По следам полярных экспедиций

Прохладным июньским днем 1966 года два вертолета взяли курс из Баренцбурга на северо-запад Шпицбергена. Во флагманской машине, ведомой Владимиром Тимохой, находились участники нашей экспедиции. Немного в стороне держался вертолет Льва Власова, нагруженный оборудованием будущей ледниковой станции на плато Хольтедаля.

Понадобилось меньше десяти минут, чтобы перелететь широкий, покрытый холодными игривыми волнами Ис-фьорд. Теперь под нами тянулась западная кромка Земли Короля Оскара II, а слева, на противоположной стороне пролива Форлансуннет, виднелся длинный и узкий гористый остров, покрытый небольшими ледниками,- Земля Принца Карла. В местах, где фьорды пропилили скалистое побережье и разомкнули горные цепи, вертолетчики срезали путь - мы неслись низко над водой.

Минут через 40 показался округлый нос полуострова Брёггера, на кончике которого находится мыс Квадехукен. Прямо за ним открылась широкая синяя гладь: это два крупных залива - Конгс-фьорд и Кросс-фьорд, поделившие по-братски между собой один общий выход в море. Заливы четко обрамляют остроконечные горы, столь характерные для всего западного побережья архипелага и совсем несвойственные для его восточного. Ослепительные снежные полосы, словно серебряные елочные гирлянды, спадали от самых вершин до подножий.

Медленно огибаем полуостров Брёггера и летим на восток вдоль южного побережья Конгс-фьорда, то есть Кингсбея. Сейчас все мы прильнули к стеклам иллюминаторов - впереди показался Ню-Олесунн. Свое название он получил по имени небольшого рыбацкого городка Олесунна («Залив угря»), расположенного в Северной Норвегии. Маленькому Новому Олесунну на Шпицбергене суждено было прославиться на весь мир благодаря знаменитым воздушным экспедициям к Северному полюсу...

В полутора километрах от поселка неожиданно появились два шарообразных сооружения, похожих на гигантские апельсины. Они резко контрастировали с окружающим ландшафтом. Позже я узнал, что под огромными золотистыми сферами, сложенными из равносторонних пластиковых треугольников, будут укрыты от ветра и осадков следящая и командная антенны телеметрической станции. Эта станция, создававшаяся Европейской организацией космических исследований специально для наблюдения за искусственными спутниками Земли и другими космическими объектами, была построена в 1967 году и приступила к получению информации со спутников (Летом 1974 года станция прекратила работу).

С воздуха Ню-Олесунн напоминал поле, усеянное десятками необычно крупных и ярких цветов. На самом же деле это были дома - синие, оранжевые, белые, коричневые, красные, желтые. Между южной окраиной поселка и прилегающими к нему заснеженными пирамидальными горами темнели громады терриконов. Еще несколько лет назад здесь находился самый северный в мире угольный рудник, который принадлежал норвежской государственной компании. Но из-за частых обвалов и несчастных случаев его вынуждены были закрыть. Одиноко стоящий на южной окраине Ню-Олесунна светло-серый памятник напоминает о последней горняцкой трагедии, разыгравшейся летом 1963 года в Кингсбейских угольных копях. Впоследствии мы видели остатки наиболее северной ветки узкоколейной железной дороги, по которой недавно пыхтели мини-паровозики, таскавшие вагонетки с каменным углем к берегу залива. Не стало рудника, не стало узкоколейки - опустел некогда шумный шахтерский поселок, принимавший у себя дважды Амундсена и Нобиле...

На водной глади фьорда, частично уже освободившегося от ледяного покрова, дрейфовали сотни больших и малых белых «парусников» причудливых форм. Это были айсберги, недавно отколовшиеся от края ледников. Самые крупные из них дремали на мелководье, ожидая, когда вода и солнце помогут им сняться с «якоря». Вдали, за группой небольших каменистых островков, широкие ледяные «реки» обтекали выступ высокой лобастой горы - нунатака. Казалось, что их огромные, разбитые тысячами трещин языки жадно лизали солоноватую воду фьорда. За голубовато-зелеными поверхностями «многоэтажных» ледников выделялись три пирамидальных исполина Тре Крунер («Три Короны») - три горы, очень похожие издали одна на другую и носящие названия Свеа, Нора и Дана. Эти имена символизируют Швецию, Норвегию и Данию, некогда объединявшихся в одно государство. Над Тремя Коронами вздымались три светло-серых шапки кучевых облаков...

