Челюскинская эпопея

Леваневский вернулся к семье, в Полтаву.

Украинский Осоавиахим предложил ему совершить агитперелет по республике. На маленьком У-2 он летал по городам и селам.

Краматорск - выступление на конференции женщин-ударниц об ударниках советской Арктики. На следующий день Константинова - встреча в аэроклубе и выступление на митинге. Так каждый день. Это было в канун 16-й годовщины Октября. И сам пилот - в красивой форме морского летчика и с орденом Красной Звезды на груди, с металлическими пуговицами и вышитым на рукаве пропеллером - вносил праздничность.

Встречи заканчивались воздушной экскурсией для передовиков труда: каждый мог взглянуть на свой обновленный завод, колхоз, даже на свой дом сверху и порадоваться тем переменам, которые произошли за последние годы.

Агитперелеты были важной пропагандистской кампанией: они привлекали молодежь в аэроклубы. Для многих молодых людей профессия летчика стала делом их жизни.

В полярной авиации Леваневский получил отпуск до весны. В Полтаве он много читал, слушал записи симфонической музыки.

Вечером 13 февраля 1934 года по радио передали, что "Челюскин" раздавлен льдами. Тут же побежал на почту и телеграфировал в Главсевморпуть, что готов лететь на помощь. Наталья Александровна расплакалась, дети - Нора и Владик - тоже подняли рев. Отец всех успокоил: подождем до утра. На следующий день принесли телеграмму-молнию, а через два часа вторую с таким же текстом: "Немедленно выезжайте в Москву". Обе телеграммы были из Главного управления Северного морского пути. Леваневский выехал ближайшим поездом, обдумывая по пути, какой маршрут и какой самолет использовать, чтобы лететь сразу на Север. Но ему сообщили решение правительства: уполномоченный правительственной комиссии Г. А. Ушаков, пилоты М. Т. Слепнев и С. А. Леваневский должны отправиться через Европу в Америку, чтобы со стороны Аляски на американских самолетах перелететь Чукотку. Такой путь к челюскинцам предложил Слепнев в своей телеграмме на имя председателя Правительственной комиссии по спасению челюскинцев В. В. Куйбышева:

"Прошу приказания вылететь Фэрбенкс Аляске, Ном - место аварии - автожире или самолете. Обстоятельно знаю район. Начальник-пилот трех полярных экспедиций ГУ ГВФ летчик Слепнев".

Эта телеграмма и послужила толчком к аляскинскому варианту...

Документы на выезд за границу были приготовлены в тот же день. Портные из ателье мод центрального универсального магазина Мосторга за 24 часа сшили костюмы пилотам Слепневу, Леваневскому и уполномоченному правительственной комиссии Ушакову. Когда они облачились в новенькие костюмы, надели широкополые шляпы и лайковые перчатки, то стали похожи на дипломатов. Наиболее элегантно выглядел Леваневский...

В конце 1933 года были установлены дипломатические отношения между СССР и США на уровне посольств, приступили к работе в Москве посол У. Буллит и полпред А. Трояновский в Вашингтоне.

Слепнева хорошо знали в Советском Союзе и США: в 1930 году он разыскал и перевез с Чукотки на Аляску тела погибших американских летчиков Эйельсона и Борланда (на Чукотке сейчас есть "коса двух пилотов", названная в честь этих американцев)^*.

^* (Эйельсон и Борланд вылетели на Чукотку по просьбе промышленника Свенсона. Его шхуна "Нанук" с пушниной вмерзла в лед и осталась на зимовку. Пилоты должны были вывезти пушнину в США, но самолет разбился при посадке, зацепившись крылом за высокий берег реки Амгуэмы.)

Леваневский тоже был известен успешной доставкой Джимми Маттерна в Ном. А полярного исследователя Ушакова знали как организатора зимовок на острове Врангеля и на архипелаге Северная Земля...

Уже через двое суток советская делегация перелетела в Берлин, воспользовавшись совместной советско-германской воздушной линией "Дерулюфт", оттуда - в Лондон и далее пароходом-экспрессом через Атлантический океан в Нью-Йорк - за пять суток.

