5. А все-таки она вертится!

- Ветер подул!

Я проснулся от крика Алена и подскочил к окну.

Начинаю одеваться медленно и тщательно. Вновь проверяю буер, узел за узлом, отмечая галочкой в записной книжке, что отрегулировано. Кругом все тонет в величавом покое.

Стремление к борьбе, иными словами, мужество, прогоняет страх. Однако, как известно, надежда балансирует на грани между удачей и неудачей. Достаточно допустить пустяковую ошибку в расчетах, недооценить технические данные, неправильно выбрать материал, чтобы три года усилий пошли насмарку.

Вот наш буер среди арктической зимы, крохотная цветная точка на ослепительно белом снегу озерка. Он пока еще неподвижен, лишен признаков жизни. Точка, затерянная в Великом белом безмолвии, но для меня это-центр Вселенной.

Ален нервничает, но, завороженный царящей вокруг тишиной, благоговейно молчит.

Застегиваю ремешок каски, надеваю очки. Шерстяные перчатки заменил кожаными, с алюминиевой прокладкой. Парус полощется на ветру... Пора!

Выбираю шкот, чтобы подобрать парус, слегка подталкиваю буер за задок, словно ребенка, делающего первые шаги. Одной рукой держу шкот, другая - на штурвале. Буер вздрагивает, и меня охватывает волнение.

Еще чуточку подбираю парус, и последние морщины на нем исчезают. Все в порядке. Буер сдвигается с места, легко повинуясь руке, и набирает скорость. Я бегу рядом, все еще подбирая парус, и едва успеваю уцепиться за задок. Напряжение, не отпускавшее меня все эти дни, вдруг исчезло.

Теперь, когда я забрался в кокпит, меня несет ветер; снежные полосы внизу мелькают одна за другой.

Как долго я ждал этой пьянящей минуты, когда мне подчинится быстрая и послушная машина, сродни живому существу! Как долго пытался представить себе этот миг! И вот буер легко скользит по неровной поверхности. Когда он взбирается на пригорок, мачта слегка кренится, парус чуть опускается, бег замедляется; лыжи, оставляющие после себя три борозды, чуть приподнимаются, чтобы плавно вернуться в прежнее положение. Темные купы деревьев на противоположном берегу озера вырастают на глазах, и я опасаюсь, как поведет себя буер при первом повороте на большой скорости. Слегка поворачиваю штурвал; парус на секунду замирает, потом меняет свой наклон с изящной медлительностью морской птицы, и буер описывает большую дугу, прежде чем вернуться к отправной точке.

Впереди яростно жестикулирующий Ален. Я приближаюсь зигзагами; он колеблется, не зная, в какую сторону ему податься. С улыбкой нажимаю на рычаг тормоза; белое облачко снежной пыли запорашивает мне лицо, а буер продолжает двигаться прямо на Алена. Травлю гикашкот и резко кручу штурвал. Как раз вовремя!

Мое волнение длилось недолго. Радость бьет через край; мы энергично похлопываем друг друга по спине, оглушительно орем: «Поехали!» - и я приглашаю Алена сесть. К большому моему удивлению, при двойной нагрузке буер двигается быстрее и лучше маневрирует. Мы совершаем лихой пробег от одного берега до другого и настолько взбудоражены, что забываем о морозе. Мне приходит в голову мысль, что даже если мой эксперимент ограничится этим, то и тогда его стоило провести! Надо обязательно освоить поворот оверштаг; до сих пор этому препятствует большая площадь скольжения лыж. Зато при попутном ветре это не проблема.

Вновь пускаюсь в путь, выбрав парус до отказа. Привожу буер к ветру; он замедляет ход, пересекает линию ветра и еще несколько продвигается вперед, прежде чем остановиться. Делаю новую попытку, на сей раз выпрыгивая в тот момент, когда буеру грозит полная остановка. Бегу рядом и слегка его подталкиваю, в результате мы ложимся на другой галс без остановки. Постепенно совершенствуя технику управления буером, я после нескольких дней тренировки разработал метод виража в форме буквы «S», с последующей остановкой, который меня полностью удовлетворял.