Неожиданный вираж прервал мои наблюдения. Ледни­ковые языки вместе с Тре Крунер и нунатаками вдруг «упали» набок, а меня в тот же момент прижало силой тяжести к самому иллюминатору. Совсем близко проплыла какая-то высокая треугольная мачта. Еще один отчаянный вираж - вертолет перевалил через крышу двухэтажного барака и завис между домов. На мгновение все вокруг потонуло в пыли, поднятой с каменистой земли длинными лопастями винта. Пилот выключил двигатель, и постепенно затихли надоевшие оглушительный шум и свист, прекратилась вибрация.

Выходим на площадь в центре Ню-Олесунна. Располагаемся между нашим вертолетом и островерхим домом, выкрашенным темной охрой. Курильщики дружно достают из карманов сигареты и трубки. В полете они были лишены этого «удовольствия» - рядом находилась ядовито-желтая бочка, в которой хранился полутонный запас бензина.

Первое впечатление - поселок вымер. Но вдруг откуда-то из-за домов выбежали большущие лохматые псы и, махая хвостами, приблизились к нам. Это были гренландские ездовые собаки, пребывавшие в летнем «отпуске». Вскоре подошли норвежские рабочие в комбинезонах. Пока мы разговаривали с ними, лихо подкатил «джип». Сидевший за рулем начальник строительства телеметрической станции Хеннинг Нильсен приветствовал советских гостей и пригласил нас посмотреть дом, отведенный экспедиции без арендной платы, обычно взимаемой с иностранцев.

Вертолетчики, как всегда, торопились вернуться на базу, и через час площадь Ню-Олесунна вновь оглушил могучий рев моторов. Провожающие были вынуждены удерживать свои головные уборы и отступить подальше.

Огромные механические стрекозы неторопливо взлетали над остроконечными крышами, слегка задрав свои длинные тонкие хвосты. Не прошло и двух минут, как они растворились на темном фоне горных склонов противоположного берега фьорда. Где-то там, на северной стороне Кингсбея, в начале века находился небольшой поселочек, названный его хозяевами-англичанами Нью-Лондоном. Столь громкое название он получил в связи с разработками богатых залежей мрамора. Но дело оказалось невыгодным. Ныне лишь куски мрамора да развалины бывших владений англичан напоминают о том далеком времени, когда существовал крохотный поселок с рекламным названием Новый Лондон...

Возвращаемся в просторный двухэтажный дом. Норвежцы называют его немецким: в начале шестидесятых годов в нем базировалась гляциологическая экспедиция Национального комитета геодезии и геофизики Академии наук ГДР. Теперь можно спокойно расположиться, выбрать по вкусу комнату, приготовить обед и разместить экспедиционный груз. Ну а потом, когда закончим все эти дела, надо, конечно, совершить экскурсию по Ню-Олесунну и его окрестностям.

...Уютный деревянный дом цвета темной охры (около которого мы приземлились). В нем жил Руал Амундсен во время подготовки к броску на полюс. Ныне это добротное двухэтажное здание норвежцы приспособили под небольшой госпиталь.

Поблизости находится маленький голубой домик, едва заметный за Корпусами клуба-столовой и общежития холостяков. Здесь помещаются почтовое отделение и радиостанция. В общем-то, самая обыкновенная почта, каких на земле многие-многие тысячи. Но когда мы отправляли письма отсюда в Москву, единственный почтовый работник (к тому же по совместительству еще и единственный радиотелеграфист и единственный метеоролог-наблюдатель) поставил на всех конвертах специальный знак. В его центре изображен усатый тюлень, лежащий на льдине, а вокруг текст на английском языке: «Самый северный населенный пункт мира Кингсбей 79 градусов северной широты Свальбард». Иметь такой редкий конверт в своих коллекциях мечтают многие филателисты мира. Поэтому на столе ню-олесуннского «почтаря» скопились десятки различных писем и открыток с оплаченным ответом. Все их авторы просят одно и то же: поставить специальный кингсбейский штемпель и погасить местной ню-олесуннской печатью марки на конверте.

