Прочие объекты (Водопьянов Борис Павлович)

Родился в 1936 г. Инженер-гидрограф Гидрографического предприятия Министерства Морского Флота СССР. Участник ряда полярных экспедиций. Автор двух сборников рассказов, нескольких журнальных очерков. Живет в Ленинграде.

Сперва похвастаю: фотоснимки в новых "Наставлениях для плавания Енисейским заливом" - это моих рук дело. Плохие ли, хорошие - пусть мореплаватели судят. Я старался. Чуть костьми не лег, притом в буквальном смысле.

Вообще-то снимки были для нас попутной задачей, а основной - пройти на зверобойной шхуне вдоль берегов от устья Енисея до Диксона и отрегулировать аппаратуру на маячных знаках.

В предписании, полученном нами в Игарке от начальника порта, говорилось так: "Лоцману Погодину обеспечить безопасный выход судна в означенные точки залива, а при возможности - произвести также фотосъемку характерных участков побережья и прочих объектов".

Ох уж эти мне "прочие объекты"!

Перед выходом в рейс вручили мне на складе новенький "Зоркий" со всеми причиндалами, дали морские сапоги выше колен для высадки на берег, бинокль шестикратный. Дальше по списку числилось личное оружие. Сорвал кладовщик пломбу с железного шкафа, распахнул дверцу, а за нею - частокол разномастных винтовок.

- Выбирай по душе.

В убыток своей мужской гордости признаюсь: к оружию ни малейшей страсти не питаю. Временная это штука на земле, вынужденная, плод людского несовершенства.

Делать, однако, нечего: осмотрел я ружейный склад-музей да и ткнул пальцем в маленький карабин, крайний справа. Аккуратненькая игрушка, легче перышка, приклад желтый, потертый сильно. Кладовщик без ведомости наизусть шпарит:

- Карабин драгунский, польский, облегченный, год выпуска 1936-й.

- Вот и ладно, - говорю. - Как раз мне ровесник. Главное - таскать легко и места в каюте мало займет.

- Ну-ну,- согласился кладовщик.- Хозяин - барин. Распишитесь против седьмого номера. А это вам патроны, восемьдесят штук, - сует мне тяжеленький узелок в промасленной тряпице.- Гильзы для отчета собирайте...

От Игарки до залива нашей "Нерпе" было двое суток хода. А могли бы и вовсе не торопиться. Не доходя до Сопочной Карги, разглядел я с мостика небо и понял, что с работой придется нам подождать. Было оно по горизонту белым-пребелым. Ледовое зарево называется. Да и ветерок ничего хорошего не обещал: устойчивый северо-запад, как раз ледовые поля в залив прессует.

Тоскливо стало. Посоветовались с капитаном, решили все же вперед продвигаться. Авось, думаем, разводья подходящие нащупаем. Шли-шли потихоньку, а против Шайтанского мыса в сплошной массив попали. Втиснулись в узкую щель на полмили от кромки, а щель возьми да и сомкнись у нас за кормой. Ни взад, ни вперед. Ловушка, плен.

Стоим мы с капитаном на верхнем мостике, бинокли от глаз не отрываем, стараемся малейшей возможности не упустить. Льды вокруг шуршат, кружатся, ползут понемногу. То в одном, то в другом месте разводья черные проглядывают, да только в стороне, вдалеке от нас.

Внизу, на палубе, матросы толкутся: любопытно ведь, а многим и вообще впервой. Вдруг как загалдят!

- Чего там? - спрашиваем сверху.

- Так медведь же! - отвечают. - Вон, глядите, - и направление указывают руками.

Верно. С правого борта у нас большая ровная льдина, и вдоль ее дальней кромки вышагивает огромный медведище. Из воды, что ли, вылез. Громадный, просто гора горой. Весь грязно-желтый, только нос да глаза чернеют. Несколько шагов пройдет, остановится, посмотрит в нашу сторону и опять шагает. Будто на прогулку вышел. Мало того, дошел до края льдины, повернулся и назад тем же манером.

Тут меня прямо озарило. Вот он, думаю, мой звездный час. Тут не в "Наставления", тут в "Огонек" на первую страницу картина просится: "Хозяин Арктики". Теперь или никогда!

Говорю капитану:

- Вы, если что, от льдины не отходите, а я сейчас, мигом...

И вниз, к себе в каюту; капитан и рта раскрыть не успел.

Через минуту выхожу на палубу, на шее "Зоркий" болтается. Подхожу к матросам, говорю:

- Вы, ребята, в случае полундры руку мне подайте.

А сам уж и ногу над фальшбортом занес. Тут капитан понял мои намерения, кричит с мостика:

- Виктор Петрович, назад!

Я в горячке окрик этот мимо ушей пропустил, а он опять:

- Ни с места! Я приказываю!

А сам уже вниз спускается.

- Вам что, - говорит, - путь свой земной закончить не терпится?

Приказывать он мне вообще-то не имел права. Но за человеческую жизнь

на судне капитан полностью отвечает. А главное - пожилой, умный дядька, закоренелый полярник. Не пускаться же мне было с ним в тяжбу, да еще на глазах у всей команды.

Тогда я вежливо, просительно говорю:

- Афанасий Никитич, случай-то какой! Я осторожно, с дистанции.

