Часть вторая

Глава I. В Архангельске

В середине июля весь состав экспедиции собрался в Петербурге.

Началась горячка. Георгий Яковлевич предоставил каждому из участников экспедиции полную свободу в снаряжении порученного отдела. Визе доставал инструменты и все необходимое для работ по метеорологии и гидрологии, он же подбирал научную библиотеку. Павлов закупал геологическое оборудование - микроскоп, станок для шлифов и реактивы, а также музыкальные инструменты. Художник занялся подбором фото- и киноаппаратуры, добывал оборудование для фотолаборатории, учился искусству киносъемки.

Седов часто ездил в Павловск, где под руководством профессора Дубинского совершенствовался в производстве магнитных наблюдений. Ему нередко сопутствовал Визе.

В конце июля все участники экспедиции переехали в Архангельск.

Двухэтажный деревянный домик в Соломбале, нанятый для экспедиции, ничем не отличался от других. Узнавали его по воротам, на столбах которых имелись грубо вытесанные изображения львов. Домик стоял рядом с двором, где девять лет назад готовилась экспедиция Циглера. Как и тогда, со двора разносился вой и лай множества собак, посаженных на цепь. У гнилой деревянной набережной, в том самом месте где стояла "Америка", дымил трубой "Святой Фока".

В этом домике пришлось прожить почти месяц. Георгий Яковлевич и Вера Валериановна занимали две комнаты верхнего этажа, в остальных жили Визе, Павлов и Кушаков с супругой. Внизу находились кухня, помещение для команды и кладовая для инструментов. Художник ночевал в городе у родных.

Днем в доме оставались дежурный и повар. Седов целые дни проводил в городе. Он был занят бесконечными переговорами с властями и поставщиками, вел оживленную корреспонденцию с комитетом. Молодежь - Визе, Павлов и Пинегин - носилась по архангельским магазинам и складам в поисках недостающего снаряжения. В разгоне была и команда: принимала грузы на вокзале, в порту и на базаре.

Хотя с деньгами больших заминок не было, подготовка экспедиции шла туго, как на тормозах. Отплытие откладывалось то на неделю, то на два дня, то опять на несколько дней. Давно обрисовались друзья и враги экспедиции. И все же каждый день приходилось Седову узнавать о новом выпаде врагов и о странных действиях "друзей".

Препятствия возникали на каждом шагу. Сколько трудов стоило достать радиотелеграфную аппаратуру, отыскать радиста, согласного пойти в экспедицию! В те времена специалистов по радио было очень мало. В конце концов радиста все же нашли в военном флоте, выхлопотали ему отпуск. Но за две недели до выхода экспедиции морское министерство аннулировало этот отпуск. Выписать иностранца? Нет, слишком поздно. Уже погруженную на корабль радиоаппаратуру пришлось выгрузить и оставить на берегу.

Сходясь по вечерам в соломбальском домике, Седов и его товарищи делились результатами дневных хлопот. Художник рассказывал про посещение лавки купца-грамотея, торговца гвоздями. Осилив по складам фельетон местных "Архангельских ведомостей" о ненормальной спешке в снаряжении экспедиции, купец, отвешивая гвозди, счел нужным прочитать нотацию:

- Поздненько, поздненько собрались, молодчики, гвозди-то покупать. Вот, говорят, Нансен за два года гвозди для эспедиции заказывать начал, а вы за два дня спохватились. Да еще говорите, что дорого!

Георгий Яковлевич смеялся, но на душе скребло. Все жаловались на тупость и косность чиновников, непоборимый бюрократизм и бездушие.

Таможня заставляла пройти всю сложную процедуру отправления судна в заграничное плавание, требовала документы на предметы иностранного происхождения. Прибывшее из-за границы снаряжение было обложено невероятными пошлинами. Чиновники подвели пошлину на нансеновскне сани под параграф налога, где значатся роскошные кареты и экипажи. Посланную вместе с лопарскими башмаками-финесками траву "сеннегрес" - обыкновенную норвежскую осоку для стелек в меховую обувь - требовали оплатить налогом, предусмотренным для дорогих лекарственных трав. Приходилось рассылать телеграммы в Главное управление таможенных сборов и в комитет.

А в это время назревал новый конфликт. На "Фоку" явился таможенный чиновник и предложил опечатать все предметы иностранного происхождения и среди них научные инструменты. При этом предупреждал: сорвете пломбы - при возвращении придется платить за них новую пошлину.

Выплыли на свет какие-то акцизные сборы.

Управление порта не выпускало на этот раз "Святого Фоку" без каких-то документов, хотя он плавал десятки лет и этих документов на борту никогда не бывало. Отказывали выпустить без указания порта, зарегистрированного в официальном списке.

- Укажите порт назначения, иначе не выпустим!

Требовали взять законный запас пресной воды, а когда загруженный "Фока" сел ниже ватерлинии, потребовали снять часть груза.

- Осадка судна незаконна. Сгрузите провизию! Ее у вас излишек против нормы.

Заставили Седова набрать многочисленную команду, совершенно излишнюю в предстоящем плавании.

При этом требовали свидетельства о политической благонадежности.

Пока Седов сражался с портовыми властями, приходилось штопать прорехи спешного снаряжения. В последние минуты доставали кислую капусту и хрен, собак, гвозди, олово, пистоны для ружей, фуфайки, башлыки и перчатки, брезенты, смолу, тросы, сухари и шоколад.

