Тропик рака

Постепенно жизнь начинает входить в колею. Время на корабле идет удивительно быстро - от еды до еды. А едят здесь четыре раза в день и очень плотно. Суп в обед и на ужин. Это так везде на флоте.

А «Обь» тем временем оставила далеко позади «Балтику», вышла проливами в Северное море, и вот уже близок знаменитый Ла-Манш, где так много встреч­ных кораблей под самыми различными флагами. Ночью прошли вблизи Англии. Зато французские ска­листые берега полуострова Котантен видны были хо­рошо.

Днем на палубе многолюдно. В поношенном деми­сезонном пальто и черной мятой беретке расхаживает перед иллюминатором своей каюты первого класса наш главный геолог, которого на корабле чаще называют просто «профессор». Он худощав, черноволос. Ему за пятьдесят, но на висках ни одного седого волоса. Пять лет назад мы уже работали вместе в горах Антаркти­ды. Лицо главного геолога озабочено. Я подхожу к нему.

- Воздухом морским дышите?

- Да не до воздуха, - хмурится он.

- А что случилось?

- Никак не могу отключиться. Дела в институте не дают покоя. Я ведь там наукой заведую. Уехал, все оставил. Заместителей хороших нет.

- Что-то у вас усталый вид. Отдохнули бы, пока плывем.

- Как же, отдохнешь! Вот капитан уже лекцию просил прочитать. Потом у меня договор заключен с одним издательством. Книгу я обязался написать о на­шей экспедиции.

-- Да ну?

- Так что не стареем еще. Пятьдесят лет - пора творчества. Это - кто понимает. А стареет тот, кто про­хлаждаться любит. - И, выразительно взглянув на ме­ня, профессор уходит в свою каюту.

Спускаюсь на палубу, где живет начальник нашего отряда. Он из одного института с главным геологом и тоже знаком мне по прошлым экспедициям. Заглянув в иллюминатор, вижу, что он полулежит на своей койке, курит и читает.

- Берега Франции на горизонте! - сообщаю я.

- Что мне с тех берегов? - раздраженно отры­вается от книги начальник отряда. В отличие от своего шефа, главного геолога, он выглядит внушительно: широкие плечи, борцовская шея, крупная круглая го­лова. Хотя он значительно моложе профессора, в воло­сах пробивается седина. - Видел я все это сто раз, - уже более миролюбиво продолжает начальник отря­да. - Диссертацию вот должен заканчивать. Я же сей­час исполняю обязанности завотделом, а без степени не утвердят, - и, затушив окурок, он снова утыкается в книгу.

- Тоже не отключился, - решаю я, отходя от ил­люминатора.

На баке уже который час маячит худощавая фигура плывущего с нами чехословацкого ученого. Я направ­ляюсь к нему. Мы улыбаемся друг другу.

-. Хорошо как, - говорю я.

- О, да, - отвечает он мне.

- Здорово все это, - я обвожу рукой горизонт.

- Париж там, - говорит он. - Ты был в Париже?

- Нет, - отвечаю я.

- Почему что ты не был Париже? Надо быть Па­риже. - Он говорит, еще с трудом подбирая слова.

- Меня зовут Володя, - говорю я.

- Я Ёзеф, - отвечает он. - Но дома я Пэпик. Зови меня Пэпик.

- Пэпик, - повторяю я.

...Дурная слава Бискайского залива оправдалась и на сей раз. Большинство участников экспедиции лежат, растянувшись на своих койках. Волна бьет в правый борт, словно отвешивает кораблю здоровые оплеухи. «Обь» переваливается с боку на бок. В твиндеке от­лично чувствуются удары волн. Каюты находятся как раз над ватерлинией. Нас отделяет от воды только металлическая обшивка.

- Это еще не волна, - реагирует геолог Миша на очередной, особенно звучный удар. Мише нет еще три­дцати, хотя выглядит он ветераном. Вес Миши больше ста килограммов. Родом он с Кубани, говорит мягким, низким басом. В Антарктику плывет впервые.

- На корабле, как ни ешь, не поправишься. Орга­низм не отдыхает: шаткая основа под ногами. Вести­булярный аппарат того, - объясняет Миша.

- Откуда ты знаешь? - удивляюсь я.

- Теорию надо изучать, - добродушно ухмыляет­ся он.

Чтобы скорее привыкнуть к качке - ведь в каждом рейсе к ней надо приспосабливаться заново, - я ста­раюсь чаще вылезать на палубу. Хватаясь за шерша­вые поручни с выступившими на металле кристаллами соли, взбираюсь на верхний мостик. Сюда не долетают брызги. На горизонте по левому борту в разрывах облаков вижу мрачные берега Пиренейского полуострова...

На траверсе Гибралтара над кораблем покружил английский военный аэроплан. Очевидно, его внимание привлекли стоящие у нас на палубе самолеты полярной авиации.

Теперь у нас под боком Африка, хотя ее пока не видно. Погода улучшилась, ветер стих, только зыбь еще продолжает раскачивать корабль. Заметно потеплело.

Иногда на пути встречаются маленькие рыболовец­кие суда. Попадаются и большие грузовые пароходы, тогда на палубу высыпают любопытные. Еще бы, встре­чи в океане всегда событие!