И вновь кружение по льду, скольжение полозьев, поднимающих снежную пыль, добрая сотня все более и более эффектных виражей со все менее подобранным парусом.

Ален расположился в палатке в нескольких метрах от леса. Хорошенько укутав фотокамеру от мороза, он стоически выжидает нужный момент. Несколько раз я направляю буер прямо на него и через отходящий полог палатки вижу объектив камеры, нацеленный на меня и надвигающийся со скоростью 50 километров в час. Выжидаю до последнего момента, чтобы отвернуть, но поворот руля слишком резок, лыжа срывается, и я продолжаю мчаться прямо на деревья. Повинуясь рефлексу, в последний момент травлю шкот и спрыгиваю. Буер остановился, задрав полоз к небу, словно с трагической мольбой. Он «взобрался» на ствол, но обошлось без поломок. Левый задний полоз весь зарылся в снег. Ален, бледный, уже пришел в себя и энергичными ударами кирки откапывает его.

- Ты сошел с ума!

Может быть, я ошибаюсь, но в его голосе звучит восхищение. И я сам испытываю немалое удовлетворение от того, что мое детище оказалось таким прочным и не боится ударов.

Прошло два дня. После успеха первых испытаний пора подумать и о пробеге по льду припая. Не сомневаюсь, что там мы встретимся с целым рядом препятствий - камнями и торосами, которые еще больше затруднят передвижение по весьма неровной поверхности.

Буер готов, все отрегулировано до последнего винтика. Новая мачта заменила прежнюю, у которой от рывков паруса отломился топ.

Заменены и полозья, и руль: лыжи - из стеклопластика, усиленного зикралем, руль - как у гоночных лодок с подвесным мотором.

К нам присоединились Жильбер и Жилль. Вместе с ними Эл, выразивший желание участвовать в нашем рейде до мыса Черчилл, излюбленного местопребывания белых медведей, на расстоянии около 100 километров от нашего лагеря. Поскольку буер вполне оправдал мои надежды, почему бы не рискнуть совершить длительный пробег к определенной точке, с последующим возвращением?

Я неоднократно разведал маршрут до берега моря. Чтобы выбрать наиболее удобный, лучше всего положиться на ветер.

Закончил оснащать буер, принайтовал к бортам два мешка с 50 килограммами всевозможного снаряжения и ружье, взятое у Эла Шартье. Ален, который тяжело дышит после очередной разведки (или, может быть, от волнения?), предпринимает последнюю попытку уговорить меня:

- Пьер, лучше я возьму тебя пока на буксир снегохода. Ведь если даже тебе удастся добраться до второго озера, то там будет слишком узкая просека. Десять сантиметров в сторону - и ты врежешься в деревья!

- Знаю. Одно из двух: либо буер не пробьется сквозь чащу - и тогда ты возьмешь меня на буксир, либо скорость будет достаточной - и я достигну цели. Надо выбрать что-нибудь одно и действовать!

Прежде чем стартовать, забираюсь на нос буера, чтобы еще больше выбрать фалы. Хоть и знаю, что это бесполезно, но какое-то подсознательное чувство заставляет меня делать все, что необходимо, для предотвращения аварии, как и Алена - поджидать меня за просекой, сквозь которую нелегко будет пробраться.

Ветер изменился с юго-западного на западный. Это означает, что, когда я возьму курс на север, ветер будет дуть сбоку - наилучшее направление для буера, который сможет преодолевать препятствия на полном ходу.

Последний взгляд на анемометр: скорость ветра - 4 метра в секунду. Видимость превосходная, хотя метет поземка.

Чувствую себя хорошо. За последние двое суток мое лицо успело привыкнуть к жгучему морозу и ветру. Призываю на помощь всю свою выносливость, хотя мою кожу терзают тысячи невидимых палачей. Бить тревогу надо лишь тогда, когда перестаешь ощущать боль.