Туристы, попавшие волей случая в Ню-Олесунн, могут получить специальное свидетельство, в котором сказано, что мистер такой-то или мисс такая-то соблаговолили тогда-то посетить «самое северное в мире поселение». Нам этот документ не дали. Может быть, потому, что на советском высокоширотном архипелаге Земля Франца-Иосифа имеются несколько населенных пунктов, расположенных еще севернее Кингсбея: полярная станция «Остров Рудольфа», обсерватория «Дружная» имени известного полярника Героя Советского Союза Э. Т. Кренкеля, поселок Нагурское. Специальный знак, по-видимому, продолжают ставить на конвертах не только в силу одной привычки, но и в целях туристической и филателистической рекламы норвежского полярного архипелага.

Шпицберген - страна самого северного в мире организованного туризма. Причем возник он еще в конце прошлого столетия во время знаменитого ледового похода нансеновского «Фрама». На заре арктического туризма норвежское пароходное общество «Вестеролен» организовало на архипелаг регулярное движение комфортабельных пароходов, а предприимчивые люди моментально построили на берегу Адвент-фьорда специально для туристов гостиницу на 40 номеров и почтовую контору. Для любителей путешествий, пожелавших взглянуть с борта судна на полярную экзотику, даже выпустили особую шпицбергенскую почтовую марку с белым медведем. Правда, постепенно из-за высокой стоимости жилья людей останавливалось в гостинице все меньше, и ее пришлось закрыть. Давно уже нет того туристского отеля на берегу фьорда, но мыс, на котором он стоял много десятков лет назад, напоминает нам о том периоде своим оригинальным названием Хотель-нессет («мыс Отель»).

Ныне, едва открывается летняя навигация, как к берегам Шпицбергена торопятся из Европы и даже из Америки огромные пассажирские лайнеры, везущие в Арктику тысячи туристов из многих стран. У норвежцев существует регулярное сообщение судов между портом Тромсё и поселками архипелага. Раз в десять дней тихий Королевский залив оглушает гудок небольшого белоснежного теплохода. Его маршрут начинается в Северной Норвегии и заканчивается у 80-й параллели. В пути туристы высаживаются помимо Ню-Олесунна в Лонгиербюене и на станции «Ис- фьорд радио», осматривают фьорд Магдалены и бухту Вирго и другие живописные районы Шпицбергена. Каждый десятый день это судно сворачивает с «торного» морского пути и в Грён-фьорд, чтобы удовлетворить любопытство пассажиров, желающих посмотреть с палубы на советский рудник Баренцбург...

Наибольший интерес у туристов обычно вызывает Кингсбей. Некоторые из них (скорее всего наиболее заядлые любители северной романтики) временно сменяют комфортабельную жизнь в каюте корабля на твердый, хотя и часто заснеженный каменистый берег залива. К их услугам имеется небольшая, но зато самая северная на нашей планете гостиница с соответствующим ее высокоширотному положению названием «Северный полюс» (В настоящее время законсервирована. Туристы останавливаются в старых домах, хижинах и просто в палатках). До очередного появления теплохода вездесущие туристы бродят по окрестностям Конгс-фьорда, знакомясь с памятными местами и памятниками, о которых речь пойдет дальше. Наиболее смелые из них удаляются от Ню-Олесунна на много километров, совершая экскурсии вдоль берега, в горы и на ледники. Вернувшись домой, в значительно более теплые края, такой турист потом долго еще будет вспоминать дни, проведенные на Шпицбергене.

Во время нашего пребывания в Ню-Олесунне двухэтажный отель не пустовал - в нем останавливались на десять дней и больше граждане Норвегии, Швеции, США, ФРГ, Англии, Италии, Австрии, Дании, Швейцарии и других стран. В этой гостинице жили одинокие и семьи, юные девицы и престарелые дамы, люди спортивного вида и инвалиды...

Одна пожилая туристка из Вены, как-то гуляя по поселку, забрела в наш дом, когда мы обедали. Знаний немецкого языка хватило, чтобы познакомиться и предложить неожиданной гостье разделить с гляциологами самодельную «полевую» трапезу. Старушка с заметным любопытством попробовала консервированные щи и гречневую кашу с говяжьей тушенкой.

- Зер гут, мальчики! Зер гут! - услышали мы оценку.

Сухощавая, не по годам бойкая и говорливая женщина оказалась интересной собеседницей, задав «работу» главному переводчику Троицкому и его помощнику Михалеву - нашему местному «полиглоту». Мы узнали, что австрийка после смерти мужа, будучи одиноким человеком, увлеклась, невзирая на солидный возраст, международным туризмом и повидала благодаря этому много стран и народов, а вот в полярную страну попала впервые.

