2. В дорогу!

Итак, из первоначального состава группы, кроме меня, остались двое: Жильбер Рем и Жилль Меро. Экспедиция должна была состояться между 15 февраля и концом марта, так что теперь главная моя забота - вовремя оказаться на льду со своим буером.

Деньги кончились, но займы у родных и в банках позволили свести концы с концами. Полагаю, что с моей стороны было верхом ловкости уложиться при столь продолжительной экспедиции в 30 тыс. франков. Поставщики снаряжения дали мне возможность сэкономить около 3000; помощь Секретариата по делам молодежи и спорта составила 1500 франков. Необходимость сократить транспортные расходы (в тот первый раз я не пользовался никакими льготами) принудила меня уменьшить вес багажа, отказавшись от некоторых предметов. Так, были принесены в жертву медикаменты, используемые для борьбы с холодом и рекомендованные мне врачом-специалистом из Гренобля.

Последний месяц мы работали на верфи круглые сутки. За два дня до отъезда мачта все еще не была доставлена, а уже пора отвезти буер на грузовике в Париж и передать транспортному агентству. Без мачты? Что делать? Уже четверг; мачты все нет, а в субботу утром надо быть в Париже. Пятница - теряем надежду. Очевидно, нашу мачту где-то затеряли. Повсюду разыскиваем аналогичную, с «финна», и в полдень узнаем, что наше счастье не за горами, всего в 180 километрах от нас, в Гро-де-Руа. Отправляемся за ней, выкупаем, грузим, привозим на верфь Поло и только тогда замечаем, что в нижней части - здоровенная трещина. Приходится глубокой ночью везти мачту назад в Гро-де-Руа. Будим кого надо, забираем две другие мачты, не успев испытать их на прочность, лишь проверив диаметр. И сразу в Париж! Вот как выбирали мачту для путешествия провансальца по ледяным просторам Великого Севера...

В Париже новые неприятные сюрпризы. Упаковщик, который должен был обеспечить сохранность ценного груза, запросил 2500 франков. В момент отъезда - угроза финансового краха из-за чрезмерно большого багажа. Мы в драматическом положении, хотя в целях экономии везем лишь самое необходимое. Но власть компьютеров ограниченна: пока, кроме них, существуют и люди, надеждам суждено сбываться. Таможенник у пропускного пункта, изучая мой паспорт, уже подсчитывал, сколько мне предстоит уплатить, как вдруг его лицо озарилось улыбкой.

- Маньян? Уж не родственник ли вы Жан-Клода Маньяна?

Жан-Клод, чемпион по фехтованию, - мой двоюродный брат. Вот он последний шанс для спасения! Стараюсь не упустить его и без умолку тараторю о достижениях моего родича, к великому удовольствию любителя фехтования, в то время как Ален Омнес, наш фотограф, молодой алжирец из Агадира, чьи борода и веснушки не могут скрыть привлекательности его лица, пользуется этим, чтобы перебросить наши вещи через поручни. Уже наклеены ярлыки, и наш багаж отправляется в дальний путь без излишних расходов. Конечно, мой таможенник был не таким уж простофилей, чтобы не заметить этого, но имени моего кузена оказалось достаточно, чтобы сделать его покладистым.

15 февраля наконец подлетаем к Монреалю. Под нами - обширный белый ковер, расчерченный на квадраты тонкими, параллельными черными линиями. Лишь одна кривая-Сен-Лоран, где, словно улитка, ползет ледокол.

Вот мы и на земле... Широкие пустынные улицы, грязные от смеси снега с пылью, наводят на мысль, что город - жертва какой-то таинственной катастрофы. Лишь спустившись в метро, обнаруживаю, что Монреаль зимой переселяется под землю: в хорошо отапливаемых переходах кое-кто даже без пиджаков, там сконцентрированы и магазины, и кафе, и агентства... Монреальцы живут под землей, и холод им нипочем.

Вся группа налицо, буер - тоже. Но мы прикованы к месту забастовкой (что Канада, что Франция!). Делать нечего. По расчетам, мы уже должны быть в Черчилле. Это бездействие дорого обходится, и я решаю не сидеть сложа руки.

В Национальной компании нам заявляют, что не может быть и речи об отправке снаряжения поездом. Я весь во власти холодного (под стать климату страны) гнева; мне столь же холодно отвечают, что багаж слишком громоздкий. Погода скверная (мороз 25°), настроение не лучше, исподтишка подкрадывается уныние...

Было от чего разбушеваться (усилий для этого не потребовалось), и я заявил безапелляционным тоном, что не покину помещение до тех пор, пока дело не будет улажено. Я этого так не оставлю! Требую вызвать директора, угрожаю, что позвоню мэру Драпо. Пускаюсь в подробные объяснения, доказываю важность своей экспедиции. Отказ за отказом, и вдруг после нескольких часов осады противник сдается, ситуация полностью меняется. Чтобы наверстать упущенное время, обещают сделать все возможное. Одержала ли верх моя настойчивость? Или просто надоело спорить?

