На это свидание не опоздает ни одна

Раскосые глаза опасливо поглядывали из-под меховых капюшонов на возвышающуюся над всеми фигуру капитана. Часами выстаивал он на носу, не обращая внимания на пенистые брызги волн, стекавшие по длинной, до колен, мохнатой кухлянке, и всматривался в море, словно видел что-то за бурой пеленой тумана. Взлохмаченная борода, ниспадающие на шею космы волос и хмурый взгляд покрасневших и опухших глаз, еле заметных под соболиной шапкой,- все это придавало ему грозный вид. Он и был грозным. Ни один из тридцати человек его экипажа не смел подать голос, просить, умолять его повернуть обратно, пока еще не поздно, чтобы спастись от гибели.

С самого начала экспедиции море не благоприятствовало им. Уже на следующие сутки после ухода с Камчатки разбушевался шторм. В течение нескольких недель волна за волной с грохотом перекатывались через борта. Одна волна смыла с палубы несколько человек, так что они не успели даже вскрикнуть. Штормовой ветер рвал в клочья тяжелые паруса из тюленьей кожи, а когда он утих, море заволок туман.

Камчадалы смотрели на своего капитана, как на шамана. Они готовы были поклясться, что сквозь этот густой туман он видит все препятствия, всегда вовремя меняя курс. Они боялись его, повиновались ему, старались отгадать каждое желание капитана, прежде чем он успевал его высказать. Они только никак не могли понять, зачем он уходит так далеко, чего ищет в этих неприветливых пустынных водах. И каждый из них клялся в душе, что больше никогда в жизни не выйдет вместе с ним в море.

С презрением глядел капитан на своих людей, догадываясь, что их тревожит, о чем они думают. Нет, никто из них не мог понять той неодолимой силы, которая не первый раз приводила его сюда.

Гавриил Прибылов,¹ сибирский казак, уже несколько десятилетий странствовал, как и его дед и отец, по восточным окраинам Российской империи, взимая с местных жителей ясак, или подать, в виде котиков, соболей и горностаев. Он был суров, как те необжитые земли, по которым он проходил. Из года в год Прибылов посылал полные сани шкурок за тысячу с лишним верст в Якутск, откуда по бездорожью через тундру и тайгу их отправляли дальше, в Москву, для самой императрицы Екатерины.

¹ (Гавриил Логинович Прибылов (год рожд. неизв.- умер в 1796 году) - русский мореплаватель. В 1781 - 1786 годах командовал судном Российско- американской компании "Св. Георгий". В 1786 - 1787 годах открыл острова Св. Георгия и Св. Павла (к северу от Алсутских островов) из группы, названной позже его именем (острова Прибылова).- Прим. перев.)

Царский двор требовал все больше и больше этих шкурок. Губернатор в Якутске, которому неустанно об этом напоминали, грозился наказать своих подчиненных за нерадивость. Озабоченного всем этим Прибылова выручил случай. Однажды он сжалился (хотя жалость редко когда находила место в его сердце) над неким старым, полуслепым звероловом и освободил его от уплаты ясака. В знак благодарности камчадал раскрыл ему тайну, которую издавна, из поколения в поколение, передавали в его роду: рассказал ему о далеких загадочных островах, где на лежбища собираются длинноволосые тюлени - морские котики.

- Не такие, как наши, а стократ красивее. Никто не знает, почему они уплывают туда, откуда прибывают, куда возвращаются. Котики покрывают скалы сплошной подвижной массой, я видел собственными глазами,- говорил он.- А было их там больше, чем звезд на небе... Спрашиваешь, где их найти? Плыви вперед в открытое море, запасись терпением, ищи. Меня загнала туда однажды буря. Может, и тебе посчастливится, попытайся. Я уже не увижу и не услышу их, хотя они и голосят так громко, что заглушают бурю. Уже за сутки пути до островов их слышно на море. Однако острова эти стерегут злые духи, они обольщают, обманывают человека. Берегись!