- Я потрясена! - воскликнула туристка.- Здесь так красиво, но безжизненно, это место не для человека. Я не могу понять ваших жен! Как они могли отпустить вас сюда, во льды, да еще на несколько месяцев? - С этими словами 73-летняя жительница Вены передала нам пакет, который лежал в ее походной сумке.- Ради бога, съешьте хотя бы эти апельсины. Вы ведь, наверное, подорвали свое здоровье на проклятом Севере и совсем не видите фруктов и витаминов.

Хотя это было ужасно нетактично и неприлично, но мы, словно сговорившись, дружно рассмеялись, услышав такие слова.

На следующий день отправляемся по гравийно-шлаковой дороге в свой первый маршрут на ледник. По выходе из поселка дорога скоро обрывается. Идем к высокой треугольной металлической мачте. Она находится не очень далеко от восточной окраины поселка. Вот мы и рядом с ажурной мачтой! Неужели к ней «причаливали» дирижабли «Норвегия» и «Италия» перед полетами в неизвестность? Даже как-то не очень верится, но факт остается фактом - да, «причаливали»! - оригинальное сооружение хорошо сохранилось и, вероятно, смогло бы и теперь, по прошествии 40 лет, снова держать большие воздушные корабли на «привязи».

Чуть в стороне хаотично валяются толстые деревянные балки с мощными болтами и гайками да куски полуистлевшего брезента и заржавленного железа. Это все, что осталось от некогда огромного эллинга, совсем недавно еще возвышавшегося над Ню-Олесунном. Немые свидетели героической истории освоения Арктики, словно памятники, напоминают потомкам о подвиге людей, совершенном в конце двадцатых годов нашего века.

Недалеко от места, где еще несколько лет назад стоял фундаментальный ангар, на самом верху холма, спускающегося к Королевскому заливу, мы увидели издали два памятника.

У памятников полярной славы, поставленных Амундсену и погибшим участникам экспедиции Нобиле на дирижабле "Италия".

Памятник, расположенный ближе к поселку, вырублен из серой каменной глыбы. Над именами шестерых авиаторов - Амундсена, Дитрихсона, Элсуорта, Фойхта, Омдаля и Рисер-Ларсена - высечены силуэты двух самолетов, а между ними характерный профиль начальника экспедиции. Внизу выбита дата «21 мая 1925». Монумент был сооружен вскоре после завершения этого необычайного полета жителями шахтерского городка Ню-Олесунн в знак высочайшего уважения и любви к отважным людям, впервые дерзнувшим отправиться на гидропланах к Северному полюсу. Авторство проекта принадлежит директору Кингсбейской угольной компании М. Кнутсену, в доме которого жил Руал Амундсен. Весной 1926 года, перед вылетом на дирижабле «Норвегия» в Северную Америку, Амундсен видел этот каменный монолит. Через два года этому сооружению суждено было стать, к великой скорби, самым северным памятником известному исследователю и путешественнику, отдавшему свою не очень долгую жизнь во имя спасения погибавших на льдине людей.

С тех пор минуло более 40 лет. Колючие зимние ветры, ураганные пурги, леденящие морозы, обильные снегопады и летние дожди «расписались» на каменной плите царапинами и трещинами...

В основании другого памятника 19 разноцветных мраморных плиток - по одной из каждой области Италии. Над ними скорбно возвышаются восемь высоких крестов - по числу погибших участников экспедиции Нобиле на дирижабле «Италия». Верхушки крестов сплетены - символ великого братства и взаимопомощи людей на Земле. На черной доске, обращенной к Северному полюсу, написано: «Пали за благородное дело человеческого познания...» Ниже начертаны имена ученых Мальмгрена и Понтремоли, журналиста Лаго и членов экипажа дирижабля - Алессандрини, Ардуино, Помеллы, Каратти и Чиакко. Их братской могилой навсегда стал Ледовитый океан. На противоположной, южной, стороне памятника еще одна надпись: «Властелин одиноких, ты, принявший последние призывы наших любимых и знающий тайну их ледяных обителей, храни их покой и сделай так, чтобы никто не забыл эти жертвы». На другой доске слова, посвященные отдельно памяти Амундсена: «Высочайшей жертве человеческой солидарности...»

