Гордость "пожирателя сырого мяса" [1975 Центкевич А., Центкевич Ч.

Гренландского охотника всегда уязвляло прозвище "эскимос", означавшее на наречии индейцев Лабрадора "тот, кто пожирает сырое мясо". Однако оно распространилось повсеместно и бытует по сей день. Но беда тому, кто в разговоре с гренландцем - а именно так вот уже около полувека называют себя жители острова - упомянет слово "эскимос". В лучшем случае это сочтут бестактностью, в худшем - оскорблением.

Извечный странник, эскимос-гренландец всегда отличался гордостью. Той же гордостью, которая некогда заставляла голубых всадников в сердце Сахары - туарегов закрывать свои лица, скрывая полученные в сражениях раны, чтобы ни в ком не возбуждать жалости. Гордость жителя пустыни - ее властелина и одновременно невольника.

Повседневная борьба с враждебным миром, окружавшим гренландского охотника, борьба в одиночку с мертвой пустыней, с холодом и голодом воспитала в нем чувство огромной ответственности за каждый свой шаг. Он понимал, что может рассчитывать только на самого себя, на собственное мужество и расторопность, что он сам вершит свою судьбу и судьбы своих близких, решает вопрос их жизни и смерти. Эта ежедневная, чуть ли не ежечасная нелегкая борьба и все то, что он делал, внушали ему не только чувство собственного достоинства. Гордясь своим происхождением, он называл себя "иннук", или "иннуит", что означает "настоящий человек".

К являвшимся на его родину непрошеным пришельцам, которые чаще всего оказывались беспомощными в трудных условиях Арктики, он относился как к существам неполноценным. Но будучи по натуре доброжелательным, не питал к ним никакой ненависти и обращался с ними скорее с пренебрежительной снисходительностью. Название "каблуна", "краслуна" (в зависимости от наречия племени), данное этим пришельцам, означает "собачий сын". Прозвище ироническое и презрительное. Наивысшей похвалой в устах эскимоса являются слова, которые после многих лет совместных зимовок, странствий и охоты услышал адмирал Пири от старого гренландского охотника: "Ты почти так же отважен, как мы, ты - иннук". Это изречение мигом облетело весь поселок, передаваемое из уст в уста с глубоким уважением.

О пустившем глубокие корни презрении к белым свидетельствует легенда, бытующая среди эскимосских племен, рассеянных на обширных территориях Арктики - от Чукотского полуострова и Аляски до Гренландии. Эту легенду приводит Кнуд Расмуссен. Она повествует о девушке, которая долго не хотела или не могла найти себе мужа, хотя не хуже других умела шить отличные непромокаемые камики и меховую одежду, свежевать тюленя, скоблить шкуры для одежды и каяка, так чтобы на них не оставалось ни жиринки, умела также соорудить иглу в пути. Однако она привередничала, отвергая поклонников. Никто ей не нравился. Проходили годы, а она продолжала жить одиноко на небольшом скалистом Острове моржей, забытая всеми, печальная и раздосадованная.

Однажды в ее иглу неожиданно явился молодой охотник... Он приплыл на каяке, его полное лицо было привлекательным, взгляд смелым. Девушка обрадовалась. "Должно быть, он хороший охотник, если сам так толст",- подумала она и сразу же согласилась стать его женой. Но едва они покинули остров, как бедняжка почуяла неладное. Ее избранник был не простым охотником, он оказался злым духом. У него были тонкие, с копытами, как у карибу, ноги, чтобы быстрее бегать, длинные, словно клыки моржа, руки, чтобы крепче бить. Охваченная ужасом и отвращением, она отшатнулась от него, хотела бежать, но было уже поздно... Разгневанный неожиданным сопротивлением, злой дух превратил молодую женщину в собаку и бросил ее на первом попавшемся островке.

Вскоре у женщины родилось шесть сыновей, очень уродливых и очень злых. Ей противно было даже глядеть на них, она уложила их всех в высокие камики и кинула в море. От них и пошли индейцы...

Спустя какое-то время у бедной женщины родилось еще шестеро детей, которые оказались еще уродливее, еще злее и еще глупее. Она поступила с ними так же, как и с первыми. Буря унесла этих ее сыновей далеко-далеко, еще дальше, чем первых,- на какой-то никому неизвестный материк. От них и пошли белые.

- Как же уважать "каблуну",- недоумевает эскимосский охотник,- если он не может построить в пути во время пурги убежище из снежных плит? Если он не может одним взмахом кнута заставить собачью упряжку повиноваться? Если он беспомощнее, чем малое дитя, и отступает перед малейшим препятствием, если он не может переносить голод или холод? Такому достаточно потерять компас в пути, чтобы заблудиться, как слепому, не зная, в какую сторону направиться. Он не найдет сам ни севера, ни юга, не поймет, что предвещает ветер, не разглядит следов стада карибу под свежим снегом, не угадает, как давно они проходили здесь, не найдет, где тюлень пробивает лунку во льду, чтобы вдохнуть в легкие воздух. Разве у него хватит терпения подолгу выжидать над такой продушиной, чтобы привезти с охоты пищу для своих? Он не способен на это, для этого у него не хватает воли, терпения, самолюбия. Чего же стоит такой человек? Да и можно ли уважать человека, не доверяющего своей памяти?!

Эскимосы никак не могли понять, как можно забыть что-либо раз увиденное или услышанное.

Не обходилось и без курьезов. Однажды канадцы решили произвести перепись жителей небольшого прибрежного поселка на Земле Короля Вильгельма. Офицер королевской конной полиции¹ расположился в самом большом иглу и по очереди вызывал охотников. Те входили один за другим и через переводчика сообщали ему свои имена и прозвища, терпеливо стараясь разъяснить свои, слишком замысловатые для него, семейные узы. Проникнувшись торжественностью момента, они молча расселись на выстланных мехами скамьях и смотрели, как тщательно записывал он на больших регистрационных листах все, что они сообщали. Только один неугомонный юноша громко смеялся и шутил. Раздраженный офицер велел в конце концов выставить его за дверь. Возмущению его не было границ, когда спустя десять или пятнадцать минут юноша вернулся.

