НОВОСТИ    БИБЛИОТЕКА    ССЫЛКИ    О САЙТЕ


предыдущая главасодержаниеследующая глава

Черный ветер, белый снег...

7 ноября, прослушав передачу с Красной площади, мы вышли со знаменем на демонстрацию как раз в тот момент, когда первые колонны трудящихся столицы вступили на Красную площадь. Я сказал короткую речь. Затем дали трехкратный залп. Зажгли ракету, и она ярко осветила большой район нашего ледяного поля.

Вернулись в палатку и до восьми часов вечера не снимали наушников.

В конце ноября от луны остался только огрызок. На дворе тьма-тьмущая: в пятнадцати шагах уже ничего не видно. И ночами температура в палатке падает до четырех градусов мороза. В таких условиях сидеть, не двигаясь, у радиоаппарата тяжело. Поэтому Теодорыч с особой охотой выполнял обязанности ночного дежурного и аккуратно через каждые два часа выходил из палатки осматривать ледяное поле и базы: все ли там в порядке? От лагеря до лебедки на расстоянии одного километра мы протянули веревку, чтобы в случае сильной пурги можно было двигаться, держась за нее и не рискуя заблудиться. Нам пришлось использовать все шелковые веревки, которые оказались на хозяйственном складе и базах. Это сооружение мы назвали троллейбусом.

1 декабря мы оказались на широте 82 градуса 46 минут. Нам теперь даже неудобно называть свою станцию "Северным полюсом": до него от нас по прямой около восьмисот километров.

Морозы набирали силу; так, И декабря был тридцать один градус. Дул северный ветер. Это нас очень тревожило: льдину гнало к берегам Гренландии, на ее Северо-Восточный мыс.

22 декабря Женя торжественно объявил:

- Мы прожили уже половину полярной ночи, теперь каждый день будет приближать нас к моменту появления солнца.

Часом позже Женя сообщил другую новость:

- Мы простились с Северным Ледовитым океаном и вошли в атлантические воды!

Предположение многих ученых и наше о том, что с наступлением сильных морозов, сковывающих отдельные ледяные поля, скорость дрейфа уменьшится, не оправдалось; в июле мы проходили в сутки полторы мили, в августе - около двух с половиной миль, в ноябре - почти четыре мили, а сейчас мы мчимся к югу еще быстрее.

Направление дрейфа тоже изменилось: нас несло теперь на юго-запад, мимо Северо-Восточного мыса Гренландии. Перспектива встречи с ним немало тревожила нас, так как такая встреча могла вызвать значительное торошение льдов. Мы заранее привели все свое хозяйство в полную готовность, приготовили комплект аварийного снаряжения и зорко следили за состоянием льдов.

Чем дальше к югу, тем все больше ускорялся наш дрейф. Только бы успеть выполнить всю программу научных наблюдений!

Приближался Новый год, и на нас свалилась еще одна нагрузка: редакции почти всех газет посчитали своим долгом обратиться к нам с просьбой написать что-нибудь о наших мыслях, чувствах, переживаниях.

В ночь под новый, 1938 год Кренкель включил Москву, и мы у себя в палатке услышали звуки Красной площади: "Интернационал" и бой часов Кремлевской башни.

Я поздравил своих товарищей с Новым годом, мы спели "Интернационал", расцеловались и пожелали, чтобы 1938 год был для нас таким же счастливым, как минувший.

Из Москвы пришел запрос; там были удивлены скоростью нашего дрейфа и просили подтвердить наши координаты: нет ли ошибки?

Подтвердили: скорость движения льдины именно такова, как мы сообщили.

Мы понимали, что быстрый дрейф беспокоил Москву и там уже готовились снять нас со льдины. Передали, что к нам выходит зверобойное судно "Мурманец", которое будет патрулировать вдоль кромки льда.

Мы сообща обсудили это известие; особенно оно обрадовало Кренкеля, которого все больше и больше тревожит ухудшение связи с Рудольфом: "Мурманец" мог послужить промежуточной радиостанцией. Поэтому я сразу же послал капитану "Мурманца" Ульянову следующую радиограмму: "Возлагаем на вас большие надежды по передаче наших телеграмм на материк. Поэтому прошу обратить внимание на высокую квалификацию радиста. Сообщите ориентировочно сроки выхода. Привет коллективу "Мурманца" от нас четверых".

9 января прошли параллель Баренцбурга. Не думали мы, что так скоро принесет нас в эти широты!

Ветер и пурга продолжались, и к тому же где-то шло перемещение льдов. К толчкам мы уже привыкли, но временами, когда льдина вздрагивала, у нас начиналось сердцебиение: сказывались усталость и длительное нервное напряжение.

Запросили позывные сигналы радиостанции норвежского острова Ян-Майен (в Гренландском море); Теодорыч намерен установить с нею связь.

Проклятый ветер все время не утихает. Мы, должно быть, попали в район вечных ветров. Гренландия дает себя знать!

10 января получили радиограмму от Ульянова, капитана "Мурманца":

"Утром выхожу из Мурманска к берегам Гренландии".

Кроме того, нам сообщили, что готовится выйти к нам также из Мурманска ледокольный пароход "Таймыр". На его борту будут находиться самолеты.

Наша палатка засыпана сугробами почти доверху. Чтобы удобнее спускаться в нее, вырубили несколько ступенек в снегу.

Если наша льдина лопнет, то свое хозяйство мы спасем, за исключением палатки, которой, очевидно, придется пожертвовать: так глубоко она в снегу. Выкапывать ее из снега постоянно у нас просто не хватало сил.

