Страницы большой любви

Осенью 1819 года Морское министерство предписало главному командиру Архангельского порта вице-адмиралу Клокачеву снарядить особую экспедицию для промера реки Печоры. Она должна была "исследовать, могут ли в реку Печору входить суда, и если могут, то какого рода, дабы посредством их доставлять лиственничные корабельные леса в Архангельск"^*, где в связи с развитием военного и купеческого судостроения ощущался их недостаток. Клокачев поручил эту задачу штурману Сафронову. Но сборы затянулись до весны 1820 года и из-за распутицы путешественник не смог выехать из Архангельска^**. Экспедиция была отложена. Тогда из Петербурга был отправлен штурман Иван Никифорович Иванов. Клокачев новому начальнику, прибывшему в Архангельск, обещал награду, если он "в точности исполнит пункты инструкции касательно означенной реки, в такой отдаленной стране находящейся"^***. С той минуты, когда штурман Иванов согласился с предложением адмирала, в жизни его началась вереница лет, которые он проведет под ливнями и ветрами, под защитой брезентовой палатки, а то и вовсе под открытым небом...

^* (ЦГАВМФ, фонд Гидрографического департамента (ф. 402), оп. 1, д. 69, л. 46. См. также: ф. 166, оп. 1, д. 3858.)

^** (Там же,, л. 23.)

^*** (Там же, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 20.)

10 февраля 1821 года экспедиция покидает Архангельск и направляется в Пустозерск на Печоре. Иванова сопровождают два штурманских помощника. Один из них, Петр Кузьмич Пахтусов, спустя двенадцать лет благодаря блестящим исследованиям на Новой Земле станет более известным, чем его командир и учитель. На оленьих упряжках они мчатся от зимовья к зимовью, от стана к стану. Тысячеверстный путь им помогают преодолеть и русские, и зыряне, и ненцы.

Архангельск

Исследование Печоры было вызвано потребностями развития архангельской судостроительной промышленности. "Недостаток в лиственничных корабельных лесах, - писал Ф. П. Литке, - становившийся ощутительным на Двине и реках, в оную впадающих, заставил помышлять о способах заменить их со временем лесами, растущими по рекам Мезени, Печоре и в оные впадающим, и о том, нет ли возможности доставлять их с последней реки к городу Архангельску морем."^*

^* (Ф. П. Литке. Четырекратное путешествие..., ч. II, стр. 200.)

Такова первоначально была основная цель небольшой экспедиции. Затем ее задачи были расширены. Иванов, кроме описи Печоры, должен был выяснить, можно ли перебраться по льду на оленьих упряжках к берегам Новой Земли, и при благоприятных обстоятельствах описать их.

В феврале 1821 года Иванов прибыл в Пустозерск. Здесь он познакомился с промышленниками, много раз бывавшими у берегов Новой Земли. От печорских поморов участники экспедиции узнали, что переправиться зимой на Новую Землю невозможно, так как пролив Карские Ворота никогда полностью не замерзает и лед в нем всегда находится в движении.

Иванов решил убедиться в этом сам и выехал на остров Вайгач, однако не добрался до его северной оконечности. Никто из ненцев, живших на острове, не согласился отправиться в далекое путешествие по снежной пустыне. Он установил, что у восточного берега льда не было. Вероятно, его не было и в Карских Воротах, а если лед и был, то наверняка плавучий.

Пустозерск

Иванов в своем отчете даже не намекнул на переживаемые им трудности. Словно не стояли жестокие морозы, не было вьюг, не питался он мерзлым хлебом и не падали утомленные дальней дорогой олени. Всего несколько строк он уделяет этой поездке, он сообщает о том, что на Новую Землю через Карские Ворота "зимою переправиться на оленях невозможно, а в летнее время должно иметь благонадежные карбаса большого рода, каковых у тамошних жителей нет..."^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 1.)

Вскоре Иванов убеждается, что его экспедиция слишком малочисленна, чтобы в одно полярное лето исследовать нижнее течение великой реки Севера. У Иванова всего два штурманских помощника, штурманский ученик и два матроса. На них он может положиться, но если они вместе с ним будут работать круглые сутки без сна и отдыха, им все равно не описать многие сотни верст берегов Печоры, которая в нижнем течении живописно разбивается на десятки рукавов и незаметно сливается с морем.