¹ (В старину канадская полиция по южным провинциям страны разъезжала на лошадях, в связи с чем и получила название "конной". На Крайнем Севера страны чиновники "конной" полиции зачастую являются единственными представителями власти. Их полномочия и круг деятельности весьма обширны.- Прим. перев.)

- Разве он не понял, что я приказал ему удалиться? - крикнул разгневанный офицер переводчику.

- Это ты не понял,- услышал он серьезный ответ.- Парень решил, что у тебя очень слабая память, если все, что тебе говорят, ты должен записывать. Поэтому он немного выждал и вернулся, полагая, что ты успел уже забыть о своем приказе.

В этом непохожем на наш мире - мире арктических понятий свое представление и об учтивости и обходительности.

Петер Фрейхен, датчанин, который поселился в Гренландии и взял в жены девушку-эскимоску, рассказывает, как однажды, потратив десять с лишним дней на поиски добычи, охотники, усталые и голодные, вернулись с пустыми руками в поселок. Они знали, что старик Аугутидлуарссук славится своим гостеприимством, что никто никогда еще не уходил из его иглу голодным. У него всегда хранились какие-нибудь запасы, так как весной и летом, когда тюлени греются на ледяных полях, он непрерывно охотится. Поэтому они направились к нему, предвкушая обильную и вкусную еду. При виде гостей хозяин забеспокоился, беспомощно развел руками и долго говорил, как он огорчен, что должен в этот раз разочаровать уважаемых охотников, что не сумеет их угостить, как ему хотелось бы, так как у него осталась лишь самая малость еды, к тому же "негодной в пищу человеку".

"Я был уже знаком с эскимосскими обычаями, поэтому не принял всерьез этих сетований,- пишет Фрейхен.- Другие также ожидали терпеливо, пока старик кончит говорить. Он вышел из иглу и через мгновенье вернулся с огромным мешком из тюленьей кожи, набитым замороженной птицей. Он еле дотащил его. Схватив топор, он разрубил дичь на куски, разодрал один из кусков и первым взялся за еду.

- Как я сказал, вкус у нее ужасный. Вы бы лучше зашли в другой раз, чтобы мне не было так стыдно. Даже мои бедные собаки и те не захотят дотронуться до такой пищи. Я навсегда уронил себя в ваших глазах.

Никто из нас не придал никакого значения этой тираде - она была только сигналом к началу пиршества. Припрятанные в пещере так, чтобы в этот тайник не проникал воздух или, боже упаси, свет, мороженые птицы, хотя и с душком, оказались чрезвычайно вкусными.

- Ешьте, если вам действительно нравится эта гадость. Могу только сказать, что если бы не ваша любезность, мне пришлось бы выбросить ее,- повторял довольный хозяин.

Спустя несколько часов, когда мы уже успели съесть добрых сто фунтов мяса и никто больше не был в состоянии работать челюстями, Аугутидлуарссук наполнил водой, растопленной изо льда, большой котелок и пустил его по кругу. Каждый набирал воду в рот, выплевывал ее позади себя, ополаскивал руки, а затем вытирал их чудесной пушистой шкуркой голубого песца.

- Ваши пальцы пахли бы этой гадостью, которой я вас угощал, и тогда мой позор продолжался бы еще дольше,- заявил скромно хозяин в заключение пиршества.

Петер Фрейхен был одним из немногих полярников, которые попали в Арктику чисто случайно. В то же время он был одним из тех, кто много сделал для эскимосов. После первой же арктической экспедиции Фрейхен на всю жизнь связал свою судьбу с Гренландией.

"Ни внутреннее влечение, ни стремление внести свой вклад в изучение земли не влекло меня на Крайний Север,- признается он в своих воспоминаниях.- Я был тогда зеленым юнцом, которому приелось однообразие повседневной жизни и который был очарован рассказами о приключениях в Арктике и ее героях. Однако прожить этим было нельзя!

С детства меня влекло море. Когда мне было всего восемь лет, мне подарили парусную лодку, и если бы мои учителя вздумали искать того Петера, что так часто прогуливал уроки, они, наверное, нашли бы меня на воде... Позже я поступил на медицинский факультет Копенгагенского университета, поскольку, как мне казалось, именно этот род занятий привлекал меня больше всего.

Однажды в больницу, в которой я работал, привезли жертву несчастного случая. Бедняга был невероятно изуродован: у него был проломлен череп, перебиты ребра, разорваны связки. Все врачи уверяли, что раненый не выживет. Они повторяли это в течение тех нескольких месяцев, пока он упорно отказывался подтвердить их предсказание. И через полгода он поправился. Все в один голос признали это чудом современной медицины и хирургии: человек, созданный из крови и плоти, был воскрешен.

В Копенгаген со всей страны съезжались врачи, обсуждая сенсационный случай, осматривали, фотографировали, делали пациенту инъекции и в конце концов неохотно выписали его из больницы. Все мы - врачи, сестры, студенты - смотрели, как он покидал нас. Мы видели, как он остановился на углу, как нерешительно стал переходить улицу. И на наших глазах автомобиль - один из первых, появившихся на улицах Копенгагена - наехал на него и убил на месте...

Этот случай вызвал во мне бессильную ярость и ожесточение. Я понял, что мне, видно, не судьба стать врачом, и тут же ушел из университета. Прослышав, что в Гренландию отправляется большая экспедиция, я упросил ее руководителя Мюлиуса Эриксена взять меня с собой. Мне кажется, он не пожалел об этом".

