База дружная: 78 градусов южной широты (Бардин Владимир Игоревич)

Из записок исследователя

Родился в 1934 г. Кандидат географических наук. Старший научный сотрудник Института географии АН СССР. Член редколлегий сборников "Полярный круг" и "На суше и на море". Участник шести антарктических экспедиций. Автор нескольких книг, многих научных и научно-популярных статей, очерков и рассказов. Живет в Москве.

В два часа пополудни 15 декабря 1976 г. корабли 22-й Советской антарктической экспедиции - дизель-электроходы "Пенжина" и "Капитан Готский" - подошли к ледяному побережью моря Уэдделла - самого труднодоступного моря Антарктики. Здесь, на краю гигантского шельфового ледника, всего в 1300 километрах от Южного полюса, год назад была создана сезонная база Дружная.

Полуторамесячное плавание закончилось. Нас ожидала работа на закованном в лед континенте. За короткий летний сезон геологам, географам и геофизикам предстояло провести исследования в наименее изученном районе Антарктиды. Поэтому одной из основных задач экспедиции было составление географической карты этой территории. А карта - основа для всех дальнейших изысканий.

Как сложится полевой сезон? В каком состоянии мы найдем базу? Зимой на Дружной никого не было. За долгую полярную ночь домики, конечно, занесло снегом. Это обычно случается со всеми постройками на прибрежных ледниках. Но у строителей Дружной не было выбора: в этом районе на сотни километров не отыщешь ни единого скального выхода - только снег и лед. К тому же ледяной берег не опирается здесь на грунт, а лежит на водной поверхности.

Такие ледники называются шельфовыми. Они широко распространены в Антарктиде. Шельфовый ледник Фильхнера-Ронне, на краю которого расположилась Дружная, - один из самых крупных. Чтобы оценить его размеры по привычным европейским масштабам, достаточно сказать, что территория этого ледника в полтора раза превышает площадь Италии.

Береговая линия шельфовых ледников весьма изменчива. Края постепенно выдвигаются в море и в конце концов обламываются, порождая айсберги. Порой размеры их достигают сотни и тысячи квадратных километров. Предугадать, когда и в каком месте родится новый айсберг, трудно. А если это случится как раз там, где расположена наша база? Такие мысли не раз приходили в голову во время рейса.

Дизель-электроход 'Пенжина' у ледового причала Дружной (фото автора)

И вот сейчас все высыпали на палубу, с волнением ожидая встречи с Дружной. Домиков базы даже с верхнего мостика разглядеть не удавалось. У края невысокого, 4-5 метров, ледяного барьера чернело несколько бочек, обозначавших место, где в прошлом году швартовались корабли. Дальше от моря берег полого возвышался, и там на склоне виднелась полузанесенная снегом цистерна, а около нее - уже целое скопище бочек. За этими приметными ориентирами и должна находиться Дружная.

Но швартоваться к барьеру на этот раз было невозможно. Морской лед - неровный, торосистый, с большими снежными сугробами - преграждал путь к берегу. Всего-то полоса припая шириной метров триста, но кораблю не пробиться: лед толстый, вязкий. Попробовали было дизель-электроходы скалывать лед корпусом, но дело шло медленно. Капитаны нервничали - большой расход топлива, да и риск немалый: суда хотя и ледового класса, но не ледоколы, корпус может не выдержать. Поискали другое место, но ледяной барьер или слишком высок, или неровен, а то и вовсе смялся, вздыбился вверх: не иначе плавучая ледяная гора наскочила здесь на берег. Такие вмятины называют в шутку "поцелуем айсберга".

Вернулись обратно. На лед высадилась бригада с ломами и лопатами, начала сбивать торосы, готовить дорогу к барьеру. Было решено приступить к разгрузке. Дизель-электроходы пришвартовались к припаю один вблизи другого.

Разгрузка кораблей в Антарктиде, пожалуй, одна из самых напряженных и ответственных операций. И в ней принимают участие все без исключения. Бригады трудятся по 12 часов, сменяя друг друга. И работы всем хватает.

Без всякой портовой техники необходимо выгрузить на лед тысячи тонн самых разнообразных грузов, от бочек с горючим до самолетов Ил-14. И все нужно сделать в самые сжатые сроки: того и гляди - испортится погода, задует пурга. Но пока в небе ни облачка, тихо, температура в полдень плюс 1,5 градуса! Да и в полночь, когда на лед спустилась наша смена, ненамного холоднее: солнце не уходит за горизонт. Картографы переживают: "Какую погоду упускаем, сейчас самое время проводить аэрофотосъемку!" Но до того момента, когда начнется работа, далеко. Самолеты - "рабочие лошадки" нашей экспедиции - еще на палубе судна. Их нужно выгрузить, собрать, технически подготовить и лишь потом думать о полетах.

База Дружная - поселок в снежной пустыне (фото автора)

Капитан "Пенжины" Михаил Петров закончил свою смену совсем осипшим - сорвал голос. Его сменяет дублер Виктор Кузин. Он значительно моложе, спокойнее, и у него другая тактика: посвистывает с мостика, следя за работой крановщика. Отдаст команду и знай себе посвистывает. Прекратит свистеть - крановщик тут же стопорит лебедку, ждет новой команды.

Разгрузка на "Пенжине" спорится. Сгружать Илы помогают все. С берега страхуют оттяжками зависший в воздухе бескрылый фюзеляж машины. Главное - не дать ему вращаться, не зацепить краем за борт. А потом под общую команду: "Раз, два - взяли!" - опускают самолет на лед.