После недолгой остановки они продолжили путь до Фэрбенкса на Аляске, где пилотов ждали два девятиместных самолета типа "Консолидейтед Флейстер"^*. Для различия на крыльях самолетов написали инициалы пилотов.

^* (В обиходе советских полярных летчиков больше закрепилось название "Флистер".)

По всему пути их встречали корреспонденты газет и радио. В архиве семьи Леваневских сохранилось письмо, отправленное жене из США Сигизмундом Александровичем:

"Дорогая Наташенька!

Сегодня утром приехал в Сиатль. Проснулся утром в поезде и выглянул в окно: поразила резкая перемена ландшафта. Вчера горы, покрытые снегом, а сегодня утром - солнце, масса зелени и все деревья в цвету. В общем, весна в полном разгаре, но как-то не приглядывается эта весна: все мысли с челюскинцами. Вчера исполнился ровно месяц с того момента, как они потерпели аварию и сидят на льду. Скорей бы добраться до Аляски и до них, вырвать из угрожающей опасности. Плохо то, что очень малую имеешь информацию о них, причем запоздалую. Предполагаю добраться до них в последних числах марта или в начале апреля..."

Американские корреспонденты открывали для читателей Советский Союз: пилоты рассказывали о советской авиации, а Ушаков - об исследованиях в Арктике, об освоении Северного морского пути.

Всех интересовало, как будут спасать челюскинцев. Ведь в лагере Шмидта 104 человека, среди них двое детей. Что предпринимается в СССР и почему советские летчики избрали такой кружной путь на Чукотку - через Аляску?

Летчики терпеливо объясняли, что приняты все меры. Из Москвы и Хабаровска лучшие летчики уже пробиваются на Север, в местечко Ванкарем, находящееся ближе всего к лагерю Шмидта. В Ленинграде спешно заканчивается ремонт ледокола "Красин" для похода на помощь челюскинцам. Вариант перелета с Аляски - не основной, скорее, резервный. Но вполне может так получиться, что, преодолевая гигантские необжитые пространства северо-востока нашей страны, советские летчики могут где-нибудь остановиться, пережидая пургу. Ожидание может растянуться на несколько дней. А с Аляски до Ванкарема - один перелет.

В США они узнали о смелом полете Ляпидевского из Уэлена в ледовый лагерь. Пилот вывез всех десятерых женщин и двоих детей. Но на следующий день в результате подвижки льдов поломало челюскинский барак, и жилищные условия значительно ухудшились. Самолет Ляпидевского в очередном полете обледенел, и ему пришлось совершить вынужденную посадку. Образовался второй лагерь на дрейфующем льду, который называли лагерем Ляпидевского. Он просуществовал довольно долго, пока В. С. Молоков не привез необходимые запасные части. При этом он сам рисковал, так как подмоторную раму пришлось привязывать к его самолету снизу, под колеса. Всех занимал вопрос: как же он будет взлетать? Молоков вложил все свое мастерство в этот полет и доставил необходимое Ляпидевскому.

Группы Каманина и Молокова, Доронина и Водопьянова были на подступах к Ванкарему. Но их удерживала непогода. Аляскинской группе представилась реальная возможность первой оказаться в лагере Шмидта. Леваневский и Слепнев перелетели из Фэрбенкса в Ном, удивив даже американцев искусством самолетовождения в непогоду. Погода нелетная. Снежная пурга резко уменьшила видимость, и пришлось лететь бреющим полетом, ориентируясь по верхушкам телеграфных столбов. Население Нома с восхищением встретило наших полярных летчиков.

29 марта экипаж Леваневского вылетел из Нома в Ванкарем с Георгием Ушаковым и американским механиком Клайдом Армистедом на борту. А Маврикий Слепнев с американским механиком Биллом Лавери должен был стартовать после посадки Леваневского.

Самолет Леваневского прошел над островами Диомида, над Уэленом и направился к Ванкарему. По курсу появились облака. Вскоре они образовали сплошную клубящуюся массу. Снег шел вперемежку с дождем. Пилоту удалось подняться над облачностью. Когда, по расчетам, внизу должен был показаться мыс Онман, начали опускаться вниз, чтобы проверить правильность курса. Пришлось спуститься к самому льду. Неожиданно впереди выросла скала. В одно мгновение Леваневский направил машину вверх и пронесся над скалой, едва не коснувшись лыжами каменных зубцов.

