"Я среди своих"

Сигизмунд Александрович Леваневский родился 2 мая 1902 года в Петербурге, куда переехали его родители в поисках работы. Раньше они жили в польской деревне Сокулка Гродненской губернии, недалеко от Беловежской пущи. Отец работал кузнецом. В Петербурге смог устроиться дворником и несказанно обрадовался тому, что семья получила квартиру из двух комнат. В 1910 году Александр Петрович Леваневский умер, когда старшему сыну Владиславу было 12 лет, Юзефу - 10, Сигизмунду - восемь, а младшей Софье - 3 года.

Несчастье обрушилось на плечи тридцатипятилетней Теофилы - матери четырех детей. Семью выручала "кормилица" - швейная машинка. С утра до поздней ночи мать шила солдатское белье. Но и этого заработка не хватало, чтобы свести концы с концами. Тогда стали сдавать постояльцам сначала одну комнату, потом еще полкомнаты, отделив себе угол тонкой перегородкой.

Зато сколько было радости, когда мать с ребятишками летом приезжала в родную деревню! Но теплые дни быстро пролетали. Семья возвращалась в Петербург, и нужда наваливалась с новой силой. С одеждой кое-как выпутывались: мать шила старшему сыну, после него донашивали младшие. Сложнее было с обувью - на мальчишках она прямо "горела". Но Теофила не хотела примириться с сиротской долей детей и часто повторяла: "Ученье - лучше богатства. Без ученья пропадешь!"

Вслед за двумя старшими братьями начал учиться и Сигизмунд. Позже С. А. Леваневский так написал о первых годах ученичества в автобиографии:

"В 1916 году, окончив три класса уездного училища, я вынужден был бросить ученье. Денег не было. Семья - пять человек. Одна мать работает. Трудно было ей прокормить семью. Пошел я на завод чернорабочим".

Мать часто говорила, что Сигизмунд похож на отца. Широкоплечий и высокий юноша выглядел гораздо старше своих лет. На заводе акционерного общества "Рессора" он таскал катушечные валики в ящике с нижнего этажа на четвертый - тяжелая и однообразная работа. Но он понимал, что его небольшая получка хоть отчасти облегчает жизнь семьи. Юноша остро чувствовал нужду, несправедливость и тянулся к тем рабочим, которые открыто критиковали хозяев завода, мастеров. А те политикой "кнута и пряника" всегда поддерживали послушных, разобщали рабочих. С первых трудовых лет Сигизмунд возненавидел угодничество, и это осталось на всю жизнь.

"Конечно, я плохо, еще очень плохо разбирался в политической грамоте. Больше сердцем, чем умом, понимал я и чувствовал, что большевики несут хорошее. Поэтому и был с ними", - писал он в автобиографии.

Юноша прибегал домой после работы и, несмотря на усталость, уходил на митинги послушать ораторов, выступавших от имени разных партий. Больше всего настроениям рабочих отвечали речи большевиков - четкие и ясные, твердо объясняющие задачи. Властная логика захватывала слушателей, заставляла размышлять и действовать.

В октябрьские дни 1917 года Сигизмунд не появлялся дома целыми сутками: он был вместе с красногвардейцами завода. Увидев сына с оружием, мать начала плакать, а брат Юзеф категорически потребовал, чтобы Сигизмунд сидел дома. От Юзефа можно отмахнуться, но с матерью - значительно труднее. Он успокаивал ее, как мог...

Стали закрываться заводы - не было сырья, топлива. Закрылась и "Рессора". Пятнадцатилетний Сигизмунд оказался на улице, без работы. Зима еще больше обострила трудности. Но самое страшное испытание - голод. Участились перебои в снабжении. Петроград оказался в трудном положении. Были введены государственная хлебная МОНОПОЛИЯ, хлебные карточки и всеобщая трудовая повинность. Саботаж, террор и другие действия контрреволюционеров должны были, по их замыслу, изменить обстановку в стране. Красногвардейский отряд, в котором состоял Сигизмунд, участвовал в проведении массовых обысков в городе, а также разыскивал продовольственные запасы на товарных станциях.

