Бродяга Гаррисон (Дубровин Владимир Николаевич)

Родился в 1915 г. Радиотележурна-лист, член Союза журналистов СССР, редактор отдела промышленности, транспорта и строительства Ростовского и областного комитета по телевидению и радиовещанию. Участник нескольких антарктических плаваний. Автор киносценария, множества очерков и рассказов. Живет в Ростове-на-Дону.

Сегодня мы покидаем Фолклендские острова. День чудесный, какого давно не было. Солнечно, тепло. Мы щеголяем в костюмах, совершенно позабыв, что еще два дня назад с гор дул пронизывающий ветер. Он принес холод и обильно засыпал снегом чистенькие улицы Стэнли.

За час до отхода моторный бот доставил нашу группу на борт "Академика Книповича".

Заработал брашпиль. "Академик Книпович" разворачивается и самым малым ходом проходит мимо английского парохода "Джон Биско", недавно возвратившегося с Южных Оркнейских островов. Он доставил в Стэнли научную группу британской антарктической службы. Идем мимо датского судна, зашедшего в бухту накануне, мимо местных рыбацких судов.

Трижды звучит прощальный сигнал. Мощный голос советского научного судна стелется над бухтой, проносится над разноцветными крышами поселка, теряется среди гор и холмов. Мы всегда подаем этот сигнал, покидая порт.

По традиции стоящие в порту суда отвечают на прощальный сигнал уходящего корабля. По традиции. А в жизни? Мы чутко прислушиваемся. С берега - ни звука. Молчат суда, будто там все вымерли. Пауза затягивается, становится невыносимой.

Вдруг сквозь шум волн и рокот мотора к нам с берега доносятся три ответных гудка. Это прощальный привет старика "Джона Биско". Через небольшую паузу мощно звучат гудки датчанина. Все, кто был на палубе, заулыбались, заговорили. Все стало на свое место: традиция была соблюдена.

Я повел биноклем в сторону причалов. В стороне от "Джона Биско", прикрытая стенкой пакгауза, стояла крошечная яхточка австралийца Роберта Гаррисона. Раньше ее не было видно. А сейчас ее мачта с зачехленным парусом была снова видна на фоне неба. Рядом стоял и ее владелец, недавний пастух и батрак, а теперь отважный моряк-одиночка, шесть лет назад покинувший родину ради неуемного любопытства к жизни других народов.

С Гаррисоном мы познакомились случайно. В первый день нашей стоянки в Стэнли группа наших моряков вместе с капитаном ожидала на берегу моторный бот, чтобы добраться до судна. Моросил дождь, по небу неслись лохматые тучи. Моряки с "Джона Биско" в одиночку и группами спешили на берег. Нам же на берегу делать было нечего. Все, что можно было осмотреть, мы осмотрели. Осмотрели этот небольшой английский поселок, едва насчитывающий полторы тысячи человек. Побывали даже на стадионе, на котором тренировались местные футболисты - будущие соперники нашей футбольной команды. Словом, дома, то есть на судне, нам было лучше всего.

Капитан слушал впечатления матросов об этом поселке, потом спросил:

- А вы на яхте Гаррисона были?

- Что за яхта? Какой Гаррисон? - послышались вопросы.

Капитан повернулся к пирсу.

- Вон, правее американского судна виднеется мачта. Видите? Прямо под стенкой пакгауза. Так это и есть яхта, о которой я говорю, - ответил капитан

Мы все посмотрели в направлении, указанном капитаном. Метрах в двухстах от нас скрытая деревянным настилом пирса стояла небольшая яхта. Впрочем, мы видели только половину мачты и ванты. Казалось, мачта укреплена прямо на пирсе.

- Эта яхта принадлежит австралийцу Гаррисону, - продолжал капитан. - Это очень интересный человек. Он бывший батрак, пастух. Без денег, в одиночку уже шесть лет плавает по морям и океанам южного полушария, стараясь обойти вокруг света.

- А по-русски он говорит?

- Нет. Не говорит. Пригласите Николаича,- капитан кивнул в мою сторону, - и поговорите с моряком. Не пожалеете.

