В чертоги Снежной королевы

Через неделю «Сестрорецк» вновь показался у берегов Грён-фьорда. Теплоход заканчивал свой второй рейс из Мурманска на архипелаг.

Воспользовавшись оказией, я погрузил на судно все изготовленные в Баренцбурге детали и оборудование и отправился на рудник Пирамида. Туда же должны были прибыть на другой день вертолеты, чтобы перебросить нашу экспедицию на вершину ледникового плато Ломоносова, находящегося в 40 километрах к востоку от Пирамиды.

Рудничный поселок пирамида. Наступает долгая полярная ночь.

Ис-фьорд вклинивается на 100 километров в самое сердце острова Западный Шпицберген. Словно фантастический веер, разветвляется он на три обширных рукава. Вблизи вершины одного из их - Билле-фьорда как раз и расположен рудничный поселок Пирамида, удаленный от Баренцбурга к северо-востоку почти на 100 километров.

Напротив Билле-фьорда расположена бухта Адольфа. В нее обрывается длинной отвесной стеной один из крупнейших ледников острова, носящий имя замечательного исследователя Шпицбергена профессора Адольфа Эрика Норденшельда.

Многие пассажиры и моряки, свободные от вахты, вы­шли на палубу, чтобы полюбоваться распластавшимся между гор ледяным гигантом, расщепленным тысячами огромных трещин. Чуть в глубине, над сверкающей в лучах яркого полуденного солнца поверхностью ледника, высятся два горных великана - Терьер и Ферьер. Они напоминают гигантские сказочные корабли, вмерзшие в лед. Еще дальше едва возвышаются скальные гряды Эхо и Бумеранг. Все эти горы географы называют нунатаками - словом, заимствованным учеными у гренландских эскимосов. «Нунатак» означает любые горные выступы, торчащие среди массива льда.

Ходовой (он же капитанский) мостик - святая святых любого корабля. Посторонним, а тем более пассажирам здесь находиться не положено. Об этом напоминают строгие надписи. Но по отношению ко мне капитан «Сестрорецка» Иван Павлович Мещеряков, видимо, сделал исключение и пригласил подняться на «запретную» территорию.

Десятки раз ходил на Шпицберген опытный моряк. У него есть, что вспомнить об этом крае. Я внимательно слушаю бывалого капитана. Иногда он берет бинокль, недолго смотрит вперед и отдает приказ матросу, стоящему у руля: «Одерживай, вправо не ходи!», «Так держать!», «Полкорпуса влево!..»

Потом пришла очередь рассказывать мне.

- Значит, туда завтра собираетесь? - переспросил старший штурман и показал рукой на обрывающийся в залив ледник Норденшельда, мимо которого сейчас проходил теплоход.

Я рассказал морякам, что основным объектом своих исследований мы выбрали ледниковое плато Ломоносова и стекающий с него на запад большой ледник Норденшельда, длиной 25 километров. На вершине плато предстоит организовать нашу первую гляциоклиматическую станцию, чтобы изучить режим ледников этого района.

Неожиданно капитан окликнул меня и задал несколько странный вопрос:

- Не приходилось ли вам читать сказку Андерсена о Снежной королеве?

Я кивнул головой. Кто же не читал эту прекрасную сказку!

- Тогда постарайтесь припомнить, мил человек, что сказал северный олень храброй девочке Герде о местонахождении Снежной королевы? - продолжал допытываться капитан.

Заметив мою растерянность и поняв, что этого я не помню, он улыбнулся и не торопясь произнес:

- Да будет известно вам, гляциологу, что «постоянные чертоги Снежной королевы находятся у Северного полюса, на острове Шпицберген»! - Здесь капитан для большего впечатления сделал паузу и продолжил: - Надеюсь, что теперь-то вы осознали, что судьба забрасывает вашу экспедицию как раз в самый центр владений злой царицы снегов.

Действительно, картина «жилища» надменной, но прекрасной королевы, восседавшей на ледяном троне посреди огромного снежного зала, впечатляюща. Ее чертоги были наметены снежными метелями, а окна и двери пробиты свирепыми ветрами. Холод сковал чертоги. Но, несмотря на окружающую мертвую ледяную пустыню, они поражали необычайным великолепием.

