3. Черчилл

23 февраля, половина девятого утра.

На перроне нас ожидают двое в парках (одна - темно-синяя, другая - цвета хаки), в огромных меховых шапках, нахлобученных на поднятые капюшоны. Погода не благоприятствует долгим взаимным представлениям, но все же мы уясняем себе, что нас встречают представители и меча, и кропила: начальник местного управления Северо-Западных территорий господин Трент и представитель миссии Обла. Мы оказываемся под покровительством как властей, так и церкви, что не мешает, однако, небу демонстрировать явно враждебное к нам отношение.

Укрывшись от него в комнате единственного мотеля, в котором могут найти приют смельчаки ученые и другие редкие экземпляры человеческой породы, мы ожидаем прибытия запаздывающего снаряжения. За стенами грозно воет ветер, поселок пустынен. Плохая видимость и сильный холод мешают нам высунуть нос наружу.

Через несколько часов - стук в дверь. Это, как я догадываюсь, отец Дюфур, с которым я все время переписывался. Возраст - далеко за пятьдесят, очки и улыбка внушают симпатию. Хотя он родом из Савойи, но словоохотлив, как и я; уверен, что мы поладим. Делюсь с ним своими намерениями: пополнить снаряжение, собрать буер, заснять на пленку жизнь местных индейцев и эскимосов, нанять собачью упряжку с проводником... Отец Дюфур относится к моим планам весьма сдержанно, если не сказать - скептически. Отправляться в путешествие по льду, не имея никакого опыта, очень трудно; никто не согласится быть нашим проводником; не следует снимать фильм на основе первых впечатлений; что же касается собак, то они давно исчезли...

- Эскимосское селение далеко?

- Никакого эскимосского селения здесь нет. Аклудик, эта точка на карте оказывается призрачной...

Беседа продолжается, принося все новые и новые разочарования. Любители театра абсурда посмеялись бы вволю, но я приехал не для того, чтобы играть комедию!

Лишь через месяц, вернувшись во Францию, я понял причину этого пессимизма. Через день после отъезда из Парижа на мое имя пришла телеграмма, подписанная начальником управления Северо-Западных территорий и извещавшая о том, что экспедиция не разрешена. Поскольку мы все же приехали, отец Дюфур описал мне положение в самых мрачных красках, надеясь, что через несколько дней мы вернемся восвояси. Однако, оценив наше наивное упрямство и серьезность намерений, он мало-помалу проникся к нам доверием.

Чтобы позавтракать, достаточно было пересечь улицу: кафетерий находился напротив. Ветер тотчас же захватил нас в полон, дабы превратить ресницы в ледышки, обескровить лица и вонзить в тело когти. В холле, куда мы вбежали, было 10° ниже нуля - райская теплота по сравнению с температурой снаружи.

Дверь за нами хлопнула вторично. Пошатываясь, вошел мужчина отталкивающей наружности; его черные, лоснящиеся волосы торчали из-под потертого мехового капюшона старой парки. Глаза полузакрыты, их взгляд робок и покорен, из беззубого рта вырываются гортанные звуки.

- You... friends. Give me money to drink^*.

^* (Вы... друзья! Дайте мне денег, чтобы выпить (англ.).)

Это индеец или по крайней мере то, что от него осталось.

Низкая комната отделяет холл от ресторана. Ее дверь служит наблюдательным пунктом для трех индейцев столь же жалкого вида, как и заговоривший с нами. При нашем приближении они отступают, как если бы вход был им запрещен. Однако в ресторане два индейца, навалившись на стол, пьют и горланят.

Обслуживает нас молоденькая и хорошенькая индианка. Позже хозяин доверительно сказал мне, что благодаря ей дела идут как нельзя лучше. Ее милое личико привлекает клиентов, требующих все новых и новых порций спиртного...

Более детально с Черчиллом я познакомился несколько позже, когда наблюдал его с самолета. За бесчисленными белыми пятнышками озер, после того как на смену последним деревьям северного леса приходят кустарники и скалы, прослеживается еще одна черная линия, пересекающая горизонт. Это деревья, окаймляющие русло замерзшей реки Черчилл.

