В наших первых экспедициях на довольствии состояло несколько собачьих упряжек. Пятьдесят сибирских лаек доставили на шестой материк с Колымы. Была и штатная должность каюра. Старожилы Мирного еще помнят каюра Виктора - коренастого, рыжеволосого парня, ярого собачника.
Виктор ревностно смотрел за упряжками, оберегал своих питомцев от тяжелого труда и сердился, когда его собачек трогали. «Заведи вездеход и езжай себе на здоровье, а собак по пустякам не трожь, это ведь живые твари...» - отвечал он обычно любителям прокатиться на собачьей упряжке.
Спорить с Виктором было бесполезно. Все равно специалистов по собачьему делу в экспедиции больше не было и запрячь собак никто толком не умел. Поэтому собачками редко пользовались. Проще было забраться в кабину вездехода, завести мотор и «ехать себе на здоровье»: тепло, не дует, и Виктор радуется...
А затем в целях экономии ездовые собаки, как «нерентабельный транспорт», попали под сокращение штатов. Была упразднена и должность каюра. Виктор не раз наведывался в отдел кадров САЭ, надеясь, что о собачках еще вспомнят. Но о них не вспоминали.
Оставшиеся после сокращения штатов собаки постепенно одомашнились и по прямому своему назначению совсем не использовались. Несколько собак, завезенных первой экспедицией, благополучно ощенились, показав тем самым, что Антарктида ничем не хуже других материков.
На станции Лазарев несколько лет назад жили две огромные пушистые лайки. Ее звали - Лаза, его - Рев. Но, кроме этих законных полярных уроженцев, здесь обитало несколько облезлых рыжих, постоянно мерзнущих дворняг. Как и зачем попали они на полярную станцию, остается загадкой. Даже имен они не имели. Зимовщики звали этих бедолаг общей кличкой Парамоны.
На Молодежной последним заслуживающим внимания псом был уже упоминавшийся Механик. Родился он в Мирном, в одной из первых экспедиций, а потом самолетом был доставлен на Молодежную. Хотя ходить в упряжке ему не пришлось, он служил связным у топографов-геодезистов, работавших в окрестностях станции. Вместо громоздкой рации они брали с собой Механика и в случае надобности отсылали его обратно с запиской, прикрепленной к ошейнику. Когда мы попали на станцию, Механик только что оправился от тяжелой болезни. Выходил пса водитель вездехода, тот самый зимовщик Саня с цыганскими глазами, который встретил нас с Пэпиком на аэродроме. Механик следовал за своим спасителем по пятам. Даже на вездеходе сиденье рядом с водителем обычно было занято Механиком. Это был пес вдумчивый. Он (редкое исключение среди антарктических собак) не трогал пингвинов. Саня утверждал, что прочел Механику лекцию об охране природы. Если слушатели были подходящие, из только что прибывших на станцию новичков, то Саня не моргнув глазом продолжал рассказывать, что он преподает Механику теорию двигателя внутреннего сгорания и что ученый пес уже разбирается в этом деле не хуже его. Даже поговорка такая привилась на станции: «Голова у тебя как у Механика». Но Механик при всей своей незаурядности оказался «последним из могикан».
Японцы раньше тоже имели в Антарктиде собак, но в 1958 году при срочной эвакуации своей станции вынуждены были бросить их. Пятнадцать собак привязали, оставив небольшой запас пищи. Это событие получило в Японии широкую огласку и вскоре в г. Осака в честь «жертв» был торжественно открыт памятник из белого мрамора. Каково же было удивление японцев, вернувшихся через год на свою станцию, когда их встретили две собаки, приветливо виляющие хвостами. Очевидно, они перегрызли привязь и питались все это время пингвинами и их яйцами, даже не подозревая, что скорбящее человечество воздвигло им памятник. Когда мы были на Севе, ни одной собаки там уже не было.
В других экспедициях «собачьи дела» обстояли не так печально. Сам сэр Эдмунд Хиллари - покоритель Эвереста - и сэр Вивиан Фукс - начальник трансантарктического похода - использовали собачьи упряжки для разведки дороги к Южному полюсу. Собаки Вивиана Фукса добежали до полюса, как добежали в свое время до полюса собаки Амундсена.