Иван Павлович был недалек от истины. Я сразу же мысленно представил глубокий шурф на ледниковом плато Ломоносова, себя, «сидящего» в нем и изучающего строение снежно-ледяного «пирога», ураганный ветер, ревущий вокруг, пургу, безжалостно пронизывающую до костей, лютую стужу, и... Снежную королеву, вдруг появившуюся из ледниковой трещины.

Мои думы неожиданно прервал капитан:

- Не поддавайтесь обманчивым чарам коварной красавицы. Помните о том, что сердце мальчика Кая было поражено маленьким осколком льда. Советую при возможной встрече с королевой использовать паяльную лампу.

- Если мы это сделаем, то можем оказаться не у дел! - попытался ответить я в тон своему доброжелателю.

- Это почему же? - удивился Мещеряков.

- Да все потому, что, не будь Снежной королевы, не было бы и гляциологии, которой мы служим верой и правдой и которая за это милосердна к нам...

До поездки на Шпицберген из всех известных снежных женщин мы видели только, прошу прощения, снежных баб, непонятно почему переименованных ныне в... снеговиков. И вот теперь нам представилась редкая возможность попасть на вертолете прямо в центр владений Снежной королевы!

Тем временем «Сестрорецк» подходил уже к берегу. На пирсе оживление - взволнованные встречающие, духовой оркестр, шумные приветствия. Все, как в Баренцбурге, так же трогательно. На большом транспаранте надпись: «Добро пожаловать в Пирамиду!»

К борту теплохода подруливают автомашины. Прибывшие полярники уезжают в поселок, до которого километра полтора. Нашей экспедиции дают грузовик, и вместе с встречающими меня товарищами я отправляюсь из порта на каменистый стадион, расположенный немного левее рудника. У кромки футбольного поля, одновременно служащего вертодромом, выгружаем имущество, привезенное мной из Баренцбурга.

Участники экспедиции остановились на окраине поселка в двухэтажном доме. Идем туда. Рудник Пирамида заметно отличается от своего старшего «брата». Он немного севернее его, но температуры воздуха здесь повыше, а главное, раскинулся он на широком и ровном месте в долине Мимес у подножия величественной горы, давшей название поселку и руднику. Остроконечную вершину венчают огромные восьмиметровые ступени, созданные самой природой - необыкновенным скульптором, использовавшим вместо резца мороз и ветер. На макушке Пирамиды едва различима точка - красный флаг. Его, вероятно, водрузил недавно один из многочисленных любителей горных восхождений. Шахта находится на середине почти километровой горы. Пласты угля здесь залегают не ниже уровня моря, как в Баренцбурге, а выше - на отметках от 200 до 500 метров. Поэтому уголь идет не на-гора, как все привыкли слышать, а с ...горы. Все горные работы шахтеры вынуждены вести в зоне вечной мерзлоты.

Мои товарищи быстро организуют ужин, после которого приступаем к многочасовому обсуждению плана предстоящей операции по заброске экспедиции на плато Ломоносова. Бурное совещание затягивается на всю ночь. С этого места видно нашу цель: центральную ледяную область острова Шпицберген, которая называется Землей Улава V, и ее вершинную часть - Ломоносов-фонна, то есть ледниковое плато Ломоносова, где мы мысленно уже находимся.

За время моего отсутствия лица гляциологов покрылись бронзово-красным болезненным загаром. Впечатление такое, словно их нарочно жгли через солидных размеров увеличительное стекло. Хуже других пострадал от ожогов светловолосый Леонид Сергеевич Троицкий. Пока я вынужден был находиться в Баренцбурге, остальные участники экспедиции успели провести обширные маршрутные исследования на леднике Норденшельда. Несколько суток почти непрерывной работы на свежем воздухе и ослепи­тельно белой поверхности ледника да к тому же под лучами незаходящего яркого солнца не прошли даром. Вот уж действительно наука требует жертв!

Из рассказов товарищей узнаю, что они успели сделать.

