Часть пятая. Пустынные дали

18. Жизнь и вымирание эскимосов

Во время моих экспедиций на Великий Север, близко соприкасаясь с неведомым мне миром, я жил среди людей, которые испокон веков сталкивались с интересовавшими меня проблемами и мудро решали их благодаря опыту, приобретенному в течение ряда столетий.

Я искренне привязался к этим людям не только потому, что им удалось выжить, несмотря на всю суровость окружающей среды, не только потому, что они приветливы и обладают чувством юмора, но главным образом потому, что мне удалось заглянуть в их мрачное будущее. Эскимосам грозит гибель.

Не будучи авторитетным специалистом в этой области, я не претендую на установление фактов. Множество этнологов постоянно публикует серьезные статьи на эту тему (говорят, что эскимосы, встречаясь, задают друг другу вопрос: «А кто твой этнолог?»), и я не собираюсь сожалеть об участи этих жителей Севера и давать советы, как ее улучшить.

Но на основании того, что я видел, читал и слышал от знакомых миссионеров, мне хотелось бы попытаться поставить ряд вопросов.

Знайте: мы ответственны за ошибки, совершенные и до сих пор совершаемые именем людей белой расы. Знайте: на наших глазах целый народ умирает медленной смертью от занесенной нами заразы, и, как остановить эту болезнь, мы не имеем понятия.

Это не обвинительный акт. Мне известны стремления изменить судьбу эскимосов к лучшему; необходимость этого осознана, принимаются соответствующие меры. Известны мне и попытки властей действовать в этом направлении. Но долг честного человека обязывает меня рассказать о раздирающих сердце фактах.

На жизнь, или, скорее, на вымирание, эскимосов мне открыли глаза канадские миссионеры. Первый из них, отец Дюфур, радушно принявший меня в Черчилле, сразу понял, какое значение может иметь моя экспедиция; недаром он захотел сам управлять буером, который, можно сказать, получил крещение из его рук.

Он считал эскимосов уже наполовину вымершим народом.

Во время моей второй экспедиции 75-летний отец Дюшарн посвятил меня в тайны эскимосской культуры, объяснил смысл и причины, порой странные, некоторых поступков своих прихожан. Выносливый, как верблюд, коротконогий, но всюду поспевающий, в берете на макушке, который делал его похожим на баска, отец Дюшарн провел с эскимосами пятьдесят лет. Он основал поселок Эскимо-Пойнт, чтобы хоть в какой-то степени сохранить обычаи общинной жизни.

Его рассказы, изобиловавшие интересными подробностями, его суждения, полные здравого смысла, как нельзя лучше знакомили меня с жизнью Великого Севера. Полвека с эскимосами - это ценнее любого этнологического трактата! Теперь он живет в Черчилле, на покое, но все так же деятелен. Этот мужественный и пылкий человек с сильной волей, жаждущий приносить пользу ближним, оказал на меня решающее влияние; благодаря ему зародилась моя любовь к Великому Северу. Я мог бы составить целую книгу из рассказанных им историй, перемежавшихся то забавным анекдотом, то проницательным замечанием.

Он подчеркивал одну особенность психологии эскимосов: их убежденность в относительности всего происходящего. Объясняется это тем, что эскимосы не дорожат ничем земным, будучи уверены, что все происходящее с людьми и переживаемое ими лишь иллюзия, что Земля нечто вроде чистилища, а смерть - одна из форм вечного существования.

Надо видеть, как эскимос умирает - в спокойной позе, с полной беспечностью, - как отдает безмятежным голосом последние распоряжения... иначе не понять его концепцию жизни. Он искренне верит. Некоторые верят в перевоплощение душ, в то, что они были раньше медведями и вновь станут этими хозяевами льдов; и для всех них Земля - место, не имеющее особого значения, ни хорошее, ни плохое, а просто такое, где надо ожидать конца страданий. Это объясняет все: и бесстрашие перед лицом опасности, и полное отсутствие чувства зависти, и спокойный фатализм, которым проникнута их повседневная жизнь и который отражается в их любимом выражении: «Айюнйямут!» («Ничего не поделаешь!»)