Изготовленный в Италии памятник был привезен в Ню-Олесунн на корабле и установлен в 1963 году - в 35-ю годовщину со дня катастрофы дирижабля «Италия».

Местные цветы красивы, но они очень недолговечны, и сердца приезжающих сюда людей подсказали «вечные» венки - из камня. На склоне холма перед памятниками, среди мхов, выложены кусочками белого известняка названия нескольких экспедиций и просто отдельные имена. Некоторые из них помещены внутри контура, обозначающего человеческое сердце.

Обнажив головы, долго стоим на вершине холма - месте, которое навсегда останется символом единения людей на земном шаре. Мне вспомнились справедливые слова, сказанные Умберто Нобиле вскоре после катастрофы: «Тысячелетняя тайна полярных областей дешево не достается... Риск заключается в самой природе таких предприятий, как наше. Риск в самом намерении быть первым. Быть пионером - это честь, которая оплачивается дорого...»

Огромный язык ледника Конгсвенген вползает в Конгс-фьорд

Возвращаемся в поселок. Около соседнего дома молодые парни разгружают небольшую ручную тележку с экспедиционным имуществом. Это наши новые знакомые - французские коллеги, изучающие ледники и побережье Конгс-фьорда и соседних с ним районов. Вскоре подходит еще один человек средних лет с увесистым рюкзаком. В его коренастой, крепко скроенной фигуре угадывается бывалый моряк. И действительно: Пьер-Андре Муле - аквалангист, а заодно капитан, механик, моторист и матрос экспедиционного мотобота. Во время второй мировой войны он был участником французского Сопротивления - воевал на подводной лодке в армии Освобождения генерала де Голля. Незадолго до приезда на Шпицберген Пьер работал в океанографической экспедиции Жака-Ива Кусто. Товарищи зовут его просто Пам - по первым буквам двойного имени и фамилии.

Пам связывается по транзисторному радиотелефону со своей базой и после короткого разговора передает нам приглашение начальника экспедиции профессора Жана Корбеля посетить их станцию в ближайшее воскресенье.

Через день отправляемся в гости в сопровождении Пьера. Дороги нет. Идем прямо по ледяному припаю, прыгая через разводья и трещины. Часто ноги проваливаются по колено в воду. Выручают незаменимые в таких случаях высокие резиновые сапоги. Еще издали, замечаем длинные мачты, на которых развеваются флаги Франции и Норвегии. Затем показываются красные домики и разноцветные приземистые палатки, пестреющие вокруг них. Это и есть главная база экспедиции Национального центра научных исследований Франции. Она находится в глубине фьорда, километрах в шести от Ню-Олесунна. Рядом возвышается белый искривленный язык ледника Восточный Ловен, спускающегося из соседней горной долины. На его чистом снегу четко выделяются тонкие полосы следов, оставленные лыжами и мотонартами, которые называются здесь сноу-скутерами («снежный скутер»). Видно, что французские гляциологи кропотливо изучают этот «домашний» ледник.

Около базы нас встречает высокий энергичный человек в коротких резиновых сапогах, яркой теплой ковбойке и без головного убора. Это и есть начальник гляциологической экспедиции профессор Жан Корбель. Известный французский ученый тут же увлекает прибывших гостей в свой научный «городок», знакомит со всеми сотрудниками. Вместе с ними осматриваем лаборатории, гидрологическую и метеорологическую станции, различные установки.

После экскурсии заходим в кают-компанию, помещающуюся в небольшом сборном домике. Столовая напоминает дачную веранду, застекленную так, будто бы здесь не 79-я параллель, а, по крайней мере, Ницца.

Сегодня удивительно ясный и необычный для июня день. Еще вчера грязно-серые кучевые облака закрывали все небо многослойной пеленой. Перед самым сном лохматые тучи начали медленно уползать в сторону дальних гор, а проснувшись утром, мы увидели, что день обещает быть безоблачным, празднично-весенним. Яркое солнце висело над ледниковым плато Хольтедаля ослепительной шарообразной лампой. Золотистые лучи светила, не часто балующие эти места своим скупым теплом, торопились «освободить» промерзшую землю от зимнего наряда. Засверкали во всей своей первозданной, словно картинной, красе ледяные языки, заиграли тысячи бликов на их хрустальной бахроме, спускающейся в воду. Почернели прибрежные равнины и горные пирамиды, стараясь сбросить с себя снежное покрывало. Зашумели талые воды, быстро сбегая со склонов и постепенно собираясь в бурные шумливые потоки. Морской лед, еще крепко припаянный к берегу на несколько километров до самого верховья залива, начал «худеть» на глазах. Участились оглушительные залпы ледниковых «орудий», оповещавших всю округу о рождении нового айсберга в Конгс-фьорде...