21 июня 1821 года он оставляет Пустозерск. В этот же день на карту ложатся первые версты берегов Нижней Печоры.

Уже в первую неделю хмурится небо. Дожди монотонно сутками стучат по брезентовой палатке, на реке появляются и тут же исчезают тысячи дождевых пузырей. Мокро и холодно. Потоки воды заливают костер. Путешественники с нетерпением ждут, когда проглянет солнце, чтобы, взяв несколько раз его высоту, можно будет точнее определить астрономически пункт и привязать к нему выполненную опись. Заботы о том, чтобы высушить одежду или сварить горячую пищу, отодвинуты на второй план...

Иванов выполнил опись от Пустозерска до реки Черной. Затем с 18 августа занимался промером устья Печоры в районе Болванского Носа^*. 22 августа он приступил к описи островов Зеленого, Климова, Ларина, Глубокого, Большого и Малого Занина. В заключение он описал Куйский Шар.

^* (ЦГАВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 114, л. 8.)

Три месяца экспедиция Иванова обследовала берега Печоры. Несмотря на "холодный и дурной климат", 256 верст нижнего течения Печоры было закартировано. Три месяца, по словам Ивана Никифоровича, он со своими спутниками трудился "совершенно на пустом месте, где не имел никакого от худых погод и холода прикрытия, так что и составлением карт занимался в парусных палатках и переносил все трудности"^*.

^* (Там же, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 21.)

23 сентября 1821 года, возвратясь в Пустозерск, Иванов сообщил в контору главного командира Архангельского порта, что для исследования устья Печоры со всеми ее "многими рукавами и островами потребно несколько лет и немалое число чиновников"^*. Что касается промера только одного главного рукава с наиболее глубоким фарватером, то эту работу, по его мнению, можно выполнить за половину одной навигации.

^* (Там же, л. 2.)

Контора главного командира нашла, что Иванову и его помощникам Пахтусову и Рагозину не следует оставаться на зиму в том краю, и вызвала их в Архангельск. Адмиралтейств - коллегия же, ознакомившись с рапортом Иванова, пришла к заключению, что исследование устьевого участка Печоры необходимо продолжать. Согласно представлению в Адмиралтейский департамент, датированному 22 января 1822 года и подписанному Г. А. Сарычевым, контора главного командира Архангельского порта должна была "сделать промер оной реки посредством речного плавания, описать и исследовать рукав ее, но которому идет глубочайший фарватер до самого моря, и поставить на берегу в приличных местах перед входом в море из выкидного лесу приметные знаки и определить географическую широту места"^*. Описи берегов Печоры приказано было не касаться. Начальник Морского штаба А. В. Моллер согласился с предложением Адмиралтейств-коллегии. Выполнить эти исследования снова поручили Иванову.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 3.)

26 февраля 1822 года в сопровождении Пахтусова и Рагозина, одного штурманского ученика и двух матросов он снова покинул Архангельск. На проведение экспедиции было отпущено 5890 рублей и 24³/₄ копейки^*. Взяв в деревне Куя карбасы и закупив необходимый провиант, Иванов 10 июня вышел в плавание. На следующий день экспедиция была у Болванского Носа, где семь дней ставили башню. Все лето промеряли фарватер и исследовали изменения рукавов великой реки "до самого моря". Только 26 августа^** экспедиция завершила работу.

^* (Там же, л. 4.)

^** (Там же, ф. 402, оп. 1, д. 114, л. 10.)

Иванов пришел к выводу, что исследованный им фарватер "по узкости его и удалению от матерого возвышенного берега затруднителен для входа с моря в устье той реки парусным судам, и известно, что по сим неудобствам никакие парусные суда в ту реку не входят, кроме промышленнических карбусов особого рода"^*.

^* (Там же, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 6.)

Контора главного командира Архангельского порта, сообщая о благополучном возвращении Иванова из второй экспедиции на Печору, писалав Адмиралтейств-коллегию, что сделать вход в Печору безопасным можно, обставив судоходный фарватер вехами или надежными бакенами. Выполнить эту работу мог только специально назначенный "чиновник с несколькими служителями, что сопряжено со значительными издержками". Адмиралтейств-коллегия запросила карты и журналы обеих экспедиций Иванова, приказав ему "до будущего времени" оставаться в Архангельске.

