Очередной рейс (Воронов Александр Николаевич)

Родился в Петербурге в 1895 году. По специальности экономист. 23 года работал в поселке Палатка Магаданской области заместителем и главным бухгалтером автобазы и главным бухгалтером Хасынского угольного района. С 1961 года на пенсии. Живет в Симферополе. Рассказы и очерки печатались в газете "Магаданская правда" и передавались по областному радио. Второе (а точнее - первое) увлечение Александра Николаевича - цветоводство; здесь он имеет уже более чем семидесятилетний опыт. В 1976 году в издательстве "Таврия" выпустил книгу "Цветы на балконе и дома". В настоящее время готовит к печати рукопись "Путь к городу-саду".

Рассказ-быль

Путь к городу-саду

"Не такой я ветреный, чтобы ехать на "Бодрый". А я не такой бодрый, чтобы ехать на "Ветреный" " - горькая шоферская шутка.

Оба прииска живут, и бодрый ты или не бодрый и хоть совсем не ветреный, а грузы доставлять этим приискам придется.

Поэтому мы едем. Хотя это не совсем точно. Еду-то я, пассажир, а шофер Медведев ведет автомашину. И именно на прииск "Ветреный". Дороги туда нет. Машины идут по льду реки Колымы. В нашей - металлический промывочный прибор. Его вес намного превышает расчетную грузоподъемность автомобиля. Едем давно. Движемся мед-ленно.

Медведев молчалив. Мне, пассажиру, это качество противопоказано. Молчаливых пассажиров шоферы терпеть не могут. Обязанность пассажира в длинном рейсе рассказывать усталому шоферу, что угодно - правду или ложь, петь, но только не молчать. Это помогает шоферу в трудном рейсе преодолевать сон, неумолимо пригибающий голову к "баранке". На основных трассах шоферу не дадут находиться в рейсе более положенного: безоговорочно предложат отдохнуть на ремонтном пункте, расстояние между которыми не более ста километров. А вот в таком рейсе без сна приходится быть долго.

В одном длинном рейсе я рассказывал "Хижину дяди Тома", прерываясь, лишь когда шофер решал вздремнуть. Сейчас моя фантазия истощилась. Решил петь. "Как король шел на войну" Василий Семенович Медведев принял благосклонно. Песню о Новгороде - тоже. Сошли и детские песенки, пришедшие на память. Но все же не удалось избежать паузы. Молчали оба - и шофер, и я.

Потом я ухватился за тему под общим заголовком: "А помните?" Расска-зал, как целая колонна машин застряла, занесенная в январе невероятной пургой, завалившей трассу на сотни километров. Три недели отсиживались. Бросить машины нельзя. После лечили кто нос, кто пальцы на руках, ногах - тоже поморозили. Затем вспомнил, как загорелся на стоянке бензовоз с работающим мотором: шофер куда-то ушел. Другой шофер вскочил в кабину и, рискуя ежеминутно взорваться, загнал автомобиль в реку. Потушил.

Тут и мой "хозяин" оживился. Заговорил.

- Да, лет двадцать тому назад вел по речке тракторную колонну Кислов, может знаете, Сергей Александрович?

Я утвердительно мотнул головой.

- Шли, шли, а лед еще молодой был, один трактор и провалился. Тракторист спрыгнул, а трактор сел на дно. Тракторов в ту пору еще вовсе мало было. Ну, Кислов разделся догола, нырнул под лед и прикрепил к трактору трос. Только уже потом спирта хватил. Ничего! И сам здоров остался, и трактор пошел дальше своим ходом. Часа четыре всего с ним и проканителились.

Медведев замолчал. Пришлось мне вернуться к своим обязанностям. Но лед под машиной загудел. Василий Семенович, ведя машину, как-то особенно сосредоточенно всматривался вперед. Я насторожился.

- В чем дело?

- По старой наледи идем.

Река промерзла до дна. Лед сверху, вечная мерзлота снизу сжали талый водоносный слой. Под огромным давлением вода взорвала лед. Потекла река поверх льда. Потом мороз сковал воду сверху, а снизу, протаяв где-то лед, она ушла. Осталась ледяная корка и пустота под ней. Старая наледь.

Резкий толчок заставил меня инстинктивно выбросить руки вперед.

- Приехали! - Василий Семенович с ожесточением плюнул.

Тяжелогруженая машина проломила задними колесами корку старой

наледи и осела на основной лед.

В рейсе существует закон: в случае ЧП, молод ты или стар, поступаешь в распоряжение шофера.

