Наступил зимний месяц март. Погода окончательно переломилась. Правда, сильных ветров пока еще не было. Снег летит мягкий, пушистый. Большие сугробы его наметены по дороге к домику геофизиков. Ночи стали темными. Когда возвращаешься поздно вечером из кают-компании к себе на хутор, видишь только в двух шагах перед собой, слушаешь, как поскрипывает снег под ногами, и кажется, что в окружающей тьме совсем рядом стоят и чуть-чуть покачиваются большие лохматые ели. Потом, когда глаза привыкают к темноте, угадываешь угрюмые очертания сопок, а впереди крутой морщинистый лоб ледника, упершегося в оазис. Иллюзия русской зимы исчезает, и ты понимаешь, что вокруг на тысячи километров нет ни единого деревца.
Пришло сообщение, что внутриконтинентальный санно-гусеничный поезд, который мы с таким нетерпением ожидаем, прошел от Полюса недоступности 400 километров и прибыл на американскую станцию Плато. Оттуда до Новолазаревской еще очень далеко, почти 1500 километров, но есть надежда, что теперь скорость движения поезда увеличится. Трудоемкие геодезические работы в походе закончены, геофизические и гляциологические исследования будут сокращены. За счет этого машины смогут идти круглосуточно, почти без остановок. Но главное, американские полярники пополнили запасы топлива, которое у «Харьковчанок» было на исходе. Доставить его самолетами в центр Антарктиды из Молодежной было бы чрезвычайно затруднительно и отняло бы немало времени. Теперь же вездеходы на всех парах устремятся к нам.
Походники обещают идти по антарктической целине со скоростью 100 километров в сутки. Это вполне реально, ведь дорога идет под гору. Лишь бы техника не подвела.
- Пошел последний раунд! - подвел черту Миша и сделал выразительное движение рукой, как будто кого-то нокаутировал. - Скоро придет «Обь», погрузим свои манатки - и айда к дому.
Около взлетной полосы уже начинает расти гора ящиков, которые предстоит грузить на корабль. Это в основном наши геологические коллекции. Каждый ящик весит килограммов 40-50. Без Миши наворотить такую гору было бы затруднительно.
- Молодец! - хвалит его главный геолог. - Орел! Захвати еще пару ящиков, я на хуторе подготовил.
- Куда столько камней? Кто их возить станет? Придется выбросить половину, - ворчит для порядка Александр Егорович. - А где здесь чарнокиты? У меня их не хватает в коллекции.
- Поздно спохватился. Я же тебе в горах Ямато предлагал, а ты нос воротил. Вот тебе и результат, - укоряет его главный геолог. - А камни эти, я тебе скажу, теперь дороже золота. Посчитай сам, во сколько они обошлись. Корабль, самолеты, наша зарплата - и все это ради вот этих камней.
У Александра Егоровича одна из лучших коллекций горных пород Земли Королевы Мод. В фанерном ящике аккуратно разложены камешки, и под каждым название.
- Я их у себя в Ейске школе подарю. Пусть дети знают, что и в Антарктиде земля есть.
Другие летчики тоже стараются не отстать и то и дело обращаются к геологам с расспросами. Наибольшей популярностью в деле распознавания, что как называется, пользуется Миша. Он с охотой, без колебаний выговаривает длинные, заковыристые термины, а летчики послушно записывают.
- Мама родная! Ну и наопределяет он вам, - хватается за голову главный геолог.
- Да нам не нужно точно, нам хотя бы приблизительно, - вступаются за Мишу летчики.
- А что, пожалуйста, проверяйте. Вот кальцифир, биотит - гранатовый гнейс, гранодиорит, пегматит, а это мрамор, - зачастил Миша.
Жила пегматита
Другая страсть, охватившая почти всех новолазаревцев, - это собирание автографов. На карте Антарктиды (бланк ее имеется почти у каждого) поочередно расписываются все полярники. Получается очень живописно. А главное - память об экспедиции, о товарищах. Пройдут годы, взглянешь на такую карту - и многое вспомнится...
В марта все отмечали Женский день. В Антарктиде это едва ли не самый большой праздник. К тому же он совпал с другим радостным событием: самолет из Молодежной привез почту! Это были настоящие письма, которые переправили к нам через Австралию с новой сменой зимовщиков. Трудно передать, с каким волнением распечатываешь конверт и разворачиваешь листки, покрытые знакомым почерком. Новости из дому, кто как живет из близких, кто справлялся о тебе из товарищей, и, наконец, слова любви и надежды на скорую встречу.
Ошеломленный всем этим, сидишь, голова идет кругом, и, чтобы совсем уж не расчувствоваться, сдерживаешь себя: «Рано, рано еще об этом думать!»
Думать о встрече с близкими еще действительно рано. Приходит неутешительное известие: на одной из «Харьковчанок» сломался чрезвычайно важный подшипник, а запасного у них нет. Вся надежда, что этот подшипник пришлют из Молодежной. Но поход находится от нее на расстоянии 1700 километров. Для летчиков Молодежной предстоит трудный полет. Да и погода осенью весьма изменчива.
- Эх, как бы не застрять тут окончательно, - нервничает главный геолог. - Меня же в институте дела ждут, каждый час дорог.