24 мая 1918 года В. И. Ленин обратился к питерским рабочим с письмом "О голоде", в котором призывал организовывать продовольственные отряды. Это был единственный выход из сложившейся ситуации. В тесном союзе с беднейшим крестьянством рабочий класс должен был сокрушить контрреволюционное кулачество, отобрать хлебные излишки, обеспечить строжайший учет и контроль за распределением хлеба и продовольствия в общегосударственном масштабе.

...На семейном совете Сигизмунд сказал, что несколько человек с его завода собираются ехать в Вятскую губернию за хлебом. Каждый может купить и привезти для своей семьи два пуда зерна. Он достал из кармана листовку-воззвание Петроградского союза металлистов ко всем членам профсоюза и заводским комитетам:

"Товарищи! Время слов прошло, докажите на деле, что вы можете бороться с голодом. Выделяйте побольше надежных товарищей в отряды, так как отряды в настоящее время являются единственной мерой для улучшения нашего продовольственного дела".

Внимательно следивший за разговором Юзеф сказал, что он поедет вместе с Сигизмундом в Вятку. На том и порешили... Заводской комитет выдал мандаты и разрешение на провоз хлеба. Питерские рабочие составляли ядро продотрядов и организованных групп, которые отправляли хлеб в Петроград и Москву.

Братья Леваневские приехали в Вятку, оттуда их отправили в Уржум. Сигизмунда поставили работать весовщиком на ссыпном пункте - ему, не по годам серьезному юноше, оказали большое доверие. Юзефу такая однообразная работа показалась неинтересной, и он вскоре уехал домой, захватив положенное количество хлеба.

Сигизмунд споро делал свое дело и строго соблюдал законы: ведь по работе весовщика крестьяне судили о Советской власти. Он помогал крестьянам ставить мешки на весы, тщательно взвешивал зерно и аккуратно оформлял документы. Бывали дни, когда хлеб не подвозили, и тогда Сигизмунд вместе с бойцами продотряда выезжал в села реквизировать излишки. Опасное это было дело: кулаки устраивали засады, обстреливали продотрядовцев, настраивали против них середняков. Сколько же нужно иметь энергии, смелости и классового чутья, чтобы изъять хлебные излишки у кулаков и не обидеть середняков! Деревенская беднота активно включалась в борьбу и, почувствовав мощную поддержку рабочих отрядов, создавала в деревнях комитеты бедноты. Они и помогали произвести справедливое изъятие хлебных излишков. Вскоре Сигизмунд стал бойцом продотряда. Ему выдали военную форму... Через два месяца после отъезда брата Сигизмунд получил письмо из дома. Брат писал: "Приезжай домой. Мы уедем в Польшу. Нам дано право репатриироваться. Мы решили выехать всей семьей..."

"Выехать не могу, - ответил Леваневский, - я здесь очень нужен".

Неожиданно приехал Юзеф. Вид брата поразил его: Сигизмунд возмужал, военная форма придавала ему решительный вид. Юзеф передал наказ матери: возвращаться в Петроград. Сигизмунд наотрез отказался: "Я теперь в отряде... Если мы все решим разъехаться по домам, сам посуди, что это будет за порядок".

Юзеф говорил о плохом здоровье матери. Она стала часто болеть, и сыновья должны ей помочь. Голод по-прежнему держит семью в тисках. Надо ехать в Польшу. В деревне хоть как-то можно прокормиться...

Сигизмунд отрицательно покачал головой.

- Ты мальчишка! - закричал Юзеф. - Ты ничего не понимаешь! Ты здесь пропадешь один, без семьи, среди чужих!

- Я среди своих! - ответил Сигизмунд.

Юзеф вспылил, выскочил из комнаты, хлопнув дверью, уехал в Питер. Это была последняя встреча братьев.

И раньше-то он все решал самостоятельно, но знал, что можно посоветоваться с матерью, братьями, а тут - совсем один...