После многих лет, проведенных среди гренландских эскимосов, Петер Фрейхен пришел к выводу, что несмотря на внешнюю суровость и грубоватость, свойственные этим первобытным людям, они зачастую значительно более чутки и деликатны, чем его соотечественники датчане. В доказательство он приводит много примеров.

"Я проезжал однажды через ледник со своей женой Навараной. Дорога вела круто в гору. Тщетно хлестал я собак, бежавших в упряжке, тщетно кричал на них. Я вконец измучился и начал беспокоиться, что они остановятся на полпути.

- Ты хочешь, чтобы нас подняли на смех? - запротестовала Наварана.- Что скажут женщины в поселке о моем муже? Они засмеют меня. Позволь мне помочь тебе, вдруг у меня что-нибудь получится.

Хотя и неохотно, я все же согласился, так как силы мои были на исходе. Но если уж я сам не справился, то чего же ожидать от слабой женщины?

...При звуках нового, властного голоса собаки сразу же насторожились. Наварана была похожа на фурию: из робкой, скромной девушки, какой я ее знал, она превратилась вдруг в обезумевшую ведьму. Бич щелкал в ее руке, как будто лопалась льдина, ее окрик гулким эхом разносился над ледником. От безжалостных ударов бичом собаки рвались вперед, словно не чувствуя поклажи. Они поняли, что власть перешла в руки того, кто знает, чего хочет, и умеет добиться своего.

Мы мчались вверх по перевалу, как будто бы гнались за медведем. Я с трудом поспевал за санями, все более восхищаясь женой... Вершины мы достигли в небывалом темпе. Теперь можно было замедлить ход, спуск был легким. Наварана робко взглянула на меня.

- Собакам просто стало стыдно, что ими правит жалкая женщина, и они заторопились, чтобы поскорее покончить с этим позором,- скромно пояснила она, передавая мне кнут".

Тьма, холод, разбухшие от снега тучи, ледяной ветер... Казалось бы, люди, живущие в этих исключительно тяжелых климатических условиях, должны быть замкнуты, молчаливы и угрюмы, как мрачное небо над ними. Ничего подобного. Наоборот, они улыбчивы и безмятежны, пожалуй, даже больше, чем жители вечно утопающих в лучах солнца и ярких цветах островов Полинезии.

"Эскимосы производят впечатление самых счастливых людей в мире",- дружно подтверждают исследователи, прожившие не один год среди охотников Гренландии. Эскимоса не сломит даже самая чувствительная потеря, он не способен долго горевать, ему чуждо понятие "вчера", он не терзается ни тяжелыми воспоминаниями, ни сожалениями о прошедшей молодости. Столь же мало значит для него "завтра": он не забегает мыслью в будущее, не беспокоится о том, что оно сулит ему. Важно только "сегодня".

Обладая какими-то неисчерпаемыми, необъяснимыми источниками юмора и безмятежности духа, он видит мир в светлых красках, радуется малейшей победе. А победу он умеет находить во всем. Нужно видеть, как радуется охотник, возвращаясь с нартами, полными убитых тюленей. Да разве мало причин для радости? Не погиб во время погони за добычей, благополучно вернулся к семейному очагу, обеспечил домашних пищей, теперь можно согреться, залезть под шкуры на лежанку и выспаться всласть, можно сразу яге утолить голод, стоит только протянуть руку к мясу, которое он добыл, вырвал у окружающей его ледяной пустыни.

И какое же это ни с чем несравнимое чувство радости - во время внезапной пурги в пути спешно выстроить себе иглу, отгородиться от свиста ветра, не ежиться от его студеных порывов, почувствовать себя наконец в безопасности. Закрывая последней глыбой снега вход, охотник-эскимос разражается смехом. Это смех победителя. Он не сдался злым духам, увернулся, перехитрил их, он умен, отважен - "настоящий человек", он всегда справится с трудностями. И как же не радоваться этому?

"Смех висит в воздухе",- гласит старинная и мудрая гренландская поговорка.

До недавнего времени единственным развлечением, скрашивавшим однообразие нелегкой жизни, были нескончаемые беседы, которые велись зимой в иглу.

Старинные сказки, легенды, передававшиеся из уст в уста, все время обновлялись, поскольку каждое поколение прибавляло к ним что-то из своих неудач и забот, своих грез и надежд, прославляло мужество и выносливость тех своих современников, которые этого заслуживали. Героический эпос, с которым подрастающее поколение знакомилось чуть ли не с колыбели, оказывал свое влияние на формирование характера молодежи, являя достойные подражания образцы. Подробнейшие ежедневные рассказы обо всем, что произошло за день в поселке, свидетельствовали о незаурядной способности все запоминать.

Примитивный, грязный, вшивый "пожиратель сырого мяса", наедающийся после успешной охоты до отвала, отрыгивающий тюленьим Жиром, ненасытно и алчно протягивающий руки за все новыми кусками,- поражал белого пришельца. Охотник, который в тяжелую пору голода жадно ел ремни упряжи и подстилочные шкуры, прежде чем убить своих собственных собак (без них его ждала неизбежная гибель), человек, который, следуя старинному безжалостному обычаю, покидал в пути немощных стариков, кто до недавнего времени еще не знал письменного слова,- в своей резьбе, в легендах, в песнях, сочиняемых по любому удобному поводу, оказывался способным искусно отобразить исполненный поэзии мир. Вот одна из охотничьих песен.