Ибо всю жизнь за вами наблюдают духи. Кто пользуется их покровительством - тот удачлив в охоте; от их благосклонности зависит количество добытых зверей. Но есть и злые духи, вселяющие в людей ужас.

При поездке из Эскимо-Пойнта в Черчилл отец Дюшарн вздумал остановиться на ночлег в заброшенной хижине. Никто из сопровождавших его эскимосов не оказался достаточно смелым: эта избушка слыла обиталищем нечистой силы. Миссионер, помолившись, улегся и заснул сном праведника. Через час его разбудил грохот, сотрясавший весь домик. Он встал, чтобы выяснить, откуда этот шум, зажег карманный фонарик, обшарил все углы и, ничего не обнаружив, улегся на нары. Вскоре опять проснулся от того же адского грохота. Повторил осмотр - ничего подозрительного! И так всю ночь.

Лишь утром, выйдя за порог, он нашел ключ к разгадке этого необычайного ночного концерта: дыра в окне была прикрыта листом пластика, который, расширяясь от воздействия тепла, под напором воздуха начинал вибрировать, служа и клапаном, и резонатором одновременно. Духи, давно поселившиеся в этой избушке, порой покидали ее, когда становилось слишком жарко...

Отец Дюшарн прекрасно видел и удивительную приспособленность эскимосов к природе, и их детски наивное восприятие всего окружающего. Нельзя, например, объяснить их панический страх перед физической болью, если не вспомнить, что эта боль указывает на присутствие злого духа, который вселился в тело, неизвестно для чего. Как тут не испугаться?

Боль не только симптом зла, она может сделать человека отверженным. В Эскимо-Пойнте, во время моей третьей экспедиции, я сильно ушиб колено из-за того, что Оттоук, один из сопровождавших меня эскимосов, не сумел правильно сманеврировать, поднимая меня на воздушном змее с помощью снегохода; спускаясь, я упал и ударился. Меня стали лечить в миссии, и несколько дней пришлось проваляться в постели. Вдруг отец Ривуар попросил меня прийти на мессу, несмотря на боль в ноге, иначе будут думать, что в меня вселился злой дух... Пришлось идти в церковь, и месса показалась мне нескончаемой, но я улыбался, как ни в чем не бывало, чтобы спасти свою поколебавшуюся репутацию.

Этим особым складом ума, который можно постичь, да и то лишь отчасти, только после долгого общения, объясняется много грубых ошибок и неверных суждений некоторых западных путешественников, всегда чересчур поспешных. А ведь на Великом Севере время измеряют иначе, вернее, не измеряют вовсе. Наименьшая единица времени там - год. Даже ночь не существует, если пролетает в болтовне или за едой...

Другой миссионер, отец Фурнье, обрисовал мне положение в гораздо более пессимистическом, даже трагическом свете. Он полагает, что спасти эскимосскую культуру можно лишь посредством полного отказа от жизни, организованной для этого народа на базах, посредством возвращения к прежним охотничьим стойбищам. Он основал с этой целью эскимосское селение более чем в 100 километрах от Иглулика и уговорил тех, кто испытывал такую же тревогу, как и он, обосноваться там. Но очень скоро замкнутая жизнь и отсутствие связи с миром отпугнули молодежь, он остался почти один.

Это не обескуражило добродушного силача. Он высок (метр восемьдесят), плечист, как дровосек, черты лица грубоваты, волосы бобриком, нрав упрямый - его не так-то легко сломить!

