Часть первая. Первые шаги

1. Ледовая яхта

Итак, в голове - планы, в сердце - вера... Но нельзя же пускаться в путешествие наобум, как отправляются на морскую прогулку недалеко от Марселя, отдавшись на волю течения.

Необходимо пополнить свои знания.

Я вторгался в область неведомого, где был новичком. И как изучение документальных источников сочетать с исследованием морских льдов?

Ни в Тулоне, ни в Марселе получить необходимую информацию я не смог. В Париже, в Канадском культурном центре, куда я обратился, меня снабдили кучей папок с многочисленными обзорами и отчетами, разрешили ознакомиться с аэрофотоснимками и даже помогли связаться с находящейся на берегу Гудзонова залива и основанной французами миссией Обла, где охотно взялись помочь сумасброду земляку, задумавшему изучить льды Великого Севера. Завязал знакомство с канадцами из посольства в Париже и наконец благодаря семейным связям (мой брат женат на канадке из Торонто) довольно легко собрал солидную кипу важных материалов.

Но использовать метеорологические данные было не так-то просто. Я записал колебания месячных температур за десять лет, толщину льда, характер господствующих ветров и другие сведения. Сколько книг я проштудировал подчас ради одной фразы, содержавшей полезную информацию! Авторы часто акцентируют внимание лишь на случайных событиях, забывая проанализировать условия, их предопределившие. Так, упоминая о ветре, не указывают его направление: кому придет в голову, что это может пригодиться какому-нибудь исследователю впоследствии? Наконец, часто романтика берет верх, и воображение или память искажают действительные обстоятельства, преувеличивая трудности. Из телевизионных обзоров я слыхал о 60-градусных морозах в области льдов. Но не следует забывать, что море постоянно играет роль аккумулятора тепла. Если морская вода замерзает при -1,9°С, то толщина льда варьирует от 50 сантиметров до 3 метров самое большее; вода охлаждается не так быстро и препятствует установлению крайне низких температур. Обратная картина наблюдается лишь на континенте да еще при отсутствии ветра; и только на Южном полюсе - в Антарктиде, - на климат которого океан почти не оказывает влияния, отмечены температуры, близкие к -100°.

Ничто из прочитанного не опровергало моей первоначальной гипотезы: по льду можно передвигаться под парусом.

Оставалось наметить время проведения эксперимента. Я решил, что при этом следует исходить из природных факторов: максимальной толщины льда, погоды, периода времени, когда ветер сочетается с благоприятной температурой воздуха. После длительного анализа материалов я пришел к выводу, что идеальный момент приходится на конец марта. Впоследствии опыт наглядно подтвердил, что собранные сведения, сколь бы обширными они ни были, не могут заменить наблюдений на месте, которые ведутся в соответствии с намеченной целью. Теперь я знаю, что наилучший период - это конец апреля-начало мая. К тому же в метеорологических обзорах за средними данными могут быть скрыты непредвиденные факторы. Так, хотя лед в апреле толще и, следовательно, надежнее и ветер постоянный, эти метеоусловия могут сочетаться с обильным снегопадом и подвижкой льда в незамерзших водах, что не благоприятствует путешествию. Более того, условия, выглядящие на бумаге хорошими, могут оказаться неприемлемыми для организма. Так, хотя в марте и апреле дуют наиболее подходящие ветры, но день еще слишком короток, а ночь весьма продолжительна, что затрудняет всякую работу. В мае направление ветра часто меняется, но зато жизненные условия более благоприятны. В конечном счете это играет первостепенную роль.

Что касается выбора местности, то собранные мной данные оказались более надежными. Правда, карты давали весьма схематичное представление о намечаемом районе, и по ним можно было установить лишь характер береговой линии, а не изменения рельефа, вызванные льдами, но с помощью аэрофотоснимков этот пробел можно было восполнить. Прочитав книгу Фризон-Роша, я сначала остановился на Большом Невольничьем озере, его индейской зоне, входящей в Северо-Западные территории. Пространство, где постоянно дуют ветры, а ледяной покров весьма устойчив, представляло собой идеальный полигон для эксперимента, а для Гудзонова залива характерны снегопады, торосы, заструги, «дышащий лед», близость океана, что создавало более трудные условия, но я в конце концов выбрал залив. К тому же он был более доступен, так как железная дорога связывала Монреаль с Виннипегом, а Виннипег - с Черчиллом, облегчая доставку оборудования. Еще один совет подтвердил правильность моего выбора: Пьер Терраз, спутник Фризон-Роша в его путешествиях по северу Канады, заинтересовался моими планами. Я встречал его отца в Шамони, когда 17-летним пареньком решил испытать себя в качестве носильщика в горах. В мои обязанности входило доставлять мешок с хлебом, мясом и бутылками пива в высокогорные приюты; эти ежедневные трудные переходы вырабатывали и «поступь горца», и выносливость. Пьер посоветовал мне начать с берегового припая, так как морские льды казались ему предпочтительнее со всех точек зрения, в частности, потому, что он задумал снять фильм об этой первой в своем роде экспедиции. С помощью фильма удастся решить финансовые вопросы. Итак, к Гудзонову заливу!