Эрнст Теодорыч подслушал телеграмму, переданную с борта "Мурманца" в Москву: "Мы горды и счастливы, что нам выпала почетная и ответственная задача идти в Гренландское море для проведения подготовительных работ по снятию папанинцев с дрейфующей льдины..."

Мы и радовались и беспокоились: никогда еще подобные суда не забирались так далеко полярной ночью в Арктику.

Затем мы получили радиограмму от народного комиссара иностранных дел СССР. В ней сообщалось, что норвежцы предложили свои услуги и указали продовольственные базы, находящиеся на берегу Гренландии, на случай, если нам придется покинуть нашу дрейфующую станцию.

С радиостанции норвежского острова Ян-Майен радист передал нам много теплых пожеланий и сообщил, что у острова льда нет: везде - до горизонта - чистая вода. Эрнст договорился с норвежцем о регулярной связи. 16 января сильная пурга нарушила связь, и мы, впервые со дня жизни на станции, пропустили все четыре срока передачи метеорологических сводок на материк. В очередной телеграмме из Москвы запрашивали мое мнение о перспективах снятия с льдины. Сообщили, что "Таймыр" готов к выходу в море.

Я ответил, что у нас все благополучно, все здоровы, ледовые условия позволяют дрейфовать дальше; считаем, что снимать нас можно в марте. А на улице - сорок семь градусов мороза!

Первый сильный толчок льда настиг нас 20 января. Мы выскочили из палатки посмотреть, нет ли больших трещин. Вокруг нас все было в порядке. Однако вечером Петрович притащил нарты со всем своим снаряжением к палатке и сообщил:

- Наша льдина окружена чистой водой и изолирована от соседних. От жилой палатки до ближайшей кромки только триста метров.

Стало быть, мы живем на небольшом ледяном острове, подверженном всяким случайностям.

Следующая неделя запомнилась мне страшным скрежетом - шло сильное сжатие. На случай, если придется перебираться на другую льдину, держали наготове все научные материалы и радиостанцию (для нас это самое ценное), а также аварийный запас горючего и продуктов.

Мы были внешне спокойны, во всяком случае старались не волновать друг друга.

Впервые мы передали метеорологическую сводку не на остров Рудольфа и не "Мурманцу", а норвежской радиостанции на острове Ян-Майен. На острове Рудольфа нас по-прежнему не слышат.

Трещина все увеличивалась, и, не переставая, бушевала пурга. Порывы ветра доходили до двадцати метров. Мало кто из метеорологов на материке наблюдал такое явление! Ветер сбивал с ног. Нельзя было выйти из палатки, глотнуть свежего воздуха. А в нашем палаточном домике было и очень душно и холодно одновременно. Временами даже голова кружилась.

Как-то Женя долго сидел с карандашом в руке, а потом сказал:

- Все-таки мы прошли уже больше двух тысяч километров и работу сделали немаленькую...

29 января я записал в дневнике: "Нас окружают трещины и большие разводья. Если во время этой пурги произойдет сжатие, трудно будет спастись... Нарты и байдарку засыпало снегом. Пробраться к базам с продовольствием немыслимо..."

Мы отчетливо понимали: впереди - еще более тревожные дни, надо быть к ним готовыми. А впечатление было такое, будто мы жили в мешке, который чья-то сильная рука периодически и основательно встряхивала. Спали по очереди: надо быть все время начеку!

В ночь на 1 февраля мы легли спать не раздеваясь. Гул стоял за стенами палатки такой, словно работали моторы сотен тяжелых самолетов... Мы с Теодорычем тихо разговаривали... Вскоре послышался странный скрип в самой палатке. Разбудили Женю и Ширшова.

- Надо одеваться, - сказал я им. - Под нами скрипит лед...

- Зачем одеваться?! Это снег оседает, потому и скрипит, - возразил мне Женя.

Но Петрович быстро оделся и вышел из палатки с фонарем. Вернувшись, сообщил:

- Трещина проходит рядом с нами... Был он абсолютно спокоен.

Вышли из палатки. Действительно, в восьми метрах от нашего жилья виднелась узкая трещина.

Постояли мы несколько минут, осмотрелись кругом. Пурга не успокаивалась.

Вернулись домой. Кренкель сказал:

- Надо прежде всего попить чайку.

Обсудили план дальнейших действий. Ширшов снова отправился к трещине и вернулся с неприятным известием:

- Трещина разошлась на пять метров и проходит мимо склада. Мы немедленно направились туда. Я пробил топором ледяную крышу, прыгнул внутрь и... очутился в воде: склад затопило. Надо было спасать имущество. Мы вытащили его из склада, отвезли на середину льдины и закрыли перкалем. Пошли вдоль трещины. Женя взял свой магнитный теодолит. Оказывается, трещина была не единственная. За дальней мачтой антенны мы увидели вторую трещину, ограничившую нас с востока. Под вой пурги наше ледяное поле, казавшееся таким прочным, расползалось на куски.

Вернулись в палатку. Теперь в ней грязно, неуютно. На полу, поверх мягких хлопающих шкур, разостлан перкаль. С потолка свешиваются обрывки проводов. Лежит толстый сверток резинового клипербота. Мы отогреваем его, перед тем как надуть.

Эрнст завел патефон. Всегда в самые тяжелые и тревожные минуты он садился играть в шахматы или заводил патефон.

- Вот что, братки, - сказал я, - теперь, когда будете обходить лагерь, к краю льдины не подходите. Если что-либо случится с кем-нибудь из вас, считайте, пропали двое: мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю!

Мы все еще жили в нашей палатке, хотя были готовы в любую минуту покинуть ее: из-под пола наружу выступила вода.

Ценное имущество мы погрузили на нарты.