"...Больше, чем звезд на небе",- эти слова настойчиво звучат в ушах Прибылова, не дают покоя. Вот это фортуна! А слава? Она разнеслась бы в песнях по всем казачьим станицам, дошла бы, возможно, до Москвы, до самой Екатерины! Как слава Ермака, который двести лет назад завоевал и поверг к стопам царя Ивана IV Сибирь.

Охваченный жаждой славы, Прибылов решает действовать как можно скорее. Он уговаривает богатых купцов Петропавловска предоставить ему корабль.

Корабль был невелик, но крепок. Брусья и доски, соединенные деревянными шипами и связанные крепчайшими ремнями из моржовой кожи. Из таких же ремней были сплетены снасти, крепившие мачту и паруса из тюленьей кожи, на них же подвесили деревянный якорь - железо на берегах Камчатки в то время ценилось слишком дорого, его доставляли на санях из далекого Якутска. Единственными навигационными приборами казака были примитивный компас и деревянный угломер. Он плыл, руководствуясь, как некогда викинги, собственным инстинктом.

Экипаж судна состоял из тридцати камчадалов и нескольких казаков, известных своей отвагой. Тесно и темно было в помещении под палубой, а порой и голодно. Они взяли с собой запас продовольствия - немного сушеного тюленьего мяса, вяленой рыбы и сала, несколько мешков круп и муки и - что было ново по тем временам - бочку квашеной капусты, лучшее средство от цинги. На сколько времени им должно было хватить этого?

Поиски таинственных островов Прибылов начал еще в 1766 году. Он не надеялся на то, что найдет их с первого же раза, однако верил словам старого охотника. Правильными оказались его предупреждения насчет злых духов, стерегущих сокровища. Они долго швыряли судно экспедиции по бурным волнам океана, долго заволакивали все вокруг пеленой тумана, посылали штормы, грозили разбить суденышко об острые скалы. В конце концов экспедиция вернулась ни с чем.

Едва сойдя на берег, люди разбежались во все стороны, лишь бы подальше от судна и Прибылова. Они были сыты по горло океаном, тщетными поисками и проклинали тот час, когда ступили на палубу его корабля. Но сам капитан, едва очутившись на берегу, начал тут же подумывать о новой экспедиции. Обещаниями высоких заработков он быстро набрал новый экипаж.

Второй неудачный поход в неизвестность не только не обескуражил Прибылова, но, наоборот, еще больше укрепил его неудержимое стремление к дальнейшим поискам. Он поплыл в третий, четвертый и пятый раз. В чумах и шалашах вдоль берегов Камчатки шла молва и слагались песни об одержимом котиковой лихорадкой казаке - о чем, впрочем, он уже давно мечтал. Матери пугали им детей, мужчины убегали из селений и прятались, завидя его. А он спешил, опасаясь, что кто-нибудь другой опередит его. Слухи о загадочных островах, о несметных богатствах, ожидавших там человека, разнеслись широко по всей Сибири.

Семнадцать раз возвращался Прибылов с пустыми руками в Петропавловск. Но не собирался отступать. Речь теперь шла уже не о славе, не о котиках, а о самой чести.

Двадцать лет прошло со времени первой экспедиции, когда он в восемнадцатый раз вышел в океан. Клялся купцам-судовладельцам, что это уже последняя попытка, но никто больше ему не верил. Каждый раз он говорил то же самое, но никогда не сдерживал обещания.

С первых же дней густой туман заволок корабль, непроницаемой стеной отгородил от остального мира. Ветер стих. Монотонный плеск разбивающейся о борта волны и тишина, нарушаемая только жалобным скрипом деревянного корпуса судна, были невыносимы. Привыкшие к бурям на океане, камчадалы стократ предпочли бы рев шторма. Что-то нечеловеческое таилось в этой немой неподвижности.

