6. До мыса Черчилл

К действительности меня возвращает треск моторов. Жильбер, Жилль и Эл доставили из Черчилла снаряжение, горючее и продовольствие, необходимые для нашего рейда. После приезда моих товарищей в Черчилл я был так занят приготовлениями к этому рейду, что практически не оставалось времени поболтать с ними. Мне сообщают последние новости из Франции, я делюсь впечатлениями о первых трудностях, и мы ложимся спать.

Конечно, четырехместная палатка для пятерых маловата, но мы все же кое-как разместились: в тесноте, да не в холоде.

Первая ночь на льду. 30-градусный мороз. Наслаждаюсь каждой минутой (время здесь измеряется не секундной стрелкой). Как описать наше счастье? Мы молчим, каждый наедине со своей мечтой. Долго не можем заснуть...

От холода просыпаюсь рано. Судя по недовольному ворчанью товарищей, догадываюсь, что я выспался лучше их, и эта мысль заставляет меня подняться.

Первый взгляд - на буер. Вокруг лагеря - никаких следов. Ночь прошла спокойно, даже чересчур спокойно - ветер утих.

Наступает час завтрака. Еще на суше мы решили принимать пищу два раза в день, утром и вечером, чтобы как можно больше времени быть в пути. Заполняем две кастрюли снегом и ставим на плитку. Одна - для чая, кофе или супа; в другой приготовим какое-либо кушанье из нашего небогатого меню.

Эл копается в моторе одного из снегоходов, который упорно не желает заводиться. Исчерпав все средства, он кидает в цилиндр горящие спички. Несколько вспышек, и дело идет на лад: раздается треск - и вопреки законам механики мотор заработал.

Наконец задул юго-восточный ветер; он вынесет меня на просторы залива. Трещин и торосов много, они затрудняют движение. Но буер стойко переносит удары, а это самое главное.

Идущие передо мной на снегоходе разведчики указывают наилучший маршрут с помощью условных жестов, наподобие тех, какими служащий аэропорта руководит посадкой самолетов.

Лед - сущая терка, полозья то и дело выходят из строя. Чтобы продвинуться на 100 метров, понадобилось больше часа. Как нам достичь цели? Жильбер надевает лыжи и отправляется на разведку; он полагает, что так больше шансов не попасть в ледяную ловушку. Взобравшись на самую высокую льдину, я слежу за ним в бинокль. Вот он как будто что-то заметил и машет мне: сюда, путь свободен!

Но для того, чтобы пройти этот участок пути, буеру придется преодолеть хаотическое нагромождение льдин, неповторимое по своей сложности.

В этот день мое детище поистине завоевало всеобщее признание. Оба крыла поперечины, словно крылья грациозной птицы, летящей низко над землей, прекрасно реагируют на все неровности поверхности.

Благодаря накопленному опыту я приноровился к буеру, как всадник к коню, научился заранее предвидеть его поведение, лавировать в лабиринте льдин самых разнообразных форм. Мгновенно оценивая опасные ситуации - то лыжа застряла в трещине, то надо перепрыгнуть место сдвига, то сбить верхушку льдины ударом поперечины, - я стараюсь провести буер везде. Однако местами лед столь неровный, что все три лыжи перестают касаться его поверхности, и буер скачет на брюхе, выдерживая сокрушительные удары, но не меняя, однако, направления. Тогда, чтобы сохранить равновесие, нужно всей тяжестью тела откидываться то направо, то налево. Полозья выдерживают толчки и тряску невероятной силы, и, кажется, все им нипочем.

Управляя буером, я все время балансирую на грани невозможного, чуть не задеваю огромные льдины: ведь достаточно неосторожного поворота и они обрушатся на меня. Я словно жокей на скачках с препятствиями, который обязательно должен пройти весь маршрут безукоризненно, так как штрафные очки для меня не только утраченная победа, но и гибель мечты. Если же мы одолеем паковый лед, то полету этой мечты не будет предела, врата Арктики распахнутся для нас, начнется завоевание полярных просторов с помощью паруса.

Предоставляю буер воле ветра, чтобы нагнать Жильбера. Молочно-белое небо, видимость два-три километра, но на льду можно ясно различить четкий силуэт судна. Какое жуткое и грандиозное зрелище - вмерзший во льды, давно покинутый корабль! Странное видение, от которого щемит сердце. Темное пятно на льду все растет, превращаясь в проржавевший корпус, рельефно выступающий на фоне наметенных вокруг него сугробов. Они напоминают доисторических чудовищ, которые собрались здесь, дабы стать немыми стражами медленного разрушения.