На другой день после прибытия гляциологов в Пирамиду жители поселка могли наблюдать непривычную для их глаз картину: пять каких-то пришлых с материка людей тащили тяжело груженные самодельные сани-нарты по примерзшему к берегу неподвижному льду - припаю. На санях лежал запеленатый в брезент походный скарб: палатки, спальные мешки, лыжи, буровой комплект, приборы, продукты.

Последние лучи солнца.

Идти приходилось очень медленно - со скоростью не больше одного километра в час. Полозья, сделанные из широких охотничьих лыж, ежеминутно тонули или вязли в мокром снегу и глубоких лужах, покрывавших поверхность морского льда. С большим трудом удалось добраться до противоположного берега Ис-фьорда. Перед самым ледником возникло новое препятствие - «бараньи лбы». Проходивший здесь в прежние времена язык ледника сгладил и отшлифовал скалистые выступы коренных пород.

Первый привал устроили под одним из таких «лбов». От усталости все свалились прямо на холодные камни, положив ноги на рюкзаки.

Но вот уже поставлена маленькая палатка - добрая спутница полевика. Весело потрескивает костер из сухого плавника. Принесенные морем «дрова» разбросаны вдоль берега в неограниченном количестве. На огне готовится обед, вкуснее и сытнее которого, кажется, не может быть нигде.

Утром снова в путь. Палатка не убирается. Здесь будет временная база-приют. Конечно, хорошо было бы в ней оставить дежурного повара-гляциолога, но сейчас это невозможно - каждый человек на вес золота. Ведь предстоит нелегкая и большая работа. Ледник не ждет своих исследователей, он уже тает. Надо скорее приступать к наблюдениям.

Наконец групна находит проход на ледник по боковой морене - скоплению обломков горных пород, перемещенных ледником. Полевые работы начинаются поздним вечером. Роются первые шурфы, бурятся первые скважины, устанавливаются первые снегомерные рейки четырехметровой высоты и заносятся в дневники первые отсчеты уровня поверхности ледника, покрытого твердым ветровым настом. Позже все эти наблюдения помогут узнать нам, сколько накопилось снега за прошедшую зиму, сколько его растаяло за короткое лето, намного ли «похудеет» или, может быть, «поправится» ледник, наконец, с какой скоростью спускается он в коре.

Прежде чем измерить температуру «тела» гляциологического «пациента» и выяснить его «анатомию», приходится с большим усилием вращать штанги ручного бура. Труд этот - многочасовой, изнурительный и безостановочный, иначе могут примерзнуть ко льду штанги бура, и тогда, считай, что они пропали. А скважины нужны в 10 и 25 метров.

Постепенно стала оживать снежная целина ледника. Ее располосовали следы горных лыж. Одна за другой «убегали» все выше и выше снегомерные вехи. К утру на далекое расстояние можно было увидеть ровные кучки сугробов, появившиеся рядом с вырытыми шурфами, в которых гляциологи изучают строение снежного покрова. С их помощью впервые на леднике Норденшельда были измерены толщина и плотность снега.

На пути вставали крутые уступы ледопадов, разбитые глубокими расселинами на отдельные глыбы и блоки, напоминавшие то пирамиды, то колонны, то ровные плиты. Эти наиболее труднодоступные и опасные участки ледника приходилось форсировать с огромным напряжением физических сил и нервов. Природа словно нарочно устроила здесь исполинские трещины-разломы, уходившие на десятки метров вглубь ледника Норденшельда. Некоторые из них были перекрыты снежными «мостами», которые из-за начавшегося таяния уже не могли удержать идущего по ним гляциолога. Чтобы не «нырнуть» ненароком вниз, приходилось двигаться с особенной осторожностью. Идущий первым все время прощупывал снег, а крепкая капроновая веревка, связывающая его с остальными, надежно страховала путников. Часто раздавался предупредительный оклик: «Осторожно, промоина!», «Берегись, трещина!», «Сложный участок!» Некоторые пропасти в последние дни уже успели открыть свои зловещие пасти, из которых неприятно тянуло холодом. В такие моменты возникал» непроизвольное желание скорее миновать этот район «Голубого ада».