Страх, который внушал им капитан, не смог на этот раз заставить их молчать.

- Поверни назад, капитан. Хотим еще увидеть наших жен и детей. А ты ведешь нас к гибели! - нескладно начинали они и замолкали, встретившись с насупленным взглядом хмурых глаз.

Шел день за днем, текла неделя за неделей. Туман не рассеивался. Тревога усилилась, когда спустя несколько недель через его густую пелену прорвался наконец какой-то странный отзвук. Не то шум ветра, не то грохот разбивающейся о скалы волны, не то отдаленный гром. Шум не прекращался, а с каждым днем, почти с каждым часом становился все сильнее. Люди замолкли. "Это конец!" - решил не один из них, осеняя себя крестным знамением и мысленно прощаясь с жизнью.

- Промерять дно! - рявкнул изо всех сил капитан, с трудом сдерживая волнение.

С каждой пройденной саженью глубина уменьшалась. Загадочный, зловещий, монотонный шум все возрастал, начиная напоминать грохот океанского прибоя. К концу дня резкий порыв ветра разорвал завесу тумана в клочья. Люди онемели...

"...Больше чем звезд на небе",- зазвучали в ушах казака слова старого охотника.

На каменистом берегу, тянущемся широкой полосой у подножия высоких черных скал, беспорядочно теснилась сплошная колышущаяся масса коричневых и серебристых тел. Прибрежные воды словно кипели от множества зверей. Одни, с трудом пробираясь сквозь толчею, сползали в море и ныряли, вздымая фонтаны воды, другие взбирались обратно на берег. Воздух сотрясался от оглушительного рева сотен тысяч глоток. Не говорил ли старый охотник, что их слышно издалека? Так вот они, загадочные туманные острова, которые уже давно так упорно искал Гавриил Прибылов!..

Для нескольких миллионов злосчастных морских котиков осуществление мечты казака было равносильно смертному приговору. Беззащитные, не знакомые с подобным врагом, они без сопротивления Давали себя истреблять.

В 1786 году небольшие островки вулканического происхождения в Беринговом море были названы именем Прибылова. Его желание исполнилось - слава о нем разнеслась широко по всему миру. Но это была недобрая слава.

С берегов Америки и Азии ежегодно отправлялись к островам Прибылова десятки, сотни ботов, шлюпов и зверобойных судов под различными флагами. Люди без зазрения совести истребляли беззащитного зверя, уничтожали его лежбища. Более восьмидесяти лет назад экипаж одного только зверобойного судна истребил за короткий срок около 700 ООО котиков. В трюмах судна уместилось едва лишь 90000 шкурок...

Через восемьдесят лет после открытия Прибылова царь Александр II продал Аляску, вместе с близлежащими островками на Беринговом море, Соединенным Штатам Америки за семь миллионов долларов, радуясь, что нашел легкомысленного покупателя на эти "несколько тонн льда". Общественность США горько упрекала тогдашнего министра финансов за то, что он уплатил так дорого за никому не нужный клочок полярной пустыни где-то на краю света. Прошло всего несколько десятков лет, и один только доход от шкурок котиков с лихвой покрыл эти несколько миллионов, не говоря уже о других несметных богатствах Аляски.

Хуже всего в результате этой сделки пришлось несчастным котикам. Из всех уголков земного шара бросились сюда зверобои. Столь легкого заработка, таких огромных барышей нельзя было найти нигде. Котиков - несметное количество, больше трех миллионов, затраты на промысел - незначительны, и никакого риска. Десятилетиями туманные острова обагрялись реками крови избиваемых зверей. Сотни тысяч шкурок, не умещавшиеся в трюмах, беззаботно выкидывались на съедение прожорливым косаткам, которые целыми стадами приплывали к побережью на это кровавое пиршество, а также акулам и полярным птицам.

Вскоре поголовье морских котиков устрашающе сократилось. Опасаясь их полной гибели, американцы решили направлять на острова в период выведения детенышей канонерки "для охраны животных". А может быть, скорее - ценного меха?