Я открыл дверцу кабины. Мой новый руководитель остановил меня:

- Постойте! Промочите валенки - ноги потеряете.

Из пролома выступила вода и разлилась по поверхности льда: не вся еще, видно, ушла под старый лед.

- Смочите валенки, сидя на подножке, потом быстро подымите ноги на воздух,- продолжал Медведев. - Заледенеет, надо еще раз, да не один. Когда образуется хорошая корка льда, тогда можно и по воде ступать. Потом в кабине лед обобьете.

Нарастив ледяные калоши, сходим на лед. Прокладываем тропку к группе лиственниц.

- Я буду рубить, вы - носить, - скомандовал Медведев. - Кладите в кабину и на капот мотора. Какую ветку и уроните в воду, не поднимайте - рукавицы замочите.

Нашли две сосны. Срубили. Нарубили веток. Пробрались к стланику. От его "лап", упругих и твердых, как сталь, топор отскакивал, но одолели и его, поднесли все это к автомашине, уложили стволы в наклон под задние колеса между парными, крепко надутыми скатами, настелили ветки - помост готов. Работали, не замечая ни времени, ни мороза. Рукавицы сухие, а рубаха к спине прилипла.

На пятидесятипятиградусном морозе шумит каждый выдох, словно в пустую бутылку дуешь.

Сели в машину. Двинулись тихо-тихо. Кабину не закрываем. Василий Семенович со своей стороны, я со своей смотрим, как задние колеса вы-ползают по бревнам. Десять, двадцать сантиметров, полбревна, подходят к кромке льда... Треск, толчок, хлюпанье воды. Кромка льда обрушилась. И лапы стланика не помогли.

Кругом снег и лед. По замерзшей реке - тонкая нитка накатанной в один след дороги. По дороге - ближайшее жилье за пятьдесят-шестьдесят километров, а в сторону от дороги и в тысячу не уложишься. На крутых берегах реки - каменные осыпи, на менее крутых - заросли стланика и кое-где черные, скареженные ветром лиственницы. Ни зверя, ни птицы. Неподвижностью и безмолвием суровая Колыма как будто подчеркивает свое безразличие к нам - людям.

Теперь работаем остервенело. Почти без слов. Рукавицы мокрые. Бегаем спасать руки у печурки в кабине. Залили лапы стланика водой. Подождали. Еще раз залили, затем третий.

Меня удивило, что Василий Семенович, старый колымский "водила", ни разу не выругался.

Выехали...

- Хорошо, что не вмерзли, а то позагорали бы здесь крепко.

Хорошо так хорошо. Но грешен, ничего хорошего в этом приключении я не видел.

К вечеру чуть потеплело. Пошел снежок. Потом повалил стеной. Поднялся ветер, злой в узкой долине. Стемнело. Ветер стал бить в лобовое стекло снежными залпами. Видимость - три-четыре метра. Пурга!

Не едем - ползем. Снегоочиститель бессильно уперся в кучу нанесенного на стекло снега. Шофер открыл кабину и, стоя одной ногой на подножке, глядя поверх дверцы, упорно вел машину. В кабине температура сравнялась с наружной. В короткие минуты, когда шофер, спасая лицо, ненадолго садился в кабину и закрывал дверцу, маленькая печурка не успевала нагреть остывшее помещение.

Появились заструги. Они все выше и выше, и вот мы перед мощным снежным валом.

Шофер остановил машину.

Если бы в кузове была мука в плотно сложенных мешках, тогда можно было бы таранить занос, отходя назад, удар за ударом пробивая колею. Но когда на площадке автомобиля стоит железная громадина, расшатывать ее крепление безрассудно: сдвинувшаяся махина проломит кабину, не пощадит и людей.

Оставалось ждать...

Я посмотрел на жалкие остатки дров: при самой экономной топке их хватит на шесть-семь часов. Если пурга затянется, дорогу, занесет основательно. Придется тут просидеть не часы, а дни. Немного продуктов у нас есть. Но холод...

Шофер плотно закрыл радиатор стеганым утеплителем. Вернувшись в кабину, он благодушно проговорил:

- Ну, теперь и покимарить можно.

И действительно, не прошло и трех минут, как он заснул, заснул спокойным сном чуть не в сотне километров от жилья, среди тайги, в пургу. Ни пережитые, ни предстоящие в ближайшем будущем опасности не мешали ему спать и видеть хорошие сны - Василий Семенович во сне улыбался.

Мне не спалось. И не потому, что я кочегар и боялся упустить огонь в печурке. Просто сон не шел.