Он уже закончил свою брошюру и теперь повадился заходить к нам. Лев-хирург втирает ему в поясницу змеиный яд.
Когда дел по горло, время бежит быстро и незаметно: только успеваешь поворачиваться. Но сейчас, когда маршруты завершены, образцы упакованы, предварительный отчет написан, время, кажется, остановилось. Книги, которых на станции немало, почему-то не читаются. Возьмешь в руки какой-нибудь роман, прочитаешь несколько страниц - и вдруг ловишь себя на том, что думаешь о семье, о доме или строишь планы, что будешь делать, когда вернешься, или даже решаешь философскую проблему: «Как жить дальше?»
Здесь, в Антарктиде, как-то яснее представляются перипетии собственной жизни, неудачи, непоследовательность поступков и т. д. И кажется, что вот уж теперь приедешь и начнешь жить по-новому, никогда не повторяя прошлых ошибок.
Вечерами, перед сном, в нашей комнате приглушенно звучит музыка. У геофизиков хороший приемник, он им нужен для приема сигналов точного времени, по которым они сверяют свои хронометры. Поймать танцевальную мелодию не составляет труда.
Забравшись каждый на свое место, мы или молча лежим, каждый наедине со своими мыслями, или разговариваем. Львы, которые здесь уже больше года, расспрашивают про то, про се. Чаще всего мы говорим о политике. Казалось бы, здесь, на изолированном от всего мира материке, эти проблемы должны отойти на задний план. Нет, получилось наоборот. Своими корнями каждый из нас привязан к дому, и любое событие, происходящее там, на родной земле, находит отклик в наших сердцах здесь, в снегах Антарктиды.
Львы обычно долго не засыпают, жалуются на бессонницу. Да и сон их неровный, порой прерываемый бредом. Видно, как ни здорово на Новолазаревской, они порядком устали.
Но все имеет свой конец. Заканчивается и наша экспедиция. На «Харьковчанке» заменили подшипники, и сейчас вездеходы уже на подходе к горам. К ним вылетел начальник нашего отряда. Через несколько дней поход ждут на станции. А «Обь» уже у берегов шельфового ледника, в 80 километрах от нас. «Аннушки» теперь курсируют от корабля на станцию по нескольку раз в сутки.
Снова 'Обь'
На Новолазаревской появилось много новых лиц. Эта новая смена зимовщиков, они только что с корабля, ходят возбужденные, знакомятся со станционным хозяйством. Они начинают свою зимовку, а мы готовимся к отлету на «Обь».
Вот уже улетели мои товарищи геофизики, а с ними и Пэпик с главным геологом. Приходит моя очередь. Все происходит так быстро, что я даже не успеваю опомниться, проститься как следует с остающимися. Внизу проплывают знакомые сопки, домики, радиомачта; антарктический оазис остается позади, а на горизонте за белой равниной шельфового ледника уже показывается темная полоска моря.
Последняя посадка. Самолет подруливает к «Оби».
- Ну вот, кончилась твоя Антарктида, - говорит мне Александр Егорович, высовываясь из кабины.
Мы перетаскиваем вещи на палубу. И вот снова родной твиндек. Снова его запахи, тарахтение винта, шуршание льдин, трущихся, кажется, под самым твоим ухом о бортовую обшивку.
Через несколько дней погрузка заканчивается. Корабельные краны осторожно опускают в трюм одну из «Харьковчанок». Прославленный антарктический снегоход отправляется на Родину, чтобы служить экспонатом на ВДНХ. «Харьковчанки» выдержали все испытания и благополучно доставили поход на Новолазаревскую. И сами участники этого перехода уже на корабле, измотанные, осунувшиеся, но безмерно счастливые.
Последними вместе с разобранными самолетами грузятся летчики. Обескрыленные «Аннушки» похожи на кузнечиков. Их устанавливают на палубе, и матросы умело крепят машины металлическими растяжками.
- Отлетались, - поздравляют друг друга летчики. - До следующей экспедиции.
- А я-то уж вовсе, - грустно улыбается Александр Егорович. - Пенсионер.
Трап убирают, «Обь» дает сиплый, простуженный гудок. Вода за кормой вспучивается, вскипает, взбудораженная могучим винтом.
Проводы
Все сгрудились сейчас на палубе. Пэпик опять носится со своими фотоаппаратами. Миша навалился на борт и загадочно улыбается. Главный геолог расхаживает, поеживаясь от холода, и порой хмурится. Очевидно, опять «дела в институте не дают покоя». Только нашего начальника нет. Он, как и на пути в Антарктику, засел в каюте - добивает диссертацию.
Корма «Оби» медленно отходит от ледяного причала. На ледяном барьере стынут на холодном ветру сиротливые фигурки провожающих нас зимовщиков, вездеход и сани с грузом.
Говорят, в каждой антарктической экспедиции есть два самых значительных, самых запоминающихся момента: это когда ты в первый и в последний раз видишь Антарктиду.
Силуэты людей на барьере удаляются. Оттуда, с ледяного берега, взлетают одна за другой прощальные ракеты.
Прощальный поклон
Прощай, ледяной юг, прощай, Земля Королевы Мод. Мы плывем на север, к теплу, к зелени, к дому. И мы счастливы... Но, глядя на своих товарищей, я чувствую, что многие из них еще вернутся к этим берегам. И я сам верю в это.