Днем, когда мы занимались эвакуацией складов, Женя увидел звезды. Он обрадовался и крикнул:

- Наконец-то звезды!

Шесть дней мы не могли определить свои координаты. Женя принялся за работу. Никогда, кажется, мы не ждали результатов вычислений с таким нетерпением...

- Ну как, Женя?

Женя объявил: 74 градуса 46 минут норд и 16 градусов 24 минуты вест! За шесть суток нас отнесло больше чем на сто двадцать миль к юго-западу.

Два раза нам пришлось повторить Кренкелю эти координаты, прежде чем он решился передать их в эфир.

Мы дрейфовали к югу. Наш "жилой дворец" больше не внушал нам доверия: того и гляди, льдина под нами разойдется.

Поэтому немедленно приступили к постройке жилого дома из снега.

Пурга немного утихла, однако подвижка льдов не прекращалась. Вдруг мы заметили еще одну предательскую черную полосу-в стене кухни, примыкавшей к нашей жилой палатке. Здесь полоса прервалась, но с другой стороны палатки она опять появилась и шла к ветряку.

Сомнений нет: льдина треснула и под палаткой!

Около полудня просветлело. Трещина под палаткой все больше давала о себе знать. Казалось, что льдина шевелится под нами... Мы разбили легкие шелковые палатки, вытащили спальные мешки, одежду. Но, конечно, в первую очередь вынесли оборудование радиостанции.

Две шелковые палатки оставили нам летчики, покидая Северный полюс. Мы разбили их около дальней мачты антенны. В одной палатке сложили одежду и спальные мешки, в другой разместили радиостанцию Кренкеля.

Наш дом опустел.

Трещина катастрофически быстро расширялась: наша метеорологическая будка оказалась уже на самом краю образовавшейся полыньи. На противоположном берегу, на другом обломке льдины, стоял указатель ветра. Он то приближался к нам, то снова отдалялся.

Петрович приготовил байдарку.

Женя вытащил гравитационные приборы из своей обсерватории, так как ее тоже заливало водой.

Метеорологические сводки мы передали, как всегда, в установленные сроки.

Я приготовил обед сразу на четыре дня: опасался, что скоро зальет и кухню; кроме того, в ближайшие дни, подумал я, некогда будет думать о приготовлении пищи.

Легли спать, оставив дежурного. Таким был у нас день 1 февраля.

Вечером послал через "Мурманец" в Главное управление Северного морского пути радиограмму, в которой коротко описал бурные события дня:

"В результате шестидневного шторма в 8 часов утра 1 февраля в районе станции поле разорвало трещинами от полуметра до пяти метров. Находимся на обломке поля длиною 300, шириною 200 метров. Отрезаны две базы, также технический склад со второстепенным имуществом. Из затопленного хозяйственного склада все ценное спасено. Наметилась трещина под жилой палаткой. Будем переселяться в снежный дом. Координаты сообщу дополнительно сегодня; в случае обрыва связи просим не беспокоиться".

А о страшной штормовой ночи, которую нам пришлось пережить, решил пока что умолчать. В качестве оправдания, думал я, можно будет сослаться на радио. Эрнст экономит каждый ватт энергии и не позволяет загружать передатчик.

Утром Ширшов разбудил всех:

- Трещина угрожает радиопалатке и подходит к шелковой палатке...

Мы решили дежурить по двое.

Когда начало немного светать, я переправился через трещину на базу, уложил всю одежду, горючее, продовольствие и перевез на наш обломок льдины.

Теодорыч начал налаживать связь, так как Женя провел очередные метеорологические наблюдения и приготовил сводку. Женя с Ширшовым, взяв нарты, отправились на другую базу, которую тоже отнесло от нас. Там они погрузили клипер-бот и фотопленку, перетащили все в жилую палатку.

Удалось спасти имущество и третьей базы.

Все сильно промокли.

На соседних льдинах везде битый лед. Немного осталось от нашего ледяного поля!

В полдень мы внимательно обозревали окрестности. Осмотр не дал ничего утешительного: всюду, насколько хватает глаз, мы видели битый лед; на нашем обломке мы обнаружили новые трещины, еще сократившие размеры льдины. Одна из трещин отрезала от нас дальнюю мачту антенны вместе с палаткой, которую мы вчера поставили.

Ничего не поделаешь: надо еще раз менять квартиру.

Нам, естественно, хочется возможно дольше пользоваться своим ветряком, и поэтому мы все время стремимся иметь его рядом: ведь ветряной двигатель - это источник энергии для аккумуляторов радиостанции; без ветряка нам придется крутить ручной "солдат-мотор". Быстро собрав все свое имущество, мы перетащили его к ветряку. Теперь все снаряжение нашего лагеря будем держать на нартах.

Последний снимок на льдине
Последний снимок на льдине

Лебедка осталась, перенести ее не удалось. Это первая в мире лебедка, с помощью которой измерялась глубина Центрального полярного бассейна, начиная от Северного полюса. Жаль, что она пропадет, но ничего не поделаешь!

Петрович вместе с Женей опять ушли искать по соседству большие льдины. Перепрыгивая через трещины, они отправились на север, влезали на торосы, внимательно осматривались вокруг.

Все огромное поле, на котором восемь месяцев назад совершили посадку многомоторные воздушные корабли, было расколото на куски. Теперь здесь не смог бы совершить посадку даже легкий учебный самолет...

Возвращаясь в лагерь, они обнаружили одну из запасных баз, которая дрейфовала на своем "острове" среди обломков льда. Я предложил взять оттуда все, что возможно, погрузить на нарты и притащить в лагерь. Так и сделали. Работали втроем: Петрович, Женя и я.