Подошел бот. Все заспешили на посадку. Мы со старшим механиком Володей Фоменко переглянулись и зашагали в сторону яхты. Наших ребят еще много было на берегу, и бот за нами придет еще раз. Капитан увидал, куда мы направились, и крикнул вслед:

- Пригласите его от моего имени к нам на ужин.

- А он согласится?

- Согласится. Я буду ждать.

Мы с Володей подошли к тому месту, откуда возвышалась мачта, наклонились и удивленно посмотрели друг на друга. То, что мы увидали с пирса, можно было назвать чем угодно, только не яхтой. Это небольшое судно, довольно короткое, широкое и обжитое, словно старый охотничий домик. Над палубой возвышалась дымовая труба от печки-времянки. Из нее уютно курился дымок. Возле бушприта стоял ящик для мусора.

Не верилось, что эта скорлупка начала свой путь на Тихом океане, пересекла Индийский океан, обошла вокруг Мадагаскара, трижды пересекла Атлантику и ныне вот стоит в порту Стэнли, набираясь сил для перехода самого опасного на планете места - пролива Дрейка. Да еще в то время, когда в Антарктике начинаются зимние шторма.

Хозяин яхты сидел на корме и что-то мастерил. Я окликнул его. Он направился к нам. Австралиец невысокого роста, сухой, жилистый, с тонким лицом, внимательными светлыми глазами и удивительно сильными руками. В этом мы сразу убедились, как только он пожал наши руки.

Я рассказал яхтсмену, кто мы такие, с какого судна. Он слушал, улыбался, но молчал. Затем я передал приглашение капитана. Австралиец сразу стал серьезным:

- Хорошо. Спасибо. Ровно в семь я буду у вас на борту.

Мы возвратились на корабль. Я рассказал капитану, что его предложение принято. Капитан задумчиво смотрел в иллюминатор.

- Почему вы были уверены, что он примет ваше предложение? - спросил я.

- Очень просто. Ему, который всю жизнь проработал батраком, предложение капитана - большая честь. И не просто капитана, а капитана флагмана советской рыбопромысловой науки. Это произвело на него, конечно, огромное впечатление. Его авторитет еще больше поднимется в глазах островитян.

Я с нетерпением ждал наступления вечера. Подготовил магнитофон, достал бутылку старого шотландского виски (нашей "Столичной" к тому времени уже не было), поднялся на палубу. Было почти семь, но бот с берега еще не возвращался.

В восемь сорок пять подошел наш бот. По парадному трапу поднимались наши хлопцы. Среди них был начальник экспедиции, капитан и Гаррисон. На палубе капитан сказал мне шутя:

- Забирайте к себе гостя и выжимайте из него все интересное о плавании. Потом подниметесь ко мне. Буду ждать.

Гаррисон улыбался, глядя на меня. Потом мы спустились ко мне в каюту. Я поставил виски, налил в оба стакана:

- За наше знакомство!

Мы выпили по небольшому глотку, поставили стаканы. Поговорили о пустяках. Потом я попросил его рассказать о своем плавании и спросил разрешения записать его рассказ на пленку.

- Пожалуйста! Видимо, журналисты всюду одинаковы. - Он улыбнулся, закурил. Я включил магнитофон.

- Меня зовут Томас Роберт Гаррисон, - начал он свой рассказ. - Еще в детстве я мечтал о подобном плавании вокруг света. Но я был простым рабочим и не мог позволить себе такой роскоши. Я жил, как все люди моего положения: пас в буше Южной Австралии чужой скот и мечтал о кораблях, дальних странах, красивых тропических островах. Большего я себе позволить не мог. Так проходили годы... Только лет десять назад я подумал, что мог бы совершить плавание, если бы у меня была своя лодка. Путешествие в одиночку меня не страшило. Ведь я привык в буше к одиночеству. Меня окружали коровы, овцы, лошади. Людей я видел крайне редко. Потом мне пришла мысль построить самому небольшую лодку. И я построил ее. Когда спустил на воду, то немножко плавал возле берега. Затем освоился и стал совершать путешествия вдоль побережья Куинлэнда на довольно солидные расстояния. Эти плавания были для меня неплохой тренировкой.