В 1824 году И. Н. Иванов снова возвратился на Печору. По решению Адмиралтейств-коллегии, его экспедиция была подчинена Федору Петровичу Литке, отправлявшемуся тем же летом в четвертое плавание к западным берегам Новой Земли. И хотя, по мнению Адмиралтейств-коллегии, исследования Иванова имели "некоторую связь с предполагаемою для экспедиции капитан-лейтенанта Литкецелию"^*, фактически он работал самостоятельно. Но на этот раз инструкцию он получил от Ф. П. Литке, а не от главного командира Архангельского порта.

^* (Там же, л. 17.)

Иванов должен был продолжить опись устья Печоры, кроме того, положить на карту остров Вайгач и, переправившись через Карские Ворота на Новую Землю, определить астрономически ее юго-восточную оконечность, или Кусов Нос. На северной оконечности Вайгача или на южных берегах Новой Земли отряд должен был поставить приметный знак с флагом, закопать под ним бутылку с запиской о ходе работ, так как эти места Литке также предполагал посетить. На случай если льды не пропустят через пролив, Литке рекомендовал определить пеленгами приметные места на южном берегу Новой Земли и собрать у местных жителей самые разнообразные сведения о проливе Карские Ворота и об арктических островах. Литке рекомендовал прибегать к помощи и знаниям поморов и ненцев. "В этом исследовании могут быть Вам весьма полезны сведущие в местном положении люди, которые должны быть на ваших карбасах", - писал Литке в инструкции.

3 апреля 1824 года Печорская экспедиция (Иванов, Пахтусов и Рагозин) покинула Архангельск и направилась в Пустозерск. В Пустозерске экспедиции не удалось купить большого карбаса. Иванов срочно выехал в слободку Усть-Цильму, лежавшую в 200 верстах вверх по реке Печоре, и заказал судно.

10 июля экспедиция вышла в плавание. Сначала занимались описью западного берега Печоры, затем промеряли прибрежную полосу моря, описывали материковый берег и острова к западу от Печоры. По пути нередко встречались с ненцами, которые ловили сигов и омулей в устьях рек; путешественники знакомились с их обычаями и обрядами. 29 июля экспедиция была у Медынского Заворота, где задержалась на пять дней для астрономических наблюдений. Дальше путь лежал к острову Долгому. Иванов остановился на северной его оконечности, в бухте Сибирское Становье, обязанной своим названием трагедии, разыгравшейся на ее берегах.

Описав северный берег этого острова и определив широту и долготу его северной оконечности, путешественники направились к острову Матвеева. Во время описи западных берегов порывом крепкого ветра опрокинуло и оторвало лодку, привязанную к карбасу, на котором находились участники экспедиции. Пока переворачивали лодку и выливали из нее воду, ветер засвежел и развел большую волну. Карбас стало прижимать к берегу. С трудом удалось укрыться в небольшой бухте, плохо защищенной от волнения. Вскоре разразилась буря, и всю ночь путешественники провели под проливным пождем.

Утром следующего дня Иванов попытался высадиться на берег, но на бурунах лодку залило и опрокинуло. Все вещи и инструменты, бывшие в ней, потонули.

Между тем ветер усиливался. Видя, что в бурю небольшая бухта не защитит карбас от ярости разбушевавшихся волн, Иванов решил идти к Югорскому Шару, надеясь найти там убежище. "Положение наше, - писал в своем отчете Иванов, - с каждой минутой становилось безнадежнее; если б нас прижало к тому утесистому берегу, который был у нас под ветром, то ни одному не было бы никакого спасения. В 1 час миновали мы в нескольких только саженях на ветре лежащий в ¹/₂ мили от берега конусообразный утес, называемый Парус Луда, и вслед за тем, к общей нашей радости, открылась нам между двумя каменными крупными мысами небольшая бухта, окруженная низменным песчаным берегом."^*

^* (Ф. П. Литке. Четырекратное путешествие..., ч. II, стр. 226.)

Однако и в бухте было сильное волнение. Оторвался один из якорей. Пришлось поднять второй якорь, поставить паруса и выброситься на отмелый берег.