А вообще собаки впервые перезимовали на Антарктическом материке в 1900 году вместе с экспедицией норвежца Карстена Борхгревинка. Это были девяносто отборных сибирских лаек. С большим трудом перенесли они длительное плавание по бурному океану, радостно высадились наконец на твердую землю. Резвились, охотясь за пингвинами и тюленями, неутомимо работали в упряжке, слепли от яркого блеска бескрайних снегов, голодали и мерзли в суровую полярную ночь. Именно в это время, когда работы не было, а еды не хватало, предоставленные сами себе собаки дичали, и в них просыпались звериные инстинкты.
Борхгревинк писал в своем дневнике: «Время от времени собаки, словно сговорившись, обрекали одного из псов на съедение, и последний, бесспорно, знал об уготовленной ему судьбе. Он как можно ближе держался к нашим палаткам и домикам, при первой представившейся возможности, поджав хвост, вползал в жилище и укрывался там... Он худел на глазах и казался подавленным. Другие собаки все время подстерегали его. Как только он оказывался в пределах досягаемости, вся стая бросалась, чтобы напасть на него и прикончить. Горе псу, если он не обеспечил себе пути к отступлению; если он пытался бежать вперед, то начиналась дикая гонка не на жизнь, а на смерть.
Вся кавалькада уносилась в лунном сиянии через необозримые ледяные поля, пока не превращалась в черные точки на белом покрове. Затем и они исчезали в темноте. Иногда слышался отдаленный вой, и внезапно наступала тишина. Мы понимали: все кончено... Нас особенно поражало, что в те периоды, когда один из псов был обречен на съедение, между остальными собаками воцарялся мир. Казалось, они сознавали, что для осуществления их злого умысла требуется сплоченность...» (К. Борхгревинк, У Южного полюса. М., Географгиз, 1958, стр. 88-89).
Порой от антарктических собак зависел не только успех экспедиции, но и сама жизнь исследователей. И тогда антарктические лайки выглядят не одичавшей свирепой сворой, а преданными, самоотверженными помощниками. Удивительно трагическая история случилась в экспедиции, руководимой известным австралийским исследователем Дугласом Моусоном.
Моусон со своими товарищами Мерцем и Ниннисом на двух собачьих упряжках отправился в дальнее санное путешествие. В середине перехода Ниннис погиб, провалившись в трещину. Вместе с ним в ледяную бездну рухнули сани с продовольствием и одна из упряжек. Два человека и шесть собак остались почти без еды в 450 километрах от лагеря. Надо было немедленно возвращаться на базу. Голодные лайки еще некоторое время плелись в упряжке. Когда какая-нибудь из собак падала, ее привязывали поверх груза и везли на санях. А потом лайку неизбежно ожидала печальная участь - другого выхода не было. В этих обессилевших животных заключался единственный источник пищи для тех, кто еще мог двигаться. Так поочередно погибали ездовые собаки австралийской экспедиции.
Дуглас Моусон - единственный возвратившийся из этого путешествия. В его книге есть такие строки: «...В условиях, когда жизнь человека постоянно ставится на карту, следует иметь в виду, что собаки представляют резерв пищи на случай крайней необходимости» (Дуглас Моусон, Родина снежных бурь. М., «Мысль», 1967, стр. 195).
До середины 30-х годов собачьи упряжки оставались самым безотказным, а порой единственным средством передвижения по ледяным просторам Антарктиды. Почти все исследователи ледяного материка так или иначе поминают добрым словом своих четвероногих помощников. Многие отмечали любопытный факт: собаки обычно радуются, когда на них надевают упряжку. Очевидно, стремление тащить сани у них врожденное.
И, тем не менее, антарктические полярники почти с самого начала пытались заменить традиционный собачий транспорт более мощным, производительным, удобным, наконец, более послушным. Ведь для собачьей упряжки, завидевшей на льду пингвина или тюленя, уже не существует авторитетов. Она не подчиняется ни окрикам, ни ударам бича: сломя голову, не разбирая дороги, собаки мчатся к добыче. К тому же, чтобы содержать собачью упряжку в порядке, требуется немало внимания: собаки периодически болеют, старятся, нередко получают тяжелые травмы и погибают. Однако «пересесть» на другой вид транспорта в Антарктиде оказалось не так уж просто.