Через несколько минут ситуация повторилась. Надо уходить из опасной зоны. Самолет попал в полосу густого тумана. Командир попытался набрать высоту. Но чем выше, тем холоднее. На 2000-метровой высоте началось обледенение. Самолет начал терять высоту и скорость. Нарушился нормальный ритм работы мотора. Машина начала проваливаться вниз. Американский механик Армистед решил привязать себя ремнями, но, увидев спокойные глаза Леваневского и Ушакова, махнул рукой и, отбросив ремни, пробормотал: "О'кэй".

Самолет тем временем почти потерял управляемость. Выйдя из опасного района, стал спускаться на прибрежный лед. После первого удара об лед снесло правую лыжу. Машина от толчка подпрыгнула вверх. Пилот выбил кулаком обледеневшее стекло, развернул самолет, выключил мотор, чтобы не вспыхнул пожар, снес вторую лыжу и стал садиться на "брюхо". Машина скользнула по небольшому ледяному полю и остановилась около гряды торосов Г. А. Ушаков так описывает этот момент: "Механик и я были невредимы. Обернувшись к пилоту, мы увидели его наклоненным над штурвалом в мертвой, неподвижной позе. На мои первые окрики пилот не отозвался. Только когда я его встряхнул, он вздрогнул и медленно повернулся к нам лицом. По правой щеке от глаза у него текла густая струйка крови, убегая за воротник кожаной куртки. Вдвоем мы помогли выйти Леваневскому из кабины. Он пошатывался и еле держался на ногах. Сознание, потерянное в момент последнего удара, возвращалось к нему медленно. Механик ходил вокруг машины и каждый раз, поравнявшись с Леваневским, хлопал его по плечу и произносил только одну фразу: "Вери, вери гуд пайлот!" ("Очень, очень хороший пилот!")

Я залил йодом рану Леваневского и забинтовал кусками белья. На берегу, недалеко от самолета, стояла одинокая чукотская яранга... Объяснившись с мальчиком-чукчей^* рисунками, я узнал, что недалеко расположено чукотское селение. Оставив Леваневского и Армистеда у самолета, я пошел на поиски этого селения. Через два часа я уже имел две упряжки собак, на которых скоро вернулся к самолету и перевез в селение Леваневского. У него быстро поднималась температура. Идти ночью на собаках в Ванкарем, до которого оставалось около 30 миль, с раненым товарищем я не решился и только на следующий день, когда Леваневский почувствовал себя лучше, утром мы направились в Ванкарем на собаках".

^* (Чукотского мальчика, который объяснил, как найти дорогу в селение, звали Михаил Илынинтын. Сейчас он живет в Ванкареме. Всю жизнь был охотником, теперь на пенсии, но охоту не бросает.)

На следующий день после ночевки в Ванкареме Леваневский поехал к месту аварии. Самолет вытащили на берег. Он осмотрел повреждения. Картина невеселая.

Позже он писал: "Удар вообще был удачным. Если бы я не успел дернуть самолет в последнюю минуту, то он ударился бы гораздо сильнее - от нас осталась бы каша".

О дальнейшей судьбе остатков самолета рассказал доктор географических наук А. А. Трушковский. Участвуя в исследованиях Чукотки, он с 1937 по 1940 год дважды оказывался на месте вынужденной посадки Леваневского. Там на берегу стояла одинокая яранга чукчи-охотника. В ней находились баки с самолета, используемые для хранения нерпичьего жира. Часть крыла пошла на настил на кольях (оргутарон) для хранения байдар и саней от собак. От самолета уже почти ничего не осталось. Именно работникам полярной станции Ванкарем было поручено сохранить мотор, оборудование и приборы на складе. Но случилось непредвиденное: механик нового состава станции Ванкарем случайно зажег осветительную ракету с самолета Леваневского, сжег дом, станцию и сгорел сам летом 1939 года. Вот такие драматические подробности стали известны благодаря письму А. А. Трушковского^*.