Все самолеты у нас на лыжах. Отбуксировать машину на барьер трактором уже не составляет большого труда. Затем на сани сгружают громоздкие упаковки с плоскостями самолетов. И вскоре авиамеханики, облюбовав себе место на краю барьера, приступают к сборке.

А мы работаем у кораблей. Принимаем на лед с судовых стрел металлические контейнеры с продовольствием и снаряжением, деревянные ящики с приборами, панели сборных домиков, а чаще всего сетки с бочками.

Бочек этих в трюмах нескончаемое количество: больше пяти с половиной тысяч. В них бензин разных марок для самолетов и вездеходов, керосин для вертолетов, дизельное топливо для электростанции. На Дружной много техники: два Ил-14, два Ан-2 (Аннушки), два вертолета Ми-8. И еще тракторы, вездеходы. Без горючего шагу не ступишь.

По льду у кораблей носится маленькая, серая, с темными подпалинами Дворняжка - Макар. Прыгает, ластится к полярникам. Три года назад крохотным щенком неизвестно как оказалась она на "Капитане Готском" и с тех пор плавает на судне, стала любимицей команды, заправским моряком, а теперь вот еще и полярником.

Разгрузка набирает темп. Через каждые 5-7 минут над нами зависает вертолет. Под брюхом у него болтается металлический крюк - гак, как принято называть у моряков. За него нужно зацепить металлическую сеть с бочками либо контейнер, а то и жилой домик в сборе.

Вертолеты - незаменимые помощники, без них разгрузка шла бы куда медленнее. А тут только успевай поворачиваться. Расправляем на деревянном настиле колючую, непослушную сетку, закатываем на нее бочки по 12- 15 штук. Еще не успеваем перевести дух, как над головой свистит вертолет.

Самый ответственный момент - застропить груз, зацепить края сетки за гак. Эта операция особенно ловко получается у молодого белобрысого паренька, радиотехника Дружной - Гриши Клемяционка. Он бесстрашно лезет под брюхо трепыхающегося в метре-двух надо льдом вертолета. Остальная часть погрузочной бригады укрывается в этот момент кто где может от ураганного ветра, поднятого вращающимися лопастями. Ветрило норовит сорвать шапку, продувает ватный костюм до костей. Снежная крупа сечет лицо, залепляет защитные очки. Грохот царит невообразимый: объясняться друг с другом можно только знаками.

Механик вертолета в шлемофоне с радионаушниками лежит на полу кабины, наполовину высунувшись в дверцу, заглядывает вниз, следит, как Гриша цепляет сетку, и сообщает по радио пилотам. Вертолетчики Виктор Гуськов и Владимир Ледков - пилоты экстракласса. Иначе тут нельзя. Гриша, хотя и первый раз в Антарктиде, все делает споро. А опыт тут же приобретается: известно, что на ошибках быстрее учатся. Один раз чуть колесом его вертолет не придавил. Другой - сгоряча схватился Гриша за гак голой рукой - током дернуло: сильнейший заряд статического электричества накопился на конце металлического троса. Сидел потом с полчаса Гриша в стороне на бочках, себя корил: "А еще радиотехник!", пришел немного в себя - и снова за работу.

Не уступает Грише в умении стропить грузы и наш иностранный коллега, геолог из ГДР Ганс Пейх. Он тоже впервые в Антарктиде, но сразу освоился. В яркой непродуваемой пуховой куртке, в шерстяной шапочке с помпоном, с пунцовыми щеками, он похож на сказочного тролля с рождественской открытки.

С Гансом мы плыли в Антарктиду в одной каюте и подружились. Он хорошо знает русский язык, не раз бывал в нашей стране. Характер у него легкий. Ганс общителен, на редкость сообразителен. Все схватывает буквально на лету.

И еще один иностранный коллега - американский геолог Эдвард Грю трудится в нашей бригаде. И ему нельзя отказать в трудолюбии. Огромные трехсоткилограммовые бочки он катает по настилу из досок с редкостным упрямством, что называется, не разгибая спины. И при этом совсем не обращает внимания на то, что делается вокруг. Несколько раз его приходилось оттаскивать в сторону, оберегая от накатывавшихся сзади бочек. И все-таки его слегка придавливало. В таком случае Эдвард недоуменно оглядывался, словно не сразу понимая, что случилось, потирал ушибленное место и снова с прежним рвением принимался за работу.

По характеру Эдвард медлителен, флегматичен. Зато упорства, целеустремленности ему не занимать. И русский он освоил не хуже Ганса. У Эдварда в арсенале такие поговорки: "Первый блин комом", "Поспешишь - людей насмешишь". Только манера говорить у него другая, неторопливая. Эдварда многие знают в экспедиции. Он не новичок в Антарктиде. Однажды уже зимовал у нас на Молодежной. Только вот собачонка Макар никак не признает его за своего. Как увидит американца, заливается бешеным лаем. Внешне Эдвард мало походит на геолога. Высокий, худощавый, с гривой черных как смоль волос, длинным носом, зависающим над верхней губой, артистичными руками с тонкими пальцами. Его можно скорее принять за музыканта.

Пока не все ладится на разгрузке, порой возникает неразбериха. Вот бригадир, он же глава нашего геологического отряда, посылает меня с одним из геологов на Дружную принять там бочки. Мы послушно заползаем в приземлившийся по этому случаю вертолет. Но на Дружной нас встречает начальник базы. Он считает, что здесь людей и так достаточно, и отправляет нас обратно. В течение двадцати минут нас трижды перебрасывают с одной точки на другую. Руководители впали в амбицию, не хотят уступать друг другу. У вертолетчиков глаза на лоб лезут: они не могут взять в толк, почему нас надо возить через рейс то туда, то обратно. В конце концов начальник базы одолел нашего бригадира, и мы вернулись на прежнее место.