Прибрежные воды неоднократно становились в то время ареной морских стычек и трагических происшествий. Командам вооруженных кораблей было приказано реквизировать каждое зверобойное судно, в случае сопротивления - стрелять по нему, а на шкиперов, капитанов и судовладельцев налагать крупные штрафы. Однако усиление репрессий привело к противоположным результатам. Пираты не собирались отступать. Зная обычные маршруты кочевок котиков, они настигали их стада в открытом океане и безжалостно истребляли и самцов, и беременных самок, и молодых животных, которые впервые спешили на лежбища. Их ничуть не трогало, что большинство застреленных котиков шло ко дну,- те, которых они успевали втащить на борт, с лихвой окупали все труды.

Среди огромных скопищ морских котиков, которые зимой ведут беззаботную жизнь в изобилующих рыбой водах Японии, ежегодно в конце апреля начинается какое-то странное волнение. Словно по команде, они спускаются с прибрежных скал, чаще выплывают в открытый океан, беспокойно носятся по берегу, как будто им внезапно надоела их ленивая, сытая жизнь. Это особенные скопища: они состоят исключительно из котиков-самцов (секачей) - тяжелых, массивных зверей, которые в зрелом возрасте достигают двух метров в длину и весят свыше четверти тонны. Красотой секачи не блещут, выигрывая, пожалуй, лишь по сравнению со своим близким родственником, обитающим в водах Антарктики, крупнейшим ластоногим в мире - морским слоном.

Несмотря на свой уродливый вид, секач бывает великолепен, когда, неподвижно застыв, опираясь на свои передние ласты, часами высматривает на пустынном горизонте первых партнерш брачного периода. Он не ожидает их в водах Японии. Нет, чтобы встретиться с ними, ему приходится пересечь чуть ли не весь океан. Однако извечный инстинкт подсказывает ему, что ни одна из них не опоздает на это свидание.

Природа-мать с исключительной точностью установила все сроки этого дальнего странствия. Морскому котику предназначено проводить свой брачный период не в океане, как арктическим тюленям, а на твердой суше, на далеких островах Прибылова и Командорских островах, в толчее сотен тысяч туловищ, в гомоне гаремов, в оглушительном реве дерущихся самцов.

На эти диковинные свидания морские котики прибывают из разных удаленных друг от друга районов Тихого океана - самцы с берегов Японии, самки из вод Калифорнии. Разделенные сотнями, а то и тысячами морских миль, они ежегодно с поразительной точностью появляются в Беринговом море. Самцы, как подобает, прибывают первыми, чтобы заблаговременно выбрать наилучшее место для лежбища. Самки приплывают позднее, "на все готовое".

Первыми отправляются в путь из вод Японии умудренные опытом старшие котики. В который уже раз они пускаются в это продолжительное и опасное путешествие? За ними неизменно следуют полные сил и жаждущие приключений молодые самцы. Направление - восток.

В открытом океане вся армада, не колеблясь, весьма уверенно меняет курс под прямым углом, как будто ведомая точнейшими электронными навигационными приборами. Без видимой причины, веками всегда в одном и том же месте и в одно и то же время года котики неизменно следуют в одном и том же направлении - к Северному полюсу. Ни приветливые берега попутных островов и островков, ни большие косяки рыб, которые уклоняются от встречи с ними,- ничто не в состоянии прельстить их. Столетиями маршрут их странствий ведет к небогатым жизнью водам, омывающим острова Прибылова, где постоянно свистят ветры и вечно стоит туман. Инстинкт некогда подсказал им избрать это отдаленное лежбище.

Выбираясь наконец на берег острова, морской котик быстро забывает о всех тяготах пути длиной в 2000 километров, которые ему пришлось преодолеть. И тут же, не успев еще стряхнуть воду с меха, расправить мышцы и перевести дух, он мчится изо всех сил, подбирая задние ласты и поджимая свое огромное туловище, чтобы на пустынном пока еще берегу занять удобное место, поближе к морю, куда ему легче будет загнать как можно больше пленниц.