Затем произошло событие, которое приблизило меня к осуществлению заветной мечты. Совершенно случайно я узнал, что можно поехать работать на Новую Гвинею. Я разузнал подробности и вскоре подписал контракт. На Новой Гвинее мне хоть и пришлось довольно трудновато, но зато платили больше, чем в Австралии. Я отработал срок контракта, заработал кое-какую сумму и, когда возвратился в Австралию, смог купить лодку, которую вы видели. Она была довольно старой. Но я сам отремонтировал ее, переоборудовал по своему вкусу и спустил на воду. Я ее назвал "Сандаунер". Раньше она носила другое название.

Понемногу я стал готовиться к плаванию. Но это было не так просто сделать. Ведь я был пастух. Имел дело только со скотом и совершенно не знал моря. Стал изучать самостоятельно штурманское дело, читать литературу, которую удавалось доставать по случаю. Полученные из книг знания я старался применять на практике и несколько раз посетил близлежащие острова. Так проходили дни.

Скоро мои сбережения иссякли, и мне пришлось подумать о работе. Я приплыл в Дарвин, это на севере Австралии, и устроился в порту грузчиком. Восемь месяцев грузил и разгружал суда, но времени не терял. В свободное от работы время я готовил свою лодку к плаванию вокруг света. Время от времени на ней выходил в море.

Постепенно я загрузил лодку необходимым провиантом для плавания на длительный срок, залил все емкости пресной водой. И вот однажды я осмелился выйти подальше в море. Мне сразу не повезло. Я попал в циклон. У меня был выбор. Я еще мог вернуться на берег, но не сделал этого. Решил идти дальше и испытать, на что я годен.

Шторм усилился. Я закрепил руль и забрался в кубрик. Трое суток я находился в кубрике. Ветер и волны были настолько сильны, что буквально нельзя было и носа высунуть наружу. К исходу третьих суток волнение немного улеглось, я поднялся на палубу, чтобы определить свое местонахождение. Ведь надо же было обучаться навигации!

Здесь я обнаружил, что зеркало секстана повреждено и прибор дает неверные показания. Отклонение от истинного местоположения достигало почти 70 миль, и я чуть не налетел на рифы. Только чудо спасло меня от верной гибели.

Короче, я решил плыть дальше. Пятьдесять шесть суток я не видел земли и за это время прошел четыре тысячи миль. Начал свое плавание из порта Дарвин, а первую швартовку совершил на острове Реюньон в Индийском океане. Вот так началось мое плавание...

Гаррисон замолчал. Он закурил сигарету, обвел взглядом мою каюту. Посмотрел на фотографии, висевшие над столом, скользнул глазами по книгам, плотно стоявшим на полке, на сувениры, но по всему угадывалось, что он ничего не замечал. Его мысли были далеко. Я старался ни одним движением не отвлечь моряка от его мыслей. Такие встречи выпадают не часто, и мне нужно было проявить максимум выдержки.

Я протянул руку к бутылке виски, налил понемногу в стаканы. Гаррисон все так же задумчиво смотрел в пространство. Я поднял стакан.

- Скол! - произнес я тост по-норвежски.

- Скол! - машинально ответил Гаррисон и поднял стакан.

Мы выпили по глотку, поставили стаканы.

- И как потом продолжалось ваше плавание?

- Как обычно, - улыбнулся он. - В Родригесе я узнал, что мои фунты не имеют хождения. Там в ходу индийские рупии. А у меня их не было. И обменного пункта не было тоже. Тогда я решил плыть дальше и обойти Мадагаскар. Продукты у меня еще были, а воды пресной смог достать за небольшую плату. Только в местечке Мурундава, это на западном берегу Мадагаскара, я смог обменять свои фунты на местные деньги. Их хоть и было у меня немного, но на первый случай пока хватало. Я докупил продуктов, подыскал работу. Мне удалось устроиться строительным мастером у французов. Я плотничал, подзаработал небольшую сумму и смог продолжать плавание.