На пятые сутки уставшие гляциологи возвращались тем же путем в Пирамиду. Последнюю ночь им пришлось провести в напряженной работе на леднике - торопились к приходу «Сестрорецка». Осунувшиеся и обожженные солнцем участники похода были довольны: исследования ледников начались.

Первые два дня моего пребывания в Пирамиде стояла хорошая погода, но оба дня экспедиция не могла улететь на ледник - вершина плато Ломоносова все время была окутана мощными клубами облаков. Гляциологи нервничали, не в силах что-либо предпринять. На третье утро над крышами поселка прошумели, наконец, вертолеты. Их появление озадачило нас.

- Ну что, ледоведы, будете сидеть здесь, на руднике, или поедем на ледник? - столь непривычно приветствовал нас командир вертолетной группы Андрей Федорович Ва-сюков.

Я стал объяснять, что сами рвемся туда, да нет нужной погоды на ледоразделе плато, и из-за этого можно высадиться не в намеченной точке, чего нельзя допускать.

- Паникеры! Я здесь летаю уже два года,- не унимался Васюков,- и могу вас заверить, что погода люкс. Пока доберемся до вашего льда, будет все в порядке! Как-никак это все же Шпицберген, а не ЮБК.

- А что такое ЮБК? - поинтересовался кто-то из моих товарищей.

Летчик снисходительно взглянул на вопрошавшего с высоты своего богатырского роста и процедил:

- Южный берег Крыма. Географы могли бы и без объяснений догадаться.

Считая дальнейшие разговоры пустой тратой времени, Васюков прогрохотал отработанным командирским голосом, не терпящим никаких возражений:

- Через десять минут пойду на рекогносцировку. Возьму только троих: двух ваших парней да одного киношника-москвича - надоел он мне до смерти, говорит, что ему необходимо снять ледники и высадку на них гляциологов.

Командир достал из большого кармана летных брюк портсигар, одарил всех желающих сигаретами «Винстон». После нескольких затяжек лицо пилота подобрело, и он, положив руку на мое плечо, дружелюбно изрек:

- Не печалься, начальник, найдем нужное тебе место. Все будет в ажуре! Можешь подбросить еще килограммов сто груза. Не больше, слышишь, а то не повезу.

На два вакантных гляциологических «места» в рекогносцировочном рейсе вертолета было шестеро желающих. Нисколько не меньше нас жаждал попасть на ледниковое плато и геолог Юрий Лаврушин. Вылет затягивался. Васюков курил сигарету за сигаретой и всем своим видом ясно показывал, что так нельзя тянуть дорогое время, а давно пора уже быть в воздухе. Наконец захлопнулась металлическая дверь, и в первый полет отправились... Кто - не так уж важно сейчас. Важно совсем другое - вертолет Васюкова произвел посадку в 10 километрах от намечен­ной точки. Вернувшись в Пирамиду, командир обвинил во всех грехах, конечно же, «разгильдяев-гляциологов и туман».

Следующим рейсом досадную ошибку исправили, и первоначально выброшенный не в том месте груз будущей станции оказался там, где надо.

Никому из нас прежде не приходилось пользоваться вертолетом при изучении ледников. Это было поистине поразительно: в считанные минуты мы очутились в белом царстве Снежной королевы!

Во время полета мы пронеслись над всем длинным ледяным «телом» Нарденшельда: от его окончания - фронта до самых его истоков. Внизу проплыли, словно кадры киноленты, оторванные от берега залива огромные поля припая; моренные холмы и гряды, сооруженные ледником; бесчисленные трещины, совершенно не страшные сверху; тонкие нити бегущих ручьев и речушек. Слева и справа от летевшей машины можно было заметить отвесные горы, крупные и небольшие нунатаки. Позади синел широкий красавец Ис-фьорд, а за ним вздымался ступенчатый пик Пирамиды, прикрытый тонким круглым облачком, издали напоминавшим сомбреро.