"Сгрузив все материалы, вытащил карбас на берег и тем избавился от несчастья", - писал Иванов в своем рапорте Ф. П. Литке, который дословно опубликовал его в своей книге. На путешественниках не было сухой нитки - ведь они "не малое время бродили в холодной воде, перенося грузы с карбаса на берег"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 78.)

После бури экспедиция продолжала путь к Югорскому Шару. В устье реки Никольской путешественники сделали остановку, описали ее берега и собрали сведения о рыбном и зверобойном промысле.

Эта река была излюбленным местом охоты русских и ненецких промышленников. Иногда здесь собиралось более 10 карбасов. Как только море вскрывалось ото льда, промышленники начинали добычу моржей и морских зайцев, предпринимая порой далекие путешествия. Нередко случалось, что ушедшие на промысел суда попадали во льды. Тогда промышленники вытаскивали карбасы на льдины и дрейфовали иногда по нескольку недель, пока не разводило лед или не выносило их к Вайгачу или к Новой Земле.

Определив координаты устья реки Никольской, экспедиция пересекла Югорский Шар. Стояли последние дни августа. Непрерывно дул ледяной ветер. Часто шел снег, мешая наносить на карту побережье и не позволяя по нескольку суток определиться. Путешественники хотели было идти к устью реки Печоры, но крепкие западные ветры задержали их на 13 дней в Югорском Шаре.

Начались заморозки. Промышленники покидали морские берега и уходили на обжитые места. Запасы провизии, взятые экспедицией из Пустозерска, подходили к концу. Сутками бродили путешественники по тундре в надежде найти стадо диких оленей и добыть свежего мяса, но всякий раз возвращались с пустыми руками: олени ушли в глубь материка. Море вот-вот должно было покрыться льдом - и тогда неизбежна зимовка на пустынном берегу, без продовольствия, жилья и средств передвижения по тундре. Путешественники не знали, что предпринять, как вдруг 19 сентября западный ветер переменился на крепкий восточный. Снова появилась надежда добраться морем до Печоры.

"Мы немедленно забрали на суда все, что было на берегу, - пишет Иванов в отчете, - подняли якоря и пустились под всеми парусами в море."^*

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 81.)

У путешественников не было ни одного куска хлеба, когда они вошли в Печору. Между тем ветер стих, и подниматься вверх по течению пришлось на веслах. Все время шел снег, мороз усиливался с каждым часом.

На реке появилось сало. Карбас часто становился на мели. Вскоре встретился молодой лед. Целые сутки путешественники пробивались сквозь него и наконец вытащили карбас на берег. В Пустозерск они направились на лошадях.

Когда экспедиция находилась в нескольких сутках езды до Пустозерска, Иванову опять не повезло. На одной из рек, через которую путешественники переходили, лед проломился, и начальник экспедиции "погрузился по самые плечи в воду".

Едва возвратившись в Пустозерск, Иванов начинает думать о том, чтобы зимой закончить исследование берега к западу от Печоры. Но необходимо привести в порядок карты и журналы. И Иванов отправляет одного из своих помощников - Петра Кузьмича Пахтусова - на оленях к берегам Ледовитого океана. Пахтусов блестяще выполняет поручение Иванова: наносит на карту Среднюю губу, Захарьин берег, Русский Заворот, Гуляевские Кошки. Правда, Гуляевские Кошки не удается определить полностью и точно, потому что они занесены снегом и трудно понять, где кончается берег и начинается лед.

От Колоколковой губы Пахтусов направляется в Пустозерск- экспедиции уже пора возвращаться в Архангельск.

Федор Петрович Литке, удовлетворенный результатами работ Иванова, пишет в своем рапорте Адмиралтейскому департаменту в начале 1825 года:

"Иванов в точности исполнил все важнейшие пункты данной ему инструкции; он довершил опись восточного берега реки Печоры и сделал вновь таковую же западного берега от широты 67°24/; определил в двух пунктах опасные Гуляевы кошки; сделал промер фарватера между оными и матерым берегом, описал сей последний от реки Черной (где кончена была опись прежних годов) к осту до Югорского Шара вместе с островами Варандеем, Зеленцом, Долгим и Матвеевым, произвел опись обоих берегов Югорского Шара, восточного берега острова Вайгач и, наконец, матерого берега от реки Печоры к западу до Колоколковского носа. Пятнадцать пунктов сей описи, простирающейся почти на 450 итал. миль, утверждены на астрономических наблюдениях. Подробность и порядок описных и других журналов, тщание, с коим умножаемо было число астрономических наблюдений, точность вычислений, в коих не нашел я ни одной значительной ошибки, заслуживают всякую похвалу.