Снежный мостик позволяет мне добраться до релингов нижней палубы. По шатающимся трапам поднимаюсь на шканцы. Две грузовые стрелы вонзились в небо. Взбираюсь по вантам метров на двадцать; Жильбер следует за мной. Отсюда видно на много километров вокруг, до первых полыней. С этой вышки залив кажется настоящим лабиринтом, где торосы перемежаются с обширными ровными пространствами. Кажется, невозможно проложить путь через этот хаос, а между тем...

Мы долго будем помнить это судно, умирающее медленной смертью. Я узнал, что его застигла здесь буря в конце лета, а весной лед довершил это разрушительное дело.

Корабль-призрак после крепости-призрака... Кто говорил о полном отсутствии каких-либо признаков обитаемости полярных пустынь?

С этого импровизированного наблюдательного пункта я установил, что ближайшая часть залива забита непроходимыми льдами. Пора возвращаться на берег и начинать поиски более подходящего пути.

Внезапно тишину прорезал сухой треск, словно выстрел из ружья. Я остановил буер и огляделся, пытаясь понять, откуда исходит опасность. Лед под моими ногами заскрипел, послышался новый треск. Вокруг зазмеились трещины, некоторые до десяти метров в длину, и я испугался: а вдруг все ледяное поле расколется на части? Но тут же вспомнил, что читал об этом явлении и причинах его возникновения. Иногда в полуденные часы солнечные лучи создают такой перепад температур, что поверхность льда не выдерживает нагрева и трескается, издавая стонущие звуки. И все-таки я струсил, впервые присутствуя на этом нежданном концерте.

Когда я привыкну к этому языку льдин, он зазвучит для меня поэтически, оживит объятые холодом просторы. Я научусь понимать его, мне станут знакомы все звуки, рожденные в полярной пустыне. Лишь на первых порах этот мир белизны кажется монотонным и молчаливым, но с каждым днем все больше раскрывается его многообразие, отражающее скрытую в глубинах жизнь. И рождается ощущение его близости - так привязываются к приручаемому зверю, постепенно узнавая его повадки. Как описать всю силу, всю гамму чувств, охватывающих душу в этом мире, который возбуждает сначала робость, потом восторг и мало-помалу становится родным?

В памяти навсегда запечатлелись ледяные кристаллы, увенчивающие палатку, словно диадема; припудренная снегом мачта, четко выделяющаяся на полыхающем занавесе полярного сияния; плавный полет белой совы на одном уровне с кустами; непрерывный бег моего буеpa по ледяным просторам, его радостный танец над трещинами, с грацией стрекозы или водяного паука... Конечно, я всегда знал, что человек должен обладать зоркостью моряка или горца, когда горизонт открыт на все четыре стороны света... Только тогда можно познать всю прелесть путешествий.

Много часов, увязая в буше, мы затратили на утомительные поиски, пока не обнаружили подходящую площадку, откуда буер мог снова пуститься в путь. Затем наступила полоса удач, когда гладкий лед и попутный ветер позволили парусным нартам проявить все свои возможности.

На пустынном просторе мы воздвигли деревянную вышку - идеальный наблюдательный пункт для прокладки трассы. Эта вышка и впоследствии служила ориентиром для редких мореплавателей, забиравшихся летом в эту глушь, невзирая на туманы, тучи мошкары и гнуса, которые превращают эти места в рай для птиц и ад для людей.

С выбором первоначального маршрута мне решительно не повезло: в заливе - торосы, на берегу - буш... А главное, как отмечает Эл, расход горючего уже вдвое превысил намеченный.

Теперь наконец перед нами открывается залив, доступный для передвижения. Вдали вырисовываются очертания острова. Но, может быть, это результат рефракции, вызванной льдом? Взгляд на карту, однако, рассеивает наши сомнения: это остров Фокс.

Мы находимся на льду уже восемь часов.

Прогулка не обходится без серьезной борьбы. Последние силы уходят на устройство лагеря в бухте Лаперуза, поблизости от мыса Черчилл. Легко преодолеваем оставшиеся километры, так как поверхность припая у берега ровная, пожалуй, впервые после старта.

