как позднее оказалось, ужасного глетчера.

19 ноября мы опять с большим трудом тащили сани по щиколотку в глубоком снегу, перемежавшемся с полосками кашеобразного соленого льда, с поверхности которого недавно стаяли "ледяные цветы". За целый день продвинулись лишь на две мили, причем совершенно выбились из сил.

На следующий день, 20 ноября, испытывая недостаток мяса, пополнили свою кладовую: убили самку тюленя и тюлененка. Под вечер, когда остановились, я прошел к обрыву, находившемуся в двух милях; до мыса Иризар оставалось отсюда еще около шести миль. Скалы в этой части берега были сложены грубым гнейсовым гранитом, образцы которого я взял. Обрыв, высотой около 100 футов, состоял из гнейса, над которым виднелся покров изрезанного трещинами глетчерного льда, толщиной около 70-80 футов. У подножья обрыва между морским льдом и береговым была широкая приливная трещина - такой ширины, что через нее трудно было перебраться. Весь берег буквально кишел тюленями и их детенышами; на протяжении примерно 300 ярдов их было свыше полусотни.

На расстоянии в две мили палатку, конечно, не было видно. При возвращении, как и в других подобных случаях, пришлось определять направление, главным образом по собственным следам.

21 ноября тащиться с санями было столь же тяжело - соленый снег на поверхности растаял, и морской лед был также вязким. Смогли сделать лишь 2²/₃ мили.

22 ноября, огибая небольшой выступающий в море глетчер метров 30-40 футов высотой, мы получили возможность хорошо рассмотреть мыс Иризар и ледяной барьер Дригальского.

23 ноября поднялась небольшая снежная метель, но мы продолжали итти вперед, так как не могли больше терять времени. Около 3 час. метель улеглась, и с плоскогорья начал дуть не особенно сильный западный ветер. Вечером, после того как поставили палатку и поужинали, я отправился опять осмотреть берег, находившийся в миле расстояния. И здесь преобладающей горной породой был гнейсо-гранит с большими беловатыми прожилками гранитового аплита [aplitic granite]^*. На небольших участках, покрытых песком и гравием, а также кое-где в трещинах гранита, рос яркозеленый мох. Поверх обрыва виднелся покров из голубого глетчерного льда. Вырубая ледорубами ступени я полез наверх, чтобы добыть пресного льда для кухонных надобностей. Уже почти достигнув верха обрыва,

я нечаянно поскользнулся и покатился вниз. Впрочем, мне удалось остановиться, зацепившись задним концом ледоруба. Я только порезал руки и получил несколько ушибов, но серьезных повреждений не было. Весь лед здесь имел горьковатый вкус. Очевидно, в бурную погоду, когда море летом открыто, брызги с моря долетали до верха мыса и просолили лед морской солью. Наконец, мне удалось достать пресного льда в виде больших ледяных сосулек, свисавших с выступающего карнизом края глетчера. С этими сосульками и геологическими образцами я побрел назад в лагерь.

^* (Гранитовый аплит, или просто аплит (англ.-aplitic granite),- жильная магматическая порода светлого цвета.)

24 ноября с плоскогорья дул сильный пронизывающий западно-юго-западный ветер. Позже, около 2 час. утра ветер утих и к 9 час. температура поднялась до +20° Ф [-6,7° Ц]. Мы все очень страдали от недосыпания и, хотя поверхность снега была теперь лучше, чем раньше, все же страшно устали тащить сани. Наш трехспальный мешок, в котором каждый более или менее плотно прижат к двум другим сотоварищам, когда все храпят и толкают друг друга во сне, причем каждый проснувшись находит, что его сильнее толкали, чем он сам толкал, не может дать сколько-нибудь полного отдыха. Нам не раз приходилось горько раскаиваться в том, что взяли такой мешок, а не три обыкновенных. В этот день спали вечером немного дольше обычного. Ранним утром 25 ноября мы проснулись отдохнувшими.

Интересно было наблюдать перед завтраком напряженное выражение лица дежурного по питанию, сидевшего, уткнув нос, в наружную крышку алюминиевой кухни, чтобы уловить первое мгновение, когда пахнёт восхитительным ароматом, возвещающим, что чай во внутреннем котелке начал кипеть. Едва услышав запах чая, дежурный немедленно отвинчивал медный клапан для спуска воздуха и тушил примус, чтобы экономить керосин.

Финеско