Самолет довольно долго скользит вдоль черной ленты реки, затем в глаза бросается ряд серых кубиков. Это поселок на правом берегу. Прямо перед ним расстилается Гудзонов залив, белый панцирь которого сливается вдали с облаками. Немного правее - еще одно скопление домишек на самом берегу залива: Форт-Черчилл, правильные ряды одинаковых деревянных бараков-по давней военной традиции. Здесь живут канадцы, которые посланы правительством для урегулирования различных вопросов, будь то хозяйственные или научные, включающие метеорологические наблюдения, геологические изыскания и т. д. За кварталом жилых домов - больница, административное здание, небольшая посадочная площадка для самолетов, с ангарами, трек для гонок на мотонартах.

К западу от Форт-Черчилла дорога идет вдоль берега залива до селения, расположенного в пяти километрах. Эта дорога, проложенная несколько выше окружающих ее болот и озер, всегда свободна от снега, который сдувается с нее ветром. Через три километра - развилка; левая колея ведет к эскимосскому поселку Аклудик.

За дощатыми хижинами - невообразимая свалка из отслужившего свой век барахла, скованного морозом. Эскимосы Аклудика забыли даже запах оленя карибу и одеваются в купленное в лавках Компании. Парки с меховым воротником или без него и резиновые сапоги сменили традиционные меха и шкуры. Нарты тащит не упряжка полудиких псов, а гусеничный вездеход, поэтический вид и мощность которого могут сравниться лишь с распространяемыми им грохотом и выхлопными газами. Наконец, в двух километрах к юго-западу от поселка, в лесу на берегу реки ютятся последние индейцы племени чиппевеи: это Гуз-Крик (Гусиный Ручей).

Белым людям нет места в этих хибарках из полусгнивших досок, с которых свешиваются разноцветные лохмотья выстиранного белья. Зима маскирует неприглядность этого поселения, но какая грусть светится в глазах индейского ребенка, полупьяные родители которого шатаются невесть где... Они утратили все, даже чувство собственного достоинства. У выродившегося племени хватило сил (или это был гневный протест?) лишь на то, чтобы перебить почти всех своих собак, заменив их механическими средствами передвижения, но чаще ничем не заменив.

Говоря, что никаких эскимосов нет, отец Дюфур, очевидно, имел в виду традиционных эскимосов, живущих в иглу, которых давным-давно не строят. Но думаю, что он придавал своим словам более глубокий смысл, это был крик его души. Север, Великий Север эскимосов и трапперов, постепенно умирает. Последние оставшиеся собаки гораздо слабее своих предков, традиции исчезают. Природа вновь одерживает верх; следы человека на льду редки, и звери стали полноправными хозяевами тысячекилометровых просторов, куда больше никто не заглядывает - ни для промысла, ни для забавы. Северные канадцы могут теперь жить, не выходя из дому, и я встречал таких, которые за пятнадцать лет ни разу не ступали на лед залива. И все же они мечтают лишь о том, как в один прекрасный день самолет умчит их к городской цивилизации. Они живут на севере, но все их мысли - на юге.

Черчилл больше напоминает строительную площадку, нежели городок. По одну сторону железной дороги - китобойная база, поселок индейцев кри на берегу реки; по другую сторону - дома, окружающие административный центр и церковь, которая возвышается над прибрежными торосами залива. Повыше порта, на самом дальнем мысе, возле устья реки-элеваторы. В них хранится зерно, которое погрузят на суда после ледохода, в конце июля. Железная дорога и была построена для перевозки канадского зерна в порт Черчилл, начальный пункт кратчайшего морского пути в Европу - через Гудзонов залив, мимо южного берега Гренландии.

Если, помимо порта и Форт-Черчилла, селения Аклудик и двух индейских поселков, мы упомянем о Базе метеорологических ракет, о Центре по изучению северного сияния и о двух белых куполах радиолокаторов, обеспечивающих связь со спутниками, - этим будет исчерпан перечень пунктов, где можно обнаружить жизнь на двадцатикилометровой прибрежной полосе западного берега Гудзонова залива. Ее особенность в том, что она с полным правом может называться границей.

Прежде всего это граница между лесистой и безлесной зонами, где начинается Арктика с ее бушем, тундрой и гладкими скалами, из которых эскимосы высекают свои статуи. Граница между землей и морем, закованным льдом девять месяцев в году. Граница между районами обитания индейцев и эскимосов с соответствующей тем и другим районам фауной: карибу, белые медведи, тюлени, моржи, нарвалы и белые киты - у эскимосов; те же карибу, волки, песцы, медведи, росомахи и рыси - у индейцев, не говоря о многочисленных пернатых и рыбах.

Наконец, это историческая граница; каменные свидетели былого погребены под снегами... Но об этом другой разговор.