Как только я выбрал шкот, буер вздрогнул. Воображение быстрей, чем ветер, переносит меня за два километра, туда, где начинается замерзшая гладь моря, по которой еще никогда не скользил мой парусник. Уверен, что мой буер может конкурировать с любыми санями, которые тянет упряжка собак или приводит в движение мотор! Буер понял меня и сразу же рванулся вслед за ветром.

Описав большую дугу, достигаем полосы пакового льда, покрытого снегом; она отделяет нас от деревьев. Скорость буера производит тем большее впечатление, что на поворотах не приходится тормозить. Чувствую всем телом скольжение полозьев; мачта чуть гнется; фонтаны снега летят мне в лицо, защищенное каской и пуховым капюшоном.

Передний полоз подпрыгивает на неровностях. В ту же секунду буер кренится. Мои руки сжимают штурвал. Проскочили! Травлю шкот с целью взять под ветер и пройти вдоль снежного вала так, чтобы озерко оказалось чуть ниже, а лес - на уровне заднего полоза. Но снежная коса внезапно суживается и полоз со стороны озера зависает в пустоте.

Наверное, я неправильно определил ширину прохода? Однако замечаю след гусеницы; это она обрушила сугроб, так что буер чуть не перевернулся. Все происходит в мгновение ока: правый полоз срывается, сильный толчок сотрясает буер, но он продолжает скользить на брюхе.

Теперь лес слева. Выбираю шкот, кручу штурвал, и вот я разворачиваюсь между деревьями, прежде чем выкатиться на снег, устлавший волнистыми гребнями замерзшее озеро. Ну и передряга! Полозья перескакивают с одного гребня на другой, уменьшая крен буера, совершенно так же, как на дорогах с гудроновым покрытием, проложенных через пустыню.

Озеро, которое я удачно миновал, соединяется снежной косой со вторым, поменьше. По другую его сторону, на темно-зеленом фоне леса, вырисовывается красное пятнышко, как раз посередине единственной просеки. Это куртка Алена; он машет руками и преграждает мне путь.

Что случилось? Если замедлить ход, то я не смогу преодолеть препятствие. Мчусь дальше. Ален поймет, что мне надо проскочить. Нас разделяют несколько метров, когда я замечаю на снегу синий кузов опрокинутого снегохода. Рывком штурвала ставлю буер против ветра. Ален тычет рукой в свою машину:

- Зарылся в сугроб... Никак не выберусь.

Делать нечего, разминаю ноги и в весьма нелестных выражениях поминаю современную технику, которая подводит в самых неподходящих случаях. Чтобы вытащить снегоход, тщательно утрамбовываем вокруг него снег и таким образом, сами того не ведая, создаем идеальный трамплин, который позволит мне преодолеть двухметровый перепад уровней. Позже, когда я снова начну разбег через озерцо, лишь этот подъем будет отделять меня от береговой кромки.

Снова пускаюсь в путь - виртуозный слалом между деревьями. Порой из-под полозьев летят искры, когда они наезжают на торчащие из-под снега камни. Время от времени раздается треск, и кажется, что лед вот-вот провалится, но буер продолжает двигаться вперед и легко взбирается на небольшой пригорок. Однако он достигает его вершины, сильно замедлив ход.

Отсюда до самого берега моря простирается унылая равнина буша. Насколько хватает глаз, чахлые кусты стелются обнаженными ветвями по земле. Неизбывная тоска черно-белого мира. Небо молочного цвета сливается с сероватой неровной поверхностью скованного льдами моря. Горизонт неразличим, очертания размыты, повсюду разлит бледный свет. Кажется, что под этой пеленой природа пытается скрыть свое запустение. Вспоминаю, как искрились когда-то снега на склоне горы, скрадывая все неровности, когда я несся вниз, не чуя под собой ног, едва не уткнувшись носом в концы лыж...