- Куда же вы направились?

- В Южную Африку, порт Дурбан. Но там мне крепко не повезло, - продолжал Гаррисон свой рассказ. - Снова оказался без средств. Нужно было искать работу, а это в Дурбане не так-то просто. На мое счастье я встретился с приветливыми, добрыми людьми и вскоре устроился плотником на строительстве жилья. Ко мне хорошо относились, и можно было пожить там подольше. Но меня тянуло в океан. Как только я заработал на то, чтобы продолжить плавание, я покинул Дурбан, чтобы обойти Африку...

В динамике громкой связи что-то щелкнуло, и до нас донесся голос вахтенного штурмана:

- Команде ужинать!

Гаррисон вопросительно посмотрел на меня, но ничего не спросил. У меня в запасе еще было полчаса. Я снова включил магнитофон и попросил моряка продолжать рассказ.

Гаррисон благополучно обошел мыс Доброй Надежды и прибыл в Кейптаун. Там остаток денег быстро закончился, и, чтобы заработать на дальнейшее плавание, ему несколько месяцев пришлось грузить фрукты на суда разных стран. Потом был плотником, подметальщиком улиц, снова грузчиком.

На острове Святой Елены, куда он зашел после длительного перехода, он обрабатывал землю и снова подметал улицы. В Бразилии строил лодки, а в Уругвае потерял все, что с таким трудом заработал: его обокрали. Найти работу он там не смог, и это заставило его идти на Фолклендские острова.

- Я знал,- рассказывал Гаррисон,- что там занимаются овцеводством. Я хороший стригаль и мог не только хорошо заработать, но и обучить Других этой профессии. Ведь я из Австралии, из страны овцеводства.

- И долго вы прожили на Фолклендах?

- Шесть месяцев. Я жил скромно и теперь могу смело продолжать плавание.

- Куда же вы теперь пойдете?

- В Чили. Но не могу точно назвать порта, потому что ничего не знаю о погоде и об условиях, при которых будет проходить рейс. Мое намерение - обойти мыс Горн. Это дань традиции. До меня такой переход совершил французский яхтсмен. Но он проскочил пролив Дрейка в хорошую погоду, а это не считается большим подвигом. Другой человек, который совершил подобный Переход, был норвежец. Но он погиб. Его разбитую лодку нашли на чилийском берегу. Теперь в это время года мне первому предстоит пройти с востока на запад и остаться живым.

- Но ведь наступает зима. Время штормов и ураганов. Не страшно ли вам?

- Как вам сказать. Плавание в одиночку, так же как и предстоящий переход, связано, конечно, с известным риском. Но с другой стороны, я верю в свое судно. Для своих размеров оно великолепно построено. Даже если оно перевернется, оно снова станет на ровный киль. Ведь вам хорошо известно, - добавил он, - когда гибнут большие суда, люди спасаются на малых лодках вроде моей.

- Какая же цель вашего плавания?

- Я хочу обойти весь мир. Но это не цель. Что касается цели, то она проста: узнать как можно больше о жизни людей по всему свету. Самая большая для меня радость - это плавать из одной страны в другую, встречаться с людьми, наблюдать чужую жизнь. Думаю, что ради этого стоит жить.

- Сколько вам лет? Ведь чтобы совершить задуманное, нужны годы.

- Мне 51 год. У меня на родине двое сыновей. Оба в Австралии. Одному 21 год, другому - 20. Они работают...

Я слушаю рассказ Гаррисона, украдкой смотрю на часы. В кают-компании нас уже ждут. А мне так хочется еще поговорить, продолжить запись интересного рассказа. Но не пришлось: по громкой связи сообщили, что моему гостю и мне пора подниматься к ужину.

В кают-компании я представил Гаррисона, рассказал о нем все, что только сам узнал. Рассказ произвел на всех огромное впечатление. Валентина Петровна, наш судовой врач, женщина довольно впечатлительная, подошла к нам и сказала мне:

- Я вас очень прошу, переведите ему, что я от всей души желаю ему крепкого здоровья, счастья и благополучного возвращения на родину.