Отец Фурнье, который приехал в Черчилл, чтобы вместе с другими семьями повторить свою попытку, будучи убежден, что его настойчивость увенчается успехом, хочет начать все сызнова. Я слышал, как он говорил эскимосам о предстоящих трудностях, о том, что нужно сделать выбор, который позволит им сохранить свою культуру, спасти свою самобытность. Он звал их с собой на лед для устройства там становища, где они будут жить, как жили их предки, и предаваться размышлениям... Нечто вроде семинара среди снегов! После этого он уселся за стол перед бифштексом и бутылкой божоле, и вид этого любителя вкусно поесть, готового вновь разделить с эскимосами их тяжелую жизнь, производил такое сильное впечатление, внушал такую веру и обладал такой притягательной силой, что хотелось немедленно поехать с ним.

С учетом многолетнего опыта миссионеров я выработал свою собственную точку зрения на проблемы, связанные с жизнью эскимосов как в Черчилле, так и в Эскимо-Пойнте и Резольюте. Дело не только в том, что я видел их жизнь своими глазами; эту точку зрения подсказывает логика эволюции, неоднократно изложенная. Дни, проведенные в охотничьих иглу, показали мне, являя разительный контраст, что есть другой мир, у которого свои ценности, своя красота. Жизнь «модернизированных» эскимосов на базах, куда их насильственно сгоняют, отличается от этой жизни, как день от ночи. Надо подчеркнуть, что канадское правительство предоставляет им субсидии (из фонда «социального благоденствия») лишь при условии переселения на эти базы. И так появляются дощатые бараки, где эскимосы влачат жалкое существование. Перед входом стенка, возведенная из снега, образует нечто вроде тамбура, напоминающего иглу, где сложены продукты, инструменты и всякая утварь; туши убитых животных забрасывают на крышу. Селение очень быстро начинает походить на свалку; всюду валяются кучи отбросов и жестяных банок из-под консервов. Можно себе представить, как все это выглядит летом.

Как же проводят время в этих бараках?

Там, как правило, очень жарко и спертый воздух из-за недостаточной вентиляции. Большая разница между наружной и внутренней температурой ненормальна и побуждает не выходить из помещения. Все скучиваются вокруг старой печки на лежаках или брошенных на пол шкурах карибу. Коротают часы, болтая по телефону или перелистывая порнографические журналы. Что же будет в тот проклятый день, когда они получат возможность смотреть телевизор?

Дети пользуются полной свободой. Еще недостаточно разумные, они делают все, что им заблагорассудится. У женщин обычно по трое-четверо ребятишек, и из капюшона почти всегда выглядывает младенец - это чуть ли не традиция. По существу, дети общие; у женщины часто два мужа, и если она не хочет ребенка, которого ожидает, то может заранее подарить его кому-нибудь по своему выбору, и тот не вправе отказаться. Единственный метод воспитания -насмешка. Эскимос очень не любит, когда над ним смеются; он больше всего на свете боится вышучивания.

В эти края, где еще недавно царили старинные обычаи, белые люди явились со своей моралью (чаще всего идущей вразрез с мнением «совета старейшин») и что еще хуже - с различными соблазнами и дрянцом. Вся дешевая мишура, все излишки канадской промышленности оседают на складах Компании Гудзонова залива, где в погоне за прибылью торгуют чем попало, начиная с пирожных и сладостей, которые эскимосы очень любят (и которые портят им зубы), и протухших яиц и кончая японскими мотоциклами, хотя ими можно пользоваться всего несколько дней в году, лишь на «главной улице» длиной 500 метров. Стремясь и дальше увеличивать сбыт, они позаботились о том, чтобы закабалить несчастных эскимосов торговлей в кредит: предлагают товары за обязательство сдать в следующем году столько-то песцовых шкур... И все попадаются на приманку!

В лавках Компании можно найти все - от ружей до ракеток, от одежды до продовольствия и, кроме того, увы, много ненужного и вредного. Например, спиртное - ужасный бич; жевательный табак, который дают даже детям, и они весь день сплевывают жвачку. Словом, полный набор всех уродств цивилизации, которые сбывают эскимосам, пользуясь их наивностью.