Погода портился. Перед самым концом смены с борта судна крикнул старый знакомый по антарктическим экспедициям, геофизик Виктор: "Слышь, Володь, тебе тут какая-то чудная радиограмма из Якутска". Радиограмма была действительно необычная.

"Прошу сообщить сохранилось ли острове Кергелен стадо северных оленей завезенных туда 50 лет назад. Профессор Андреев".

Кто такой профессор Андреев, я понятия не имел. На Кергелен мы заходили по пути в Антарктиду, но про северных оленей ничего не слышали. Впрочем, кажется, одной из корабельных буфетчиц галантные французы, хозяева острова, преподнесли на память какие-то рога. Раз этот вопрос так беспокоит профессора, нужно помочь. "Пенжина" по пути в Австралию зайдет на Кергелен. Может быть, первый помощник капитана сумеет разузнать об оленях.

Пошел снег, видимость ухудшилась, и вскоре разгрузка прекратилась. Сваливаем в кузов вездехода личные вещи и отправляемся на Дружную устраиваться. С судовой жизнью покончено. Как только разгрузка завершится, корабли покинут базу. Вернется же за нами одна "Пенжина".

Против ожидания Дружная оказалась не слишком занесена. Снег засыпал Домики на треть или наполовину, лишь кают-компания была погребена почти п° крышу. Но бригада, проводящая расконсервацию базы, сумела откопать вход, и повар уже хлопотал у плиты.

Наш аэродром. Слева за бензозаправщиком виднеется 'емкость' летного командования (фото автора)

Наш домик стандартный, собранный из панелей, пригнанных друг к другу и стянутых болтами. Такие дома уже давно используются в Арктике. Название их мудреное - ПДКО, что означает "полярный дом Канаки-Овчинникова". Дом простой, незатейливый. Коробка пять метров в длину, два с половиной в ширину. Стоя во весь рост, до потолка можно достать рукой. Вход через обычную дверь, без тамбура. Окна маленькие, квадратные. Толщина стен невелика, но сквозь них не продувает. У входа установлена венгерская печь, работающая на солярке или керосине. В отличие от газовых плит, которыми мы отапливались в полевых лагерях в прошлом, она удобнее и безопаснее.

Домов ПДКО на Дружной несколько десятков. Четырьмя рядами выстроились они на расстоянии 40-50 метров друг от друга, образовав подобие улиц. И ни одного пустующего помещения. Идет сборка новых зданий: база должна принять 135 человек.

Летчики привезли с собой жилище собственной конструкции - огромный металлический цилиндр, своего рода цистерну на колесах. Очень гордятся этим сооружением. В нем весу тонн тридцать. Внутри три отсека: кухня, столовая и спальня. Пока чудо-дом сгружали с корабля и доставляли на Дружную, немало крепких слов было сказано в адрес того человека, которому взбрело в голову везти в Антарктиду это громоздкое металлическое сооружение. Поселились в цистерне начальник авиаотряда и его заместитель.

В нашем домике мы устраиваемся вчетвером: начальник отряда, он же наш бригадир на разгрузке, Ганс, Эдвард и я. Словом, интернациональный домик. Бригадир еще не отошел после схватки с начальником базы и компенсирует сейчас свое поражение тем, что безоговорочно занимает своими вещами все ящики единственного письменного стола. Я пытаюсь отвоевать один из них, но терплю поражение. Начальник держит круговую оборону. Недаром знающие его геологи говорят: "Его ничем не возьмешь, он как в кольчуге, бронированный".

Затаскиваем в помещение все, что боится мороза. Остальное снаряжение складываем вблизи дома на фанеру и закрываем брезентом. Потом приколачиваем гвозди для вешалок, сооружаем полочки. Работы не так уж много: дом обжит прошлой экспедицией.

В этом доме мы жили. Справа Ганс Пейх (фото автора)

На противоположной от двери стороне - нары. Как в железнодорожном купе - два верхних места, два нижних. Наш начальник, заняв нижнее место с правой стороны, предлагает устраиваться нам. Мы с Гансом размещаемся наверху: я - над начальником, Ганс - над американцем.

Пришло время идти на обед. На улице пуржит, но холода мы не ощущаем. В столовой влажно, как в бане. Снег на крыше тает, струйки воды просачиваются внутрь, заливают пол, капают на столы и лавки. Кают-компания составлена из нескольких домиков ПДКО, но места все равно не так уж много, а в часы пик не протолкнуться.

Поварам на кухне работать и вовсе нелегко: помещение тесное, не развернешься. К тому же электрические приборы пока бездействуют из-за нехватки электроэнергии. Все готовится на газе, а конфорок не хватает. Повар - молодой парень, почти упирающийся головой в потолок, суетится, то и дело высовывается с камбуза, уговаривает обедающих: "Ничего, мальчишки, скоро запустят новый дизель: кровь из носа - наладим электропечь, задержки не будет! Угощайтесь пока холодной закуской. Колбаса, консервы, хлеб, масло - все на столах. Щи сейчас поспеют".

Обросшие "мальчишки" хмуро жуют, на монолог повара никак не реагируют.

- Давайте, мальчишки, разливайте первое,- снова появляется повар, внося с помощником бачок с дымящимися щами. Чувствуется, он волнуется, переживает. Первые шаги самые трудные.