^* (Летом 1983 года группа энтузиастов - работников аэропорта Залив Креста совершила поход к северному побережью Чукотки и нашла остатки самолета Леваневского, на котором экипаж летел на помощь челюскинцам. Участники похода зафиксировали все увиденное на фотокинопленку, а шасси самолета доставили в свой город Эгвекинот.)

Но первый самолет, приземлившийся в Ванкареме, прилетел не с юга, не с востока, а с севера. Это был маленький двухместный самолет "ША-2" Михаила Бабушкина - экспедиционная машина с "Челюскина". Во время плавания он использовался для ледовых разведок. В день катастрофы его успели столкнуть с палубы. 2 апреля самолет вылетел из лагеря Шмидта, и, когда приблизился к Ванкарему, встречающие увидели, что одна лыжа висит. Все замерли: катастрофа неминуема, лыжа воткнется, и самолет скапотирует. Он уже заходил на посадку, гася скорость, и вдруг лыжа приняла горизонтальное положение. Спокойно приземлился. Все бросились к нему и остановились, пораженные необычным виДом: нос разбит, дыры заклеены кусками фанеры и пластырем с помощью клея и булавок. Переломанные стойки, поддерживающие плоскости самолета, были связаны тонкой бечевкой, шасси перевязано шпагатом потолще. Общий вид его был таким легкомысленным, что никто не верил в только что происшедшее на глазах чудо полета. Все были восхищены отвагой экипажа. С невозмутимым видом пилот Бабушкин и механик Валавин поздоровались и первым делом спросили Ушакова, как он намерен использовать самолет. Ушаков тут же назначил Бабушкина руководителем ванкаремского "аэродрома", а машину оставили для крайних нужд: когда потребуется лететь на небольшие расстояния над материком.

В Уэлене благополучно приземлился Слепнев на другом американском самолете.

А что же Леваневский? Через два дня после аварии он послал телеграмму в Москву:

"Побежденным себя не считаю, готов снова к работе".

Но лететь было не на чем. Наконец 7 апреля утром из Уэлена в Ванкарем перелетели пилоты Молоков, Каманин и Слепнев. С этого дня начала действовать авиалиния лагерь Шмидта - Ванкарем. 12 апреля к ним присоединились Водопьянов и Доронин.

Больше всех вывезли Молоков - 39 человек и Каманин - 34. В двухместные кабины они сажали сначала по три человека, а потом приспособили под перевозку людей парашютные ящики - сигарообразные, из фанеры. Вначале челюскинцы побаивались лететь в таких рискованных условиях, но Молоков и Каманин так бережно доставляли пассажиров на материк, что на дополнительные места появлялись желающие. Отбирали только самых худых, чтобы легче вытаскивать из парашютного ящика. 12 апреля на льдине остались на ночь шесть человек: радисты Кренкель и Иванов, капитан Воронин, боцман Загорский, Бобров - заместитель Шмидта, комендант "аэродрома" Погосов - и восемь ездовых собак, которых привез Ушаков первым рейсом со Слепневым, чтобы подвозить к самолетам из лагеря (примерно 4 километра) больных и грузы. Самого Шмидта, несмотря на его протесты, вывезли со льдины 11 апреля. Он сильно простудился и тяжело заболел, но отказывался улетать, пока не вывезены все люди. Ушакову пришлось заручиться телеграммой Куйбышева, категорически предписывающей Шмидту сдать дела своему заместителю Боброву и лететь на Аляску - в ближайший от Ванкарема госпиталь.

Этот обратный межконтинентальный перелет успешно выполнил 12 апреля Слепнев. Вместе со Шмидтом и Ушаковым он доставил обратно в Ном обоих американских авиамехаников.

Ночью 13 апреля на льдине и в Ванкареме почти не спали. Начала портиться погода. Все боялись, что произойдет подвижка льда и разрушится аэродром. Что могли бы сделать с разбушевавшейся стихией шесть человек?

Еще в сумерки Молоков, Каманин и Водопьянов начали готовить самолеты. Первым вылетел Водопьянов, но, не найдя лагеря, вернулся. На весь отряд был тогда единственный штурман - М. П. Шелыганов^*.

^* (Во время Великой Отечественной войны - генерал-майор авиации.)