Произведение столь обширной операции в краткое полярных стран лето, которое в прошедшем годе было сверх того по всем отношениям весьма неблагоприятное, служит вернейшим свидетельством искусства, деятельности и благоразумных распоряжений начальника экспедиции штурмана 12-го класса Иванова, равно как и точности, с каковою исполняли возлагаемые на них Ивановым поручения штурманские помощники унтер-офицерского чина Рагозин и Пахтусов, о коих и начальник их относится с особенною похвалою. Описывая в открытых карбасах берег океана и острова, в нарочитом расстоянии от материка лежащие, подвергали они неоднократно жизнь свою очевидной опасности, не говоря уже о всякого рода трудностях и недостатках во всем, а наконец, и в самой пище, которые они с самого начала до самого конца экспедиции переносить долженствовали"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 59-60.)

20 февраля 1825 года Адмиралтейский департамент рассмотрел рапорт Литке и принял решение представить Иванова к ордену Св. Владимира, а Рагозина и Пахтусова - к чинам 14-го класса.

Завершить опись устья Печоры и острова Вайгач, а также берегов Новой Земли^*, по плану Ф. П. Литке ("Начертание действий Печорской экспедиции"), должны были два самостоятельных отряда - Восточный и Западный.

^* (Там же, л. 62.)

Восточный отряд (штурман, штурманский помощник и один матрос) должен был отправиться весной по льду на оленях и описать остров Долгий, берега Хайпутырской губы, западный и северный берега острова Вайгач. В этом районе отряду нельзя было "долго мешкать" - в случае необходимости разрешалось вместо оленьих упряжек использовать карбас. Главная задача отряда состояла в "описи матерого берега к востоку, к которой и должен приступить при первой возможности"^* и довести ее до устья Оби. Предполагалось, что отряд останется на зимовку в Обдорске и следующим летом займется исследованием острова Белого и берегов по направлению к рекам Енисей и Лена.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 69.)

Литке находил весьма желательным для пользы наук придать Восточному отряду естествоиспытателя.

Что касается восточного берега Новой Земли, то Литке считал невозможным исследовать его на тех утлых судах, какие употребляют жители Пустозерска, избранного в качестве исходного пункта для действий Западного и Восточного отрядов Печорской экспедиции. "Обозрение 10-ти или 20-ти миль берега, которое при каком-либо редком и сомнительном благоприятстве обстоятельств произвести удастся, будет всегда успех ничтожный в сравнении с тем, что останется неисполненным. На оленях же туда переехать также нельзя потому что Карские ворота никогда постоянно не замерзают"^*.

^* (Там же, л. 71.)

Адмиралтейский департамент на заседании 3 марта 1825 года не только согласился с предложением Ф. П. Литке, но и счел нужным снова обратиться с просьбой к начальнику Морского штаба "о довершении промера глубин в Белом море", что, как известно, превратилось в грандиозное географическое предприятие России. 5 марта А. В. Моллер направил Адмиралтейскому департаменту "Предложение", в котором сообщил о том, что Александр I "повелеть соизволил" отправить во главе Печорской экспедиции штурмана И. Н. Иванова с "выдачей ему в единовременное пособие 500 рублей, а помощникам по 200 рублей каждому из Государственного казначейства"^*.

^* (Там же, л. 73.)

Но Иванов заявил Адмиралтейств-коллегии, что принять на себя руководство новой экспедицией не может. Однако Адмиралтейский департамент, который был удовлетворен успехом прежних его троекратных путешествий, "искусством, деятельностью и усердием" его в исполнении столь важных поручений, "призвал Иванова в присутствие и уговорил его к принятию на себя совершения вновь назначаемой экспедиции". Иванов согласился "жертвовать в четвертый раз здоровьем своим в столь трудном и опасном деле, каково есть описание берегов и островов в открытых карбасах"^*.