И вот наконец мы в поезде. Перед глазами - картины, живо воскрешающие мои детские мечтания: багровое солнце заходит среди Великого белого безмолвия, вихри снега, поднятые мчащимся поездом, необозримый густой лес... Лишь кое-где сквозит длинная светлая полоска замерзшей реки.

Спальные места - под стать размерам страны, широки, словно кровать на двоих.

Утром - перемена декораций. Березовые рощи вскоре сменяются кустарником; снегопад прекратился, и белая сверкающая под солнцем равнина слепит глаза, бросая в окна снопы лучиков.

Мы вступили в провинцию Онтарио и едем сейчас по резервации индейцев оджибуэй. В памяти всплыл блокнот, где я 13-летним мальчишкой записывал индейские слова. Я даже вспомнил первое: «А-коон-амээ - плотина», - и последнее: «Зак-у-точка - место, где растет тростник»...

Лес то и дело расступается, открывая взорам нетронутую гладь озера; поезд порой замедляет ход, словно для того, чтобы мы могли полюбоваться гирляндами разноцветного белья, развешанного перед деревянными бараками, или черноволосой детворой, бегущей вдоль полотна... И вновь в путь, до следующего селения.

Поздно вечером мы сошли в Виннипеге. Собачий холод, отель - без всяких удобств, несмотря на сверкающую неоном вывеску на фасаде, неспокойная ночь... Словом, время комфорта миновало!

На рассвете улицы Виннипега представляют собой довольно унылое зрелище. Ни одного магазина, ни одного кафе, где можно посидеть. И здесь вся жизнь сосредоточена под землей: люди прогуливаются там в самой экстравагантной одежде, например женщины - в мини-юбках, в то время как на дворе - 30-градусный мороз.

Последний этап пути, ведущего на край света, Виннипег - Черчилл. Старые пригородные вагоны с деревянными скамьями, лязг железа, запах табака и чего-то прогорклого; хмурые, невыспавшиеся охотники, служащие горнопромышленной компании и несколько метисов. Право, этот новый для нас мир выглядит не очень привлекательно!

Длительная остановка в Те-Пасе, городе трапперов. В памяти оживают декорации вестерна: одноэтажные домики, крикливые вывески и даже встретившаяся нам группа людей словно взяты из фильма Джона Форда: трое мужчин, женщина и два ребенка в лохмотьях, с испитыми лицами проходят мимо, пошатываясь. Признаки вырождения и на местных экранах, где демонстрируются грубые порнофильмы. Алкоголь и секс - вот два источника, из которых утоляют жажду культуры простодушные индейцы.

Большие афиши извещают о спортивных развлечениях. По случаю праздника трапперов в конце недели состоятся гонки на санях. Говорят, что лишь азарт поддерживает здесь старую традицию езды на собаках, и у меня щемит сердце. Неужели я приехал в умирающую страну? Дикая красота здешних мест не ответ. Может быть, люди, понаехавшие отовсюду, угрожают и ей?

Вновь пускаясь в путь, уношу неприятные воспоминания о городе и долго не могу освободиться от тяжелых мыслей. Обрывки услышанного в поезде разговора усиливают это впечатление: канадцы говорят о Великом Севере как о легендарной стране, куда лучше не совать носа.

На заре пятого дня лес исчезает. Перед нами буш - кустарниковая равнина, где снег скапливается сугробами вокруг кустов, а местами торчат голые скалы. То здесь, то там хвойное деревцо приподнимает чахлую верхушку. Багровое солнце расцвечивает молочно-белый горизонт всеми цветами радуги. Вновь поднявшийся ветер гонит снег в сторону этой светящейся завесы, за которой, очевидно, прячется Гудзонов залив. Это - конец северных лесов, здесь начинается Арктика.

Железнодорожное полотно проложено без насыпи, так как рельсы от мороза сильно коробятся. По ледяным кружевам можно различить реку Черчилл, вдоль которой мы едем. Вскоре участки ровной поверхности на ней перемежаются грозными торосами. Как ездить по такому льду?

Сердце у меня учащенно бьется. Здесь мне предстоит выиграть сражение.

Буер еще не закончил свое путешествие: виннипегская таможня задержала его на целую неделю, и мы в полном расстройстве чувств ожидаем его в черчиллском отеле. Очевидно, меня кто-то сглазил. Чем же вызвано столь томительное ожидание? Когда поезд прибыл и открыли дверцы товарного вагона, железнодорожные служащие заявили, что разгрузка невозможна. Слишком тяжелый груз! Как? Вес буера не превышал двухсот килограммов! Прибыв на станцию, я увидел ящик из брусьев такой толщины, что покатился со смеху. Даже просунув руку в просвет между досками, нельзя было дотянуться до буера, укрытого за семью одежками. Действительно, как сдвинуть с места этот тяжеленный ящик? Пришлось разбирать его на месте, а брусья оставить в вагоне. Я понял все: и счет упаковщика, чересчур рьяно следовавшего моим указаниям, и отказ в Монреале перевезти эту деревянную громадину.

Во всяком случае, я стал первым, кому удалось отправить 300 килограммов дерева из Франции в канадские леса!