Потом пришлось дожидаться страхового агента из Петербурга, который должен был застраховать жизнь всех участников экспедиции. Седов обратился в комитет с просьбой нанять сопровождающее судно с углем или послать вспомогательное судно на Землю Франца-Иосифа. Взять достаточный запас угля на перегруженного "Фоку" было невозможно. В этой просьбе комитет, однако, отказал.

От комитета стали приходить странные телеграммы. Казалось, там больше всего заботились, как бы Седов не ушел без письменного обязательства сдать комитету промысел и все добытое во время экспедиции.

Владелец, он же и капитан "Фоки", Дикин искал предлога затянуть выход экспедиции. А если она не отправится 28 августа, он, по условиям договора, должен был получить задаток и неустойку, превышающую сумму, которую он получил бы за фрахт. Дикин прислал письмо, в котором извещал, что кредиторы накладывают на судно арест. Другого выхода, как заплатить все долги владельца, не оставалось. Седов послал отчаянную телеграмму в комитет. В ответ он получил совет покончить дело миром вместе с напоминанием о необходимости отдать приказ по экспедиции, согласно которому все добытое во время экспедиции принадлежит комитету. Только после того, как комитет получил копию приказа, деньги были высланы, и арест с судна снят. Тогда же владелец "Фоки" сделал последний ход: за три дня до договорного срока отказался вести судно и рассчитал всю команду. Он знал, что набор новой команды и оформление ее в порту займет почти неделю. Но Седов покончил с этим делом в один день.

26 августа члены экспедиции переселились на "Фоку". К шести часам вечера все были в сборе. Не хватало только Седова, задержавшегося на берегу. Наконец, Георгий Яковлевич показался у ворот со львами, бегом приблизился к берегу и легко прыгнул на палубу. Как всегда, он был подтянут, бодр и весел, хотя две последние сумбурные недели совсем согнали с лица живую краску, она посерела и осунулось. Вбежав по трапу на мостик, он сразу сделался серьезным. Осмотревшись, взялся за проволоку гудка и потянул ее книзу.

С сипеньем и хрипом вырвался пар, далеко разнесся рев старого зверобойного судна. Громко, словно смакуя возможность отдать первую команду, во всю ширину груди Седов отчеканил привычные слова предотходного морского приказа:

- А-а-а - атдать носовые!

Звонок машинным телеграфом, стрелка поставлена на "малый". "Святой Фока" дрогнул и послушно стал отходить от берега. За кормой показалась желтая пена, со дна всплыли гнилые щепки. Развернув "Фоку" против течения, Седов направил его к городской пристани.

Неужели пошли? Неужели завтра этот неуклюжий ветеран даст прощальный гудок собравшимся на проводы? Не верится. Может быть, еще сегодня ждет какой-нибудь новый сюрприз. Слишком много получилось шуму, слишком много врагов разбудил этот шум.

С утра 27 августа народ толпился на пристани. Говор заглушал лай и вой собак в клетках, стоявших на спардеке "Фоки". К двенадцати часам всю набережную заполнила толпа. Из собора показалась процессия священников во главе с архиереем. Приехал в коляске вице-губернатор. Начался молебен. Суетливые фотографы снимали со всех сторон вице-губернатора, Седова и группу членов экспедиции, стоявших позади отдельной кучкой. В пение церковного хора вплетались пароходные гудки и стрекот двух киноаппаратов. Кинооператоры - испанец Серрано и художник Николай Васильевич, в течение месяца обучавшийся у него искусству киносъемки.

- Ручку быстрее, быстрее вертите, - горячился испанец. - У вас попа будет бегать, как собако.

Вера Валериановна, в белом парадном платье, со строгим выражением лица принимала поздравления вице-губернатора. Незаметно следила, исполняет ли муж ее наставления, как держать себя в качестве начальника экспедиции. Георгий Яковлевич стоял как на официальном параде.

После молебна Георгий Яковлевич прочел приказ об отплытии экспедиции, о введении морского устава. В приказ была включена и фраза о правах комитета на все материалы экспедиции. Открыли бутылки с шампанским, наполнили бокалы. Вице-губернатор пожелал счастливого пути и достижения полюса. Заиграл оркестр.

Все это торжество было устроено против желания Георгия Яковлевича, по настоянию комитета. Седов предполагал отплыть из Соломбалы незаметно. Но комитет и "Новое Время" настаивали на торжестве, ради красочного описания его и демонстрации в кинематографах.

Около трех часов "Фока" отвалил от пристани и на буксире портового пароходика двинулся вниз по Двине. Играла музыка, неслись приветственные крики с пристани и с берегов. Какое-то поморское суденышко усердно салютовало из своей пушечки. Город уплывал назад, а с судов, стоявших на якоре, неслись приветы расцвеченному флагами "Фоке".

В самом устье Двины, за баром, "Фока" стал на якорь. Здесь приняли с баржи остатки груза.

Утром 28 августа на портовом пароходике отбыли все близкие участников экспедиции. Георгий Яковлевич стоял, прислонившись к поручням, и смотрел в сторону уходящего пароходика. На минуту обернувшись, отдал команду поднять якорь. Пароходик превращался в маленькую точку. Георгий Яковлевич оторвал руки от поручней, закусил губу. Резко повернувшись, он быстрым шагом прошел к трапу и спустился в свою каюту.