А большую часть времени корабль окружает пустын­ный однообразный океан. Но так кажется только на первый взгляд. Стоит подольше постоять на палубе, можно увидеть много интересного. То к борту судна подойдет акула, которую всегда узнаешь по хищной бульдожьей голове с низко расположенным, непомерно широким разрезом рта, то вдали запестреют всплески дельфинов. Можно долго наблюдать полет птиц за кор­мой, а по вечерам смотреть, как солнечный шар оку­нается в воду, и ожидать, не сверкнет ли в последнее мгновение зеленый луч, который мне еще ни разу не посчастливилось увидеть. Изредка из воды выскакивают летучие рыбки и скользят, как сиреневые стрекозы, над самой водой. Некоторые пролетают десятки метров, меняя в воздухе направление полета. Они бросаются врас­сыпную от стального корпуса «Оби», спасаясь от кораб­ля, как от хищной рыбы. Тем не менее ночью одна из летучих рыбок залетела на борт. Я нашел ее уже без­дыханной. «Крылья» рыбки - тонкие прозрачные плав­ники, складывающиеся вдоль тела.

Когда в темноте выходишь на корму, долго не мо­жешь оторваться от удивительного зрелища. Вода вбли­зи корабля фосфоресцирует. Вдоль бортов то тут, то там вспыхивают белые огоньки, наподобие наших свет­лячков, и мгновенно гаснут. За кормой, возбужденные вращением винта, загораются гигантские светляки раз­мером с медузу.

Задули устойчивые северо-восточные ветры. Это пас­саты. Они доносят до корабля дыхание африканских пустынь. Небо на горизонте стало белесым от пыли. Закаты и восходы - мутно-красными. Ветер заносит на корабль каких-то мошек, жуков и даже стрекоз. Ма­ленькая птичка, похожая на воробья, отдыхает от пере­лета на палубе. На нее смотрят издали, чтобы не потревожить.

Внизу, в твиндечных помещениях, нарастает глухая беспробудная духота. Спать там становится почти не­возможно. Жители твиндека выползают с матрацами на палубу и мгновенно расселяются по всему кораблю. Летчики устраиваются под своими самолетами. На па­лубе у нас стоит один ИЛ-14 и два АН-6.

Нашлись, как всегда, и отдельные стоики, сроднив­шиеся с твиндеком и не пожелавшие переселиться на палубу. Миша остался внизу. Он спит, укрываясь с го­ловой.

- Задохнешься, - предупреждаю я. Он в ответ, посмеивается:

- Будь спокоен. Я, брат, занимался тяжелой атле­тикой. Перед соревнованиями в парилке часами вес сбрасывал. Мне никакая духота не страшна.

А ночи на палубе роскошные. Прямо над головой беззвучно покачивается звездное небо. Большая Мед­ведица передвигается все дальше к северу и сползает за горизонт. Дождей пока не было. Мы проходим за­сушливую зону, но скоро начнутся тропические ливни и внесут веселое разнообразие в жизнь палубных обита­телей. Вот тогда-то Миша восторжествует.

А «Обь» тем временем пересекла северный тропик Рака, после которого всем нам по старой флотской тра­диции, чтобы легче переносить жару, выдают «тропи­ческое» вино. По бутылке на два дня кисловатое «Напареули». Миша доволен. Он смакует вино и напевает: «Тропик Рака, тропик Рака, тропик Козерога...»

На тринадцатый день плавания, вечером, как выяс­нилось - в воскресенье (дни недели на корабле не имеют ровно никакого значения, и о них забывают), слева по борту показались огни Дакара. Тонкая, как цепь бус, полоска цветных огней вдоль берега. Мы ле­жали на своих матрацах на палубе. Была легкая бор­товая качка. Когда левый борт уходил в воду, появля­лись огни города, потом борт вздымался, и перед гла­зами оставалось только звездное небо. «Последние огни цивилизации», - произнес с соседнего матраца Пэпик. Он был прав, теперь берега Африки начнут уходить к востоку, образуя Гвинейский залив, а нам предстоит прямая дорога на юг вдали от судоходных линий.

Пэпик по профессии тоже геолог. Фигурой он похож на типичного скандинава - высокий, худощавый, но глаза карие, добрые. Он опытный исследователь - ра­ботал в различных районах, даже у нас на Памире. Поднимался на пик Ленина. Но особенно упорно стре­мился в Антарктиду. И вот его мечта близка к осуще­ствлению.

Каждый день Пэпик занимается русским языком и живо всем интересуется, смешно задавая вопросы, на­чинающиеся словами, «почему что»: «Почему что не включают вентиляцию?», «Почему что мы не зайдем Дакар?» Эти его погрешности в русском языке даже не хочется исправлять, чтобы не потерялось своеобразие его речи...

...Утром перед кораблем резвились дельфины. Порой их похожие на торпеды тела взмывали в воздух, но мгновение спустя тяжело плюхались в воду. Плыли дельфины с завидной скоростью, в течение получаса их стадо шло впереди корабля. Два дельфина скользили под самым носом «Оби», едва не задевая своими бока­ми стальную обшивку. Один шел чуть впереди другого, но действовали они синхронно, как единый спаренный механизм.

- Во дают, прямо братья Русаковы! - сострил Миша.

Внезапно, как по команде, все дельфины повернули в сторону и отстали... Слева по курсу несколько раз попадались огромные стаи чаек, кружащихся низко над водой. Очевидно, там шли косяки рыб.

- Сардинкой лакомятся, - уточнил Миша.

В связи с потеплением началась повальная стрижка наголо. Она распространялась по кораблю, как эпиде­мия. Появились сначала две-три лысые головы - над владельцами их насмехались, любовно поглаживали голые черепа. Но скоро положение изменилось. Лысые множились в геометрической прогрессии. Теперь уже белыми воронами выглядели нестриженые, их возму­щенно подергивали за волосы. Вот ведь как все отно­сительно.