Сигизмунд пошел в отряд, к товарищам.

- Чего невеселый? На-ка, закури, - дружелюбно предложил свой кисет комиссар отряда - питерский рабочий, самый старший в отряде, хотя ему не было еще и тридцати. Чтоб компанию не нарушать, Сигизмунд начал курить. Его товарищи были на три - пять лет старше, но юноша замечал, что они никогда не говорили о его молодости, неопытности.

- Неизвестно, где сейчас труднее: у нас или на фронте, - задумчиво проговорил комиссар, протягивая Сигизмунду свою самокрутку, чтобы тот мог прикурить. - Белые в 90 верстах от Уржума. А тут кулачье голову поднимает, надеется, что Колчак вернет старые порядки...

- А из дома пишут, что ребятишки с голоду пухнут. Спрашивают, когда я хлеб привезу, - вступил в разговор другой продотрядовец. - Отсюда нам отступать никак нельзя. Если мы перестанем хлеб отправлять, Питер совсем помрет с голоду...

Вдруг Сигизмунд решительно повернулся к комиссару:

- Отпусти на фронт. У меня детей нет, может, я там сейчас нужнее... Стрелять я умею - сам знаешь...

Действительно, комиссар как-то отметил Сигизмунда перед строем за отличные результаты в стрельбе и аккуратное обращение с оружием. Явно у молодого бойца была "военная косточка".

Все притихли, ожидая, что ответит комиссар. А тот не спеша затянулся, погасил окурок и посмотрел на Сигизмунда:

- Колчак прет - не остановишь. А остановить надо. Думаю, что всем нам придется с ним воевать... От нас препятствий не будет. - Комиссар встал: - Сейчас - отбой, а утром сразу иди в полк...

Утром Сигизмунд явился в полк. Высокий, подтянутый парень понравился командиру полка. Леваневский отдал ему характеристику, написанную комиссаром. Командир читал ее внимательно:

"Питерский рабочий, был в Красной гвардии, теперь в продотряде. Сигизмунд Леваневский", - командир споткнулся на имени и посмотрел на юношу:

- Ты что, не русский?

- Поляк. Отец и мать приехали из Польши в Петербург, там я родился и вырос.

- Польский язык знаешь?

- Хуже, чем русский.

- Тут написано, что ты хорошо владеешь оружием...

Сигизмунд согласно кивнул.

- Иди в первый батальон, там заполнишь анкету. Завтра утром явишься сюда...

Комполка назначил Леваневского командиром роты, основу которой составляли... дезертиры. Юноша растерялся: как так сразу командиром?

Комполка улыбнулся и заговорил убежденно:

- Главное, научись точно выполнять приказания и быстро соображать, тогда всему научишься. Пойдем, я тебя представлю роте. Для начала зачитаешь им вот этот приказ - сегодня принесли из дивизии.

Леваневский быстро пробежал глазами строки приказа:

"Объявляю для сведения, что культурно-просветительной комиссией полкового бюро РКП при полку открыты для тов. красноармейцев библиотека-читальня и школа грамотности. Библиотека-читальня открыта для чтения и пользования книгами на дом ежедневно от 10-14 часов дня и с 5-7 часов вечера. В школе занятия ведутся ежедневно с 3 до 5 часов вечера по следующим предметам: азбука, правописание, арифметика, география и история".

- Вот и начинай с дисциплины и учебы, а мы тебе поможем.

Видимо, он не ошибся в своем выборе: Леваневский быстро сумел завоевать авторитет у красноармейцев, навел строгую дисциплину, а в трудной ситуации, когда в походе людей нечем было кормить, Сигизмунд с командой разыскал и реквизировал у кулака излишки зерна. Пригодился опыт, приобретенный в продотряде. За несколько дней похода рота заметно подтянулась, и, хотя все были обуты по-разному - кто в сапогах или бутсах с обмотками, а некоторые даже в лаптях, красноармейцы дружно протопали мимо командира полка, приехавшего посмотреть роту.

- Молодец, ротный. С завтрашнего дня примешь батальон...

