Глава XXI. На Новой Земле

Георгий Яковлевич ради удобства работы расположился лагерем не у колонии, а в средней части Крестовой губы. Иначе не успел бы за короткое лето нанести на карту весь залив длиной в тридцать пять километров и шириной около семи. Работа пошла по давно налаженному порядку. Здесь пришлось уделить особенное внимание морскому промеру, чтоб не пропустить опасных для мореходства подводных камней и банок. Как всегда, Седов, кроме работ по инструкции, затеял много других. Собрал геологическую коллекцию, установил вековую марку: впоследствии ученые определят по ней перемещение береговой линии. Старался выяснить экономическое и промысловое значение этого района. У Седова был на этот раз помощник - студент-политехник Заболоцкий. Дело шло еще живее, чем на Колыме. Рабочих было десять человек, из них только один настоящий матрос - эстонец Юган Томиссар. Это мало смущало Георгия Яковлевича. Он умел за одно лето превращать земледельцев и плотников в хороших гребцов, лотовых матросов, футшточников и кашеваров. На команду он не жаловался никогда.

Стоял хмурый новоземельский день. В такую погоду горы вокруг залива наполовину обрезаны низкими тучами, а голубой ледничок в седловине у Средней горы кажется свисающим с неба. Тучи спускались все ниже. По временам проходили полосы тумана из мельчайших капелек влаги. Они садились седым налетом на оттяжки палаток, на ресницы и волосы.

В такой день работать на море невозможно - часто теряется видимость. Георгий Яковлевич сидел с помощником в застегнутой палатке. Наморщив брови, он переносил на карту детали из записной книжки с кроками. В соседней палатке, у команды, пиликала гармошка. По временам доносились оттуда взрывы смеха и крепкие словечки.

Среди этих привычных звуков послышался хруст гравия под чьими-то ногами.

- Можно к вам?

Георгий Яковлевич расстегнул полу палатки.

- А!.. Милости просим. Вот уж, действительно, "прошу к нашему шалашу".

Гостем оказался художник. Георгий Яковлевич убрал планшет с картой.

Художник осмотрелся.

Геологический кабинет М. А. Павлова на 'Св. Фоке'. Зима 1912-1913 гг.

В палатке было тепло и по-походному уютно. У стенок складные койки и такие же столики, в углу керосиновая печь.

- Ну, какие у вас в колонии новости? - первым заговорил Седов.

- Новости, пожалуй, неважные. Из-за них к вам и собрался, вроде как по делу... В бараке у моих соседей не совсем благополучно... Они из-под Вологды. Деревенские плотники... Представьте, не прошло еще трех недель, а у них, чуть не у всех, признаки цинги. Пришли ко мне, просят лекарство: ноги-де пухнут. Спрашиваю: "Какая у вас пища?" Говорят: "Пища обнакновенная - хлебушко".- "А еще?" - "А еще кашу варим". - "И все?" - "Все", - говорят, "А чай и сахар?" - "Нету..." - "Что же вы, умные головы, думали, - спрашиваю, - когда соглашались ехать на Новую Землю с таким провиантом?" - "А мы, - говорят, - не знали, куда едем. Сбивал нас от подрядчика Агафонова, Петра Ильича, десятник Анисим Тимофеевич. Поспрошай у него"...

- А этот Анисим Тимофеевич тут? - перебил рассказ студент-помощник.

- Тут же сидит. Спрашиваю его: "Как же ты сманил сюда мужиков, не узнав как следует, куда едете и какой будет провиант? Ведь здесь лавок нет". - "А мы завсегда, - говорит, - не ведаем, куда повезут. Расеюшка велика, разве узнаешь, какие есть места и острова. Сказывал подрядчик, что работать будем на острове в Белом море, проезд бесплатный, одежа и харч от подрядчика, за лето на брата по шестьдесят рублей выходит, на всем готовом. Отбою не было от мужиков. Шестьдесят рублей на хозяйство, сам знаешь, какие деньги. Вот и поехали. А в Архангельском хозяина и не видели. Выдали нам муки пять мешков, крупы мешок, соли туесок да сала говяжьего корчагу. Да еще сапоги старые с полушубком на каждого. А насчет чаев да сахаров, приказчик сказал, от хозяина распоряжения не было. Вот так и поехали".

Пока художник рассказывал, Георгий Яковлевич незаметно наблюдал за гостем. Видно, молодой человек искренне возмущался. Сломанный палец левой руки так и мелькал перед глазами. Мотались пряди волос и упрямо лезли в глаза. Георгий Яковлевич крепко обругал подрядчика, но в заключение сказал:

- Старая история. Что ж тут возмущаться? Щука есть щука. Щуке пальца в рот не клади. Хоть ваши плотники и дураки, придется все-таки помочь. Дам что возможно. Завтра отправлю на шлюпке ящик мясных консервов, сушеного картофеля, немного чаю и сахару. А остального у самого в обрез. Придется счет представить его превосходительству господину губернатору. Они-то хороши! Вот этак организуют колонию! Даже не поинтересовались, как люди снабжены... Ну, как вам здесь нравится?

- Хорошо здесь. Никуда бы не уехал. Остался бы на зимовку.

- И я остался бы.

- Моя мечта прожить в полярной стране целый год. Написать бы гору этюдов.

- А куда бы их девать стали? - вступил в разговор Заболоцкий.