Эрнст наладил радиостанцию на новом месте и возобновил связь с "Мурманцем". Передав радиограмму, он запустил ветряк, чтобы зарядить аккумуляторы.

Вечером получили из Москвы телеграмму: "Ваша телеграмма доложена правительству. Все восхищены вашим мужеством, большевистской выдержкой в столь тяжелый для вас момент. Все шлют вам горячий привет и уверены, что в героической борьбе со стихией победителем будет ваш отважный коллектив. Правительство утвердило ряд новых мер по оказанию вам большой помощи. "Таймыр" выйдет третьего с Остальцевым. "Мурманцу" поручено обязательно пробиться к вам. Срочно готовится "Ермак". Я выхожу на "Ермаке". Шмидт".

Трудно передать чувства, которые охватили нас, когда мы прочли телеграмму. Признаться, мы больше беспокоились не о себе, а об экипаже "Мурманца". Конечно, такое небольшое и слабое судно, как эта мотопарусная шхуна, не сможет пробиться сквозь тяжелые ледовые перемычки, которые преграждают ему путь к нашей льдине. Но приказ надо выполнять, и моряки будут стараться пробиться через лед. Арктика коварна, и как бы не пришлось в первую очередь спасать экипаж "Мурманца". Одна надежда, что Ульянов, опытный полярный капитан, не даст поймать себя в ледовую ловушку. Поэтому, отдавая должное отваге команды "Мурманца", мы все же больше рассчитывали на встречу с такими мощными судами, как ледоколы "Таймыр", "Мурман" или "Ермак".

В тот же день было передано разъяснение ТАСС.

"Как нам сообщили в Главсевморпути, в последнее время в Гренландском море развилась интенсивная циклоническая деятельность. Сильный норд-вестовый ветер разделил льдины и значительно расширил полосу льда, дрейфующего к югу. Под напором того же ветра раскололась льдина дрейфующей станции. Для самой станции тов. Папанина, для продолжения ее работы происшедший разрыв еще не представляет прямой опасности. Однако в связи с получением телеграммы решено ускорить операцию по снятию папанинцев. Сегодня выезжает в Мурманск начальник экспедиции тов. О. Ю. Шмидт. На ледокольном пароходе "Таймыр" закончена погрузка самолетов. Он находится в полной готовности.

Разрыв льдины дрейфующей станции вносит в работу по снятию некоторые осложнения, так как оставшаяся часть льдины недостаточна для посадки самолета. Ход операции по снятию будет зависеть от обстановки, которая сложится в дальнейшем. Если льды останутся в разреженном состоянии, то "Таймыр" сможет приблизиться к станции тов. Папанина. Если же, наоборот, с переменой ветра льды вновь будут сдвинуты вместе и сплочены, то героическая четверка наметит в окрестностях более крупную льдину, на которую самолеты опустятся. Возможно также, что самолеты сами найдут для себя подходящую площадку невдалеке от лагеря папанинцев и установят сообщение с ними на резиновых лодках, которые имеются у тов. Папанина, а также будут и на самолетах.

Большой опыт персонала дрейфующей станции дает полную уверенность, что героическая четверка сумеет выбрать для жилья наилучшее место. Если при этом придется временно перенести радиостанцию, то возможен временный перерыв радиосвязи". (ТАСС)

Было сообщено, что "Таймыр" выйдет в море в любую погоду, как только в Мурманск прибудет О. Ю. Шмидт. Командование рассчитывало, что путь от Мурманска до кромки льда в Гренландском море займет не более 6 суток. Но ждать Шмидта "Таймыр" не стал: правительство изменило планы.

Шмидт немедленно выехал в Ленинград. Исполняющим обязанности начальника Главсевморпути остался Георгий Алексеевич Ушаков. 4 февраля он получил сообщение из Ленинграда:

"Днем было совещание у тов. Жданова с дирекцией завода. Тов. Жданов отверг план завода. В 4 часа... Шмидт выехал в Кронштадт, где вместе с инженерами, капитаном и рабочими разобрали график ремонта. Окончательный срок 7 февраля 24 часа. Тов. Жданов принял этот срок. Командование Кронштадта дает согласие бункероваться там же, частью из их запасов. Вся погрузка продуктов, воды и горючего - 8-го числа, девиация - 9-го, и к полудню 9-го - выход "Ермака" в море к льдине".

А к нам уже шел "Таймыр". С "Ермаком" было сложнее: ремонт предстоял серьезный, сроки, установленные правительством, были чрезвычайно короткими. Как шла работа, вспоминал Алексей Васильевич Чуев, токарь Балтийского завода, депутат Верховного Совета СССР, впоследствии дважды Герой Социалистического Труда:

"По нормам ремонт ледокола занимает три-четыре месяца. А в нашем распоряжении были считанные дни. Говорю "в нашем", потому что и мне пришлось участвовать в том "великом аврале". Точил пудовые болты для рулевой системы "Ермака". Требовалась высокая точность - до двух сотых долей миллиметра. Помню, по сорок часов не выходили из цеха, с самыми малыми перерывами на сон и еду. Завершили работу менее чем в неделю".

Да, вот так Родина заботилась о нас. И сегодня, спустя почти четыре десятилетия, нельзя без волнения читать документы тех дней. Они прежде всего свидетельство гуманизма нашего советского общества, его беспредельных возможностей. Судите сами: 1700 матросов-балтийцев - экипаж линкора - нагрузили "Ермак" всего за сутки.