Сквозь каску до меня донесся рокот снегохода. Хочу снять ее и заговорить с Аленом. Невозможно! Пластмасса на морозе твердеет, сжимается и натягивает ремешок до отказа. Ален орет, что есть мочи, а я в ответ жестикулирую. Вид двух фигур, кривляющихся на вершине снежного холма, вероятно, весьма забавен, ибо мы разражаемся гомерическим смехом, достойным этих широт Арктики.

Поднялся ветер и метет снег по белым просторам. Трудно что-нибудь различить... Однако пора в путь-дорогу!

В золотой век немого кино наша езда, безусловно, заняла бы почетное место в фильме с гонками. Буер кренился из стороны в сторону, подминая кусты, преграждавшие ему путь. Сначала я пытался избежать крена, увеличив скорость, но поперечина, оправдав все мои надежды, оказалась настолько гибкой, что я убедился в возможности буера преодолевать препятствия и на меньшей скорости. На сей раз превращаюсь в арктического косаря с тройкой лыж вместо косы... Медленно, но безостановочно продвигаюсь сквозь заросли, круша и ломая на своем пути ветки кустов.

В этой части буша кусты гуще, и в снегу нас подстерегает множество ловушек. Мы несколько раз попадали в них, когда прокладывали трассу при первой поездке на снегоходе. На этот раз Ален передо мной и беспрестанно оборачивается, чтобы удостовериться, двигаюсь ли я следом. Я немного подбираю парус и, упершись коленями в поперечину, крепко держа руль, готовый повернуть его при малейшей неполадке, наслаждаюсь бегом буера.

Последние 500 метров кажутся нескончаемыми. Кусты наконец стали встречаться реже, но и снегу меньше. Буер стремительно несется вперед, наскакивая на камни, выступающие из-под снега, словно головки шампиньонов после дождя. Теперь я двигаюсь, словно по настилу из ваты, и полозья приподнимаются над гребешками льда. Но вот цель достигнута - передо мной припай. Спускаю парус и схожу на лед, как победитель на завоеванную землю.

Но у меня нет времени как следует насладиться триумфом. Холод берет свое. Умственная деятельность, несомненно, отличная защита для организма: пока управление буером поглощало все мое внимание, я почти не чувствовал холода и не пострадал от обморожения, несмотря на то что физическая активность в это время была относительно небольшой. Между тем во время рекогносцировочных поездок я был весьма чувствителен к холоду.

Теперь передо мной новое препятствие. Догадываюсь, что от льдов открытого моря меня отделяет проходящий посередине бухты ледяной вал, хотя отсюда он незаметен. Но я несколько раз наблюдал его в полевой бинокль. Преодолеть его будет, конечно, труднее, чем все препятствия, встреченные до сих пор.

Тотчас же, не то бросая вызов, не то из любопытства, направляю буер к этому валу. Что за безрассудство! Буер угрожающе подпрыгивает на застругах высотой до полуметра, избежать которых я не могу, ибо они попадают в поле моего зрения слишком поздно.

От сильного толчка левый полоз приподнимается. Интуитивно чувствую, что лыжа вот-вот оторвется от хомута. Привожу буер к ветру и ползком по тяге добираюсь до лыжи. Так и есть, хомут сломан в двух местах; лыжа держится лишь на двух болтах, и, если бы я потерял ее на полном ходу, меня наверняка выбросило бы из кокпита. Очевидно, надо чаще проверять полозья. Я лишился также деревянных колодок, ограничивавших подъем лыжи с каждой стороны.

Чтобы сменить полоз на запасной, потребовалось не более двадцати секунд и всего несколько ударов молотка по шпонке.

Тем временем Ален ставит палатку и обогревает ее с помощью плитки, горючим для которой служит сухой спирт. Он помогает мне снять каску, и я наконец слышу вой ветра.

Ален говорит, что, хотя камера барахлит, ему все же удалось снять бесподобные кадры. Пропускаю его замечание мимо ушей: ведь я наконец в царстве своих грез, среди сугробов и льдин...