Однако усталость начинает сказываться на моих рефлексах, замедляя их: чуть не напоролся на скалы, не покрытые льдом, и лишь в последний момент избежал столкновения.

У меня появилась резь в глазах; я был вынужден снять очки, чтобы лучше следить за парусом, ни на секунду не отрывая от него взгляда, и стал жертвой колких льдинок (сегодня, четыре года спустя после этой экспедиции, у меня появились признаки нарушения зрения правого глаза). Но надо терпеть.

Мы должны разбить лагерь до наступления ночи. Для защиты от ветра, сила которого не ослабевает, распиливаю вместе с Жильбером пласты снега на кирпичи и возвожу из них стену вокруг палатки.

Жилль и Эл несколько запаздывают; наконец их снегоход прибывает в лагерь. На санях, которые буксировал Жилль, Алена нет. Что случилось? Очевидно, на ходу он потерял своего пассажира. А ведь Ален менее других знаком со льдами и с условиями жизни в Арктике, менее других тренирован. Общие смятение и тревога. Приближается ночь... Ален один-одинешенек в ледяных просторах... Что тут только не полезет в голову!

Вместе с Элом тотчас же пускаюсь в обратный путь (нужно всегда быть вдвоем), позаботившись о том, чтобы вести поиск веером по обе стороны от следов. Впереди - красное пятнышко, мы взволнованы... Но это всего лишь вещевой мешок. В конце концов находим Алена, более спокойного, чем мы, неторопливо идущего по компасу. На крутом вираже он пытался удержать мешок от падения и свалился сам, а шум мотора заглушил его крики. Право же, этим вечером, хотя в палатке отнюдь не было жарко, никто не счел возможным сетовать на холод...

По приезде в лагерь бросаем тревожный взгляд на стрелку бензиномера.

Через три дня мы достигли мыса Черчилл, мысленно водрузили на нем стяг победы и взяли обратный курс прямо на лагерь «Нанук». Поездка прошла без всяких осложнений, так как я догадался ехать вдоль берега, где передвигаться было легче.

Вернувшись из рейда, мы увидели на стене нашей хижины объявление канадской конной полиции:

Caution, polar bear! May be in this area. A safe polar bear is a distant polar bear.^*

^* (Внимание! Здесь водятся белые медведи. Белый медведь не опасен лишь тогда, когда он далеко!)

Мы искали белых медведей на мысе Черчилл, где некоторые из них, проведя там осень, оставались зимовать, а они пожаловали к нам в лагерь «Нанук»... Еще одна насмешка Арктики, где комичное так часто соседствует с трагичным.

На обратном пути Жильбер, расхрабрившись после преодоления стольких трудностей, захотел посредством тренировки выработать у себя лучшую сопротивляемость холоду и целый час ехал с откинутым капюшоном. Пренебрегая «укусами» мороза, он выдержал испытание, но сейчас его лицо местами обморожено, и он, по собственному признанию, испытывает сильную боль. Однако он стоически ее переносит - такой уж у него характер. Да, с Арктикой не шутят!

Как бы то ни было, мы вновь одержали победу, справились с важной задачей. Буер показал, что способен не только выдерживать капризы ветра и передвигаться по припаю; он достиг пункта, выбранного на карте, и, несмотря на все толчки и удары, вернулся оттуда целым и невредимым. Новое доказательство возможности использования паруса как средства передвижения во льдах.

Вот и пришла пора расстаться с «Нануком». Буер в сопровождении снегоходов и двух собачьих упряжек вновь двинулся по прибрежному льду, направляясь в Черчилл.

Вблизи поселка на голых скалах, нависающих над берегом, мы заметили множество движущихся черных точек. По какому беспроволочному телеграфу сообщили эскимосам о нашем возвращении?

Они пришли, все здесь. Ну разве мог я отказать им в удовольствии полюбоваться эффектным зрелищем, если они покинули свои очаги и собрались поглазеть на нас? И я возвращаюсь в порт, словно гарцуя на скакуне. Чуть не задевая огромные торосы в устье реки, шпарю прямо на темную линию Косы эскимосов, делаю крутые развороты... А вслед за мной снегоходы пытаются повторить все движения буера. Импровизированный балет на льду, завершающийся тем, что они выстраиваются по обе стороны от меня.

Мечта сбылась... Будущей весной мы осуществим ее снова. Мечту или сумасбродную затею?