Чувствуя, что он уже утратил свою прежнюю силу, стал немощным и поэтому вынужден оставаться на берегу с женщинами и детьми, старый охотник изливает свою жалобу в сложенной им самим песне, которую только он, автор, имел право петь:

Много песен посвящено весне, долгожданному возвращению солнечного света на землю, кладущего конец гнетущему мраку и вынужденному затворничеству в иглу:

Давно миновали тяжелые времена голода и неуверенности в завтрашнем дне, времена, когда в эскимосских семьях редко рождались дети, а из появившихся на свет выживали лишь немногие, ибо смерть безжалостно косила их. И тем не менее осталось какое-то особенно нежное отношение к малышам. Первые слова, которые новорожденные слышат от родителей, родственников или соседей,- это мелодия специально для них сочиняемых песенок:

Измученный безнаказанными шалостями эскимосских детей в иглу, один датский этнограф, зимовавший среди гренландских эскимосов, жалуется в письме своему другу: "Подавай руку каждому - в противном случае оскорбишь эскимоса. Попробуй не пожать грязную ручонку младенца, повисшего за спиной матери в тюленьем мешке, попробуй выставить из иглу старшего ребенка... Избалованные сорванцы отлично понимают, что никто их не взгреет, ибо тому, кто осмелился бы усмирять их дурацкие шалости, пришлось бы иметь дело не только с отцом и матерью, но и со всеми жителями поселка. Не раз у меня чесались руки, когда я не мог отогнать от себя детей, и каждый раз я сдавался. Должен признать, впрочем, что они, пожалуй, столь же очаровательны, как и несносны".

Жители Гренландии никогда не разрешали своих споров и ссор грубой бранью, дракой или поножовщиной. Вместо этого - как ни странно на наш взгляд - они устраивали нескончаемые словесные состязания, нараспев импровизируя перед аудиторией, состоявшей из жителей поселка, которые заодно становились и судьями. На церемонию этих бескровных поединков зачастую съезжались охотники из самых отдаленных стойбищ.

Нигде в мире, кроме племен гренландских эскимосов, не существовало подобного обычая - сводить личные счеты, обращаясь к общественному мнению. Противники долго готовились, договаривались, когда сразиться в словесной дуэли, как некогда скрещивали копья средневековые рыцари.

Один из них хватал обтянутый тюленьей кожей бубен и, отбивая такт костяной палочкой, начинал петь и танцевать. Он оживленно жестикулировал, гримасничал, призывая слушателей в свидетели справедливости своих слов, и немилосердно вышучивал противника, которому нельзя и пошевельнуться, пока не наступит его очередь.

Поединок, язвительный и злой, продолжался часами, затягиваясь иногда на несколько дней. Порой тот, кого уже признали побежденным, не хотел сдаваться.

Побеждал в словесном поединке тот, кто сумел язвительнее задеть противника, дольше занять внимание и лучше развеселить слушателей - судей и зрителей, которые собирались в круг, чутко реагируя на каждое слово, каждый жест соперников. Их смех был наградой победителю, их насмешки - карой побежденному, подчас весьма болезненной карой: потерпевший поражение становился посмешищем всего поселка.

Гренландские эскимосы охотнее всего выражают свои чувства в песне. Их соплеменники из канадской Арктики более скупы на слова и предпочитают изливать свою душу в камне - единственном материале, кроме снега и льда, в котором нет недостатка в этих краях.

Канадские эскимосы, как и их гренландские собратья, очень увлекаются резьбой. Они питают к резьбе такое же неодолимое влечение, как и к песне. Привыкшие к тяжелым бичам пальцы легко обрабатывают несложными орудиями, некогда каменными, а ныне металлическими, шероховатые куски мягкой стеатитовой породы. Во время длинной полярной ночи первобытный художник запечатлевает в резьбе свой повседневный мир и свою тоску. Стальным ножом, который обычно заменяет eмy сегодня резец, он вырезает из бесформенной глыбы фигуру женщины с ребенком, тяжеловесные формы и широкие бедра которой символизируют плодовитость. Обреченный морозом, мраком и пургой на затворничество, с отрадой он вспоминает светлый полярный день, свободу, охотничьи приключения. Фигурки людей и животных, увековеченные в камне, свидетельствуют об удивительной наблюдательности, способности схватывать движение и отразить' впечатление, вынесенное самим художником. Поделки из камня обычно бывают небольшими, ведь эскимосы ведут кочевой образ жизни.

Ученые спорят, какая из форм этой древней культуры - устное творчество, песня или резьба - вернее и полнее всего выражает самобытный характер этого народа. Слово, записанное и переведенное с эскимосских наречий на иностранные языки, проигрывает в этом сопоставлении.

Эскимосский язык трудно поддается переводу. Отвлеченных понятий в нем почти нет совершенно, но зато он изобилует очень конкретными определениями окружающей среды - снега, льда, ветра.

После многократных зимовок в Гренландии адмирал Пири утверждал, что в языке гренландцев насчитывается всего лишь четыреста слов. Канадский исследователь Стефанссон, проживший среди эскимосов своей страны пять лет, записал четырнадцать тысяч слов. Оба, по-видимому, правы, так как достаточно прибавить к каждому слову разные окончания, чтобы целиком изменить его смысл.

Итак, спорам нет конца, а эскимосы тем временем продолжают сочинять свои песни и занимаются, как это делали еще их праотцы, резьбой по камню и кости. Режут старые и молодые, причем только мужчины. Эскимосские женщины кроят и шьют одежду, украшают ее ремешками из тюленьей кожи и разноцветными бусами, изобретая искусные узоры, поражающие своей фантазией и красотой.

Оригинальное творчество чукотских эскимосов впервые было окружено большим вниманием в Советском Союзе. Художникам-любителям не навязывают никаких образцов, не требуют многократного их повторения "для продажи". Для таких художников создают специальные школы, в которых учителями выступают сами же эскимосы.

Недавно примеру Советского Союза последовали канадцы и датчане. Выставки эскимосской резьбы устраиваются во многих столицах мира. И везде зрители поражаются их искусству.

Религиозные верования жителей Гренландии складывались под влиянием сознания собственного бессилия перед лицом суровой враждебной природы, под влиянием постоянного чувства тревоги. Весь окружающий мир в их понятии, все, что они видели вокруг, обладало "душой". И не только звери, на которых они охотились, но и море, и скалы, и ветер, гуляющий по пустынным просторам, и каждый предмет повседневного обихода.