Я перевел.

Гаррисон сидел, наклонившись над тарелкой. Он молча выслушал Валентину Петровну, на какое-то время приподнял голову, посмотрел на врача.

- Спасибо. Скажите даме, что на родину я никогда не возвращусь. Я ею сыт по горло. За свою жизнь в Австралии я столько там хватил, что на две жизни хватит. Да и делать мне там нечего.

Мы все буквально остолбенели. Каждый из нас стремился домой. Всем нам хотелось поскорее попасть на Родину, к своим близким и дорогим. Мы высчитали не только день, но и час нашего прибытия в Севастополь. А тут человек уже шесть лет бродит по океанским просторам, живет вдали от родных мест, от всего, что окружало его долгие годы, от родных, сыновей, жены и не мечтает о возвращении. Видимо, недоброй мачехой была ему родная страна.

- Ну а если заболеете? - не унималась Валентина Петровна.- Или захотите повидать своих ребят? Как же тогда? Да и жена вас ждет не дождется...

- Сынам я не нужен. Они оба устроены, и им не до меня. С женой я развелся, она вторично вышла замуж. Новой семьи я заводить не собираюсь. Если заболею, то лучшее лекарство - это работа.?

- И потом, - Гаррисон повернулся ко мне, и лицо его сразу стало суровым,- скажите вашему врачу, что свои последние дни я хочу провести в океане.

Больше он не стал разговаривать. Молча управился с ужином, посидел покурил и после десяти вечера покинул наше судно. У трапа он сказал мне, пожимая руку:

- До завтра. В десять тридцать я вас жду у себя на судне. Приезжайте один, с товарищами, с капитаном, я его пригласил еще на берегу, с кем угодно. Мне очень хочется показать вам мой "Сандаунер". Пока!

Со вторым механиком, Германом Захаровым, собираемся в гости к Гаррисону. Уж очень любопытно побывать на этой скорлупке, посмотреть все вблизи, потрогать руками. Гаррисон уже ждал нас. Мы его сразу увидели, как только наш бот пришвартовался к пирсу. Он был в толстом, грубой вязки, темно-синем свитере, новых джинсах и сапогах. На голове берет. Вид такого лихого моряка, что хоть на картину. Завидев нас, он улыбнулся и произнес традиционное:

- Хэллоу! Прекрасная погода сегодня. Не правда ли?

- Погода отличная, - ответил я, пожимая ему руку, - просто не верится, что скоро зима.

Мы медленно шли, болтая о пустяках. На нас с удивлением смотрели портовые рабочие, приветливо улыбались. Гаррисон был их человеком, таким же рабочим, как и они сами. Им было очень приятно видеть наше уважение к моряку-одиночке.

На пирсе, прямо против яхты, мы остановились. Гаррисон подошел к краю деревянного настила, сделал широкий жест:

- Прошу вас на мой ковчег.

Он первым прыгнул на палубу, помог нам спуститься и сразу провел в кубрик. Мы осторожно спустились по ступенькам узкого трапа и очутились внутри помещения, в котором уже столько лет живет этот неугомонный человек.

Кубрик довольно тесен. У левого борта одна койка. Напротив, у правого борта, небольшой стол, заставленный посудой. Возле трапа печка-времянка. Возле нее стопка наколотых дров. На столе вплотную к борту приткнут транзисторный приемник; в плавании он служит для приема береговых сигналов и сигналов точного времени. Невдалеке от радиоприемника приютилась пишущая машинка. Приемник и машинка - единственные современные вещи.

Над койкой укреплены барометр, часы, напоминающие старый будильник, древний секстан. В носовой части, в нише, полка. На ней в беспорядке набросана одежда, различные вещи. Возле стола тоже полка. На ней плотно, одна к другой, втиснуты навигационные книги. Рядом с ними, в специальном гнезде, в простом металлическом подстаканнике стоит стакан.

Гаррисон подождал, пока мы с Германом осмотрелись, улыбнулся:

- Вот так я и живу. Как вы находите мой дворец?

- Нормально. Поставить бы у входа гвардейцев в медвежьих шапках - и прямо Букингэмский дворец, - пошутил я.