- Как куда? Написал бы с них картины. Устроил бы выставку. Это необходимо сделать. Борисов лгал. Необходимо показать всем, что такое далекий Север. Это одна из привлекательнейших стран.

- А моя мечта - попасть на полюс. Художник быстро взглянул на Седова. Его лицо было серьезно.

- Как, на самый полюс?..

- Ну, разумеется. Вы думаете - не дойду? Дойду! Я знаю себя и говорю это твердо. И многие из наших могли бы, если б захотели как следует. Как глупо, что никто из русских не пытался достичь полюса. Ведь все мы выросли на снегу. Путешествие к полюсу - черная работа. Нужна привычка к холоду. Нужно знать лед. Я знаю лед и как по нему ходят!

Георгий Яковлевич сжал кулаки, расширил глубоким вздохом грудь.

- Эх, достать бы только денег на экспедицию. - И он ударил кулаком по койке. - Нет. Так или этак - а на полюс я пойду! Даю себе срок два года. Будьте свидетелями!

- Подождите еще один год, - сказал художник. - Я Академию кончу, пойду вместе с вами.

- Идет. Только не отказываться.

- Не откажусь.

- Ну, ладно. Пусть будет крепко!

Седов протянул руку художнику и сильно стиснул ладонь. Лицо его было серьезно.

За чаем Георгий Яковлевич рассказывал о встрече с американской экспедицией к Северному полюсу. Студент и Николай Васильевич хохотали до упаду, когда моряк стал изображать заносчивого начальника экспедиции, как тот хвастал и собирался отрывать чеки из книжки честолюбивого миллионера в штабной палатке у самого полюса.

Художник засиделся у Седова почти до утра. Расстались совсем друзьями. Георгий Яковлевич подарил ему авторский экземпляр своей брошюры "Право женщин на море". На обложке твердым и красивым почерком написал: "Славному, неустрашимому волку-художнику Н. В. Пинегину на память. Г. Седов. 1910. Новая Земля". Тут же он коротенько рассказал, почему выпустил в свет эту книжку.

Написана она еще в 1907 году. В тот год был созван в Петербурге международный конгресс по судоходству. Хотелось выступить на нем с докладом о женщинах-моряках. Мысли эти возникли давно, при встречах с женщинами-судоводителями. Видел в Константинополе большую американскую яхту, ее целиком обслуживали женщины. И в Архангельске два раза побывал на шхуне поморки Василисы, ставшей во главе мужской команды. Тогда и зародилась мысль о необходимости предоставления женщинам права на морское образование и на штурманский диплом. Почему, в самом деле, женщина не может быть капитаном?

В организационном комитете съезда посмотрели широко открытыми глазами на офицера, предложившего столь странный доклад. Замялись. Обещали обсудить вопрос на бюро. Когда была отпечатана повестка с тезисами докладов, доклада о женщинах-моряках в ней не оказалось.

Седов был взбешен. В тот же вечер переписал доклад набело и на другой день отправился в типографию печатать на собственный счет.

Художник стал часто заходить в седовский лагерь. И Седов посещал иногда колонию, чтобы взглянуть на новые этюды Крестовой губы. Встречались с радостью. Каждый раз говорили о будущей экспедиции к полюсу, спорили о ее снаряжении.

Лето прошло очень быстро. В половине сентября выпал снег. Небо загустело тяжелой синевой. Морская вода казалась маслянистой от мелких кристалликов шуги. Весь залив как будто в белой рамке. У берега стоял широкий белый припай; терлись о его края мелкие, как галька, ледяные катышки. Море больше не пахло йодом.

К этому времени Седов закончил работу. Экспедиция перебралась в колонию. Георгий Яковлевич и его помощник поселились в комнате художника.

Ждали парохода. Он должен был прийти еще в первой половине сентября. Но приближался октябрь, а парохода все не было.

В записках Седова отразилась тревога всей колонии.

"30 сентября в губе появилось сало, а местами она покрылась тонким слоем льда. Приходилось думать, что ежечасно может появиться у берегов губы полярный лед и отрезать путь пароходу, которого мы ждали со дня на день. 1 октября с утра я начал вооружать карбасы, чтобы идти на них домой.

План был такой: идти вдоль берегов Новой Земли, с тем, чтобы, если представится возможность, направиться прямо на материк к Печоре, а в крайнем случае остановиться в Маточкином Шаре или в Кармакулах у самоедов, где были запасы провизии и теплые дома. Я начал принимать серьезные меры, чтобы непременно вывезти людей экспедиции в жилое место. Со мной должен был также отправиться художник Пинегин и чиновник особых поручений при губернаторе Г. (наблюдавший за постройкой колонии). Провизию свою я предполагал оставить промышленникам, чем бы дал возможность и им просуществовать некоторое время. Промышленники, узнав о моем намерении их покинуть, пришли в большое отчаяние... но вскоре горе сменилось неописуемой радостью: в пять часов дня, среди падающего густого снега, на рейде вдруг показался заледенелый пароход "Великая княгиня Ольга Константиновна".

Нужно ли говорить, какой праздник почувствовали мы все с появлением парохода: все радовались, все ликовали. Вскоре перебрались мы на пароход и 4 октября покинули Крестовую губу. По дороге выдержали большой шторм, а 7 октября благополучно прибыли в Архангельск".