^* (Там же, л. 78.)

Адмиралтейский департамент просил начальника Морского штаба А. В. Моллера представить Иванова к следующему чину. А. В. Моллер 21 марта 1825 года ответил, что он "не оставит доложить государю императору" по завершении новой экспедиции^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 88.)

Через два дня об этой "милости" было объявлено Иванову. После 25 марта Иванов выехал из Петербурга, где он состоял при чертежной, в Архангельск. Инструкции и инструменты должен был привезти начальник Западного отряда И. А. Бережных. И хотя контора главного командира Архангельского порта выдала некоторое снаряжение, Иванов не мог двинуться в путь без хронометров и окончательных указаний из Адмиралтейского департамента.

4 мая 1825 года А. В. Моллер сообщил Адмиралтейскому департаменту, что он еще не получил разрешения отправлять Западный отряд под начальством И. А. Бережных. Время было упущено, и А. В. Моллер предложил "все распоряжения по оным отложить до будущего года"^*.

^* (Там же, л. 108.)

Адмиралтейский департамент решил не отзывать Иванова из Архангельска. По предложению Ф. П. Литке, ему поручили подробно описать Березовый рукав Северной Двины^* от Лапоминской до Никольской косы за остаток лета. Журналы и карты исследованных мест были представлены в Адмиралтейский департамент^** и заслужили высокую оценку академика Вишневского^***.

^* (Там же, л. 118.)

^** (Там же, л. 147.)

^*** (Там же, ф. 402, оп. 1, д. 41, л. 23.)

8 октября 1825 года Иванов представил в контору главного командира Архангельского порта рапорт о том, что необходимо заблаговременно получить из Петербурга инструкцию и недостающие инструменты ("хронометр, спиртовой термометр и месяцловы"). Иванов считал нужным выехать из Архангельска в "возможно скором времени", чтобы прибыть в Пустозерск к началу декабря 1825 года. Обычно в это время сюда съезжаются ненцы для сдачи ясака, и ему будет удобнее и дешевле нанять оленьи упряжки.

3 ноября 1825 года А. В. Моллер утвердил инструкции для Западного отряда под начальством И. А. Бережных и Восточного отряда под начальством И. Н. Иванова, которому было наконец разрешено выдать 500 рублей, пожалованные еще в мае^*. Однако прошло еще три недели, прежде чем Бережных выдали необходимые инструменты и книги.

^* (Там же, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 135.)

Получив из конторы порта 6500 рублей^*, Иванов 19 декабря 1825 года покинул Архангельск. Вместе с ним отправилась в путь его жена. Скудные источники не сохранили имени этой удивительной женщины, с исключительным самообладанием и стойкостью переносившей ненастье и холод, неизвестность и страх.

^* (Там же, л. 160.)

Кроме Ивана Никифоровича Иванова и его жены, в отряде были два служителя и штурман Рагозин, уже не новичок в полярных исследованиях. 23 января 1826 года они достигли Пустозерска - города, в котором 29 домов, соляной магазин и винный подвал. Иванов ждет, когда ненцы приведут оленей, на которых можно будет отправиться к Ледовитому океану. "Подрядчики" запаздывают. А сейчас, пока отлично держит наст и стоят солнечные дни, дорог каждый час.

Вместе с женой и тремя помощниками только 5 апреля отправляется Иванов на север, в тот край, где по ночам горят сполохи полярных сияний. Синие, зеленые, желтые волны волшебного света, разливающиеся на небе, много ночей будут провожать их в долгом и трудном пути.

Апрель и почти весь май уходят на уточнение ранее сделанной описи островов Долгого, Матвеева, Зеленца и на исследование огромной Хайпутырской губы. Отряд испытывает "великую трудность" из-за недостатка пищи для оленей, в особенности вблизи морского побережья. "На острове Долгом и совсем нечем было питаться им."^* Иванову пришлось отправить своих спутников на матерый берег собирать мох, чтобы не приостановить опись. На пути от Хайпутырской губы погибло 10 оленей из-за того, что приходилось в распутицу переправляться через речки.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 180-181.)

На остров Вайгач Иванов переправился по льду с частью своего обоза. Иванов полагал, что достаточно будет десяти дней для завершения его описи со льда. Но он ошибся.