- Гвардейцев подобрать можно. С шапками труднее: медведей нет,- расхохотался Гаррисон.

Он открыл ящик стола, достал штурманские карты.

- Здесь весь мой путь за шесть лет плавания,- сказал он, бережно расправил карты и разложил их на столе.

Мы с Захаровым склонились над ними. Это были карты Индийского и Атлантического океанов. Их когда-то довольно крепко смочило соленой водой. Они были покороблены, местами вспучены. Но зато курс яхты был тщательно, со знанием дела начерчен на обоих полотнищах.

- Это и все ваше оборудование? - спросил я.

- Все. Больше ничего нет. Ни автопилота, ни гальюна, ни электрического света. Освещение газовое, отличительные огни керосиновые. В море отапливаюсь торфом, а здесь, на берегу, когда торфом, когда дровами. Мне немного нужно: сытно поесть, в тепле поспать. Все остальное приложится.

- Скажите, как понять название вашего судна? Что означает это слово "Сандаунер"? Бродяга?

- Вы правы, - сказал Гаррисон, - но тут необходимо разъяснение. С американской точки зрения - это бродяга. В Австралии - это аристократ среди бродяг. Но чтобы быть еще более точным - так это независимый человек, ни перед кем не снимающий шапку. У него такое же чувство собственного достоинства, как и у хозяина. Хотя никакого имущества у него нет. Это как раз то, что я есть. Я считаю себя равным с любым человеком в мире. Но и не считаю себя лучше, чем кто-нибудь другой. И то, что я всю жизнь был бродягой, - это как раз по мне. Другого мне не нужно.

- Вы довольны своей жизнью? - спросил я Гаррисона.

- Очень. У меня много профессий. В любой стране я всегда найду работу. Деньги меня не волнуют. Лишь бы прожить. Случается, я живу среди миллионеров. В другой раз - среди бедняков. Но всюду я чувствую себя хорошо. Самое любопытное, что среди миллионеров встречаются такие, которые завидуют мне. Я спрашивал их: почему бы им не последовать моему примеру? Они отвечали, что это невозможно: у них слишком много денег.

- У меня денег нет,- улыбается Гаррисон,- терять мне нечего, и потому я счастлив.

- Когда вы думаете покинуть Стэнли? - спросил я.

- Через неделю. Видимо, в следующую пятницу. А вы?

- Сегодня. В четырнадцать часов. Идем в Монтевидео. Потом - домой.

- Жаль. Только познакомились, и уже нужно расставаться. Ну что ж, давайте простимся. Я от души желаю вам счастливого плавания.

Гаррисон достал начатую бутылку виски, налил понемногу в стаканы.

- Всего вам доброго, - сказал я. - Удачи вам! Удачи и здоровья!

Мы выпили. Затем поднялись на палубу. Над Стэнли светило солнце. Было тепло, и никак не верилось, что в этих широтах наступала зима и что она буквально на следующий день всем нам крепко даст это понять.

Я оглянулся на пирс. В сторону яхты шли гости. Среди них штурман с "Джона Биско", наш общий друг ирландец Денни - главный метеоролог острова и двое из местного берегового начальства.

Пора и честь знать. Я несколько раз щелкнул затвором фотоаппарата. Потом Герман Захаров сфотографировал нас вместе с Гаррисоном. Потом я его одного и уже с пирса, сверху, его яхту "Сандаунер".

Мы простились. Но Гаррисон долго стоял на палубе и все смотрел нам вслед, пока мы не скрылись за стенкой пакгауза.

В тот же день мы покинули Стэнли.

В Монтевидео нас ждал сюрприз. После трехдневной стоянки, когда "Академик Книпович" вышел в море, чтобы взять курс на Родину, мы получили новый приказ. Нам предлагалось возвратиться в Антарктику и провести ряд дополнительных исследований в водах от пролива Дрейка до Южных Оркнейских островов.

Погода стояла отвратительная. Штормовые ветры сменялись ураганными. Часто шел снег. Палуба покрывалась коркой льда. Зима прочно вступала в свои права.