А на улице пуржит пуще прежнего. За обжитым нами оазисом из желтых Домиков все погружено в молочную пелену. Ни моря, ни мачт кораблей не видно. Если сейчас расколется ледник и мы окажемся на айсберге, то и не заметим. Наша база как одинокий мир, затерявшийся в снежной пустыне.

Ганс, Эдвард и я отправляемся на послеобеденную прогулку. Подходим к цепи бочек, которыми оконтурены границы станции. За бочки ходить строго- настрого заказано: под снегом могут быть трещины. Шельфовые ледники, на первый взгляд ровные и безопасные, полны коварных ловушек, укрытых с поверхности снежными мостами. Их ровная поверхность только усыпляет бдительность. К тому же при плохой видимости, потеряв ориентировку, можно оказаться на барьере и свалиться в море. Не так далеко от нас, на побережье Земли Королевы Мод, однажды разыгралась такая трагедия. Трое участников международной Норвежско-Британско-Шведской экспедиции упали в ледяную воду. Ценой неимоверных усилий спасти удалось лишь одного.

Все это я рассказываю в основном Гансу с назидательной целью. Он новичок, чрезвычайно любознателен. Обожает дальние прогулки, особенно на берег океана.

- Какова толщина нашего ледника? - обращается Эдвард ко мне.

- Геофизики говорили, в районе базы около 400 метров, к берегу - меньше.

- А подо льдом океан?

- Да, еще около 300 метров до дна.

- А известно, с какой скоростью движется ледник?

- Геодезисты уже сделали прикидку. За год Дружная сместилась почти на два километра к северу.

Эдвард задумывается.

- Шесть метров в сутки делаем по направлению к дому, - подводит итог нашему разговору быстрый Ганс.

Надышавшись свежим воздухом, возвращаемся на базу.

Наконец погода, как выразился Эдвард, "разгуливается". Оба наших иностранных коллеги щеголяют русскими выражениями и пословицами. Эд без улыбки, серьезно. Ганс весело, непринужденно, с какой-то, можно сказать, французской легкостью. Излюбленное его выражение на данный момент - "вкривь и вкось". Увы, часто оно весьма метко бьет в цель.

Наша бригада снова идет грузить бочки. Только на этот раз не к борту корабля, а на базовый склад. Вертолеты один за другим доставляют сетки с бочками, опускают их на снег. Машина уходит с пустой сетью за новой порцией, мы же разбираем кучу, ставим бочки на попа, тесно друг к другу. Оставишь их лежать - первая же пурга занесет, не отыщешь.

Несколько в стороне от нас, вблизи своего металлического чуда-дома, летчики разметили взлетно-посадочную полосу. Начальник авиаотряда ходил по полосе, остался доволен, даже отказался от ее укатки. Говорят, он решил сегодня сделать пробный взлет на Ил-14. С самого утра у самолета копошатся техники, который час уже гоняют моторы.

Короткая передышка между рейсами вертолетов. Можно взобраться на бочки, осмотреться. Ряды их выстроились широкой полосой. Большая часть бочек выкрашена в зеленый цвет. На ослепительно белом снеге россыпь зеленых предметов ласкает глаз. Естественной зелени в Антарктиде практически нет, и мы уже начинаем ощущать цветовой голод.

Вертолет ушел. Слышим, моторы Ил-14 взревели на полную мощность. И вот самолет стронулся с места, заскользил по снегу, набирая скорость. I - Пробует полосу, - авторитетно заметил бригадир.

Движется Ил неровно, рывками, покачивая носом. Но пилот, а за штурвалом сам начальник авиаотряда, не снижает скорости, скорее наоборот - скорость возрастает. За хвостом вздымается облако снежной пыли. Неожиданно самолет словно спотыкается, хвост его вздергивается вверх. Ил-14 клюет носом и замирает.

Почти одновременно каждый из нас издает какой-то нечленораздельный возглас. По полосе вслед за самолетом уже бегут летчики. Летевший к нам вертолет сбросил сетку с бочками где-то в стороне и тоже пошел к месту аварии. И мы, не раздумывая, побежали туда.

Зрелище это тревожное - нос самолета помят, винты изогнулись колесом. Я впервые свидетель такого происшествия в Антарктиде. Раньше только в документальном фильме видел, как капотировал при посадке американский легкий аэроплан. Американским авиаторам в Антарктиде не везло: они разбили здесь не одну машину. Были при этом и трагические исходы. Наших же летчиков бог миловал. Можно сказать, повезло и сейчас - все уцелели. И самолет не загорелся. Только вот сможет ли он когда-нибудь подняться в воздух? Для наших геофизиков это вопрос немаловажный. Ведь машина оборудована как летающая геофизическая лаборатория, на нее возлагались большие надежды. Вот уж поистине "первый блин комом", как любит выражаться Эд. Но в полярных экспедициях никто не застрахован от случайностей. Главное - не падать духом.

После первого замешательства все возвращаются по своим местам. Мы продолжаем разгружать бочки, то и дело поглядывая на потерпевший аварию самолет, около которого хлопочут техники наземной авиационной службы. Им теперь предстоит дать заключение о судьбе машины. Хотя не трудно предположить, что без мастерской и специального ремонтного оборудования на продуваемом ветрами леднике сложный ремонт сделать будет невозможно. Не успеешь оглянуться - полевой сезон закончится. Правда, о начальнике наземной авиационной службы инженере Аркадии Колбе идет Добрая слава. Хорошо знают его и в Арктике, и в Антарктиде. У него и богатый опыт, и золотые руки. Но все равно чудес не бывает, хотя пилоты еще на что-то надеются, ходят за Колбом как провинившиеся школьники.

А Колб хмурый, с бронзовым от работы на солнце и ветре лицом, в комбинезоне, пропитанном машинным маслом, молчит. Наскоро перекусит и идет обратно к своим ребятам.

И вскоре базу облетает известие: бригада Колба берется восстановить Машину еще в этом сезоне. Правда, для этого нужен целый ряд запасных Частей, которых на Дружной нет. Раздобыть необходимые запчасти можно только на Молодежной. Там стоит на приколе отлетавший свое Ил, кое-что можно содрать с него. Но как все это доставить к нам? И дело не только в расстоянии более трех тысяч километров, разделяющих наши станции. В Молодежной сейчас нет авиации. Самолеты, способные выполнить эту задачу, находятся в Мирном. Это еще почти на две тысячи километров дальше от нас. Но и это не главное. Главное, что авиация Мирного занята снабжением внутриконтинентальной станции Восток - нашей самой труднодоступной и знаменитой зимовки на полюсе холода. Пока эта работа не завершится, вряд ли можно рассчитывать на помощь оттуда.

Правда, на Дружной есть еще один Ил-14, который скоро будет готов к полетам, но он оборудован специально под аэрофотосъемку. Если направить его за запчастями, значит, поставить под угрозу картографические работы. Кто может гарантировать, что рейс пройдет быстро и удачно? На южнополярном континенте погода изменчива, почти каждый дальний полет - уравнение со многими неизвестными.

Есть и иные трудности. В Антарктиде теперь ведут работы несколько крупных авторитетных ведомств: за снабжение станции Восток отвечает одно; геофизические исследования курирует другое; картографирование проводит третье. У каждого ведомства свое плановое задание. Можно понять их руководителей. Порой и хотелось бы рискнуть, помочь незадачливому товарищу, а если из-за этого свои работы сорвешь?

В общем ясно, что, пока запчасти прибудут на Дружную, многие начальники, и не только у нас в Антарктиде, немало переломают копьев. Но главное все же, что Аркадий Колб взялся восстановить машину. Не было бы этого решения - и копья ломать было бы не из-за чего.

Пока вопрос о восстановлении самолета рассматривается в высших сферах, разгрузочные работы завершаются. "Пенжина" первая покинула Дружную и взяла курс на остров Кергелен. "Капитан Готский" тоже торопится нас оставить. Северный ветер нагнал к берегу льды, прибарьерная полынья сузилась. Возникла опасность быть затертым во льдах. Звучит прощальный гудок. От нас с берега взмывают ракеты. И скоро силуэт дизель-электрохода, сделавшись до смешного маленьким, игрушечным, теряется среди льдов и айсбергов на горизонте.

С разгрузкой покончено, но теперь перед нами новая задача - подготовиться к полевым работам в горах. Всеми хозяйственными работами на Дружной ведает комендант базы Анатолий Банщиков. Хозяйственников мы привыкли видеть чаще всего в годах, солидными, с богатым трудовым опытом, нередко из бывших отставных военных. Анатолий же молод, симпатичный блондин, и его никак нельзя назвать солидным.

С утра Банщиков распределяет наряды: кому дежурить на кухне в помощь повару, кому работать по благоустройству поселка, кому идти на дизельную, кому на склад продуктов и вещевого довольствия. Каждый со своими бедами идет к Анатолию: за сапогами, за ватником, за спальным мешком. Да мало ли что понадобится, о чем раньше не подумал, дома забыл, не предусмотрел и во? теперь перед отлетом в горы спохватился. В полярной экспедиции мелочей нет.

Каждый день из каждого отряда выделяется по человеку в "комендантский взвод". Приходит и мой черед. Комендант определяет двух геофизиков и меня в наряд на электростанцию. Там сейчас идет строительство помещения для новых дизелей. На ДЭС хозяйничает наш главный механик Петр Федорович Большаков. Он немногословен. Показывает, где брать доски, где лежат гвозди, молоток и топоры. У него по горло дел - электростанция должна работать бесперебойно. Ведь она обеспечивает питание радиопередатчика. С Петром Федоровичем работать приятно. Он не понукает, прощает невольные промахи, порой помогает ненавязчивым советом, а сам копается со своими дизелями. Петр Федорович уже не первый раз в Антарктиде. Механик знающий, трудолюбивый. А по характеру человек мягкий, деликатный. Только вот взгляд у него какой-то тихий, печальный, даже когда он, улыбаясь, одобряет проделанную нами работу.

После обеда весь наш отряд занимается сборами в полевой горный лагерь. Горы Шеклтона, где нам предстоит работать, в 300 километрах от Дружной. Это еще дальше на юг, ближе к полюсу. Там должны быть созданы два самостоятельных лагеря. Но вся организация начинается здесь, на Дружной.

У коменданта нужно получить палатки, собрать их, проверить, все ли детали в порядке. Если сейчас что-либо не учтешь, проглядишь, в горах спохватишься - локти кусать будешь. А хозяйство мы берем с собой большое: газовые плиты с баллонами, печи жидкого топлива, раскладушки, спальные мешки, геологическое снаряжение, уйму всяких мелочей и продукты на два месяца.

Мясные продукты хранятся в специальном холодном складе. Его еще прошлая экспедиция организовала. И разумно поступила. Хотя Антарктида - ледяной континент, под палящим круглые сутки солнцем брикеты с мороженым мясом, ящики с курами моментально оттаивают.

Вход в склад через люк. Внизу, под снегом, просторное помещение. По углам толстенные бревна, стены обшиты досками, в крыше отверстие для вентиляции, потолок в гирляндах сверкающих снежных кристаллов. На полу сложены припасы: упаковки с бифштексами, эскалопами, шницелями, ромштексами, свиными котлетами, филе трески, судака, зубатки, ящики с курами, брикеты сливочного масла, говяжьи туши, свиные окорока.

Продукты получаем согласно утвержденным нормам. Укладываем на брезент около домиков. Предстоит еще поделить все строго на две части по числу лагерей, кое-что дополучить. Не забыть самое главное - хлеб! Без хлеба, известно, русский человек жить не может. Но как сохранить хлеб от зачерствения? В прошлых экспедициях, знаю по своему опыту, приходилось заскорузлые, мерзлые буханки распиливать пилой-ножовкой, а куски потом размачивать. Теперь же хлебная проблема решена. Буханки ржаного хлеба, предназначенные специально для нас, подготовлены еще в Ленинграде. Облиты спиртом, упакованы в целлофан и заморожены. Раскроешь такую упаковку - хлеб мягкий, влажный и к тому же спиртиком попахивает. Есть - одно Удовольствие.

Вечером осваиваем снегоходы. Два новеньких "Бурана" - двухместные открытые машины, похожие на мотоциклы, только на гусеничном ходу, будут помогать в маршрутах. Это тоже новшество. В прошлых экспедициях в полевых геологических лагерях мы полагались только на собственные ноги. За "Бураном" удобно буксировать сани с образцами, а уцепившись за капроновый фал, сзади могут скользить два-три лыжника.

Сначала я самостоятельно отрабатываю вождение снегохода. Машина проста в управлении, тем не менее ухитряюсь чуть не свернуть деревянный короб, через который влезают в холодный склад. Затем по указанию нашего начальника (он, к счастью, отсутствовал в тот момент, когда я торпедировал склад) отрабатываем коллективную буксировку. Я снова усаживаюсь в седло. Начальник и Ганс, как всегда улыбающийся, приготовились к буксировке. Завожу машину, вопросительно оборачиваюсь. Начальник радушно кивает. Нажимаю на газ - и снегоход, подпрыгнув как норовистый конь, срывается с места. Мы выкатываемся на снежную целину на окраине станции. Здесь я прибавляю скорости. "Буран" лихо несется по застругам, словно по стиральной доске. Теперь я уже освоил машину и чувствую себя в седле как лихой наездник. Слегка привстаю, словно в стременах, и еще сильнее жму газ. Сзади раздается истошный вопль. Оглядываюсь. Ганс, вцепившись в натянутый шнур, катится в одиночестве, начальник валяется на снегу. Делаю крутой вираж, возвращаюсь назад. Глушу мотор точно у ног начальника, жду, как он оценит мое мастерство. Но начальник молчит, снег забился ему за ворот, одна лыжа соскочила. Он сопит, отряхивается.

Оставив "Буран", иду к нашему доктору. Он хранитель станционной печати. У меня кипа конвертов, многие просили погасить марки на Дружной. Над докторским домом белый флажок с красным крестом. Вокруг намело большие сугробы. Чтобы войти, надо нырнуть на несколько метров вниз по крутым обледенелым ступеням. В прихожей в углу внушительная коллекция разнообразных костылей. К счастью, они пока простаивают без дела. Небольшая приемная заполнена летчиками. После несчастного случая с самолетом они зачастили к доктору. И сам начальник авиаотряда серьезно недомогает. Что поделаешь - нервы.

Заканчиваются приготовления к вылету в горы. Но вечер 24 декабря мы освобождаем от работы. Зарубежные коллеги Ганс и Эдвард приглашают нас на рождество!

Отец Ганса по профессии плотник. Многие приемы плотницкого мастерства освоил сын. Из листа фанеры выпилил аккуратную елочку, позеленил ее фломастером, украсил звездочками из серебряной и золотой конфетной бумаги. Рядом подвесил на нитках три апельсина, красный пластмассовый свисточек, гирлянду сушеных яблок. Под елкой укрепил несколько свечек. Получилось очень нарядно.

Повар подготовил по такому случаю две отлично подрумяненные, нафаршированные рисом курицы. Рождественский стол получился на славу! И напитками стол не обделен: виски, водка, бутылочное и баночное пиво, соки. Геологи довольны. Даже самый экспансивный из них, курчавый, похожий на фавна палеонтолог Игорь, улыбается.

- Маловато, Ганс, - кивает он на бутылки, - но ничего, сойдет!

- Рождество - семейный праздник, - смущается Ганс. - На рождество немного пьют. Больше на Новый год.

Начальник зачитывает поздравительные открытки нашим иностранным друзьям. Мы постарались написать их как можно теплее, не забыв о женах и детях.

Ганс и Эдвард сидят серьезные, растроганные. Им далеко не просто у нас в экспедиции. Если нам порой взгрустнется, затоскуешь по дому, то среди своих как-то легче переносишь разлуку. Они же не только в Антарктиде, но еще и на иностранной станции. Конечно, мы стараемся быть гостеприимными хозяевами, но тем не менее... Недаром говорится: "В гостях хорошо, а дома лучше".

Ганс включает свой портативный магнитофон. Звучит торжественный колокольный перезвон, потом песенка о зеленой елочке в исполнении жены и двух детей Ганса. И наверно, каждый из нас вспомнил в этот момент своих родных и близких.

Рождественский вечер удался. Он получился, как и хотел Ганс, светлым семейным праздником.

Начальник авиаотряда выздоровел. Сегодня на диспетчерской он доложил, что второй Ил-14, предназначенный для аэрофотосъемки, готов к полетам. Как только начнется аэрофотосъемка, добрая половина базы будет втянута в работу. В разных концах района начнут действовать выносные радиодальномерные станции.

И наш геологический отряд готов к вылету в горы. Всем уже не терпится приступить к маршрутам. Особенно Гансу: почти две недели в Антарктиде, а антарктической земли не нюхал, образца горной породы в руках не держал - все снег да лед. Вслед за картографами и геологами, глядишь, и геофизики развернутся. Летчики уверены: инженер Колб сдержит слово. А переговоры о доставке запасных частей из Молодежной близки к завершению.

Слов нет - трудное было начало. В пору растеряться. Но сейчас дело налаживается. Появилась уверенность - все работы будут выполнены. К Новому году намечено приурочить официальное открытие базы, торжественно поднять флаг. Но мы к тому времени уже должны улететь в горы.

Пока же я попадаю в "комендантский взвод". На этот раз задание особое: установить мачты для флагов. Кроме флага СССР на станции будут подняты флаги ГДР и США. И еще нужно предусмотреть свободные флагштоки на случаи визитов иностранных ученых. Поблизости от нас находятся базы англичан и аргентинцев, а в море Уэдделла сейчас ведет исследования норвежская океанологическая экспедиция. Вдруг кто-либо захочет пожаловать в гости? Антарктические станции открыты для всех, и тут свято соблюдаются законы гостеприимства. Советские станции в этом отношении пользуются у иностранных полярников особой популярностью.

Устанавливаем флагштоки втроем. Я помогаю двум геофизикам. Это опытные полярники, мастера на все руки. С одним из них - с Виктором Лебедевым я уже не в первый раз в Антарктиде. Виктор чуть постарше меня, но поменьше ростом и пополнее, животик у него выдается вперед, брюки с него вечно соскакивают. Это, однако, не мешает ему оставаться подвижным, легким на подъем. В прошлом он выполнял работу радиста, теперь переквалифицировался на взрывника. При геофизических исследованиях нередко приходится применять взрывчатку. Кстати, именно с помощью взрывов сейсмики определили толщину нашего ледника - 400 метров. Да и не только для науки может пригодиться в Антарктиде взрывчатка. Зажало во льдах корпус судна - взрывник поможет освободить его. Даже для того чтобы порожнюю бочку приспособить под урну для мусора, обращаются к взрывнику. Он опускает в бочку через отверстие для пробки небольшой заряд. Бах! Дно бочки вышибается - и тара для мусора готова.

После обеда, редкий случай, выдается свободное время, и все в нашем домике, кроме Эдварда, устраиваются на отдых. Эд сегодня дежурит на кухне. Сам пошел, добровольцем.

Первым на нарах зачмокал во сне как младенец Ганс. Начальник плотно прикрыл дверь, запустил печь на полную мощность и прилег с книгой в руках. Он обожает тепло. Конструкторы ПДКО недаром вдвоем думали, постарались на совесть: соорудили дом крепким, непродуваемым, вот только вентиляцию не предусмотрели. Хоть бы какое отверстие в крыше сделали. Стоит закрыть дверь, в домике становится невмоготу. Внизу еще ничего, а под потолком, где мы спим с Гансом, духота. По ночам нам с Гансом снятся кошмары. Просыпаешься с тяжелой головой, весь в поту. Мирные переговоры с начальником о том, чтобы на ночь выключить печь, окончились безрезультатно. Я пытаюсь вести борьбу за свежий воздух партизанскими методами. Как бы невзначай оставлю дверь приоткрытой или незаметно убавлю отопление. Ганс - мой союзник и идейный вдохновитель. Эдвард держит нейтралитет. Он спит внизу, да и к тому же кажется вовсе не чувствителен ни к жаре, ни к холоду.

Однако начальник бдительно следит за нашими действиями. Только когда он засыпает, нам предоставляется некоторая свобода. Вот и сейчас я упорно сижу, делаю вид, что пишу дневник, выжидаю, когда начальник задремлет, чтобы выключить проклятую печь.

К вечеру благополучно взлетел Ил-14. Делает круг над базой, потом набирает высоту. Аэрофотосъемщики торжествуют: завтра можно приступать к работе! За ужином вижу преобразившегося командира авиаотряда. Лицо его помолодело. Казалось, он снова обрел уверенность в себе.

Уже на Дружной начались приготовления к праздничному вечеру, и, глядя на них, невольно заколеблешься: а что, если задержаться, отпраздновать Новый год на базе? Ведь организация лагеря в горах потребует стольких хлопот! Загружать, разгружать самолеты, перетаскивать грузы, ставить палатки. Там уж не до застолья. А тут еще расслабляюще действуют поздравительные радиограммы. Поток их уже поступает на рацию. Радисты едва справляются. Каждый из нас ждет вестей с Родины. Нет для полярника лучшего подарка, чем добрые вести из дома! Но все понимают, что нельзя терять времени: антарктическое лето скоротечно, каждый погожий день дорог. Будет завтра погода, - значит, судьба встречать Новый год в горах!

Тяжелая низкая облачность отступает. Небо посветлело. Легкие перистые облака сияют высоко в небе. Преобразилась Дружная. Сейчас, перед скорым расставанием, словно видишь ее другими глазами. Так стремились в горы, а теперь вроде бы жаль расставаться. Все здесь стало свое, родное. Привычно тарахтит движок электростанции; судя по дымку из трубы над крайним домом, летчики раскочегарили баню. Перед Новым годом как приятно помыться!

Вот Витя-взрывник вышел с камбуза. Ему в горы не лететь: он нужен на базе.

- Слышь, Володь, - обращается он ко мне. - Тебе на рации лежит телеграмма.

- Да ну?! - подскакиваю я. - Вот обрадовал, давно жду вестей из дома.

Бегу на рацию. Перед домом радистов приступочка, порожек из пустого

ящика, чтобы удобнее было входить. С разбега вскакиваю на него. Ох! Перед глазами все летит кувырком - и я лежу, уткнувшись носом в снег. Ящик под ногой опрокинулся, я рухнул как подкошенный, острый угол с железякой угодил мне прямо под дых. Охаю, не могу подняться.

- Что же ты так? Сильно зашибся? - причитает надо мной Виктор.

Кряхтя, поднимаюсь. Корю себя: "А еще бывалый полярник! Забыл жизненно важное правило: в экспедиции нельзя суетиться!"

Вхожу к радистам. Радиограмма оказывается не из дома. Первый помощник капитана "Пенжины" сообщает, что, по заверению губернатора острова Кергелен, там благополучно живет стадо северных оленей в 150 голов. Это ответ на запрос любознательного профессора Андреева из Якутска. Вот ничего себе, новогодний подарок!

Иду в свой домик. Там обстановка не изменилась. Начальник, запустив печь на полную мощность, лежит внизу на постели в одной майке, наслаждается.

- Завтра с утра летим в горы, - предупреждает он меня, - не засиживайся, надо хорошо выспаться.

Наверху Ганс, сбросив с себя не только одеяло, но и простыню, не подает никаких признаков жизни. "Надо спасать товарища, пока не поздно, - решаю я. - Только как? В открытую к печке не подступиться".

- В умывальнике кончилась вода, - как бы между прочим сообщаю я пребывающему в неге начальнику.

Точно по моему расчету следует немедленное распоряжение:

- Натопить снега!

Этого мне только и надо. Наполняю из ближайшего сугроба большой бак Доверху, ставлю его на печь. Днище бака широкое, оно скрывает регулятор Подачи топлива в горелку. Само собой, прежде чем поставить бак, я незаметно отключил печь. Начальника разморило в тепле - он потерял бдительность.

Довольный удачно завершенной операцией, я лезу к себе наверх.

Но, увы, и во сне я не нахожу покоя. Вижу из окошка нашего домика, как на площадку перед кают-компанией выезжает верхом на "Буране" начальник.?

Но в каком виде! В рыцарских доспехах, весь в броне с головы до пят. Я узнаю его только потому, что в одной руке он держит бутылку немецкого пива из запасов Ганса, а в другой - геологический молоток.

Навстречу ему тоже на "Буране" выезжает начальник базы. Он в белой рубахе, безоружен. Лишь капроновое лассо с петлей-удавкой на конце болтается в его руке. Раскланявшись перед собравшимися, начальник базы делает несколько пробных бросков - ловко набрасывает петлю на стоящие невдалеке бочки.

На площадке столпилось много полярников. Впереди всех и точно посредине между двумя начальниками комендант. Он держит в руках стартовый флажок, вот-вот даст отмашку. Невдалеке от коменданта доктор радостно потирает руки. Рядом с ним связка его любимых костылей.

На пороге кают-компании повар сложил руки рупором, кричит, подбадривает: "Давайте, мальчишки, чтоб кровь из носу!"

Я не выдерживаю, спрыгиваю с нар, выскакиваю из дома, бегу к собравшимся, хочу остановить. Но тут меня окликает Витя-взрывник. Он стоит сытый, довольный, придерживает рукой сползающие брюки.

- Слышь, Володь, - говорит он, - тебе на рации телеграмма. Оленей с Кергелена решили к нам на Дружную перевозить. По просьбе профессора Андреева.

- Так они же погибнут! Что они тут есть будут? - удрученно кричу я и просыпаюсь.

Хватаю ртом воздух. Духота неимоверная. Голова раскалывается. Свешиваюсь вниз. Бак стоит на полу, печь жарит на полную мощность. Приходится признать, что на данном этапе мы с Гансом потерпели поражение.

В дверь стучат, потом заглядывает штурман Ан-2.

- Эй, геологи! - окликает он. - Кончай ночевать, грузиться пора, через час летим в горы.

...Домики нашей базы сверху как спичечные коробки. Вот наш дом (теперь там пусто), вот рация, кают-компания, баня, дом начальника базы (конечно, он стоит на пороге, смотрит, как мы улетаем), комендантский склад, новое помещение электростанции, несуразная "емкость" летного командования, Ил со смятым носом. Дальше сгрудились темные бочки - точь-в-точь колония пингвинов. И совсем рядом стынет море - темное, неуютное. Самолет делает крутой вираж и ложится на курс.

До свиданья, Дружная! Всего две недели прошло с момента нашей высадки на твой ледяной берег. А сколько всяких событий, важных и второстепенных, серьезных и забавных, грустных и радостных, они вместили. У всех наших сейчас отличное настроение. Еще бы, организационный период позади - мы приступаем к полевым исследованиям!

Под крылом проплывает великая, таящая еще столько загадочного белая пустыня. Самолет идет на юг на крейсерской скорости. Летчики торопятся. Пока держится погода, нужно выполнить максимум рейсов, полностью обеспечить горные лагеря. В Антарктиде ничего нельзя откладывать на завтра. Да к тому же завтра будет не до того.

Завтра встреча Нового года!?