На Север вторгалась весна. Она звенела тысячью ручьев и ручейков, о ней напоминали вереницы гусей и журавлей, которые летели, видимо, на озера Новой Земли. Лед оторвало от берегов, и путешественникам пришлось тащиться на нартах по каменистым россыпям. Полозья и сами сани то и дело ломались. Сапоги подвязывали веревками и шли, шли вперед, зная, что за каждым поворотом берега их ждут новые открытия, новые бухты и мысы, которые будут носить их имена. Только свое имя и имя своей жены Иван Никифорович не наносит на карту. Он не мечтает о славе. Он счастлив. Рядом с ним жена, с задором и весельем юности встречающая все трудное и ненастное в жизни. Не беда, что остались одни сухари, что призрак голода все явственнее и неумолимее встает перед маленьким отрядом. Ни один из спутников Иванова не ропщет на судьбу, все мужественно выполняют свой долг. Но вот 8 июля нанесен на карту последний неисследованный участок - Болванский Нос. Это северная оконечность острова Вайгач, где Иванов прекратил свои исследования в 1824 году.

Состояние льдов позволяло плыть к восточным берегам Новой Земли, но никто из промышленников не согласился отдать в наем надлежащий карбас. Иванов возвратился на материк и, встретившись с обозом отряда, который находился у речки Черной, 1 августа 1826 года приступил к исследованию северного побережья России, на восток от Югорского Шара. На этот раз вместо открытого для непогод и дождей карбаса в распоряжении Ивана Никифоровича есть караван санок, запряженных оленями. Девять недель идут моряки с обозом по сухопутью, на карту ложатся первые сотни верст морских берегов и более трех десятков речек, через которые приходится переправляться вплавь. Изредка встречается одинокая избушка помора или чум ненца, и снова на десятки верст тянется однообразная тундра, кое-где расцвеченная желтыми полями полярных маков.

8 октября 1826 года Иванов, доведя опись до залива, называемого ненцами Торовай, решил прекратить исследования. Продвинуться к востоку он не мог из-за непрерывных дождей и "множества рек, которые наполнились с гор водою и делали великие препятствия в переправах".

Почти два месяца (с 10 августа) стояла ненастная погода: дожди сменялись туманами, а туманы дождями. Солнце не показывалось, и Иванов не мог вести астрономических наблюдений. Во время исследования берегов от острова Медного до залива Торовай не только "долготу по хронометрам, но и наклонение магнитной стрелки не имели случая определить"^*, - писал Иванов 29 октября в рапорте Адмиралтейскому департаменту.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 173 об.)

Иванов решил не возвращаться в Пустозерск и сделать исходным пунктом Обдорск на Оби, который находился ближе к району дальнейших исследований. В этот город отряд благополучно прибыл 22 октября 1826 года.

4 января 1827 года А. В. Моллер приказал отправить Иванову 5098 рублей, которые составляли как жалованье всех участников путешествия, так и суммы на "экстраординарные расходы"^*.

^* (Там же, л. 177.)

Перезимовав в Обдорске, Иванов вместе с женой вернулся к берегам залива Торовай, чтобы начать исследование полуострова Ямал. Его сопровождают штурманский помощник Рагозин, два матроса и проводники ненцы, без которых исследователи не сделали бы и нескольких десятков километров. К сожалению, имена их остались неизвестными.

Когда стояли лагерем вблизи Уральских гор, ненцы не советовали Иванову трогаться в путь. "Они говорили, что из ущелий Уральских гор вырываются сильные ветры, которые сносят чумы и опрокидывают сани, - писал об этом Иван Никифорович.- Я не поверил им... и должен был на опыте убедиться в справедливости предостережений. Едва мы отъехали около трех верст, как дунул из ущелий порыв - несколько повозок опрокинуло, а лодку, бывшую на санях, перевернуло раза четыре."^* Пришлось задержаться на несколько дней и исправить повозки.

^* (А. П. [Соколов]. Опись берегов Северного океана от Канина Носа до Обдорска штурманов Иванова и Бережных. "Записки Гидрографического департамента", ч. V, СПб., 1847, стр. 59-60. (Далее: Опись берегов Северного океана . ..).)