Василий Семенович, многоопытный колымчанин, просыпался как по заказу, прогревал двигатель и снова засыпал. К утру он решительно заявил:

- Спускаю воду, прогревать больше не буду, а то переведем столько горючего, что не на чем будет доехать.

Теперь мы засели надолго. Без посторонней помощи машину не завести. Я устал от пережитого и принял очередной удар со спокойствием обреченного. Мне легче было бы делать что-то более энергичное, чем подбрасывать дрова в печурку, - время бежало бы быстрее.

Пробую рассчитать, сколько времени потребуется машине техпомощи, чтобы дойти до нас от "Ветреного", когда пурга кончится. Часа четыре-пять... Но когда пурга кончится? Хорошо, если сегодня! А если... Даже думать не хочется. Вот не повезло! Ну да я пассажир, шофер - командир. Он спокоен, зачем и мне волноваться?

Вот и последняя чурочка. Огонь чуть теплится в печурке... последняя головешка чадит в одиночестве. Я снимаю с себя обязанности кочегара. Кажется, задремываю...

Острый порыв ветра ударил в лицо. Я очнулся. Кабина открыта, на подножке стоит Михаил Михайлович Шевчук.

Замерзающему снятся хорошие сны,- пронеслось в мозгу. В ту же минуту громкие голоса около кабины вернули меня к действительности.

- Ну, ваша последняя. Разогревай машину. Горячей воды - навалом.

Не ожидая прекращения пурги, со вчерашнего дня Михаил Михайлович на

"техпомощи" пробивался по реке от "Ветреного", "снимая" с простоя застрявшие автомобили. Лицо его, обожженное морозом, было красно, веки воспалены, но выражения усталости на лице не было. Бас его гремел уверенно.

Завертелся сумасшедший аврал. Мы не говорили друг с другом- мы °рали на всю тайгу. Не для того, чтобы перекричать выстрелы, с какими заводился остывший двигатель, нет, а, как дети, от избытка чувств.?

Тронулись. И теперь, когда все кончилось, я узнал, что Василий Семенович умеет ругаться. Досталось и Колыме, и морозу, и "Ветреному", и грузу на площадке. Не обошел Василий Семенович и начальство из-за отсутствия дороги на прииск.

Михаил Михайлович на своей машине пробивал колею - у него машина с обоими ведущими осями, - возвращался, перетаскивал нас через занос на буксире. Натужно ревели двигатели обеих машин, но дело шло.

Пурга бесновалась по-прежнему. Ноги "отходили" с дикой ломотой, но на душе было спокойно. Помощь, добрая товарищеская помощь, что сильнее пурги и мороза, была с нами. Михаил Михайлович заглядывал временами в нашу кабину, отпускал шуточки, и, казалось, что все обычно, все в норме. А что касается предела человеческих сил, то он, этот предел, застрял где-то за "Ветреным", и до конца нашего рейса Михаил Михайлович не может его ни увидеть, ни почувствовать.

- Василий Семенович, - как-то вырвалось у меня нечаянно,- а если бы Михаил Михайлович не выручил, поморозились бы мы?

- Яму бы в снегу под кручей выкопали да тряпки, смоченные в дизельном топливе, вперемешку с лапами стланика жгли бы. Поморозиться не поморозились бы, а уж от дизельной копоти отмываться пришлось бы долго. Вечером были бы на "Ветреном".

- Редкий рейс по этой речке обходится без приключений, - сказал, как будто извиняясь за причиненное беспокойство, Василий Семенович.

Измученный, я заснул каменным сном в отведенной мне комнате.

С обратным рейсом мне повезло. Пурга кончилась. Дорогу накатали. Подвернулась попутная легковушка, нашлось в ней место и для меня. Сидя в теплой машине, я невольно, чуть не вслух, повторил:

- Редкий рейс по этой речке обходится без приключений!.. Редкий рейс...

А сколько этих рейсов сделано шоферами за долгую северную зиму!

Коротко о разном

Рекорды погоды на Южном полюсе

Незадолго до наступления 1979 года в районе Южного географического полюса разыгралась редкая по силе метель. Она продолжалась пять суток.

27 декабря 1978 г. температура на Южном полюсе поднялась до рекордного уровня: минус 13,6°С. Барометрическое давление тоже было слишком высоким: 705,7 миллибара.

Метель и последовавшие за ней потепление и повышение атмосферного давления были связаны с необычно сильным потоком теплого и влажного морского воздуха со стороны моря Уэдделла.