В тот же день в Москву ушла телеграмма членам Правительственной комиссии. В ней сообщалось, что 9 февраля в 23 часа 50 минут "Ермак" вышел из Кронштадта, и выражалась горячая благодарность рабочим и инженерам завода имени Орджоникидзе за быстрое окончание ремонта и Краснознаменному Балтийскому флоту - за исключительную помощь при погрузке. "Очень многим мы обязаны постоянному вниманию тов. Жданова, - писал в телеграмме О. Ю. Шмидт. - Ленинградские и московские организации охотно откликнулись, проявляли инициативу, рассматривая помощь группе Папанина как общенародное дело".

Тогда же состоялось решение о посылке к льдине и мощного ледокола "Мурман", который имел большой запас угля и шестимесячный запас продовольствия. 7 февраля 1938 года "Мурман" вышел в море.

Спасать нашу четверку вызвались очень многие советские люди. Родные мои люди! Они не думали о том, сколь это опасно, они рвались на помощь соотечественникам, попавшим в беду.

Экипаж знаменитого летчика Чухновского (с острова Рудольфа) телеграфировал в Москву: "Просим разрешить нам полет для снятия группы Папанина... План операции сообщен в Главсевморпути Ушакову".

Летчики Илья Мазурук и Матвей Козлов сообщали Ушакову из бухты Тихой, что их самолет готов вылететь из Тихой на Шпицберген для помощи четверке.

Марк Иванович Шевелев и его экипаж выдвинули предложение: их самолет Н-210 грузит У-2 в разобранном виде. В паре с другим самолетом перелетит в Баренцбург, где возьмет бензин для второго самолета. Вылетают в Гренландию, поближе к нашей льдине. Н-210 производит посадку. У-2 отправляется к нам, и если "Ермак" задержится в тяжелых льдах, летчики доставят нашу четверку на берег...

Бесстрашный мотобот "Мурманец" был затерт льдами, но упрямо, упорно стремился к нам на выручку. Что там был за лед, ясно по радиограмме с "Таймыра" Шмидту: "13.02.38 г. Мы пока на всем пути продвижения площадок (для посадки самолетов. - И. П.) не видели, везде крупнобитый многолетний лед, только приходится поражаться, чем его так разбило".

Экипаж "Мурманца" рвал аммоналом крупнобитый лед, охраняя судно. Свободная вода была в трех милях, но у "Мурманца" не хватало мощности пробиться сквозь лед. К "Мурманцу" выслали траулер и подводную лодку.

Потом вышло из строя рулевое управление ледокола "Мурман". Поломка была ликвидирована за сутки.

15 февраля капитан "Мурмана" Котцов радировал: "Мы стоим недалеко от "Таймыра", ближе к Папанину, чем "Таймыр". Но темно, их не видно".

Пока мир шумел и волновался, наша льдина несла нас к югу. Нам предстояли еще две недели дрейфа.

В начале февраля Женя сообщил о результатах астрономических наблюдений: нас унесло еще дальше к югу, и очень скоро мы должны увидеть солнце, так как движемся ему навстречу...

Петр Петрович приводил в порядок свои научные материалы. Все свободное время мы с Кренкелем занимались благоустройством лагеря. Эрнст поставил для своей антенны три мачты. Антенну пришлось натянуть под углом: размеров льдины уже не хватало, чтобы растянуть на всю длину провод в семьдесят метров. Потом он установил связь с "Мурманцем".

Приготовили четыре факела, чтобы в случае сжатия осветить свою ледовую территорию.

В телеграмме, отправленной 8 февраля в шестнадцать часов, мы сообщили: "В районе станции продолжает разламывать обломки полей протяжением не более 70 метров. Трещины от 1 до 5 метров, разводья до 50. Льдины взаимно перемещаются, до горизонта лед, 9 баллов, в пределах видимости посадка самолета невозможна. Живем в шелковой палатке на льдине 50 на 30 метров. Вторую мачту антенны ставим на время связи на другую льдину. С нами трехмесячный запас, аппаратура, результаты. Привет от всех".

Движимый желанием собрать с дрейфующих баз как можно больше имущества, Петрович вскарабкался на высокий торос, который торчал на соседней льдине, и стал осматривать окрестности. Ему удалось обнаружить две базы с продовольствием и горючим, но добраться к ним было невозможно: они были отделены от нас широкими трещинами. Однако вскоре льдины сблизились. Мы воспользовались этим и поспешили к своим базам.

Быстро перетащили запасы продовольствия. Перебрались еще через одну трещину и взяли нарты, которые лежали около гидрологической палатки.

Я остался дежурить на ночь. Показалась луна. Для нас это большая радость: в темноте можно провалиться в трещину.

Днем мы послали телеграммы семьям, чтобы не беспокоились, а то еще, чего доброго, они начнут думать, что мы здесь погибаем...

В полдень я вышел из палатки и не удержался от радостного восклицания:

- Солнце! Наконец-то!

У горизонта сквозь туман просвечивал долгожданный красный диск. На оранжевом фоне - яркая заря. Резко выделяются зубчатые груды торосов.

Эрнст и Женя заулыбались, вылезая из-под меховой одежды, которую они сортировали.

Эрнст взглянул на нас и удивился:

- Какие вы страшные, измученные, желтые! В темноте это было незаметно... Интересно знать, на кого я сам похож?..

Снова надвигалась пурга. О ее приближении мы узнали по барометру и по беспокойному поведению Веселого.

А когда все вместе собрались в палатке, слушали последние известия по радио. В передаче много говорилось о нас.

Председателем правительственной комиссии, узнали мы, назначен Анастас Иванович Микоян. Спасение четырех советских людей, терпящих бедствие на льдине, рассматривалось как государственное дело. Так разве можно было сомневаться в том, что мы не будем оставлены на милость волн Гренландского моря! Мы продолжали спокойно работать на обломке нашей льдины.