Я надеюсь, что все сказанное хорошо известно представителям власти Северо-Западных территорий. Правительство во всех сферах своей деятельности прилагает значительные усилия, но они не достигают цели и приводят к результатам, противоположным ожидаемым. Как избежать этого?

Мы видели, что получилось в отношении жилья. Такие же замечания можно сделать и относительно гигиены. Меня предупредили, чтобы я не пил воду, которой пользуются эскимосы, так как здесь легко заразиться менингитом. И действительно, мне пришлось сдержать приступ тошноты, когда я впервые провел ночь в иглу и был вынужден пить из чашки неопределенного цвета (скорее всего, черной от жира) отвратительный на вкус кофе. А что сказать о нарушениях пищевого режима, от которых у эскимосов выпадают все зубы. Сейчас их зрение ухудшается еще больше из-за того, что в пище стало гораздо меньше протеинов. А жизнь в бараках, из которых они почти не выходят, ослабляет необычайно высокую прежде сопротивляемость всяким болезням.

Каково же положение этого народа?

В настоящее время во всем мире насчитывается около 90 тыс. эскимосов - меньше, чем население Орлеана, из которых в Канаде лишь 15 тыс., живущих небольшими группами, от 200 до 500 человек в каждой, на площади около 3 млн. кв. километров. Пишут, что «развитие Великого Севера - необратимый исторический процесс». Верно. Но как помешать тому, чтобы этот процесс не обернулся величайшим злом для эскимосов и не привел к уничтожению их культурной самобытности? На обществе лежит ответственность не только за богатства природы, но и за людей.

Все предпринимаемые до сих пор меры, повышающие жизненный уровень эскимосов и облегчающие им борьбу со стихией, этого требования не учитывают. Такова программа строительства жилищ для эскимосов, сводящая на нет кочевую жизнь в иглу и палатках и все ее экономические выгоды. Такова и система образования. Ныне свыше 90% эскимосских детей обучаются на общих основаниях с детьми прочих канадцев. Но разве не видно, что это отрицательно сказывается на охоте, ибо, несмотря на советы поощрять исконные традиции народа, дети не получают необходимых практических навыков и отрешаются от дедовских обычаев? Если человек где-нибудь работает, может ли он еще и систематически охотиться? Хуже того, охоту продолжают рассматривать как занятие отсталых народов, вместо того чтобы видеть в ней (как я смог убедиться на месте) созидательный, не противоречащий современности вид деятельности, не говоря о ее культурном аспекте. Настоящая, неизбежная угроза- приход сюда людей из современного мира.

Между тем эскимосы не отгораживаются от цивилизации. Чтобы наглядно показать необыкновенное умение жителей Великого Севера приспосабливаться, отец Дюфур рассказал мне историю одного охотника за моржами.

Он поехал на остров, где водились эти животные, на своем моторном «нумьяке» - большой лодке, на которой эскимосы плавают на дальние расстояния. В открытом море, в нескольких десятках километров от берега, его застиг шторм. Винт сломался, и охотник оказался на краю гибели. До берега-три часа ходу, надвигается циклон, близится ночь... Как будто нет никакого выхода - лишь вверить свою судьбу духам охоты и моря, авось смилостивятся! Но не таков был наш эскимос: он взял весло и, хорошо помня, как выглядел старый винт, спокойно стал вытесывать ножом новый. Благодаря этому он сумел достичь берега вовремя...

Чтобы выпутаться из беды при таких обстоятельствах, нужна необыкновенная врожденная наблюдательность и далеко не всем свойственное умение приспосабливаться. Этот охотник принял единственно верное решение, до которого европеец не додумался бы, а если бы и додумался, то не сумел бы его осуществить.

Традиционные беды, сопутствующие контакту любой культуры с миром XX столетия, налицо и здесь: распад семьи, забвение охотничьих навыков и способов выживания в тяжелых условиях, постепенный переход к оседлому образу жизни, бегство более развитых, желающих походить на белых людей, алкоголизм, кризис физический и моральный.

Больше медлить нельзя. Предоставляю Жану Малори, специалисту по вопросам, связанным с Арктикой, сформулировать вывод лучше, чем это мог бы сделать я:

«Нужно либо создать вопреки всем социальным и историческим помехам производительную экономику, единственным законом которой будут рыночные цены, либо обеспечить будущность национальных меньшинств, предусмотрев это в общем плане развития страны».

Или эскимосский народ и в дальнейшем будет вести свою жизнь в духе многовековых традиций, или же (боюсь, что этот день недалек) последние выжившие его представители будут демонстрироваться как живые реликты членам какого-нибудь Арктического клуба либо использоваться в качестве проводников американскими миллионерами в их «сафари» по ледяным просторам, когда им наскучат кенийские и другие заповедники или когда их оттуда выгонят.

Следует предоставить слово и тем, от чьего имени берут на себя смелость действовать. Один эскимос из Туле заявил тому же Жану Малори: «Мы охотимся только для того, чтобы обеспечить пищей собак, которых очень любим. А ведь охота доставляла нам удовлетворение, в ней-наша настоящая жизнь. Неужели там, на Юге, не знают, что мы живем не для того, чтобы производить какую-нибудь продукцию, а для того, чтобы быть самими собой, держась вместе, храня свои обычаи?»

Я убедился в том, что все попытки заставить эскимосов ассимилироваться, навязать им другой образ жизни потерпели крах. Получаемые деньги они тратят на всякие пустяки, их удел-жалкое прозябание, скрашиваемое табаком и алкоголем, лишенное тех радостей, какие им доставляли в течение веков льды, с которыми они были в полном ладу.

Ужаснее и огорчительнее всего то, что действия белых людей никогда не приводят к желаемым результатам. Как тут быть - не знаю. Но уверен, что в первую очередь надо считаться с условиями жизни на льду, а не игнорировать их.

Один миссионер получил письмо от Дэна Джорджа, главы племени индейцев капиланос, и утверждает, что оно полностью отражает настроения эскимосов Северо-Запада (он прожил с ними 30 лет). Приведу выдержки из этого письма; они глубоко меня тронули и, по-моему, целиком объясняют, почему потерпели неудачу все попытки воздействовать на людей, которые за тысячи лет развили свою цивилизацию и приспособились к жизни в этих негостеприимных краях. Вот что пишет этот индеец:

«Я родился тысячу лет назад, в эпоху лука и стрел, и вот в течение периода, не большего, чем половина человеческой жизни, перенесен в культуру атомного века. От лука и стрел до атомной бомбы расстояние больше, чем от Земли до Луны.

Я родился в те времена, когда люди любили красивые места и давали им красивые названия вроде «Тессоналит» вместо сухого «Стенли-парк». Я родился в те времена, когда люди любили природу и разговаривали с ней, словно она одухотворена.

В моей памяти запечатлелось, как в ранней юности я плыл по Индейской реке вместе с отцом. Вспоминаю, как он восхищался восходом солнца над горой Пе-не-не; он воспевал его с благодарностью, как всегда, много раз повторяя на нашем языке слово «спасибо».

А потом пришли чужие люди...»

Далее Дэн Джордж перечисляет все, что у него отняли в обмен на всякие пустяки, говорит об агонизирующей культуре своего народа, который постепенно утрачивает всякий стимул к жизни. Он восклицает:

«Знаете ли вы, что это такое - не иметь своей страны? Жить без веры в себя, не гордясь своим племенем, своей семьей?

А теперь вы протягиваете мне руку, предлагаете прийти к вам, «слиться со всем обществом», по вашим словам. Как это сделать? Я нищий, презираемый. Как прийти с достоинством? У меня ничего нет, мне нечего дать...»

Ах, если бы мы сумели услышать этот крик отчаяния и найти долгожданный ответ!