Котик с ожесточением борется за тот клочок земли, который на время спаривания станет его жилищем. Достаточно какому-либо незваному гостю переступить воображаемую линию никем не начертанной границы, чтобы в воздухе раздался хриплый предупредительный рев. Непрошеный гость чаще всего опасливо отступает, направляясь в глубь острова на место похуже, более удаленное от воды. Или же упрямо остается и атакует.

С каждым днем становится все меньше места на вулканических скалах, и все дальше вглубь и все выше вынуждены забираться более слабые, прибывающие с опозданием секачи, чтобы подыскать себе место для лежбища. Каждые сутки, словно повинуясь какому-то таинственному зову, выходят из вод океана новые сонмища лохматых тварей. После старших, которые густо облепляют все лучшие участки на берегу, прибывает младшее, менее опытное поколение.

Горе тому, кто вторгнется на чужую землю. Точно весенний гром, раздается в воздухе непрерывный рев. Схватки разыгрываются одна за другой. Вот два самца, глухо хлопая ластами по скалам, грузно подползают друг к другу. Из широко раскрытых пастей, украшенных жесткой щетиной обвислых усов, извергаются клубы пара, сверкают желтоватые клыки, судорожно дергаются челюсти. Квадратные лохматые головы внезапным движением прижимаются к земле. Громогласный рев смолкает. Короткое, предупредительное сопение, похожее на шипение локомотива под паром, предвещает схватку.

Оба противника учащенно дышат перед решительным столкновением, словно набирая с каждым вдохом новые силы. За молниеносным ударом острых, как лезвия, клыков следует тяжелый стон: меткий удар, обессиливающий противника, пришелся по одному из передних ластов. Но боль только распаляет ярость. Клыки впиваются в шею атакующего прямо над гривой. Столкновение следует за столкновением. Яростное шипение и вой от боли сливаются в непрерывную какофонию.

Крепко вцепившись друг в друга, гривастые звери катаются в облаках пыли по гравию, дерутся ожесточенно, до последнего. Ни один из них не хочет уступить. На темном меху тут и там просвечивает белыми полосами подкожный слой жира, алеют рваные кровавые раны. Время от времени звери прерывают драку, точно борцы на ринге, чтобы через мгновение, как по звуку невидимого гонга, вновь ринуться в схватку. Много времени пройдет, пока один из них не потащится грузно к морю залечивать свои раны самым эффективным средством - морской соленой водой. А победитель, приподнявшись на передних ластах, как статуя на постаменте, и широко разинув пасть, долго озирается вокруг налитыми кровью глазищами, вызывая других на бой. Нередко ему приходится еще несколько раз вступать в схватку в течение этого же дня. Из последней он выходит обычно в самом плачевном состоянии.

Ожесточенные драки за "собственное место на земле" продолжаются непрерывно, днем и светлой, как день, ночью, на протяжении нескольких недель. Эти беспощадные схватки, схватки до последнего, становятся тем яростнее, чем меньше остается свободных участков каменистого берега. Ожидая прибытия самок, секач претерпевает немало лишений: он голодает, не имея возможности ни на мгновение отлучиться от лежбища, упорно охраняя границы, которые сам установил. Не сможет он утолить голод и тогда, когда прибудут наконец самки. Ибо кто же приведет их в гарем? Кто присмотрит за ними?

В начале июня, за один или два дня, сразу же, точно по мановению волшебной палочки, замолкают ссоры, прекращаются раздоры и драки. Но это еще не конец борьбы, а лишь перерыв, перемирие. Приближается важнейший момент. Опершись на передние ласты, секач замирает, устремив глаза в волнующееся море, вытянув шею к юго-востоку. С развевающейся по ветру великолепной, блестящей, темно-бурой гривой, он напоминает того хищного медведя, который много тысячелетий назад был его предком. Он первым хочет увидеть тех, что плывут сюда с берегов Калифорнии.