Мы отправились, перепрыгивая через трещины, на одну из соседних льдин, где остался технический склад. Выбрали со склада все, вплоть до мелочей, и привезли на нартах в лагерь. Теперь он напоминает цыганский табор.

Льдина, на которой мы живем, треснула еще в трех местах. По краям ее тоже обнаружились трещины, и мы думаем, что скоро останемся на малюсеньком обломке.

Целый день работали с Эрнстом, приводя все в порядок. После каждого путешествия на соседние льдины, где у нас еще осталось горючее, мы возвращались в палатку и заводили патефон. Эрнст напоминал мне об этом обычной фразой:

- Отведем душу, что ли?

Обедаем в палатке, но хозяйство все время держим наготове: после обеда выносим из палатки всю посуду и примусы.

Решили построить себе снежную хижину, как только стихнет ветер, пошли искать для нее место. Проблема площади приобрела особую остроту: мы "обеднели" и дорожим каждым метром.

Ветер ужасающей силы сотрясал нашу шелковую палатку, в которой мы не очень-то засиживались: нарты с грузами каждый час приходилось перетаскивать на новое место.

Температура воздуха - одиннадцать градусов холода.

Эрнст перехватил в эфире текст телеграммы, посланной из Главсевморпути капитану "Мурманца" Ульянову, и, когда у нас настала короткая передышка в борьбе со стихией, зачитал нам ее:

"Правительство поручило мне передать Вам задание обязательно дойти до лагеря Папанина, спасти героев - снять их со льдины. Вложите все силы в выполнение этого исторического задания. Доносите о продвижении каждые шесть часов. Шмидт".

12 февраля утром Теодорыч поднял всех криком:

- Огонь на горизонте!

Я не поверил, но все же вылез из мешка. Дело в том, что такие "огни на горизонте" смущали нас уже раза три, и всегда оказывалось, что это близкие к горизонту звезды, случайно выглянувшие из-за облаков.

Ледокол 'Мурман' подходит к дрейфующей льдине, где располагался лагерь папанинцев
Ледокол 'Мурман' подходит к дрейфующей льдине, где располагался лагерь папанинцев

- Не могут же звезды гореть полтора часа на одном месте! - убеждал меня Эрнст. - Я этот огонь давно уже вижу, но все сомневался, не хотел будить... Посмотри, Дмитрии: по-моему, это прожектор "Таймыра"...

Мы вылезли из палатки и увидели на востоке огонек. Женя навел на него теодолит и подтвердил:

- Это не звезда!

На "Таймыре" - а это был он - будто почувствовали наше волнение и начали водить прожектором по горизонту.

Эрнст сообщил по радио на ледокольный пароход, что мы видим его огонь. Там наше сообщение вызвало ликование...

- У нас очень хороший корабль, очень крепкий, - говорил нам по радиотелефону капитан "Таймыра". - Я надеюсь подойти к вам поближе. До скорого свидания!..

Мы условились с "Таймыром", что вечером зажжем факел, а на корабле ответят нам прожектором.

"Ермак", как сообщили нам по радио, пробивается сквозь льды Финского залива.

За обедом согрелись и успокоились, а то от холода всех трясло.

Как было условлено с "Таймыром", я зажег огонь: привязал ракету к железной трубе; Петрович пошел на самый высокий торос наблюдать, когда "Таймыр" включит прожектор. Долго ждать не пришлось: на горизонте ярко вспыхнул огонь.

Ракета болталась на шнурке, привязанном к шесту; я крутил шест над головой, и яркое пламя, гудя, рассыпало потоки искр...

"Таймыр" видел наши сигналы хорошо.

Вечером слушали "Последние известия". Мой отец и братья собираются приехать в Москву встречать меня.

Только здесь, на льдине, мы оценили чай: пьем его по пять раз в день, Лишь он дает нам тепло.

Подул слабый ветер, сгущается туман.

Мы зверски мерзнем. Решили: если "Таймыру" не удастся снять нас в конце этого месяца, обязательно утеплить жилье второй крышей. Кроме того, сделаем второе полотнище у входа.

Кренкель не сидит в палатке, а все время разгуливает по льдине: согревается.

"Таймыр" уже нашел площадку для взлета самолетов. Летчики собираются в лунную ночь сделать воздушную разведку.

Видимость улучшилась, мы снова увидели берега Гренландии. Очевидно, льдина еще приблизилась к ним.

Обсудили план нашего научного отчета после возвращения на материк.

День прошел в сильном волнении. Иван Иванович Черевичный, который вылетел на разведку, совершил где-то вынужденную посадку. Женя и Петрович просили разрешить им пойти на розыски Черевичного, но, так как туман сгущался, я категорически запретил.

Температура повышалась, и со стен все время текла вода.

С "Таймыра" снова передали, что Черевичного еще нет. В полдень немножко прояснилось, и я разрешил ребятам пойти на розыски самолета Черевичного. Федоров с Ширшовым отправились курсом на восток. Я стоял у палатки, когда неожиданно услышал шум мотора, и радостно закричал:

- Эрнст, самолет!..

Кренкель немедленно зажег факел.

Над лагерем появился маленький самолет. Я начал фотографировать его. Летчик Власов сделал два круга над лагерем и полетел к посадочной площадке.

Я побежал туда - два километра пути через трещины и торосы. Не успел я пробежать и километра, как Власов уже совершил посадку.

Мы встретились на полдороге, бросились друг другу на шею, расцеловались. Оба от волнения не могли говорить. Я положил голову к нему на плечо, чтобы отдышаться, а он думал, что я заплакал. Власов поднял мою голову и сказал:

- Ну, чего ты? Ну, успокойся. Я говорю:

- Ничего, ничего... А ты чего волнуешься?