Роберт Скотт понадеялся было на пони и тогдашнюю технику и жестоко поплатился за это. А Руал Амундсен целиком положился на собак, и они доставили его первым на Южный полюс и благополучно вывезли обратно.
Но со временем техника стала вытеснять собачьи упряжки. Некоторые экспедиции все же попробовали совмещать собачий транспорт с механическим. Так, в известной норвежско-британско-шведской экспедиции 1949-1952 годов использовались и собаки, и моторные сани. Начальнику этой экспедиции норвежцу Джону Гиаверу, знатоку езды на собаках, принадлежит следующее любопытное высказывание: «...человек может большему научиться у собаки, чем собака у человека. И тот, кто теряет власть над собой, также теряет власть над упряжкой» (Д. Гиавер, Модхейм. М., Географгиз, 1958, стр. 96).
Наиболее последовательно собачьи упряжки до сих пор продолжают использовать англичане. Они практикуют ежегодные санные походы протяженностью свыше тысячи километров. Англичане в основном используют лабрадорскую породу лаек, отличающуюся длинной спиной и крепкими короткими ногами. Стандартная упряжка английской экспедиции - 9 собак, запряженных цугом. Впереди в такой упряжке ставятся более легкие собаки, тяжелые работают сзади. Каждая собака имеет свою собственную по мерке пригнанную упряжь, сделанную из мягкого и крепкого ремешка, который охватывает плечи и грудь. Ходить в упряжке собак начинают приучать с шестимесячного возраста, а с девяти месяцев им уже полагается полная нагрузка - около 55 килограммов санного груза.
Кормят англичане собак специальным высококалорийным концентратом - нитрикеном, заменившим широко распространенный ранее пеммикан, не раз упоминавшийся в рассказах Джека Лондона. Раньше, особенно на береговых базах, собак кормили тюленьим мясом, но теперь Антарктида объявлена природным заповедником, и от тюленьего мяса, равно как и от пингвиньего, приходится полностью отказаться. Нитрикен состоит в основном из говяжьего и китового мяса в сублимированном, легкорастворяемом виде, сухого молока, крахмала и дрожжей. Кроме того, туда включены различные микроэлементы и витамины. Один килограмм этого концентрата содержит 5556 калорий. Походный паек собаки равен почти килограмму нитрикена в день.
Продолжительность рабочей жизни полярной собаки в Антарктиде, по наблюдениям в английской экспедиции, около 8 лет. К этому времени хорошая ездовая собака успевает пройти в упряжке около 13 тысяч километров. Интересно, что причиной «ухода на пенсию», установленной с помощью рентгенографии, является не возраст, а заболевания бедренных и плечевых суставов - остеоартрит, который можно отнести к числу «профессиональных» болезней, связанных с работой в упряжке.
Различные исследователи часто подчеркивают агрессивность антарктических ездовых собак по отношению друг к другу. Внутри собачьего коллектива создаются своеобразные коалиции, возникают свои симпатии и неприязнь. Существует мнение, что для полярных собак нет большего удовольствия, чем подраться. Причем дерущихся следует разнимать немедленно, ибо, как только какая-либо собака падает, все остальные бросаются на нее, независимо от того, были они до этого друзьями или врагами. На бельгийской станции нам, однако, ни разу не пришлось видеть собачьих драк, и потому у меня сложилось впечатление, возможно идеализированное, о вполне мирном нраве полярных лаек.
Бельгийцы с успехом используют собачьи упряжки. На Короле Бодуэне находится несколько десятков великолепных длинношерстных полярных собак. Геологические работы в горах ведутся комбинированно, как с помощью «снежных котов» и других разнообразных мотосаней на гусеницах, так и на собачьих упряжках. Ведь во многих случаях, особенно при работе в районах, изобилующих трещинами, собачий транспорт проходимее вездеходов.
Но все же следует признать, что «собачья эра» в Антарктиде уже кончилась. Техника потеснила, а то и вовсе выжила четвероногий транспорт, и это вполне закономерно. Собакам было бы просто не под силу справиться с возросшим масштабом перевозок. К примеру, чтобы снабдить всем необходимым нашу внутриконтинентальную станцию Восток, потребовалась бы не одна тысяча собак, и то неизвестно, справились бы они с этой задачей. Где уж собакам равняться с самолетами, мощными «Харьковчанками», а в скором будущем, очевидно, еще и с вездеходами на воздушной подушке.