Первый крик новорожденного воспринимался как требование дать ему имя, не оставлять его беззащитным. Ибо имя, как и все остальное, имело собственную "душу". Со смертью того, кто его носил, оно оказывалось покинутым, повисало в пустоте и пребывало в этом жалком состоянии до той минуты, пока его снова не дадут новорожденному, который поступает под его опеку. Вместе с ним к новорожденному переходили и все качества умершего.

Административный центр Гренландии Готхоб

Криолитовый рудник Ивигтут, живописно расположенный на западном побережье Гренландии, еще недавно был единственным эксплуатируемым месторождением на этом полярном острове

Еще многие годы тюлень будет и впредь одевать и кормить жителей северного побережья Гренландии и Канадского Арктического архипелага, хотя вместо копья теперь пользуются огнестрельным оружием, а вместо собачьей упряжки - нередко моторным тобогганом.

Охота на тюленей

Пойманый тюлень

Убитый тюлень

Собаки выращеные в районе Тулы

Еще со времени прадедов лучшими погонщиками сабок считались эскимосы из района Туле. Они гордятся тем, что выращенные ими собаки без труда тянут по 80 килограммов груза, пробегая за 10 - 12 часов более 100 километров по труднопроходимой местности.

Собаки без труда преодолевающие за 10 - 12 часов более 100 километров

Собаки в Готхоби

На пути собачей упряжке в Готхоби все чаще попадаются автомашины.

Вертолет произвел подлинную революцию в организации исследовательских экспедиций в Гренландию. Полярники могут теперь легко добираться по воздуху до недоступных даже для самолетов районов. Вертолет стал благом и для жителей небольших удаленных населенных пунктов.

Вертолет произвел подлинную революцию в организации исследовательских экспедиций в Гренландию

Полярники могут теперь легко добираться по воздуху до недоступных даже для самолетов районов

Вертолет стал благом и для жителей небольших удаленных населенных пунктов

От берега залива Диско до кромки ледяного панциря всего 15 километров, однако французским полярникам стоило нечеловеческих усилий проложить себе путь по скалистому мерзлому грунту и перевезти сотни тонн снаряжения.

От берега залива Диско до кромки ледяного панциря всего 15 километров

Скалистый мерзлый грунт

Мощные клыки моржа, единственного зверя, перед которым пасует белый медведь, служат... для добычи моллюсков из донного ила.

Морж с мощными клыками

Моржонок как клубок блестящей пушистой шерсти

Клубок блестящей пушистой шерсти, еле заметный на белом снегу, жалобно вздыхает и пищит, когда остается один, зовя мать.

Взрослый тюлень

Жизнь взрослого тюленя также полна тревог. Столетиями он кормил, согревал и одевал гренландского эскимоса.

Семейство котиков

Просто не верится, что эта изящная красивая "дама" принадлежит к тому же семейству котиков, что и ее обладающий грозным видом и нравом властелин.

Белые медведи

Подгоняемый инстинктом вечного странника Великий Белый неутомимо бродит по своим скованным морозом владениям, не подозревая, что вскоре любые, самые малейшие колебания в ритме его сердца или дыхания будут регистрироваться и через космос передаваться в лабораторию зоолога.

Белый медведь

Самый маленький хозяин арктической тундры - лемминг.

Мускусный бык - живой реликт доисторических эпох, прирученный человеком во второй половине XX века.

Мускусные быки

Мускусный бык

Голова мускуснного быка

Уверенно глядит моржонок на мир. Ему едва лишь пятнадцать дней от роду, но весит он уже 60 килограммов. Через два года он станет тяжелым и грозным моржом

Вера в эту опеку была непоколебимой. Двое молодых влюбленных, носивших одинаковое имя, неохотно вступали в брак и даже порой добровольно отказывались от него, несмотря на связывавшее их чувство, считая, что после брака уже не две "души", а только одна будет покровительствовать им в жизни. А опека была необходима, так как мир гренландского охотника кишел сотнями злых существ, которые только и выжидали удобного случая, чтобы навредить ему. Одно из этих существ следовало упрашивать, другое обманывать - порой какой-нибудь невинной уловкой, а перед иными покорно склонить голову, подчиняясь их требованиям. Эскимосы бдительно следили за тем, чтобы как-нибудь не задеть таинственные, непостижимые силы и избежать их мести. Этим и объясняется необычайно замысловатая система табу, своя собственная у каждого племени, в каждом районе или даже поселке.

Если, например, стадо китов подходило к берегу и каждый охотник - и молодой и старый - спешно готовил каяки и гарпуны, женщины удалялись, прикрывая вход в иглу снежной плитой или прятались в яранге. Ни одна из них не отваживалась выходить наружу, пока продолжалась охота. Ибо, как гласила старинная легенда, когда-то одна эскимоска осмелилась нанести киту болезненную рану гарпуном. Весь род гигантских млекопитающих счел себя смертельно оскорбленным и долгие годы держался вдали от побережья.

Охотники свято верили также, что душа убитого тюленя скрывается на острие гарпуна, который его умертвил. Вернувшись с добычей, охотник как можно скорее ставил оружие близ котелка, в котором топилось сало, "чтобы душе тюленя было тепло". Жене его тем временем следовало брызнуть на морду зверя несколько капель воды, чтобы, отправляясь в "лучший мир", он не страдал от жажды.

Согласно другому обычаю, убитого белого медведя следовало оставлять на трое суток перед иглу и подвешивать над ним хорошо выделанную кожу для подметок. Этот дар должен был убедить "душу" властелина Арктики, что охотник помнит об ожидающем ее далеком каменистом пути и стремится помочь ей в этом странствии.

Беда тому, кто вздумал бы отправиться в море с оружием, изготовленным из кости, сухожилий или кожи сухопутного животного. Это было бы непростительным оскорблением духов вод, благосклонности которых должен добиваться каждый обитатель побережья.