В одно прекрасное утро 1972 года я с бьющимся сердцем отправился на верфь Поло в Ла-Сьоте. Сын ее владельца, Марк, был товарищем моего детства, и это несколько успокаивало меня, так как я только что представил на рассмотрение проект буера, замысел которого вынашивал в течение двух лет. Из них год ушел на изучение материалов, год - на разработку проекта, а также на исследование характера и условий места проведения эксперимента. Проект был предельно прост. Сколько раз я продумал его во всех деталях, сколько раз вычерчивал на миллиметровке!

Технически высокооснащенная, верфь Поло специализируется на строительстве яхт и пользуется солидной репутацией у гонщиков на дальние дистанции. Кроме того, ее специалисты, как мне было известно, работали в Канаде и, следовательно, знакомы с применением деревянных конструкций в условиях холода. Моя же проблема - весьма необычна: как соединить лыжи с парусом, добиться противоречивого сочетания гибкости и прочности? Мой буер должен был и выдерживать удары, и скользить по мокрому снегу, и противостоять износу, и брать ветер.

Основным элементом буера, как мне представлялось, должна быть его средняя часть. Это нечто вроде фюзеляжа, усиленного брусом, как кильсон лодки. Но буер должен скользить по твердой поверхности. В его основу положен принцип коньков. Наилучшим материалом мне казалось дерево, сочетающее твердость и сопротивляемость низким температурам. Конструкция будет выполнена из листов фанеры, усиленных шпангоутами из красного дерева и пластиком. Преимущество дерева состоит также в том, что оно позволяет легко производить ремонт, особенно при низких температурах, характерных для этих широт.

В центре корпуса - гнездо для мачты, возможно более гибкой, какие обычно ставят на одиночках, без стоячего такелажа. Короче, нижняя часть планируется с запасом прочности, а выше должна преобладать гибкость. Поэтому мачта будет клееной, деревянной, а парус-классический, как у «финна».

Под буером, сзади - дугообразная поперечина. Между ней и буером - цилиндр из неопрена (синтетический каучук, которому не страшен мороз) и два болта, в выемках которых помещается поперечина. Таким образом, удобство разборки сочетается с условиями, позволяющими поперечине легко принимать нужное положение.

Конструирование поперечины - ответственное дело, так как она должна обеспечивать необходимую маневренность и к тому же выдерживать удары. Поэтому поперечина состоит из 30 ясеневых ламелей, изготовленных по принципу гнутых конструкций из дерева: каждые пять ламелей выгнуты по матрицам на специальном прессе и склеены между собой клеем чрезвычайно высокого качества. Поперечина соединена с лыжами, которые крепятся к ней параллельными хомутами и сидят на оси, так что могут приподниматься во время движения. К лыжам, помещенным в эту U-образную раму, привинчены с каждой стороны специальные оковки, которые могут опускаться посредством регулирующих клиньев. Эти оковки служат для предотвращения заноса и соответствуют выносным брусьям у аутригеров.

Общая конструкция буера - мое изобретение, что же касается технических вопросов, то здесь я решил довериться специалистам.

Точно так же я поступил в отношении лыж: обратился к коммерческому директору фирмы «Россиньоль», который привлек своих техников. Наша основная задача - попытаться сделать более прочной заднюю часть лыж, их кормовые концы, на которые буер опирается всей своей тяжестью. Мы взяли цельные лыжи из стеклопластика с сердцевиной из дерева, усилив зону их крепления пластиной из зикраля.

Главная закавыка в том, какую кривизну придать поперечине. Прямая поперечина, сколь бы упругой она ни была, погнется и наклонит концы лыж, когда их положение будет меняться из-за неровной поверхности. Приподнятые лыжи стали бы тормозом и, главное, быстрее изнашивались бы. Дугообразная форма поперечины создавала возможность перемещений вбок перед поворотами.