Вдруг впереди показалась маленькая черная точка. Она быстро увеличивалась, словно плыла на нас. Вертолет сделал резкий вираж. Только теперь я смог разглядеть через иллюминатор небольшую кучу груза, доставленного сюда предыдущим рейсом, и усиленно жестикулирующего Володю Корякина. По-видимому, он сообщал нам, что ему надоело сидеть здесь одному. Чтобы скоротать время, Володя «написал» ногами на снегу размашистыми буквами лозунг в своем чисто корякинском стиле: «Привет от Снежной Королевы! По поручению ее гляциологического величества Вл. Корякин».

Наш вертолет ведет круглолицый крепыш Василий Фурсов - веселый, общительный человек, впоследствии ставший большим другом гляциологов. Пилот делает круг над Корякиным, зависает около него; скрыв в туче поднятой снежной бури груз, «лозунг» и его автора.

Бортмеханик пулей вылетает наружу, прыгая на поверхность ледника, и под аккомпанемент надрывно ревущего могучего двигателя начинает руководить приземлением, а точнее, наверно, приледнением. Вертолет плавно опускается сразу на все четыре колеса, смолкает шум двигателя. Через минуту наступает такая неожиданная и непривычная тишина, что от нее даже слегка ломит уши.

Прав оказался Андрей Васюков - погода на вершине плато в течение недолгого времени действительно «исправилась». Сначала солнце едва просвечивало сквозь пелену невысокого облака. Постепенно это огромное матовое «стекло», скрывавшее от нас желанный желтый круг светила, начало растворяться, и вскоре, как на цветном фотоснимке, стала появляться ласкающая синева неба, из которой брызнули золотые лучи. Пришлось немедленно вооружиться черными очками, чтобы «снежная болезнь» не вывела нас из строя. За какие-нибудь минут пятнадцать небосвод сбросил с себя серую вуаль облачности, и лишь далеко-далеко, на самом горизонте, туман еще продолжал лизать край ледникового плато.

В солнечных лучах засверкали тончайшие серебристые кристаллики снега, которые метеорологи называют удивительно точно - ледяные иглы. Они настолько миниатюрны, что сразу их и не заметишь. В отличие от привычного всем нам снега эти иголочки не падают, а слегка парят или плавают. Над поверхностью плато заструился воздух, словно обрадовался появлению солнца. Он придал окружающей природе необычный вид - подобие картины, наблюдаемой при дрожании ненастроенного изображения в телевизоре.

На многие километры вокруг простиралась безжизненная, уходящая вдаль снежная пустыня ледникового плато. Гигантскую работу должна была проделать здесь Снежная королева, чтобы надежно укрыть свои чертоги толстым белым одеялом. Куда только не посмотришь - кругом снег, снег и снег.

Нунатак Терьер в верховьях ледника Норденшельда.

В нескольких километрах отсюда горделиво изогнул свою исполинскую покатую «спину» темно-коричневый нунатак Терьер. Правее его, внизу, виднелась узкая лента Ис-фьорда, а за ним отчетливо выделялись дальние гряды острых гор. Сейчас они поражали нас своими картинно резкими очертаниями на фоне очень синего неба. Далеко на севере выглядывала заснеженная макушка наивысшей точки архипелага - горы Ньютона (1717 метров), а на востоке, под мохнатыми шапками, висящими за невидимой отсюда широкой полосой пролива Жиневра, голубели неясные расплывчатые очертания четвертого по величине острова Шпицбергена, носящего имя Баренца...

Понадобилось пять рейсов, чтобы забросить имущество станции с побережья на вершину плато Ломоносова. С помощью воздушного «моста», созданного вертолетчиками, удалось перевезти весь наш лагерь на высоту около 1100 метров над уровнем моря за два часа. Груза оказалось довольно много. Видимо, старая полевая привычка брать с собой на всякий случай как можно больше разного оборудования еще прочно сидела в каждом из нас, когда мы отбирали его для ледниковой станции. Тем более что груз этот не надо было тащить на себе!

Последним рейсом летчики привезли из Пирамиды всю группу кинохроникеров и шестого участника нашей экспедиции геолога Юрия Лаврушина, а также одного шахтера, упросившего Василия Фурсова показать ему «хоть раз в жизни ледники с воздуха».