Приятная теплота старается просочиться внутрь столовой через сплошные стеклянные рамы. Солнечные лучи, как прожекторы, высветили в кают-компании лист бумаги с дружескими шаржами. Видимо, кто-то из «местных» французов изобразил своих товарищей. В центре портретной галереи гляциологов лицо человека очень знакомого, но которого не видно за столом. Ну, конечно же, это генерал де Голль!

В нашу честь гостеприимные хозяева устраивают обед. Мадам Корбель энергично руководит всем приготовлением. Ей усердно помогают две молодые женщины - гидролог Марсель Винсен и повар Мишель. Эта высокая стройная девушка с длинными льняными волосами, спадающими на спину, окончила Лионский университет, получив специальность филолога. С детства она мечтала увидеть настоящую Арктику, и профессор Лионского университета Корбель предоставил Мишель такую редкую для нее возможность побывать на далеком от Франции Шпицбергене, предложив выпускнице-филологу сменить профессию на одно лето.

Длинный стол украшен традиционными французскими коньяками и винами. Молодой инженер Анри Жоффрэй раскупорил большую бутыль «божоле» собственного изготовления. Кто-то замечает, что сегодня в столицу Советского Союза прибывает с официальным визитом президент Французской Республики Шарль де Голль. Жан Корбель с большой теплотой вспоминает советских ученых, с которыми ему доводилось встречаться на многих международных конгрессах и симпозиумах. Мы делимся результатами своих исследований. С удовольствием принимаем приглашение Жана Корбеля участвовать в совместных работах на леднике Восточный Ловен.

Перед уходом с базы обе экспедиции дружески объединяются перед объективами фотолюбителей. Все французы во главе с Жаном Корбелем (Глубокой болью в сердцах советских гляциологов отозвалось печальное известие о трагической гибели профессора Жана Корбеля, последовавшей 23 февраля 1970 года)провожают нас.

Возвращаемся поздним вечером. Незаходящее июньское солнце по-прежнему освещает залив и горы - сейчас самый разгар полярного дня на Шпицбергене. Когда кто-либо из нас отстает на зыбкой ледяной «дороге», идущий впереди Пам останавливается и ждет. Такое товарищеское отношение, готовность немедленно прийти на помощь друг ДРУГУ - давний и добрый традиционный обычай людей разных национальностей, которые работают на этом архипелаге.

Через день мои товарищи уходят во французский лагерь, захватив с собой десятиметровый ручной бур и оборудование для измерения температур во льду и фирне. Я остаюсь дежурным по базовой кухне, или, как мы любим говорить на морской лад, по камбузу. Каждый день кто-то из нас удостаивается этой нужной, но не очень любимой обязанности, так как в экспедиции нет штатного повара, а еда быть должна.

Закончив приготовление «сложного» обеда-ужина из четырех блюд (первое, второе, компот и кипяток для чая и кофе), я направляюсь в маленький соседний домик, арендуемый французской экспедицией. Надо занять до завтра пачку соли: своя, как назло, куда-то запропастилась. Стучу в наружную дверь. В ответ раздается негромкое пение. Прохожу в короткий коридорчик и вновь стучу уже во внутреннюю дверь. Теперь ясно слышу речь. Правда, не понимаю ее. Но по доброжелательному тону «О, ля-ля, о, ля-ля» полагаю, что можно войти.

В кухне-столовой всего один француз. Он представляется:

- Гюстав, кок экспедиции.

«Какое приятное совпадение»,- думаю я и произношу, стараясь быть как можно более серьезным:

- И я тоже кок, из советской экспедиции. Мое имя - Евгений, по-вашему Эжен.

Француз крепко жмет мне руку и нараспев восклицает:

- О, ля-ля, шер ами Эжен, о, ля-ля, мон ами Жежен!