Причиной неудачной охоты или несчастного случая эскимос считал нарушение одного из бесчисленных табу. Стремясь ублажить злые силы, он обращался за помощью к посвященному во все тайны магии шаману, который заодно был также и знахарем.

Христианская вера с трудом прокладывала себе путь к душам жителей Гренландии. Первые миссионеры XVIII века, слишком рьяно пытавшиеся обращать жителей западного побережья острова в свою веру, смеялись над их суевериями, запрещали им совершать старинные обряды и категорически отрицали существование духов. Слишком категорически, не вникая в характер эскимоса.

- Не могу больше верить в твоего бога, хотя он мне нравился вначале,- заявил французскому миссионеру один старый охотник.- Не могу! Он требует безусловно подчиниться его воле. Разве это возможно? Сам понимаешь, что это не по мне. Этим он очень оттолкнул меня от себя!

В конце XIX века датские пасторы, которые прибыли на восточное побережье острова, прибегли к иному методу. Они предварительно изучили эскимосские наречия, терпеливо выслушивали все легенды, все жалобы на злых духов, знакомились со всеми суевериями. Они не отрицали ничего, не удивлялись ничему, зато охотно и много рассказывали о небе, аде, ангелах и дьяволах, о жизни Христа.

- Верим вам,- говорили они эскимосам.- Но все ваши сказания выдумал сатана, и он же распространяет их, чтобы сбить вас с пути истинного и погубить. Теперь, когда вы знаете великую правду, вы спасены. Только всячески остерегайтесь причинять зло своим ближним, а если попадете в беду и не будете знать, как с ней справиться, то приходите к нам за советом.

Подобные рассуждения обычно располагали охотников. Длинные библейские сказания нравились им своей красочностью и сложными сюжетами, они находили в них и стоящие перед ними самими вопросы. Все охотнее обращались они в христианскую веру, сочетая не всегда понятным для европейцев образом основы христианской религии с глубоко укоренившимися прежними верованиями.

С благодарностью принимали эскимосы от датского миссионера освященные медальоны с изображениями святых, которые должны были обеспечить им божью помощь и опеку. Можно себе представить, как ужаснулся почтенный священнослужитель, увидя медальоны, подвешенные на шеях... упряжных собак. Возмущенный до глубины души, он горько упрекал эскимосов в святотатстве. Но не встретил понимания.

- Ты же сам говорил, что они обеспечивают покровительство. Разве твой бог откажет в нем животным, если он заботится о нас? Знаешь ведь, как много значит для нас собака, без нее мы погибли бы. Не понимаем, почему ругаешь нас,- отвечали эскимосы, уверенные в своей правоте.

Каким образом возникла связь между Гренландией с ее коренными обитателями и Данией?

По окончании эпохи, нашедшей отражение в эпосе викингов, мрак невежества раннего средневековья словно туманом заволок далекий остров, доступ на который со всех сторон преграждали лед, мороз, штормы и снежные метели.

Дальнейшая судьба острова сложилась бы, вероятно, совсем иначе, если бы черная горная порода, пронизанная густой сетью желтоватых жилок, которые внушили сумасбродные надежды отважнейшему из отважных офицеров английского морского флота, действительно оказалась месторождением чистого золота.

Капитан Мартин Фробишер,¹ направившись в 1570 году на поиски Северо-Западного прохода, который привел бы его к сказочным богатствам Востока, был вынужден повернуть обратно. "Мы столкнулись с чудовищным скоплением льдин, которые, словно таран, били в борта корабля; при каждом таком ударе, который вполне мог оказаться последним, у меня замирало сердце",- отмечал он в судовом журнале.

¹ (Мартин Фробишер (1535 - 1594) - английский мореплаватель; пытаясь пройти из Англии в Китай Северо-Западным проходом, в 1576 году вновь открыл Гренландию.- Прим. перев.)

Проплывая мимо берегов какой-то неизвестной земли, которую ему хотелось как первооткрывателю принести в дар королеве, он вошел в один из фьордов. И не поверил собственным глазам: насколько хватало глаз, каменистое побережье сверкало в лучах солнца золотистыми блестками. Прямо перед капитаном, стоило только руку протянуть, лежало золото, застывшее в горной породе,- настоящий золотой берег. Вне себя от радости при мысли об ожидавших его почестях - он пополнит казну милостиво правившей его страной Елизаветы I - Фробишер сразу же приказал экипажу заполнить трюмы бесценной рудой.

Опасаясь нового столкновения со льдами, он поспешил покинуть незнакомые берега, прихватив одного из эскимосских охотников, которые доверчиво приветствовали его. Этим экзотическим даром он хотел вызвать улыбку на устах Елизаветы, пославшей его в экспедицию во славу Англии.

Лондон устроил мореплавателю истинно королевскую встречу. Еще никогда столица не встречала так ни одного из капитанов, возвращавшихся из дальних плаваний. Дары Фробишера вызвали необычайный восторг.

- Золото! - в один голос воскликнули придворные алхимики при виде образцов невиданной породы.

Перепуганный, закутанный в меха "дикарь", которого привели в королевский дворец, вызвал там большую сенсацию, чем всевозможные диковинные звери, которых из дальних стран привозили мореплаватели.

Сразу же назначенный адмиралом "всех открытых морей и всех земель, их окружающих", Фробишер вновь направился в Арктику. Экспедиция, посланная за золотым руном, одновременно должна была исследовать неизученные земли. По приказу королевы Елизаветы адмиралу предстояло пройти на север "так далеко, как никто еще до сих пор не проникал!"

Непроходимые скопления льдов остановили англичанина у берегов Гренландии, а бесценные сокровища - 200 тонн "золота",- стоившие второй экспедиции многих трудов и лишений, оказались после тщательных исследований обыкновенным пиритом. Груды минерала сбросили поэтому на побережье Дартфорда, где они и пролежали несколько столетий. Их случайно обнаружили несколько лет назад. Они напоминают сегодняшним подданным королевы Елизаветы II о славных адмиралах, о могуществе Великобритании в эпоху Елизаветы I.