При конструировании системы управления мы исходили из подвижности лыж. Кокпит помещался сзади, ведущая лыжа вынесена вперед с целью не допускать резких поворотов ведомых лыж. Чтобы механизм действовал, пришлось поломать голову, меняя способы крепления. Но когда знаешь, что именно тебе надо, всегда находишь нужное.

Расходы по оснастке буера частично взял на себя Секретариат по делам молодежи и спорта. На предоставленные им 1500 франков был приобретен комплект блоков и фалов. Наконец при содействии Даниэля Дагона, чемпиона Франции по гонкам на гичках, я связался с Мишелем Асеза, владельцем парусной мастерской, и обсудил вопрос о парусах, который был решен с максимальной простотой.

Мы остановились на двух парусах: один - для сильного ветра, другой - для слабого.

Следует заметить, что при подготовке подобной экспедиции, помимо технических и финансовых проблем, встают также проблемы взаимоотношений между людьми. Наряду с теми, кто вам помогает, вдохновляет вас, на кого можно рассчитывать, есть и другие... Когда мой проект только зарождался и многие относились к нему скептически, им заинтересовались трое: Пьер Терраз, о котором я уже упоминал, Жильбер Рем и Жилль Меро. Первый - высокий, крепко сбитый, спокойный, улыбчивый; второй, проводник из Шамони, - небольшого роста, коренастый, хладнокровный, жизнерадостный и благодушный; третий - постарше, в возрасте от 40 до 50 лет, с большими залысинами, что придавало нашей группе солидность, - был лыжным тренером и, кроме финансовой поддержки, помог мне установить связь с фирмами, производящими для полярников одежду и лыжные крепления.

К несчастью, Пьер Терраз отказался от участия в экспедиции из-за трений, вызванных отчасти тем, что я не сумел наладить с ним отношения, а также тем, что он жил в Шамони, а я - в Тулоне. Личные контакты, разговор по душам, наверное, сгладили бы все противоречия, и я не лишился бы этого весьма ценного спутника, а с ним и фильма, который он собирался снять; и я полагаю, что этот фильм наверняка получился бы превосходным.

Сколько трудностей, больших и малых, пришлось нам преодолеть, пока мы строили буер и мало-помалу пополняли снаряжение для нашей арктической экспедиции! Ведь я не располагал средствами ни из личного, ни из государственного бюджета для приобретения всего того, без чего жизнь во льдах просто невозможна. Но неприятные моменты этой подготовки - холодное или скептическое отношение того или иного чиновника, владельца фабрики либо магазина, нарушение обещаний, удары исподтишка, вызванные неприязнью, насмешливые улыбки и злые замечания - сменялись днями, когда чувство локтя и хорошо выполненная работа порождали приливы энтузиазма.

Должен заметить, что двери официальных учреждений при подготовке экспедиции чаще всего оставались для меня закрытыми. Так, я написал канадскому уполномоченному по делам индейцев Северо-Западных территорий. Он настоятельно рекомендовал мне отказаться от экспедиции, так как местность, по его словам, была совершенно непроходимой. Что касается Управления по туризму - оно предостерегало о большой опасности встречи в это время года с белыми медведицами... В министерстве иностранных дел меня спросили: «Кто отправится на розыски, если вы заблудитесь в ледяных просторах?» Короче, все считали своим долгом отговаривать меня от эксперимента, скрываясь за бумажными барьерами, ссылаясь на необходимость получить соответствующее разрешение. Прибыв на место, я понял, что проблема действительно не из легких.

Там нет ни эскимосских, ни индейских поселений в прямом смысле этого слова, и немногие бедняги туристы, которые тратят свои деньги, чтобы лицезреть край Великого белого безмолвия, могут лишь любоваться замерзшей гладью Гудзонова залива. Для новичков все становится проблемой, начиная с радиочастот, которые беспрестанно меняются даже при отсутствии помех. А тут еще невежество или самонадеянность тех, кто ничего знать не желает. Так, в третий мой приезд я повстречал молодого американца, который вознамерился достичь Северного полюса на мотоцикле. Он чуть не разорился, оснащая свою машину, организуя рекламу в прессе, собирая всевозможные рекомендации. Посоветовался и со мной. Я ответил, что эта затея нереальна, какого бы качества ни были шины, снабженные шипами. К тому же отсутствовали промежуточные склады продовольствия и горючего. Тем не менее ему разрешили отправиться в путь. Результат оказался плачевным: пришлось организовать дорогостоящие поиски, терять время и деньги. Во время своей четвертой экспедиции, когда я заявил о своем намерении достичь Резольюта, этот неудачный эксперимент чуть не сыграл со мной злую шутку: ведь память об американце, путешествовавшем на мотоцикле, была еще свежа. К счастью, я привык либо убеждать людей, либо обходить словесные заслоны, прибегая подчас к маленьким хитростям: я не раскрывал свои планы, а говорил лишь о «небольшой прогулке» и уходил...