Он и повел все три машины. Ровно через 55 минут показался лагерь. Сели. Молоков взял к себе капитана Воронина и Погосова. Каманин забрал боцмана Загорского и всех собак. Водопьянов пригласил радистов и Боброва. Перед этим Кренкель отстучал на материк последнюю радиограмму по международному коду: "Всем, всем. К передаче ничего не имею. Прекращаю действие радиостанции". Затем медленно дал три раза позывной сигнал "Челюскина" (он же служил позывным сигналом лагеря Шмидта) и сделал последнюю запись в радиожурнале:

"Снят передатчик в 02.08 московского 13 апреля 1934 года".

Кренкель перерезал ножом провода радиостанции, которая ровно два месяца связывала лагерь с внешним миром, бережно завернул аппаратуру в одеяло и положил в сани. Капитан Воронин заколотил свою палатку досками и вырезал на память кусок из спасательного круга "Челюскина". Вскоре все были на "аэродроме". Погосов отправил каманинскую машину, помог сдвинуться с места Водопьянову и на ходу впрыгнул в последнюю машину - к Молокову. Все три самолета взлетели. Лагерь Шмидта прекратил существование. На "аэродроме" осталась лишь вышка с красным флагом. Молоков, по просьбе Воронина, сделал два круга над ледяным полем, поглотившим корабль. Капитану хотелось знать, как затерло его судно. Он обнаружил, что около лагеря как раз самое торосистое место. Видимо, здесь был центр сжатия. Дальше самолет шел низко над льдами, и таких торосистых перемычек больше не было. Воронин все выглядывал из кабины - необычное зрелище - и был очень доволен увиденным, но за любознательность поплатился: обморозил лицо, с него вскоре сошла вся кожа.

В Ванкареме все бросились поздравлять друг друга, обнимать и качать летчиков. Чукчи обрадовались, когда из каманинского самолета выскочили собаки. Кренкель наклонился, хотел под снегом пощупать землю. А ему кто-то сказал:

- Здесь еще море, а до земли сто метров. Он подхватился и побежал:

- Целый год земли не видел!..

Всех людей вывезли из лагеря за четыре дня. Ухудшения погоды боялись не напрасно: через три часа после того, как самолеты перевезли последних челюскинцев на материк, поднялась пурга и продержалась несколько дней. Самолеты летать не могли...

Из Ванкарема на собачьих упряжках, пешком людей отправляли в Уэлен и поселок Провидения, откуда предполагалось на пароходе "Смоленск" вывезти всех участников экспедиции во Владивосток.

Последние дни Леваневский сидел в Уэлене у стены в одной из комнат, где размещалось все: люди, аппаратура, штаб - и молча переживал случившееся. Он заново повторял в уме неудачный полет и анализировал свои действия: где ошибся? Мало удалось полетать на этой машине. За два-три ознакомительных полета невозможно изучить ее как следует. Но ясно, что любую машину для полетов в Арктике надо готовить специально. Как только оказались в облачности, стекла и весь самолет покрылись льдом. Пришлось разбивать переднее стекло, чтобы хоть что-то увидеть. Отказали почти все приборы, и машина стала почти неуправляемой. Слой льда так быстро рос, что началась вибрация. Пришлось садиться куда попало, иначе бы самолет рухнул сам... Нужна специальная антиобледенительная система, чтобы ее можно было использовать в любой момент... Необходимо установить антиобледенитель на винт и на кромку крыльев - самые уязвимые места для обледенения... Ход мысли Леваневского прервал шум возле радиорубки. Он прислушался. Плохая новость: доставленный в бухту Лаврентия начальник экспедиции Бобров (заместитель Шмидта) серьезно заболел. Врача нет, а необходима срочная операция: обострение хронического аппендицита, появились признаки перитонита. Здесь находился врач Леонтьев и был самолет с неисправным мотором - мог работать на малых оборотах и "кашлял". Леваневский мгновенно вскочил и вызвался доставить доктора. Посмотрели сводку погоды: ветер - 12 метров в секунду. Это должно облегчить взлет. Но нужна еще карта. Доктор успокоил: места вокруг знакомы и он покажет дорогу.