Несчастный охотник-эскимос, которого в соответствии с указаниями Фробишера кормили сырым мясом, вскоре умер, не вынеся жизни на чужбине.

Так произошло вторичное "открытие" Гренландии европейцами, столь неудачной была их первая - со времен викингов - встреча с эскимосами.

Золота на острове не нашли. Но ценнее самой руды, пожалуй, оказались сообщения англичан о бесчисленных стадах китов, тюленей, моржей и нарвалов, бивни которых высоко ценились. Жаждавшие наживы мореплаватели ринулись на Крайний Север, пробиваясь к берегам Гренландии. Кроме того, вдоль острова проходило все больше кораблей, тщетно искавших кратчайший путь из Европы в Тихий океан.

Охотники, китобои, мореплаватели, часто встречаясь с эскимосами из прибрежных поселков, вскоре убедились, что кротких, наивных туземцев можно легко обмануть. За простой нож, за чай, кофе, жевательный табак, за горсть стеклянных бус или других безделушек, за пачку иголок или банку из-под консервов они без колебаний отдавали отличные меха и шкуры. Пришельцы выманивали у них все, что удавалось.

В XVI веке к берегам Гренландии устремились и миссионеры, чтобы обращать в христианскую веру темных язычников. Больше всего их посылала Дания, считая, что со времен унии с Норвегией, то есть с XIV столетия, остров является ее колонией.

Среди миссионеров прославился Ханс Эгеде¹, уроженец Норвегии, Сразу же по окончании богословского факультета в Копенгагене он направился на Лофотенские острова. Однако этой миссией он не удовлетворился. Эгеде хотел обращать в христианство эскимосов и мечтал найти какие-нибудь следы викингов, судьба которых сложилась так трагически... Однако церковная казна была пуста, а духовные власти, горячо приветствуя намерения энергичного пастора, не могли изыскать средства для этой дальней и дорогостоящей экспедиции.

¹ (Ханс Эгеде (1686 - 1758) - первый норвежский миссионер в Гренландии, основал норвежскую колонию Готхоб на западном побережье Гренландии. Его сын Пауль Эгеде (1709 - 1789) продолжал деятельность отца среди гренландских эскимосов. П. Эгеде составил первый эскимосско-датский словарь (1750) и написал грамматику эскимосского языка (1760).- Прим. перев.)

Ханс Эгеде был не из тех, кто легко отказывается от своих замыслов. Он обратился за помощью к датским купцам. Его предложением живо заинтересовалось "Общество торговли с Гренландией". Быстро был снаряжен корабль.

В 1721 году пастор Эгеде с женой, четырьмя маленькими детьми и горсткой случайно подобранных людей, погнавшихся за легкой наживой, достиг западных берегов взлелеянной в его мечтах Гренландии. Место, где он высадился (теперь здесь находится административный центр острова), он назвал Готхоб - порт Доброй Надежды. Путь к сердцам язычников проложили ему не столько железные топоры, ножи и стеклянные бусы, сколько его собственные дети. До тех пор эскимосы встречали лишь суровых, подчас жестоких китобоев, охотников, мореплавателей, которых редко за что можно было помянуть добрым словом. Дети же белого каблуны сразу завоевали сердца простодушных людей, питавших к собственным детям самую нежную любовь.

Но как проповедовать евангелие среди язычников, не зная их языка, как убеждать и просвещать их? Ханс Эгеде, не теряя ни минуты, стал систематически изучать их язык, присматривался к играм маленьких эскимосов, заводил разговоры со взрослыми, завоевывая их доверие и не боясь уронить свое достоинство, старательно записывал каждое новое слово.

- Вот наконец белый, который не поучает нас, а советуется с нами,- с удовлетворением отмечали эскимосы.

Стремясь выполнить обещания, данные им своим доверителям-купцам, Эгеде в течение первых нескольких лет не только обстоятельно ознакомился с побережьем, от нынешнего поселка Юлианехоб до острова Диско, но также наметил десять таких пунктов, куда бы легко могли заходить суда из Дании с товарами для обмена. На острове Диско он организовал большой китобойный поселок, в который доставляли туши убитых животных и тут же, на месте, в огромных чанах вытапливали жир, а потом тысячами бочонков вывозили его в Данию.

Единственным разочарованием, которое постигло энергичного миссионера в Гренландии, было отсутствие каких бы то ни было следов христиан-викингов, тщетно им разыскиваемых. Он не знал, да и не мог знать, что маршруты его дальних странствий нередко проходили по руинам их древнейших поселений, по развалинам церквей и некогда зажиточных усадьб, по могильникам, в которых покоились останки тех, кто, исполненный радужных надежд, много веков назад поселился в Зеленой Стране.

Ханс Эгеде не был археологом, он не мог по стертым временем следам разгадать, какая трагическая участь постигла этих людей. Наверно, он даже не замечал этих следов. Откуда ему было догадаться, что они покоятся здесь, под тонким сорокасантиметровым слоем промерзшей земли, облаченные в столь необычные для Арктики одежды раннего средневековья ?

В конце концов в XVIII веке были прекращены все поиски следов викингов. И лишь в 1921 году на юг Гренландии отправилась экспедиция датских археологов, уже давно заинтересовавшихся любопытными сообщениями, которые в течение двухсот почти лет поступали от полярных охотников и китобоев: они встречали какие-то руины, могилы с крестами, скелеты, выступавшие из-под оттаивающей в теплые дни полярного лета земли. Они не догадывались, что это ключ к истории викингов.