- Ладно,- говорит. - Идите. Только благоразумия не теряйте: плохие шутки.

Потом глазами поискал кого-то среди матросов, приказывает:

- Ершов, пойдете с лоцманом. Для страховки. Сейчас я вам свою винтовку принесу.

Ершова я знал. Прошлой осенью его взяли на "Нерпу" в бухте Омулевой, подрядили на отстрел белухи. Было тогда задание белухи на зиму тонн пятнадцать заготовить. Белухи он настрелял да так и остался на судне, понравилось. Небольшой, худенький парнишка, но крепенький корешок, хваткий. Петей зовут, Петром. По разрезу глаз угадывалось в нем долганской крови с четверть, не меньше. Стрелок отменный.

Я капитану говорю:

- Не надо винтовку, Афанасий Никитич. Пусть лучше мой карабин возьмет.

Нырнул быстренько в каюту за карабином, заодно и горсть патронов в карман прихватил.

- Только, - говорю, - без крайней нужды не стрелять.

- Само собой, - отвечает Ершов.

Через минуту были мы с ним уже на льду. Петр на ходу патроны в магазин закладывает, а я глазом к видоискателю через каждые пять шагов припадаю.

Увидел нас медведь, остановился. Морду к нам повернул, нос кверху задрал, нюхает. Ершов карабин наизготовку. Я ему шепотом:

- Еще шагов пятнадцать, ничего?

Молча кивает, соглашается.

Медведь ни с места, только воздух нюхает. И громадный же детина, прямо мамонт!

Метров с тридцати щелкнул я первый кадр. Щелкнул и невольно на судно покосился: далеко ли?

А в голове уже азарт полегоньку рассудок в сторону оттирает.

- Может, - шепчу, - еще немного?

Опять кивает, соглашается.

Второй раз прицелился я метров с двенадцати. Медведь почти всю рамку занял, видно даже, как шерсть у него на брюхе мокрыми сосульками повисла. Ох, богатый был экземпляр!

Тут я совсем очумел. Не глянув на Ершова, единым духом споловинил дистанцию, загнал медвежью морду в кадр и дрожащим пальцем бац на спуск. Быстренько взвел затвор и снова - бац!

И вот когда я затвор взводил, в это самое время медведь глухо, утробно рыкнул и всей тушей подался ко мне. Правда, даже лапами не переступил, а только тушей подался, качнулся в мою сторону. Потом отвернулся от нас и зашагал прочь. Не захотел связываться. Понял, умница, что с меня и этого намека хватит. Я бочком-бочком - ив противоположную сторону.

- Большой зверь, - говорит Ершов. - Такого меньше как тремя пулями не возьмешь.

Идем мы с ним к судну, а мне все не терпится назад оглянуться. Все кажется, будто медведь нас догоняет. А неудобно: Ершова стесняюсь...

Подходим к шхуне. Капитан опять на верхнем мостике торчит. Видно, переживал за нас. Матросы у фальшборта толпятся.

Протягивает мне Ершов карабин:

- Возьми, - говорит. - Только осторожно, заряжен.

- Так разряди, - говорю.

Он было затвор открывать, чтоб патрон из казенника выдернуть, да я остановил:

- Брось возиться. Разряди в воздух. Ствол заодно прочистишь.

Тот и рад стараться. Поднял карабин на вытянутой руке - щелк! Осечка.

Передернул затвор, опять - щелк! Опять осечка.

Тут он, как лицо вполне заинтересованное, остановился, выдернул затвор, стал разглядывать. Нахмурился, патрон из ствола вытащил, затвор на место загнал. Протягивает карабин мне:

- Спрячь его подальше, - говорит. - Или на ковер повесь для украшения. Старое ружье, боек сбился, до капсюля не достает.

Ох как я шустро на борт взобрался!

Вот так, совсем задаром едва не сложил я свою незадачливую голову в Енисейском заливе, в трех милях к северо-западу от Шайтанского мыса.

Именно задаром, потому что после рейса, когда пленку мою в лаборатории проявили, все видовые кадры на ней отлично получились, а вместо медведя - мутные, расплывшиеся пятна. В репортерском азарте я совсем забыл, что всякая оптика фокусировки требует, настройки на резкость.

Кратко о разном

Значительную часть времени пингвины проводят в море, где находят пищу (рыбу и головоногих животных), и часто и подолгу ныряют. Как удается им долго оставаться под водой? Этот вопрос восемь лет изучали полярники-физиологи в Антарктиде.

Исследователи проделывали в шельфовом льду толщиной около 2 м полынью в значительном удалении от всех естественных трещин. Это заставляло подопытную птицу возвращаться к той же полынье, в которую ее "запускали" люди. Зоологи в аквалангах находились в 10 м от полыньи и наблюдали за поведением животного. На тело некоторых подопытных для этого надевали специальные приборы.

Ученые установили их максимальную скорость под водой - 8,3 км/час. Зато "маневренность" птицы поразила исследователей: наблюдались случаи мгновенного обратного поворота птицы на полной скорости.

Первоначальные исследования показали, что максимальное погружение императорского пингвина не превышало всего 40 м. Но потом было установлено, что, ныряя стаями по 20-30 особей, они могут погружаться на 260 м.

Из всех обитателей моря, не обладающих жабрами, пожалуй, только киты и некоторые дельфины еще способны на такие достижения.