Леваневский изумленно посмотрел на комполка.

- Не бойся, эта рота будет входить в твой батальон, - продолжал командир полка, словно не замечал удивления Леваневского.

- Товарищ командир, да я не знаю, как с ротой справиться, - взмолился Сигизмунд, - а тут - батальон?! И патронов у нас совсем нет...

- Завтра патроны подвезут. Утром жду в штабе.

Командир полка и сопровождающие ускакали вперед так же быстро, как появились, а растерянный Сигизмунд несколько мгновений постоял и, спохватившись, бросился догонять роту.

Молодой голос задорно выводил куплет старой солдатской песни:

 Солдатушки, браво-ребятушки, 
 Где же ваши жены?.. 

Рота дружно, с присвистом подхватила припев:

 Наши жены - пушки заряжены, 
 Вот где наши жены!

"Да хоть бы одну пушку и несколько снарядов дали нам, тогда бы можно воевать!" - думал Сигизмунд о своем. Он искренне недоумевал, почему командир полка так доверяет ему? Ведь он еще и в бою не был, а надо отвечать за несколько сот человеческих жизней! С другой стороны, было приятно, что командир ему доверяет. Вспоминал о комиссаре, а как бы он поступил? Молодой командир действовал так, как подсказывала ему совесть и требовали условия военного времени...

Леваневский побежал в голову колонны, соображая, кто же примет у него роту...

Вот когда раскрывались организаторские таланты 17-23-летних красных командиров гражданской войны, будущих маршалов Жукова, Чуйкова, Конева, летчика-испытателя Громова, полярного летчика Леваневского и многих других, защищавших революцию с оружием в руках.

В архиве 29-й дивизии, действовавшей на Восточном фронте, сохранился приказ по 254-му стрелковому полку:

"7 октября 1919 г. дер. Пономарево. Присланного из штаба 1-й бригады на должность моего помощника бывшего командира 1-го Советского полка тов. Леваневского полагать вступившим в исполнение своих обязанностей с 5-го сего сентября.

 Командир полка А. Красавчиков 
              Военком Косарев".

В период наступления Красной Армии на Восточном фронте он был контужен. Когда Колчака разгромили, а остатки его армии рассыпались по Сибири и покатились на Дальний Восток, Леваневский с трудом приковылял в лазарет. Врач осмотрел его и установил, что у пациента контузия и... сильнейшая неврастения. Надо ложиться в госпиталь. Пришлось подчиниться. К вечеру у Сигизмунда поднялась температура. Он бредил, выкрикивал команды, что-то горячо доказывал, затихал и снова вскакивал... У Леваневского оказался тиф. Его перенесли в сыпнотифозный барак. С трудом санитары нашли место: люди лежали на полу, кричали в забытьи, умирали...

Юноша был на грани смерти, но молодой организм справился с болезнью. Его перевели в барак для выздоравливающих, и там он встретил свое восемнадцатилетие. Молоденькая медсестра узнала про день рождения и утром вместо обычного чая принесла стакан какао и сдобную булочку. Выздоравливающие подтрунивали над Сигизмундом:

- Сестричка милосердия о тебе так заботится, вон книжки носит, а ты на нее и не смотришь! А еще жених...

Но Сигизмунд только улыбался. Действительно, медсестра носила ему книги. Все свободное время он читал - наверстывал упущенное и все больше задумывался над тем, что же делать дальше, чем заниматься?

Сейчас в полку его бы просто не узнали: лицо пожелтело, обросло золотисто-рыжей бородой, глаза ввалились... Наконец наступил день, когда Леваневского выписали из госпиталя. Юному красному командиру удалось за два года пройти такую жизненную "академию", которая заложила основу на все последующие годы. Ему трижды повезло: в продотряде не подстрелили кулаки, на фронте не убили белые и даже тиф его не скосил.

"Жизнь прекрасна, и можно все начинать сначала", - думал Леваневский, осторожно опираясь на палочку и вдыхая полной грудью свежий воздух.