- Евгений Максимович, забирай вещички кой-какие! - весело крикнул мне Фурсов.- В Пирамиде валялись без дела, вот мы их с Лаврушиным и прихватили для вас!

Из вертолета извлекаем стол, табуретки, допотопный списанный хозяйственниками стул белого цвета, рогожные мешки с пирамидским углем, дрова для растопки и даже лестницу. Командир дружелюбно улыбается:

- Берите, берите! Они вам пригодятся вот как.- И летчик провел острием ладони по горлу.- Ведь здесь, как я вижу, кроме снега, ничего нет, да и не на один день вы приехали.

Уже на другой день фурсовские дары нашли применение в нашем скромном быту и работе. Не раз потом мы вспоминали добрым словом заботливого командира вертолета.

Авиаторы оказались впервые на вершине ледника. Одни из них живо интересуются, с какой скоростью он движется, а другие деловито спрашивают о наличии здесь ледниковых трещин. Мы успокаиваем их: ведь скорость на ледоразделе, то есть месте, от которого расходится ледник в противоположные стороны, ничтожно мала, а ширина возможных трещин вряд ли превышает полметра.

Васюков дает указание радисту сообщить на базу в Баренцбург об окончании операции по заброске гляциологов. По неписаной традиции полевиков, прежде чем отпустить домой наших помощников, организуем на скорую руку «торжественно-прощальный» прием. Вокруг привезенного Фурсовым стола выстраивается солидная компания: около 20 человек. Не исключено, что это был первый случай подобного столпотворения на вершине ледника, как и то, что две ярко-красные громады вертолетов спокойно расположились на его плотной снежной поверхности.

Уже немолодой, но еще по-юношески живой и деятельный кинооператор-режиссер Иван Дмитриевич Горчилин все время суетится: ловит подходящий момент, чтобы увековечить еще одну сцену для новой документальной ленты, посвященной природе и жизни людей на полярном архипелаге. Но вот он прервал съемку и быстро направился по протоптанной дорожке к вертолету Фурсова. Через минуту оператор вернулся к столу и извлек из-за пазухи необычно длинный свежий огурец.

- Совсем забыл про него, подарили сегодня в баренцбургской теплице. Христом-богом прошу, братцы, не трогать без команды огурчик! Уж больно хорош натюрморт - сам просится на пленку!

Люди авиации, науки, кино и рабочего класса в полной мере оценили «пожертвование» Горчилина во славу родного киноискусства и с достоинством дождались окончания важной документальной съемки полярного натюрморта. Любимый и драгоценный в Арктике овощ вызвал у всех нас шумное одобрение и, конечно же, придал очень приятный колорит не только удачному кадру, но и скромно сервированному «столу», стоявшему под открытым небом среди снега. Кстати, этот самый кадр при желании можно увидеть в цветной кинокартине Горчилина «За четырьмя морями».

В это время дежурному радисту поступило распоряжение: ускорить вылет с ледника!

- Как здесь у вас, гляциологов, ни хорошо принимают, а все же около жены в Баренцбурге лучше! - забасил Васюков.- Спасибо вам за хлеб-соль на леднике. Как говорится, ни пуха ни пера! Если что - радируйте, и мы подскочим.

Прощаемся с улетающими, благодарим за доставку и желаем доброго пути.

Разом заработали двигатели железных стрекоз. Одна за другой они легко оторвались от ледника, вызвав ненадолго снежный буран. Сделав два прощальных круга, вертолеты удалились в сторону Ис-фьорда. Еще некоторое время был слышен их рокот, а затем стало совершенно тихо.

Немного даже взгрустнулось. Это всегда бывает, когда, пусть и ненадолго, расстаешься с надежными и близкими людьми. Для каждого из нас шумливые вертолеты казались в те минуты удаляющимися родными существами. Хоть и временно, но все же обрывалась живая ниточка, связывавшая экспедицию с советскими рудниками. Теперь лишь с помощью маленькой переносной радиостанции мы сможем поддерживать прямой двусторонний контакт с Пирамидой.