Самолет пришлось выкапывать из-под снега, раскачивать, чтобы оторвать примерзшие лыжи. Затем занялись мотором. С трудом завели и наконец взлетели. Но сверху пейзаж стал неузнаваемым. Доктор, протирая очки, виновато признался, что не знает, куда лететь. Сели на склоне сопки. Мотор сразу заглох. Подъехал чукча на собачьей упряжке. Доктор пытался выяснить, где они сели и как лететь к бухте Лаврентия. Но чукча широко улыбался и согласно кивал головой: он ни слова не понимал по-русски. Леваневский решил, что надо ориентироваться по береговой линии, и стал с доктором запускать мотор. Только с четвертого раза мотор завелся и, к счастью, не останавливался. Взлетели и стали маневрировать между сопками, вышли к побережью и повернули в сторону бухты Лаврентия. Через 45 минут внизу открылась бухта и поселок. Леваневский стал искать место, где приземлиться:

"Ищу место для посадки. Вот впереди чернеет что-то вроде буквы "Т". ("Т" - условный знак посадки для самолета.) "Т" - живое!.. Вижу, поднимаются головы. Делаю круг, даю знать, что вижу и понял. Восхищен сообразительностью и авиационной грамотностью челюскинцев. Захожу на посадку, смотрю - хвост моего посадочного "Т" зашевелился. Вылезаем. Радостная встреча. Рассказывают:

- Идем, видим - летит самолет. Посадочного "Т" нет. Ну, организовались и легли...

Благодарю их, спрашиваю:

- А почему хвост у "Т" начал извиваться?

- А это у нас один старик испугался, что вы на него сядете, - хотел дать тягу, но мы не пустили...

Вскоре доктор был в своей стихии, оперируя больного. Операция прошла благополучно".

Вся страна, весь мир, с замиранием сердца следивший за спасением челюскинцев, вздохнул с облегчением: все спасены, даже собаки вывезены на материк. Подвиг советских летчиков вызвал всеобщее восхищение.

Шестнадцать самолетов летели к Ванкарему. Долетели только семь: не всем удалось победить стихию, да и техника не выдерживала.

К счастью, все пилоты остались живы... В Ленинграде в рекордно короткие сроки был отремонтирован ледокол "Красин". Он отправился через Западное полушарие, через Панамский канал - в Тихий океан и полным ходом шел к Берингову проливу, чтобы прийти на помощь челюскинцам. На пароход "Совет" во Владивостоке были погружены два дирижабля, аэросани и вездеходы, и он спешно отправился на Чукотку. Таковы были невиданные по масштабам спасательные операции, предпринятые страной. Правительственную комиссию по спасению челюскинцев с самого начала осаждали добровольцы, готовые немедленно включиться в спасательные группы, засыпали письмами с предложениями, как лучше организовать поиски.

Местные жители побережья собирали теплую одежду, продовольствие. Они же предложили и свои собачьи упряжки, чтобы отвезти челюскинцев в бухту Лаврентия.

А в лагере Шмидта участники экспедиции показали образец сознательного, гуманного отношения друг к другу. Им свойствен был высокий дух коллективизма. Душа коллектива - замечательный ученый и коммунист Отто Юльевич Шмидт проводил занятия по политэкономии, диалектическому материализму, английскому языку, читал лекции по истории культуры, искусства и истории освоения Арктики... При этом челюскинцы ежедневно строили аэродром и вели научные наблюдения.

Анализируя отношение мировой прессы к "челюскинской эпопее", полпред СССР в Англии И. М. Майский писал в те дни, что трагические события в Чукотском море приковали внимание к нашей стране, притом не враждебное, а сочувственное. Известие о том, что все челюскинцы благополучно доставлены на Большую землю, глубоко взволновало людей планеты. "Все в капиталистическом мире, - продолжал он, - поняли и почувствовали, что новая власть, столь отличная от всех ранее существовавших образцов, окончательно утвердилась на развалинах царизма".