Он небольшого роста, коренаст, смуглое выразительное лицо обрамляет ухоженная шотландская бородка огненно-рыжего цвета. На вид ему можно дать лет 45. На широком солдатском кожаном ремне, поверх сильно полинявших фиолетово-голубых джинсов (с эмблемой «Море»), висит огромный нож, которым эскимосы, наверное, разделывают туши белых медведей или морских зверей. На оголенных до локтя руках всевозможные цветные татуировки, сделанные, очевидно, в экзотических странах во время морских странствий.

На газовой плите вдруг что-то зашипело. (Своим вторжением я отвлек повара от дела.) С криком «О, ля-ля!» кок, словно жонглер, ловко играет сковородками. Но вот порядок восстановлен.

Гюстав дает мне пачку соли, заставляет выпить ароматный черный кофе, достает всякую всячину из холодильника и шкафов.

- Коллега! - обращаюсь к коку.- Спасибо. Прошу теперь ко мне, по-соседски.

В нашей кухне нет газовой плиты, но есть, зато прекрасная чугунная с духовкой. Француз, как опытный дегустатор, отведал всего понемногу. Затем, громко щелкнув пальцами, произнес:

- Фантастик! О, ля-ля, Эжен-Жежен, фантастик!

По-видимому из чувства профессиональной солидарности, повар-сосед не мог обидеть меня за приготовленный обед-ужин.

Я преподнес Гюставу съедобные русские «сувениры» - буханки черного хлеба, испеченные в шахтерской пекарне Баренцбурга, и банки тушеной говядины. Эти продукты, как мы заметили, всегда нравились иностранцам, которых нам доводилось угощать прежде. Вскоре повар вернулся с полной сеткой, набитой банками консервированного пива и соков. Теперь я отправился с «ответным визитом», неся сгущенное молоко и компоты... Так мы ходили друг к другу, пока не появились к вечеру наши изголодавшиеся гляциологи. Они даже не успели разобраться во вкусе приготовленной мной еды, как уничтожили весь обед-ужин из четырех блюд.

Типичный долинный ледник.

...Быстро пробежали в работе две недели. Мы обследовали ледники полуострова Брёггера и Конгс-фьорда. Теперь предстояло высадиться на вершину плато Хольтедаля. Если в 1965 году нашу экспедицию интересовали центральная и восточная части острова Западный Шпицберген, то сейчас предстояло изучить его западную часть. Мы рассчитывали выяснить климатические условия оледенения западной и восточной частей архипелага, чтобы сравнить эти условия и определить имеющиеся различия.

Район плато Хольтедаля привлек нас еще и потому, что 30 лет назад здесь работала известная Шведско-норвежская арктическая экспедиция, которой руководили скандинавские ученые - шведский профессор Ханс Альман и норвежский профессор Харальд Свердруп.

Летом 1934 года четыре научных сотрудника этой экспедиции провели крупные гляциологические исследования на ледниковом плато Гуннара Исаксена и спускающемся с него леднике Четырнадцатого Июля. Результаты их обработки заняли 500 страниц известного стокгольмского научного журнала «Географиска Анналер». Выводы, сделанные Альманом после возвращения со Шпицбергена, знают все гляциологи мира. Расположенное рядом плато Хольтедаля находится в более характерных условиях, и площадь, его намного больше, почему мы и отдали ему предпочтение. Нам было весьма заманчиво повторить наблюдения на этих ледниках, причем повторить с учетом всех современных гляциологических знаний и достижений. И опять предстояло идти по следам былых полярных экспедиций... Об этом, по-моему, хорошо написал в своем полевом дневнике Володя Корякин, когда собирался в свой маршрут: «Специфика нашей профессии - работать в таких местах, где люди бывают не часто. Поэтому перечислить своих предшественников нетрудно. Вспоминаем мы их не случайно. Нам ходить их маршрутами, пересекать те же ледники, форсировать те же речки, пробираться по тем же скалам,- и каждая деталь в их записках имеет значение. Эти люди были первыми... И хотя многих из них давно уже нет в живых, они словно продолжают свою работу нашими руками. Нам и легче, и труднее одновременно. Легче потому, что мы идем по известным местам, у нас есть карты, рации, вертолеты... Труднее потому, что мы обязаны, мы должны найти и узнать что-то новое, постараться превзойти своих предшественников. А ведь это были незаурядные люди, память о которых сохранится на очень долгие времена...»