Потом мы пошли к самолету. Там оставался штурман Дорофеев.

Власов вынул из самолета ящик с мандаринами и пивом.

- Это подарок таймырцев, - сказал он.

Власов рассказал, что он искал самолет Черевичного и случайно наткнулся на наш лагерь.

Власов предложил мне начать погрузку имущества лагеря и переброску на самолете к судам. Я категорически отказался:

- Пока не найдете Черевичного, в наш лагерь больше прилетать не нужно!

Он засмеялся и ответил:

- Обещаю тебе, Дмитрич, что Черевичного найду. Твердо тебе обещаю!

Вскоре самолет был уже в воздухе...

Мы условились с Кренкелем не говорить ребятам о том, что нам привезли подарок, а после обеда неожиданно подать пиво и мандарины.

Я, как бы между прочим, завел разговор о том, что хорошо бы сейчас к обеду кружечку пива и на сладкое - мандарины. Петр Петрович рассмеялся и ответил:

- Да, было бы неплохо...

Женя почему-то сразу почувствовал нечто подозрительное в моих разговорах и испортил всю затею: начал ощупывать наши спальные мешки и, конечно, нашел лежавшие там пивные бутылки...

Вечером командование "Таймыра" предложило снимать наш лагерь с помощью самолетов. Я категорически отказался и повторил:

- Надо искать Черевичного. До тех пор пока не найдете, к нам прилетать не нужно!

Женя воспользовался появлением звезд и взялся за вычисления. Наши новые координаты - 70 градусов 54 минуты северной широты и 19 градусов 50 минут западной долготы.

В ночь на 18 февраля все мы плохо спали: сказывается нервное напряжение и усталость. Выйдя из палатки, я вооружился биноклем и начал оглядывать горизонт. Неожиданно увидел дым, а спустя некоторое время - пароход: мачты, трубы. Позвал ребят, закричал:

- Идите сюда, виден пароход!

Наступают решающие часы: надо расставаться со льдиной, которая была нашим пристанищем девять месяцев. Хотя в последние дни ледяное поле и сломалось, но даже обломок льдины честно служил нам.

Мне очень не хотелось, чтобы нас снимали со льдины самолетами: на самолете много не перебросишь. А мы решили взять с собой все оборудование и снаряжение, даже оставшиеся продукты.

Настали ночь и день 19 февраля 1938 года, я их никогда не забуду.

В час ночи на вахту вступил Петя: он дежурил по лагерю. Я был выходным, но мне не спалось. Сел с ним играть в шахматы. Каждые полчаса выходили из палатки и смотрели, не оторвался ли еще кусок льдины.

Ширина нашей льдины была уже только тридцать метров. Кроме того, она еще лопнула в четырех местах. Мы регулярно осматривали трещины, чтобы в случае подвижки льда успеть вывезти груз, уложенный на нарты.

Все шло, как обычно: Женя провел метеорологические наблюдения, Эрнст передал сводку на "Таймыр", я проиграл Пете четыре партии в шахматы.

Выйдя из палатки, мы увидели упершийся в небо луч прожектора. Потом прожектор начал бродить по горизонту: нас нащупывали, но не могли найти.

Мы побежали на торос. Я схватил по пути бидон с бензином. Дважды разводил костер, сложенный из тряпок, старых мехов и валенок, облитых керосином. Горело великолепно: пламя поднималось высоко.

Веселый вел себя ночью очень плохо. Как только в нашу сторону проникал серебристый луч прожектора, пес начинал неистово лаять.

В полдень получили по радио - от "Мурмана" и подошедшего "Таймыра" - требование: "Давайте огни, факелы".

Я возмутился: целую ночь мы жгли бензин, керосин, а они все еще требуют огня.

- Что им здесь - Баку, что ли?- проговорил я с досадой.

Все-таки огни мы зажгли.

В час дня пароходы задымили вовсю; они были уже совсем близко.

В два часа дня корабли достигли кромки льда, пришвартовались к ней. Было видно, как люди спешат спуститься на лед...

И радостно, и в то же время немного грустно расставаться со льдиной, обжитой нами.

К нам шли люди со знаменами. Я бросился вперед, навстречу им. С двух сторон подходили таймырцы и мурманцы. Среди них много товарищей по прежней совместной работе на полярных станциях. Нас начали обнимать и качать. На мне чуть не разорвали меховую рубашку.

...Лагерь прекращает свое существование.

Эрнст сидит в своем снежном домике и передает наш рапорт правительству об окончании работы станции.

"Безгранично счастливы рапортовать о выполнении порученного задания. От Северного полюса до 75-го градуса северной широты мы провели полностью все намеченные исследования и собрали ценный научный материал по изучению дрейфа льда, гидрологии и метеорологии, сделали многочисленные гравитационные и магнитные измерения, выполнили биологические исследования.

С первого февраля, когда на 74-м градусе наше поле разломилось на части, мы продолжали все возможные в этих условиях наблюдения. Уверенно работали, ни минуты не беспокоясь за свою судьбу, знали, что наша могучая Родина, посылая своих сынов, никогда их не оставит. Горячая забота и внимание к нам партии, правительства и всего советского народа непрерывно поддерживали нас и обеспечили успешное проведение всей работы.

В этот час мы покидаем льдину на координатах 70 градусов 54 минуты нордовой, 19 градусов 48 минут вестовой, пройдя за 274 суток дрейфа свыше 2500 километров. Наша радиостанция первой сообщила весть о завоевании Северного полюса, обеспечивала надежную связь с Родиной и этой телеграммой заканчивает свою работу.