И. М. Майский вспоминает об одном разговоре с лидером английских либералов Ллойд Джорджем, состоявшемся вскоре после возвращения челюскинцев в Москву:

"Ни одно другое правительство не пошло бы на такие жертвы для спасения полярных исследователей!" Потом Ллойд Джордж с величайшей похвалой отозвался о челюскинцах. "Это очень мужественные люди. И их лидер, несомненно, замечательный человек... Как он все хорошо организовал на льдине! Как умело поддерживал дух своих товарищей по несчастью!" Вдруг по лицу Ллойд Джорджа побежали морщинки, и, весело засмеявшись, он прибавил: "Что сделал бы англичанин на месте Шмидта?.. Ну, конечно, для поддержания духа сотоварищей он нагрузил бы их работой... Занял бы спортом, охотой... Но читать лекции по философии! Ха-ха-ха! До этого мог додуматься только русский!.." Я заметил, что меня радует сочувственное отношение англичан к челюскинской эпопее. Ллойд Джордж с хитринкой посмотрел на меня и бросил: "Вы одержали большую дипломатическую победу".

На следующий день после завершения полетов ванкаремские радисты приняли правительственную радиограмму:

"Ванкарем, Уэлен.

Ляпидевскому, Леваневскому, Молокову, Каманину, Слепневу, Водопьянову, Доронину.

Восхищены вашей героической работой по спасению челюскинцев. Гордимся вашей победой над силами стихии. Рады, что вы оправдали лучшие надежды страны и оказались достойными сынами нашей великой Родины.

Выходим с ходатайством в Центральный Исполнительный Комитет СССР:

1. Об установлении высшей степени отличия, связанного с проявлением геройского подвига,- звания Героя Советского Союза.

2. О присвоении летчикам Ляпидевскому, Леваневскому, Молокову, Каманину, Слепневу, Водопьянову, Доронину, непосредственно участвовавшим в спасении челюскинцев, звания Героя Советского Союза..."

21 апреля 1934 года во всех центральных га-зетах было опубликовано постановление ЦИК о присвоении этого звания семи советским летчикам.

...Леваневский был смущен: как же так, Ведь он не спас ни одного челюскинца, а его назвали героем? Но ему терпеливо объясняли, что своевременная доставка Г. А. Ушакова - опытнейшего организатора и полярника - большой вклад в дело спасения челюскинцев.

И как хорошо, что наградили обоих американцев - К. Армистеда и Б. Лавери орденами Ленина...

...А тут как раз надо было перегнать машину из Уэлена в бухту Провидения, чтобы погрузить на пароход. Самолет этот Леваневский не знал и прежде на нем не летал. Завели мотор, оторвались и благополучно долетели до Провидения. Погрузили самолет на "Смоленск" и стали размещаться сами.

Встречали на судне приветливо - баня, чистые постели, горячая пища - райская жизнь! Путь предстоял долгий - мимо Камчатки, Сахалина - во Владивосток. Вместе с челюскинцами и летчиками плыли корреспонденты "Правды", которые заставляли буквально каждого написать коротко о себе, рассказать об участии в челюскинской эпопее. Все дружно "заскрипели" перьями, стал писать и С. А. Леваневский. Особенно поражал своей работоспособностью М. В. Водопьянов: он заканчивал писать лист и подклеивал к нему следующий - так образовался огромный манускрипт. Это вдохновляло других, и перья мелькали еще усерднее.

Благодаря этому плаванию был собран материал, выпущены два тома воспоминаний челюскинцев и том воспоминаний летчиков^*.

^* (Сейчас это уникальное издание редакции газеты "Правда" стало библиографической редкостью.)

В Петропавловске, Владивостоке участников эпопеи и летчиков встречали как национальных героев, а весь путь от Владивостока до Москвы кто-то из журналистов назвал "дорогой цветов". На каждой станции к челюскинскому поезду приходили сотни, тысячи людей, чтобы увидеть живых героев, пожать им руки. Местные жители вручали хлеб-соль, сувениры, просили сказать хоть несколько слов. На полустанках, где поезд не останавливался, все жители встречали и провожали необычный поезд. Чтобы не обидеть никого из встречающих, круглосуточно дежурили несколько челюскинцев и один летчик.

Где-то под Новосибирском С. А. Леваневский вошел в штабной вагон, в партячейку. Он написал заявление с просьбой принять его в члены партии. К сожалению, это заявление не сохранилось в архиве. Но его верный товарищ и единомышленник А. В. Ляпидевский помнит, что они тогда не мыслили себя вне партии, и прокомментировал его решение так:

"Почему только теперь я подал это заявление? Потому что считал: прежде чем вступить в партию, надо что-нибудь сделать для страны, доказать свою преданность. Я сделал немного, но знаю одно - я добросовестно работал. Изо всех сил старался выполнить порученное мне задание".

Леваневский и Ляпидевский вручили свои заявления секретарю партячейки. Бюро их рассмотрело и рекомендовало обоих в члены партии. Они были приняты специальным решением ЦК ВКП(б) в члены партии без прохождения кандидатского стажа.

Встреча в Москве поразила всех сердечностью, невиданным проявлением всеобщего энтузиазма. Все родственники, тысячи москвичей собрались на перроне Белорусского вокзала. Но Наталья Александровна Леваневская постеснялась приехать с детьми в Москву и ждала мужа в Полтаве. Сигизмунд Александрович решил скромно отойти в сторону. Вдруг к нему стремительно подошел В. В. Куйбышев, снял кепку, обнял его и крепко расцеловал. Многотысячная толпа на площади взволнованно бурлила, хотела все видеть. Челюскинцы и летчики сели в машины, и торжественный кортеж направился по улице Горького на Красную площадь. Словно снегопад, сверху посыпался на них рой листовок. Двадцатью одним артиллерийским залпом салютовала Москва челюскинцам. Над весело шумящим потоком демонстрантов плыли искусно выполненные макеты парохода "Челюскин", "льдины" с палатками и разломанным надвое бараком, самолетом Р-5 над Арктикой...

Летчики и челюскинцы выстроились возле Мавзолея. К ним направлялась группа людей. Впереди был Сталин. Он улыбался, пожимал руки, о чем-то спрашивал. Леваневский, отойдя в сторону, услышал, как Сталин назвал его фамилию.

- Леваневский, что вы прячетесь и скромничаете? - Сталин с улыбкой протянул ему руку. Леваневский крепко пожал ее.

Ему вдруг захотелось рассказать о том, что он рано потерял отца, что была трудная юность, но он встретил хороших людей, получил чудесную профессию - стал летчиком и готов лететь куда угодно, хоть на Северный полюс! Но он молчал.

В небе проносились эскадрильи самолетов, по Красной площади шли бойцы Красной Армии, кавалеристы и физкультурники. Праздничные колонны москвичей радостно приветствовали героев.

Вечером на Красной площади состоялось народное гулянье. А сверкающий Георгиевский зал принимал дорогих гостей - челюскинцев и летчиков. На приеме присутствовали члены правительства, полярники, общественные деятели. В центре внимания - летчики.

У всех похожие биографии: тяжелое детство, юность - в огне революции и гражданской войны, далее овладение искусством самолетовождения и работа на Крайнем Севере...

К ним обратился Сталин, произнося тост в честь каждого из героев. Сказал он и о Леваневском:

"И за границей есть немало известных летчиков. Они тоже отправляются в рискованные подчас полеты. Зачем они это делают? Зачем, скажем, совершал кругосветный перелет Джеймс Маттерн? Ради чего он рисковал головой? Для народа? Нет. Он летал за долларом. Его перелет был предприятием чисто коммерческого типа: долетит - получит доллары, не долетит - не получит. А вот зачем летали наши летчики на Крайний Север? Скажем, зачем летал Леваневский? Разве мы обещали ему деньги, когда он спасал Маттерна или когда летел к челюскинцам? Он сам вызвался помочь советским людям, оказавшимся на льдине вдали от берега.

Советский герой - это высокоидейный человек, обладающий большевистской твердостью и настойчивостью. Советский герой - патриот своей великой Родины. Он готов на величайшие подвиги для блага народа, совсем не думая о личных благах.

За здоровье Леваневского и всех Героев Советского Союза, мужественных, храбрых и достойных сынов нашей великой Родины!"

Леваневский был смущен тем, что так много и хорошо говорили о нем. Состояние непобедимости, уверенности в себе и в друзьях охватило его, и он стал думать, что такое доверие народа и партии нужно оправдать новыми значительными делами. "Я еще приду на Север, - думал Леваневский. - Это магнит, он так и тянет к себе. Уже два раза я побывал на Севере, я приду непременно и в третий раз..."