Я часто вспоминал Гаррисона. Судя по срокам, он должен был находиться где-то здесь, в этих водах. Я смотрю на огромные волны, слушаю вой ветра в снастях, и сердце невольно сжимается при воспоминании о моряке-одиночке и его крошечной яхте, которая всего-то длиной 24,5 фута (7,5 метра), шириной 8 футов и 4,5 фута в осадке. Каково ему сейчас? Что с ним?

Вечером прошу радистов связаться с каким-нибудь судном или береговой станцией и навести справки о прохождении яхты. Радисты, злые от того, что никак не могут установить связь с Москвой, посылают меня ко всем чертям. Но я не отстаю и каждый вечер прошу их об одном и том же и все с тем же успехом.

Только через неделю, когда мы шли от Огненной Земли к Гвинейскому заливу, пересекая Атлантику в самой широкой части, ко мне подошел начальник радиостанции Ким Луцай и спросил:

- Хотите знать о судьбе австралийца? Только сегодня удалось связаться с одним из судов, проходившим пролив Дрейка.

- Ну конечно, что с ним?

- Яхта под австралийским флагом обогнула мыс Горн и сейчас она находится на выходе из пролива в Тихий океан. Довольны?

- Спасибо за добрые вести...

...Прошло два с половиной года. Я думал, что мне никогда не придется побывать снова на Фолклендских островах, а тем более пройти зимой по пути, который в это время года прошел Роберт Гаррисон. Но все случилось по-другому. У меня так сложилась судьба, что я снова побывал в порту Стэнли. Потом наше судно прошло проливом Дрейка на пути в Чили. Был я и в других странах.

В Стэнли мы пришли под вечер. А утром бродили по знакомым улицам и удивлялись тому, что все здесь оставалось без изменений, как ничего не изменилось и за последние два десятка лет. Когда мы шли по набережной, рядом остановилась машина вроде нашего "газика". Молодой, симпатичный англичанин с редкой бородкой и такими же усами приоткрыл дверцу автомобиля и по-русски спросил:

- Не хотите ли выпить по чашечке кофе?

- С удовольствием, - ответил за всех наш судовой врач.

- О, я больше не знай по-русски, - с огорчением сказал англичанин. - Могу только английски.

Мы воспользовались приглашением этого молодого ученого, как это потом выяснилось, и зашли к нему в дом. Его супруга тепло нас встретила, угостила кофе и кексом, и мы с удовольствием болтали о разных пустяках. На улице шел дождь, дул холодный ветер, а в квартире было так тепло и уютно, как у нас дома, который мы оставили много месяцев назад. Когда миссис Кеннеди, так звали хозяйку, узнала, что мы не впервые в Стэнли, она спросила:

- И у вас, наверное, есть здесь знакомые?

- Конечно, есть, - ответил я. - Я очень хорошо знаю Денни, метеоролога. Мы с ним познакомились еще в бытность его на острове Южная Георгия.

- О, так это и наш друг, - воскликнула хозяйка. - Хотите я ему позвоню и скажу, что вы здесь?

- Спасибо. Буду очень рад.

Минут через пятнадцать мы сидели в крошечной гостиной Денни, пили виски и ждали, когда он закончит приготовление своего любимого блюда - бифштексов с кровью. Ими, несмотря на наши протесты, он собирался нас угостить.

Потом мы вспоминали наших общих знакомых, их судьбы.

- Послушай, Денни, - спросил я, - а ты ничего не слыхал о Гаррисоне? Помнишь того австралийца, моряка-одиночку, что долгое время жил у вас в порту?

- Слыхал, - ответил Денни и грустно посмотрел на меня. - Гаррисон погиб при выходе из пролива Дрейка. Он попал в ураган. Обломки его яхты нашли на чилийском берегу. А его самого так и не нашли. Об этом у нас в газете писали. Да и по радио я слышал... Нет больше Гаррисона...

Больше я о Гаррисоне ничего не слыхал. У меня остались фотографии его лодки, его самого и лента с магнитофонной записью его рассказа о шестилетнем плавании вокруг света...