Красный флаг нашей страны продолжает развеваться над ледяными просторами".

Пока Кренкель отстукивал ключом последнюю радиограмму, я отошел в сторону, и на меня набросились матросы, кочегары, кинооператоры; полярники.

Эрнст вышел из снежного домика своей радиостанции. Только что он передал "Всем, всем, всем..." о том, что радиостанция закончила свою работу в Центральном полярном бассейне.

Мы прощаемся с лагерем.

Идем на корабли. На снежном холме развевается флаг СССР: я укрепил древко на высоком торосе.

По морской неписаной традиции капитан последним покидает свой корабль. Льдину покидал последним я. Хотелось сказать: "Прощай, льдина! Ты верно послужила советским людям. До свидания, Арктика! Мы еще встретимся с тобой в недалеком будущем!"

Станция "Северный полюс" закрыта...

Я на "Мурмане". Попал сюда по жеребьевке вместе с Эрнстом. Женя и Петрович - на "Таймыре". Сижу в уютной каюте, пишу последние строки, перелистываю тетради дневника, и кажется мне, что льдину я еще не покинул, что мне снится сон - сладкий, радостный. Но это не сон: я на борту советского корабля, среди друзей, среди дорогих советских людей.

Так окончился более чем девятимесячный дрейф станции "СП-1". Теперь работают и другие "СП". Им, нынешним жителям высоких широт, конечно, легче. Многое изменилось - условия жизни, работа, связь с Большой землей.

Нам порой было очень тяжело: негде согреться, негде высушить одежду, и так - месяцами. Сегодня на полюсе живут в доме с газом и электричеством. И все последующие дрейфы "СП" мы с Женей, как по привычке звал я академика Евгения Константиновича Федорова, были очень рады, что теперь у полярников хорошие условия для работы.

Никогда не утолится человеческая жажда познания мира, и чем лучше условия для исследовательской работы, тем большие результаты она принесет.

Наша работа принесла первые достоверные данные о природе Центральной Арктики и вместе с тем открыла дорогу новому, ныне широко применяющемуся методу ее исследования. Эти данные, впервые представленные П. П. Ширшовым и Е. К. Федоровым на общем собрании Академии наук СССР в марте 1938 года, затем были использованы в тысячах научных трудов как в нашей стране, так и за границей.

Отмечу очень кратко то новое, что принесла науке работа станции "СП-1".

Так, стало известно, что Ледовитый океан представляет собой глубокую впадину на поверхности Земли (позднее выяснилось, что здесь не одна, а несколько впадин, отделенных друг от друга высокими подводными хребтами, - они как бы остались у нас "за спиной"). Наши измерения позволили обрисовать профиль океанского дна по направлению от полюса к Атлантическому океану.

Измерения силы тяжести позволили оценить кривизну этой части планеты и составить некоторые представления о ее глубинном геологическом строении.

Столь же интересными для геологов были и результаты магнитных измерений. Определения магнитного склонения - угла между направлением горизонтальной составляющей магнитного поля и меридианом - немедленно использовались на практике. Только зная склонение, можно пользоваться магнитным компасом. Валерий Чкалов, Михаил Громов, Сигизмунд Леваневский, а затем и летчики, искавшие исчезнувший экипаж Леваневского, уже пользовались этими сведениями.

Наблюдения опровергли господствовавшее в то время убеждение, что над Центральной Арктикой находится обширный и устойчивый антициклон, постоянно прикрывающий Северный полюс шапкой холодного воздуха. Оказалось, что циклоны проходили через полюс не реже, чем вдоль окраинных морей Северного Ледовитого океана, нередко у нас на льдине было теплее, чем в Москве.

Само движение льдины, отмечавшееся на географической карте, давало не только общее представление о дрейфе льда в океане - скорость дрейфа оказалась выше ожидавшейся, - но и позволяло выявить закономерность дрейфа.

Было найдено постоянное течение на поверхности океана, имеющее скорость около одной мили в сутки у полюса и значительно большую при выходе в Атлантический океан. Удалось определить и дополнительный снос льдины под действием ветра, дующего в том или ином участке океана. Полученные сведения очень скоро нашли свое применение, с ними считаются и сегодня, когда оценивают движение крупных ледовых массивов, столь необходимое для ледовых прогнозов, для того, чтобы найти наивыгоднейшие пути кораблям.

Большое значение для погоды на всем Северном полушарии имеет поток тепла, идущий вместе с воздухом и водными массами от средних широт в область Арктики. Давно известно, что мощное теплое течение Гольфстрим, начинающееся в Карибском море, проходит вдоль берегов Западной Европы, обогревая ее, и затем уходит куда-то на север. Мы нашли это течение на глубине в несколько сот метров у самого полюса и проследили гидрологическими приборами на протяжении всего дрейфа. Как оказалось, его вода не только теплее, но и значительно более соленая; в результате, как более тяжелая*, она "тонет" в менее соленой воде Ледовитого океана, уходит в глубину, распространяясь на огромные расстояния, далеко за полюс. Течение это служит важным элементом в тепловом балансе Арктики.

* (Не путать с другим веществом - H2O2, которое тоже называют "тяжелой водой".)

А сколько споров о возможности существования живых существ в центральной части Арктики вели биологи! Лишь весьма немногие из них, и прежде всего Вильялмур Стеффансон, отстаивали возможность жизни в этом районе. Мы решили этот спор. Мы нашли и зафиксировали жизнь во всех ее проявлениях - от малейших растений и животных в толще воды до тюленей, медведей, птиц.

предыдущая главасодержаниеследующая глава









© ANTARCTIC.SU, 2010-2020
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://antarctic.su/ 'Арктика и Антарктика'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь