9. Репетиции

Прилетев в Монреаль, я понял, что у нас снова не будет хорошей базы. Меня сочли меценатом и не стали соблюдать правил игры. Не хотели понять, что мы не какие-то хиппи, которые приезжают сюда с целью запастись материалом для нескончаемых историй, рассказываемых то в одном доме, то в другом - неплохая кормушка! Выступать в роли «звезд» рискованно, и единственный способ избежать паразитизма - это быть профессионалом. Тазиев, Кусто, Поль-Эмиль Виктор это отлично знали.

Все-таки мы отправились к Гудзонову заливу. Проведя там несколько дней, я убедился, что меня хотят околпачить. Чета Жанишон совершенно не интересовалась ни борьбой с холодом, ни путешествием под парусом. Поскольку материально мы друг от друга не зависели, то я решил идти к цели без них, и через неделю мы расстались.

Конечно, мой цельный и импульсивный характер не сулит покоя. Порой энтузиазм выливается во вспышки гнева и окрики, а чувство ответственности делает человека жестким. По-моему, надо уважать самого себя и тех, кто тебе доверился, и «выкладываться» полностью.

Итак, мы с Венсаном остались вдвоем, лицом к лицу с буранами, скалами и морем, в дощатой лачуге 6x4 метра, где термометр показывал 20° ниже нуля. Печь и газовая плитка не могли обогреть нашу хижину, и по ночам я дрожал от холода на своей койке. Окна, как в тюрьме, забраны решетками (для защиты от медведей). Здесь, в 30 километрах от ближайшего жилья, мы начнем новую полярную навигацию при 35-градусном морозе и ветре, дующем со скоростью 55 километров в час.

Сначала при той же температуре я провел несколько ночей в изотермической палатке, чтобы проверить свою выносливость на холод, оставив полог тамбура палатки приоткрытым. Жестокое испытание! Воздух леденил кожу, и я забывался сном лишь на несколько минут, чтобы проснуться с ощущением боли в легких, переходящей в сильное жжение. Опыт этих ночей в палатке побудил меня позже предпочесть эскимосское иглу.

Другой весьма интересный эксперимент был проделан в течение тех же нескольких дней, которые мы провели с Венсаном в этой хижине. Поскольку из-за недостатка времени я не мог себе позволить длительную разведку маршрутов сквозь нагромождения льдин, то решил усовершенствовать способ наблюдения на расстоянии. В условиях, когда естественные возвышенности отсутствуют, их мог заменить воздушный змей парашютного типа. При скорости ветра не менее 40 километров в час, обычной для этих мест, я мог с помощью полиспаста подниматься на высоту около трети троса, укрепленного на ледовом якоре.

Чтобы спуститься, достаточно было привести в действие тали - систему блоков, уменьшающих усилия. Рассказать об этом устройстве легче, чем его наладить; но, потренировавшись несколько дней, я полностью его освоил, точно так же как новый вид зимнего спорта -лыжи под парусом: сила ветра помогает лыжнику, снабженному небольшим парусом, передвигаться по ровной поверхности.

Однако пуститься в дальнюю поездку было затруднительно: нас только двое, и в довершение всего оба радиопередатчика, взятые напрокат в Монреале, вышли из строя. При таких условиях отправляться на буере из одного пункта в другой слишком рискованно. Я ограничился проверкой поведения моего «ветрохода» в здешних труднодоступных местах и пробегом нескольких сотен километров по весьма тяжелым льдам, принеся эффектность в жертву исследованиям и продолжая совершенствовать буер, чтобы в урочный день быть полностью готовым.

В ожидании этого мы начали снимать фильм. Стояли сильные холода, ветер дул постоянно со скоростью, не превышающей 60 километров в час, что позволяло совершать ежедневно рейды как по реке, так и вдоль побережья Гудзонова залива. Буер вел себя отлично, с каждым днем улучшая свои спортивные достижения; больше хлопот доставляла камера, которая то и дело заедала. Приходилось без конца снимать одни и те же кадры с риском сломать мачту или лыжи: ведь мы сознательно выискивали места, изобиловавшие препятствиями. Я изъездил припай вдоль и поперек, поднимался и спускался по реке Черчилл, выходил на просторы залива, проводя порой в пути более восьми часов. Подчас, тренируясь в одиночку, оставался на льду целые дни. Хотя по складу своего характера я не принадлежу к нелюдимам, однако когда по тем или иным причинам я вынужден коротать время в одиночестве, то прекрасно переношу его.

Вспоминаю тот день, когда Венсан должен был пролететь надо мной на самолете. Я понял его так, что это будет утром, и поэтому отправился в поездку очень рано. Время шло, мои усталость и раздражение росли. Я был один-одинешенек, затерянный в самом центре ледяного хаоса. Нетерпение мучило меня не меньше, чем холод. Вот тогда-то я ощутил всю глубину своего одиночества. На несколько минут меня обуяли сомнения: и который час, и верен ли выбранный курс. В голову лезли самые нелепые мысли, вроде такой: быть может, этот лунный пейзаж царит на всей Земле, и нигде не растет ни травинки... Наконец уже под вечер, когда я успокоился, выпив чашку чая, разогретого с большим трудом, гул самолета заставил меня буквально подпрыгнуть. Никогда еще приготовления не занимали у меня так мало времени! Пустившись в путешествие под парусом, я оставил все терзавшие меня страхи в ледяной пустыне.

Однажды, приехав на базу, чтобы заснять гонки снегоходов, я узнал, что самолет «DC-3» компании «Транс-Эйр» регулярно совершает рейсы в Репалс-Бей, и воспользовался случаем пролететь надо льдами и эскимосскими селениями этого района, посетив Эскимо-Пойнт, Честерфилд, остров Саутгемптон и Репалс-Бей. Благодаря тому, что сверху мы увидели не только те места, где мне была знакома чуть не каждая льдина, этот полет позволил сделать важное открытие. Оказалось, что, чем дальше к северу, тем лед лучше, ибо район Черчилла (я этого не знал), где река выходит к морю и ее течение встречается с приливом, является для льдин своего рода тупиком; там они постоянно скапливаются и нагромождаются, что в высшей степени затрудняет передвижение по припаю. И если я добился успеха здесь, то в других местах добьюсь его и подавно.

Во время этих разведок во льдах у нас с Венсаном была забавная встреча на острове Саутгемптон. Тамошние эскимосы попросили нас доставить в Эскимо-Пойнт пойманного ими раненого белого медвежонка. Сказано - сделано. Звереныша поместили в клетку, мы сели с ним в самолет и довезли до места назначения. Там мы передали его представителю власти, который дал ему у себя дома полную свободу.

Несколькими днями позже я зашел навестить этого медвежонка. Он успел поправиться и бродил по комнатам, смешно переваливаясь. Я был не очень спокоен, принимая во внимание, что мишка за это время сильно вымахал, но в конце концов забыл о нем и, сидя на койке, увлекся разговором на интересную тему, как вдруг медведь подошел ко мне.

- Не двигайтесь! - крикнул хозяин.

Мишка обнюхал меня и, поскольку я, вероятно, ему понравился, влез на колени и положил обе лапы мне на плечи, слегка вонзивши когти и продолжая обнюхивать.

Взяв себя в руки, я проворчал сквозь зубы: - Венсан, скорей снимай, пока он меня не сожрал!

Но Венсан настолько растерялся, что даже пальцем не шевельнул. Я избегал смотреть на медведя, ибо весьма кстати вспомнил, что звери не любят взгляда в упор, воспринимая его как вызов. Все кончилось взрывом смеха. Не уверен, что мне захочется повторить этот эксперимент.

Эта поездка вернула мне хорошее настроение; я задумал перенести свою базу в Эскимо-Пойнт и без особого труда получил разрешение перевезти буер по воздуху одним из ежедневных рейсов компании «Транс-Эйр». Не говоря о том, что этот пункт был подходящим местом для дальнейших испытаний, меня манила перспектива ознакомиться наконец с жизнью эскимосов в естественных для них условиях.

Эскимо-Пойнт - небольшой поселок на выступающей в море косе. Впрочем, зимой, когда все вокруг бело, не разберешь, где суша, а где море.

Это один из районов жительства эскимосов племени киватин, в просторечии называемых эскимосами карибу, так как вся их жизнь тесно связана с этим животным: оно снабжает их и пищей и одеждой. Ранее район их обитания простирался до 300 километров в глубь материка, но в настоящее время значительно сузился.

Эти эскимосы ведут первобытный образ жизни. В течение долгого времени многочисленные стада карибу были для них основным источником существования, и благодаря этому они сохранили прежний образ жизни. Ныне они охотятся также на песцов и волков, ставя капканы; рыбной ловлей занимаются только летом, да и то неохотно. Все они предпочитают носить платье и обувь из синтетики, кроме стариков, все еще обутых в торбаса из тюленьих шкур. Изборожденные глубокими морщинами лица с почерневшей кожей, с редкой порослью усов и бородки, появляющихся лишь в старости, соответствуют традиционному представлению о Севере. Женщины носят нечто вроде рубах более или менее белого цвета, из набивной или вышитой материи, сзади-чуть не до пят, спереди - немного повыше. Большой капюшон, из которого почти всегда выглядывает малыш, придает чуть не каждой женщине вид «двухголовой».

Собираясь на охоту, мужчины надевают старые меховые кухлянки, лучше приспособленные к ненастью, так как каждая сшита из нескольких шкур карибу, очень хорошо удерживающих тепло.

В Эскимо-Пойнте нас принял отец Дюшарн, старый миссионер, проживший с эскимосами добрых полвека.

В эпоху Компании Гудзонова залива у нее были фактории во всех эскимосских поселках, и летом ее суда посещали их, забирая меха в обмен на товары и всякое снаряжение. Поэтому мало-помалу эскимосы переселились ближе к берегу; большая часть их обосновалась в Эскимо-Пойнте. Как рассказывал отец Дюшарн, от этих времен сохранились некоторые традиции. Наиболее трудным периодом года была зима, когда порой свирепствовал голод, тем более что эскимосы очень гостеприимны и всем делятся с приезжими. Лето, наоборот, бывало периодом сравнительного изобилия, чему способствовали богатые рыбой воды залива. Во время нескончаемых пиров все поедалось сразу, и животы заполнялись до отказа. Засыпали после этого поздно, вставали только к полудню. Эта привычка к ночной жизни сохранилась до сих пор; былые пиршества сменились играми, плясками и поглощением спиртного.

Поселок состоит из домиков правильной кубической формы, сложенных из блоков, унылых и однообразных, и деревянных бараков, разбросанных по прибрежной полоске земли. На крышах - зрелище не из приятных - разложены огромные, окровавленные куски мяса, недосягаемые для полудиких собак, которые бродят здесь целыми стаями. На берегу - эскимосское кладбище. По другую сторону, дальше от берега - летное поле; возле него обосновалось белое население. А всего в поселке насчитывается триста или четыреста жителей.

Отец Дюшарн - организатор общественной жизни. После ежедневной мессы эскимосы собираются в большом помещении. Им предлагают кофе с галетами (обычное угощение для авиапассажиров). Все широко улыбаются друг другу. Странное впечатление производило бы это сборище смеющихся лиц, если не вспомнить, что улыбка - важное средство общения.

Я сразу ознакомил отца Дюшарна со своими планами. Он отнесся ко мне с симпатией, но я чувствовал скрытое недоверие...

 Пьеру Маньяну, 
 Ле Прадо, 
 Сен-Сир 83270, 
 Франция

Вы говорили: «А все-таки как быстро мы попадем в совсем другой климат!» Воображаю, как вы теперь страдаете от жары и, быть может, жалеете о том, что покинули страну льдов. Но если собираетесь вернуться - другое дело!

В Черчилле, очевидно, беспокоились о вас, ибо в 18.30 мы получили запрос, улетели ли вы. Кажется, другой самолет ожидал на тот случай, если вам не найдется мест на «DC-3». Привет от всех, кто с вами познакомился и питает к вам симпатию. Конечно, когда узнают, что вы вернулись снова в Черчилл, то найдутся желающие затащить вас в наши края. Желаю вам хорошо и весело провести весну и лето!

Ваш друг

Я заночевал в его доме рядом с церковью. Этот словоохотливый француз родом из Квебека подолгу рассказывал мне о местных нравах и обычаях. Он мастер на все руки: и доктор, и учитель, и духовник; вдобавок успевает в свободные часы писать пространное исследование об эскимосском языке.

Буер был собран быстро. Тотчас же вокруг него столпилась детвора, а затем - и взрослые со всего поселка. Мой «ветроход» разглядывают, обмениваясь восклицаниями и посмеиваясь. Не знаю, что преобладает - удивление или недоверчивость?

Сразу стало очевидным, что условия для поездок здесь гораздо лучше. Лед более ровный, прилегающая береговая полоса не так изрезана, как в Черчилле, отдельные ее участки лучше выделяются, снег выпадает равномерно, преобладают постоянные северо-западные ветры. Обширные пространства, пригодные для езды на буере, позволяют мне давать для моих новых друзей-эскимосов целые представления, весьма эффектные и восхищающие их. Подвергаю буер сложным и разнообразным испытаниям, из которых он выходит с честью.

Вместе с лучшим здешним каюром Нукхаутом, парнем лет тридцати, я совершил даже двухдневную поездку: он - на собачьей упряжке, а я - на буере. Нашей целью было разыскать на одном из островов, расположенных напротив Эскимо-Пойнта, группу охотников на тюленей. Мой кораблик отлично преодолел ледяной барьер.

Я еще не раз соревновался с собаками, и преимущество, если сравнивать скорость, всегда оставалось на моей стороне. В этом году я проехал около 800 километров, и далеко не всегда в идеальных условиях. Правда, погода мне благоприятствовала, температура редко опускалась ниже 30°, но снега в этом году выпало очень много, и сугробы, иногда слишком рыхлые, создавали дополнительные трудности. Лыжи зарывались в снег, хотя были вдвое шире прежних; это приводило к сильным толчкам, от которых мачта дважды ломалась. Из трех взятых мной мачт две вышли из строя, причем одна была срезана телефонными проводами еще при поездке в Форт-Черчилл.

Нужно увеличить грузоподъемность, облегчить приведение буера к ветру, что пока вызывает затруднения.