Экспедиция под руководством профессора П. Нёрлунна работала днем и ночью, такой же светлой, как день. Результаты раскопок превзошли все ожидания. Перед глазами исследователей из могил и развалин постепенно восставал давно ушедший в прошлое мир, заснувший пятьсот лет назад, чтобы никогда уже больше не проснуться. Мир, усопший от голода и лишений, в ужасающем одиночестве, на которое его обрекла Европа.

С каждым годом археологи обнаруживали все новые и новые следы и с документальной точностью воссоздавали историю заката поселений неустрашимых мореплавателей, с самого их основания оторванных от всего, что необходимо для жизни, обреченных на медленную, но неотвратимую гибель.

Хорошо сохранившиеся в могилах останки людей постепенно раскрывали окутанную тайной трагедию голода и вымирания. Это были останки людей низкорослых, с явными признаками вырождения, что являлось более красноречивым свидетельством, чем любые документы. Последние потомки викингов - этих рослых стойких и выносливых людей - умирали теперь молодыми. Болея туберкулезом, имея физические недостатки и ослабев вследствие нужды и лишений, вырождаясь из поколения в поколение, они редко жили дольше двадцати с небольшим лет.

Похолодание климата Зеленой Страны, наступание ледников, погребавших остатки былого великолепия,- все это благоприятствовало тому, что одежда сохранилась в хорошем состоянии. Она была сделана из грубой мохнатой гренландской шерсти, но сшита по европейскому образцу. Тесно стянутая грудь, широкие, длинные - до щиколоток юбки, остроконечные высокие чепцы - словно те, кто жил на самом краю земли навсегда отрезанным от всего мира, изо всех сил стремились сохранить слабевшие с каждым десятилетием узы с Европой.

В своей пасторской деятельности Эгеде, которого впоследствии станут называть эскимосским апостолом, не встречал особых трудностей. Он умел красиво говорить, умел растрогать людей, обучал их пению псалмов. Провозглашаемые пастором идеи находили отклик в чистых сердцах эскимосов. Однако они долго не могли примириться с представлением об аде - он казался им продолжением земной жизни. До сих пор они не боялись смерти, так как, по их верованиям, она позволяла перейти в лучший мир, являвшийся наградой за тяжкий труд и страдания. Эскимосы задавали немало вопросов, способных озадачить менее опытного миссионера.

- Если твой бог добр и всемогущ, то почему он создал дьявола?..

Однако Эгеде умел, по-видимому, воздействовать на воображение эскимосов, судя по тому, что число верующих росло из года в год.

После пятнадцати лет нелегкой работы (их можно смело назвать еще одним открытием Гренландии) пастор вернулся на родину, доставив и впервые обнародовав подробные данные о том, что он видел и сделал. Его сын, Пауль, продолжал начатое отцом дело. В 1760 году он разработал первую грамматику PI фонетику эскимосского языка. Сто лет спустя в Готхобе вышел первый номер газеты "Атнагаглютит", однако у нее не нашлось достаточного числа читателей, так как в приходских школах детей учили тогда читать, писать и петь исключительно по- датски.

Датское правительство с самого начала - с XIV века - не слишком- то заботилось о своей колонии. Согласно данным, собранным Хансом Эгеде, в Гренландии насчитывалось приблизительно сорок тысяч эскимосов. Спустя около двухсот лет, в начале XX века, их число сократилось более чем вдвое.

Этому в значительной мере способствовала обменная торговля, которую пастор Ханс Эгеде организовал, исходя из самых лучших намерений. Охотничьи и торговые суда доставляли на остров не только товары, не только чай и кофе, которые очень полюбились эскимосам, не только иголки и огнестрельное оружие, но и спиртные напитки. Экипажи этих кораблей занесли в Гренландию туберкулез, черную оспу и венерические болезни. Согласно эскимосским обычаям, считалось вполне естественным отдавать гостям все, даже собственных жен, чем моряки не преминули воспользоваться.

Первым тревогу поднял Фритьоф Нансен в своей знаменитой книге "Жизнь эскимосов", вышедшей в 1891 году, но лишь четверть века спустя Дания издала указ, запретивший высаживаться в Гренландии без особого разрешения.

В конце концов между Норвегией и Данией возник острый конфликт, который назревал уже давно. Оба государства предъявляли свои права на остров, каждое стремилось сделать его своей колонией. За разрешением вопроса обратились в Международный суд в Гааге.

- Наш пастор Ханс Эгеде первым начал распространять христианскую веру в Гренландии, первым способствовал изучению острова. Наши купцы первыми основывали фактории, которые неоднократно спасали эскимосов от голодной смерти,- утверждали датчане.

- Эгеде был по происхождению норвежцем. Это наши предки открыли остров, колонизовали его и на протяжении веков обитали на нем!

- Вы, норвежцы, заинтересованы лишь в охотничьих угодьях, ваши трапперы охотятся только на восточных берегах. Что вы сделали для жителей Гренландии? Вы их не знаете, не заботитесь о них, их судьба вам безразлична. Почему же вы теперь притязаете на их страну?

После длительного разбирательства, пламенных речей, произнесенных представителями обеих стран, после того как было составлено свыше пяти тысяч листов протоколов, в 1933 году было вынесено следующее решение:

"Гренландия принадлежит Дании... Норвегии предоставляется право в течение тридцати лет свободно охотиться на восточном побережье острова".

Так Гренландия официально стала датской колонией. Весьма своеобразной колонией - ее нельзя было ни колонизовать, ни эксплуатировать ввиду ее скудных ресурсов, впрочем, и заниматься этим было некому. Если не считать правительственных чиновников, датчане неохотно ездили в Гренландию. Да и что там им было делать? Хозяйственное освоение острова потребовало бы огромных средств, рентабельность любых капиталовложений была сомнительной, поэтому полярную колонию предоставили ее собственной судьбе и относились к ней как к лишней обузе.

А эскимосы? Мало кто из них знал тогда, что их положение в чем-то изменилось. Ибо откуда им было это знать?