Самки морских котиков прекрасны, они красивее всех ластоногих, обитающих у обоих полюсов земли. Удивительно нежные и хрупкие по сравнению с лохматыми тварями, свидание с которыми им предназначила природа, они всплывают из воды небольшими стайками и выходят на берег полными грации движениями. Красивые темно-синие глаза, осененные длинными ресницами, опасливо глядят на всматривающиеся в них с вожделением сотни, тысячи глазищ.

Измученная длительным, продолжавшимся много недель путешествием, проплыв сотни миль, самка морского котика мечтает, видимо, только об одном - об отдыхе, покое. Но на туманных островах ей не суждено насладиться ими.

Услышав грозное ворчание своего господина и властелина, который раз в пять больше ее, она без сопротивления подчиняется ему. С этого момента она становится его рабой, покорнейшей из покорных. И горе смельчаку, который отважился бы тронуть или попытаться отнять ее. Немало незрелых и еще неопытных морских котиков пытают свое счастье, пробираясь незаметно, чтобы похитить пленницу, но, жестоко наказанные, возвращаются в море залечивать свои раны.

День за днем прибрежные воды заполняют сотни, тысячи изящных "дам" в светло-серых меховых шубках. Каждый "султан" спешит им навстречу, каждый деликатно хватает зубами за загривок тех, что останавливаются в нерешительности, колеблются, и как можно скорее уводит их в свой гарем. Пусть в нем уже томится несколько десятков, а подчас и до сотни невольниц - алчность секача не знает границ.

Вопреки многочисленным описаниям кровавых схваток за право обладания вновь прибывшими, в это именно время на туманных островах воцаряется относительное спокойствие. Как если бы природа сама прививала своим подопечным уважение к этому особенному моменту: почти все самки приплыли беременными. И вскоре, не позднее чем через сутки, произведут на свет детенышей. В этот период на лежбище каждые пять минут рождается один морской котик.

Тысячи, десятки, сотни тысяч большеголовых новорожденных, покрытых блестящим, густым и слегка вьющимся, как у каракульского ягненка, мехом, впервые открывают большие черные глаза, осененные густыми ресницами. "Глаза, взгляд которых столь выразителен, мягок и меланхоличен, что им не может похвастать никакое другое создание в мире",- отмечает французский зоолог.

Детеныш быстро растет, вскармливаемый материнским молоком, которое по жирности не уступает лучшим сортам сливок, и норовит использовать каждую минуту, когда его мать ослабляет внимание, чтобы порезвиться с ровесниками.

Вскоре самка морского котика покидает детеныша и уходит в море за кормом, выполнив предварительно супружеские обязанности по отношению к своему господину и властелину. И здесь природа-мать нашла блестящий выход для этих животных, которые встречаются только один раз в год. Заботясь о продолжении рода, она одарила самку двумя матками, поэтому роды ничем не мешают новому, почти одновременному оплодотворению.

Ненасытный инстинкт обладания, свойственный морскому котику, распространяется на весь гарем. И поэтому у него немало забот и трудностей. Как обеспечить порядок, если рабыни все чаще убегают в море в поисках корма?

Он не отпустит ни одной из них, пока не оплодотворит ее, но и после этого ревниво опекает каждую, грозным сопением предостерегая смельчаков, отваживающихся покушаться на его собственность. А таких немало среди неопытных "молокососов".

И снова хлопают по камням мощные передние ласты, снова раскрываются полные острых клыков пасти и яростный рев перекатывается по скалам. Жертвой потасовок между секачами и жестоких сцен ревности падает чаще всего злосчастный молодняк, целыми стаями слоняющийся по берегу.