- Ну что, друзья, пора начинать устраиваться,- предложил я,- сейчас погода - наш союзник.

Каждый ясно понимал, что, пока не разыгралась метель, надо постараться возвести крышу над головой. Наш небольшой «домик» преспокойно валялся на снегу в длинном темном мешке. Его название известно каждому бывалому полярнику: КАПШ - каркасная арктическая палатка Шапошникова. Я обратил внимание, что летчики и геологи зовут ее очень ласково - КАПШа. Ставить такую нам еще не приходилось.

Когда великолепный коричневый шатер, напоминавший по форме чукотскую ярангу, поднялся над белой поверхностью ледника и рядом с ним появилась его старшая сестра - обычная палатка цвета хаки, уже наступило утро. Утро, правда, только по часам, так как ночь прошла незамеченной в полном смысле слова - ведь высадились мы в то благоприятное для полевых исследований время, когда солнце не покидает небосклон и все 24 часа суток совершенно светло. Но тепла не ощущалось: температура воздуха по-прежнему оставалась зимней - около минус 10 градусов. Не задержалась и проказница-поземка, навестившая нас к вечеру второго дня. Она принялась старательно заметать все, что попадалось ей на пути.

После авральной работы по «строительству жилого фонда» захотелось есть, а о сне мы просто как-то забыли. Поваров назначать не пришлось - нашлись добровольцы. Кулинарное искусство Троицкого и Корякина было уже нам известно по прежним экспедициям в Арктику.

Через час из второй палатки, прозванной «продовольственной», донесся веселый домовитый шумок примусов. Защекотало ноздри потянувшим оттуда запахом разогреваемой на огне разнообразной пищи. Не прошло и двух часов, как один из коков громко оповестил: «Господа, кушать подано!»

Стол в палатку не влез, и его пришлось заменить вьючными ящиками. Вся наша дружная гляциологическая «семья» (Юра Лаврушин остался проводить геологические исследования в окрестностях Пирамиды) тесно села вокруг них. Неугомонный весельчак Корякин поставил белый больничный стул, привезенный Фурсовым, на «председательском» месте и, конечно же, не смог удержаться, чтобы и здесь не пошутить:

- Сей белоснежный трон - для моего дорогого чифа! (Чиф (англ.) - начальник)

Сразу же после сытного завтрака, заменившего нам одновременно и вчерашний пропущенный горячий ужин, и положенный сегодня днем обед, мы нырнули с головой в холодные спальные мешки. Не мудрено, что проспали как убитые весь день-деньской да еще прихватили часть ночи. Последним проснулся Володя Михалев. Он медленно высунул голову, завернутую в простынный вкладыш, сладко зевнул и обратился к остальным:

- Еще старик Шекспир говорил, что сон - это чудо матери-природы, вкуснейшее из блюд в земном пиру.

Услышав такие приятные слова, в соседнем мешке зашевелился Володя Корякин.

- Я всегда ценил и уважал классиков,- промолвил он, зевнув, и вдруг тут же выпалил: - Ребята! Какой я сейчас сон видел!

- Ну! - разом закричали мы.- Расскажи!

- Будто сплю я в жаркой избе да еще прямо на русской печи, а молодая красавица-хозяйка сладкие пироги печет мне в маршрут... Эх, еще бы минуток сто оторвать от этой жизни, чтобы узнать, чем кончилась история.

- Понятное дело чем - сладкими пирогами! - не удержался Володя Михалев, чтобы слегка не подколоть товарища, и после небольшой паузы добавил: - Все-таки правильно говорят в народе, что святому всегда святое снится.

Все громко рассмеялись, но добродушный Корякин не обиделся за эти высказывания и нашу реакцию на них.

Вылезать из нагретых мешков на ледниковый «пол» палатки не доставляло никакого удовольствия. Бросили жребий. Неудачнику вменялось растопить нашу печурку. Через десять минут находиться в мешке было уже тяжко.

С наступлением ночного времени (понятия чисто условного в пору полярного дня) все мы дружно взялись за дело, приступили к организации временного научного стационара. Это были счастливые часы в жизни нашей экспедиции.