Несмотря на все трудности, постройка буера продолжалась, и дата отъезда все приближалась. Ясень для корпуса и поперечины был вовремя распилен, подвергнут, как полагалось, шестимесячной сушке. Все правила были соблюдены.

Я проводил все дни под обширным двойным навесом верфи Поло. Снаружи - огромный перевернутый корпус какой-то яхты; рядом - прогулочные лодки, вокруг которых суетились братья Поло. Старший, симпатичный и внушающий доверие толстяк лет пятидесяти, -проектировщик, он делает чертежи. Рядом -два других брата, черноволосые, с более резкими чертами лица, целая куча кузенов и Марк, по прозванию Марко Поло, сын старшего брата, самый рослый из всех, с бородкой и крепкими мускулами. Они-то и строят мой буер, строят на совесть, я бы сказал: с понятием.

Настал торжественный день, когда мы могли показать буер публике. На катке «Де ла Гард» в Тулоне, по-моему, он выглядел превосходно. Казалось бы, насмешливые замечания и улыбки, полные сожаления, должны были меня обескуражить. Но я твердо верил в свой замысел, знал, что хорошо управляю парусом, подготовлен технически, теоретически и физически, сознавал, на что иду, и был убежден, что эксперимент удастся, хотя некоторые считали это безрассудством.

Прежде всего я старался по возможности лучше подготовиться физически, ибо для того, чтобы не бояться холодов, нужно обладать крепким здоровьем и выносливостью. Необходимо было поддерживать свою спортивную форму, поэтому зимой я совершил переход из Шамони в Церматт в сопровождении профессионалов из Национальной школы лыжного спорта и альпинизма, сосредоточив все помыслы на изыскании наилучших способов борьбы с холодом. В Тулоне я тренировался на велосипеде, чтобы поддерживать хорошую форму. Обычно я совершал рейды на значительные расстояния - от 50 до 100 километров - с подъемами (для просвещенных: склоны Кастель, косогор Камп, Сент-Бом) и трижды в неделю, даже когда дул мистраль, крутил педали как одержимый.

Чтобы привыкнуть к холоду, я купался в любую погоду, не защищая ни рук, ни лица. Те, кто зимними вечерами возвращался домой под свист мистраля, могли видеть, как часто я репетировал купание в водах Великого Севера.

Наконец, лыжи в любую свободную минуту.

Эта серьезная подготовка принесла плоды. Я чувствовал, что тело повинуется полностью. А ведь на мне лежала большая ответственность по отношению к остальным членам нашей группы. Я отвечал за всех, ибо, кроме меня, никто из них не готовился к путешествию столь тщательно. Хотя я и пытался вовлечь своих будущих спутников в регулярные тренировки, в них участвовал лишь Жильбер.

Я бы не смог затеять эту экспедицию, построить буер, обзавестись необходимым снаряжением, получить все требуемые разрешения как в Канаде, так и во Франции, если бы мне постоянно не помогала моя жена Кристина. Она не только понимала что означает для меня этот замысел, но постигла самую его суть. Я мог делиться с ней всем: и мыслями, и заботами. Довольно часто отправляющийся в путешествие тащит с собой груз моральных проблем, которые в конце концов сводят на нет все его усилия. Он слишком часто будет представлять себе возможное фиаско, и это может остановить его на полпути.

У меня нелегкий характер, и это не составляет секрета для окружающих, которые подчас немало из-за него терпят. Но я-то знаю свои слабости и недостатки, не считаю себя одареннее или умнее других и полагаю, что не смог бы осуществить свою мечту без помощи Кристины. Несколько труднее было заручиться поддержкой родителей, из памяти которых не изгладилось, каким я был необузданным мальчишкой. Что касается родителей жены, то путешествия в их повседневной жизни играли столь большую роль, что они довольно легко смирились с необычностью моего замысла.

Оглядываясь на прошлое, я понимаю, что у меня были две важные предпосылки для успеха. Во-первых, стремление преодолевать трудности, во-вторых, я даже не допускал мысли, что меня может постигнуть неудача. А ведь боязнь возможного провала часто серьезная причина недостаточной смелости тех, кто вступает в единоборство с природой. Они думают, что фиаско поставит под сомнение их ценность, но при этом забывают, что самая большая неудача - бездействие.