В отличие от своей антарктической родственницы - самки морского слона, которая совершенно равнодушна к своему детенышу, самка морского котика - нежнейшая мать. Возвращаясь на берег после короткого отдыха в море, она издали окликает его своим ревом. Среди сотен тысяч голосов она всегда безошибочно различит голос того, к которому спешит. Расталкивая скопища ползающего между скалами молодняка, она ищет своего детеныша до тех пор, пока его не найдет. Чужого не накормит, не даст сосать себя ни одному, хотя бы он и пищал самым жалобным образом. Ее это не касается. Не так, как на противоположном краю земли, где самка королевского пингвина готова отдать первому попавшемуся ей на пути птенцу, жадно раскрывающему клюв, ту драгоценную кашицу из наполовину переваренных рыб, которую она приносит в своем зобу.

На островах Прибылова господствуют иные нравы. Горе детенышу, если его мать не вернется с охоты в час кормления. А это легко может случиться. Сколько опасностей подстерегает ее в океане! Взять хотя бы хищную, прожорливую косатку, которая живет, чтобы убивать... Детеныш долгое время спокойно ждет на прибрежных камнях, а затем начинает жаловаться, ползать из стороны в сторону, плаксивым ревом призывая свою кормилицу. Он чувствует себя беспомощным. Море пугает его, он не умеет плавать,- если пустить его в воду, он пойдет как камень ко дну. Напрасно детеныш подбегает к каждой выползающей из воды самке, напрасно попрошайничает. Его отталкивают, а порой и куснут в придачу, каждая мать спешит к своему малышу. Усталый, он замолкает, наконец, засыпает, но вновь просыпается от голода и плачет все жалобнее, все горестнее, словно понимая, что обречен.

Первый урок плавания - это подготовка к тяжелым испытаниям, которые ожидают молодого морского котика в его нелегкой жизни. Но подготовка не добровольная. Пронзительный крик протеста раздирает воздух, когда мать передними ластами силой сталкивает его в море. Детеныш сопротивляется, кусается, ошалев от страха, тонет, захлебывается, давится, задыхается, пытается выбраться обратно на берег. Но мать не поддается жалости. Она сурова и беспощадна, зная, что это необходимо, что всего через несколько дней ее чадо ни за что на свете не захочет уже выйти на берег.

Материнская забота угасает с последней каплей молока в груди. Спустя несколько недель мать и ее детеныш будут при встрече равнодушно расходиться друг с другом, а через месяц - полтора уплывут в далекий путь, одни к берегам Калифорнии, другие к берегам Японии, чтобы через год вновь встретиться на туманных островах Прибылова и Командорах.

К концу августа лежбище преображается до неузнаваемости. Тщетно было бы теперь искать в гареме сбившихся в кучу невольниц. Исчезает строго соблюдавшаяся, чуть ли не палочная дисциплина. Ни один "султан" не призывает уже к порядку своих рабынь, которые все чаще, все дальше уплывают в открытый океан. Никто уже не преследует их. Матери давно забросили своих детенышей, и они целыми днями резвятся, самостоятельно ищут корм в океане, как бы предчувствуя, что это единственная в их жизни пора свободы и беззаботности.

Старый секач безразлично взирает теперь на незваных пришельцев, безнаказанно слоняющихся по его владениям - ведь ему вскоре предстоит покинуть их. И он теперь тоже проводит все больше времени в океане. Нужно набраться новых сил, во время бурных дней брачного периода он потерял их немало - одну треть своего веса. Покрытая рубцами израненная кожа свисает жалкими складками. Целых два месяца он не сходил в воду и ничего не ел, живя запасами жира, накопленными в далеких водах Японии.

Пустеет берег - черная выветривающаяся лава, его заволакивают клочья осеннего тумана, улетают стаи птиц, кормившихся летом на лежбище. На островах Прибылова воцаряется тишина, и только ветер гуляет по затихшим берегам, с которых волны смывают последние следы ожесточенных схваток.