5 мая 1827 года начинается пятая полярная страда в страннической жизни Иванова. Он исследует юго-западные и южные берега Байдарацкой губы, а затем изучает и картирует с возможной тщательностью западное побережье полуострова Ямал.

Три с половиной месяца продолжалось путешествие от реки Байдараты до мыса Головнина. Весна сменилась летом. Расцвели маки, зазеленели карликовые ивы, и местами начала радовать глаз голубень незабудок, прижавшихся к самой земле. Потом не было ни цветов, ни ив - кругом лежала тундра, прикрытая первым снегом. Но путешественники все шли вперед. Появился на карте остров Литке, мыс Маре-Сале, Белуший Нос, бухта Крузенштерна, мыс Собачьи Сани (Вэнчан), река Моржовка и, наконец, мыс Головнина, к северу от которого в море лежал остров Белый.

22 сентября 1827 года путешественники заметили возвышавшийся над плоской тундрой конусообразный предмет. То был знак, который девяносто лет назад сложили из земли русские моряки Малыгин и Скуратов, первыми побывавшие в этих дальних и суровых местах.

С чувством благоговения рассматривают путешественники изрядно размытый памятник доблести и отваги русских людей и рядом с ним водружают "животворящий крест", на котором выписывают имена участников экспедиции. Затем они прощаются с северными берегами Ямала и снова устремляются в далекий Обдорск, что лежит на правом берегу Оби.

Кругом снег и снег, только по ночам изредка вспыхивают сполохи северного сияния. Нет ни приключений, ни значительных событий, все обыденно и просто. Путешественники везут с собой журналы описи западного берега Ямала. Мороз ожесточается с каждым днем. Они мечтают о крыше над головой, теплых домах, горячем хлебе и многих житейских мелочах, которых были лишены более шести месяцев. Но вместо уютной теплой избы Иванову с женой отводят "квартиру с окнами, обтянутыми налимьей шкурою, а под полом вода". "В такой-то хате я должен был составлять карты нашей описи"^*, - отмечает об этом весьма грустном обстоятельстве Иван Никифорович в своем дневнике.

^* (Опись берегов Северного океана ..., стр. 67. Как видно из донесения И. Н. Иванова, зима 1827/28 года была очень холодная, "морозы стояли жестокие и с сильными вьюгами при северо-западных и западных ветрах" (ЦГАВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 80, л. 15).)

Но ни скитания по пустынным берегам, ни зимовка в избе, в которой было чуть теплее, чем на улице, не могут сломить мужество Иванова и его подруги.

Иван Никифорович готовится к прыжку через море, к острову Белому. "Но самоеды все о сем острове отзываются неизвестностью и весьма много говорят дабы отвратить от поездки на оный. Говорят, что между сим мысом и островом пролив никогда вовсе не замерзает, но ветрами лед разбивает, - писал Иванов в рапорте, - что кажется судя по стуже весьма невероятно, и нельзя полагать, чтоб остров сей не был ими посещен"^*. Наконец Иванову удалось найти ненцев, которые согласились сопутствовать ему. 20 марта 1828 года он вместе со своими товарищами был снова в пути. Спустя два месяца опись Белого острова была закончена. "Олени на пути падали от изнурения", но Иванов со своими товарищами не знал покоя. Вернувшись на Большую Землю, он занялся картированием северного и восточного берегов Ямала. На мысе Дровяном его застиг снежный буран и заставил в бездействии пробыть трое суток.

^* (2 ЦГАВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 69, л. 1-2.)

"В первый раз мы испытали такую сильную вьюгу, - записал в дневнике Иванов 22 мая, - нельзя было открыть глаз против ветра, и в десяти саженях мы не различали предметов, выходившие из чума возвращались назад уже на голос; в течение ночи чум заносило снегом более чем наполовину, и вовнутрь его набивалось премного снега. Во все это время мы сидели в чуме то дрожа от холода, то плача от дыма, если разводили огонь."

Но эта вьюга - не исключение. Их было много за долгие годы его странствий. А сколько было ливневых и обложных дождей, штормов, полуголодных или совсем голодных дней, сколько неожиданных купаний в ледяной воде? Не счесть всего пережитого. И под этим длинным списком лишений еще не подведена черта. Еще ждут сотни верст восточного берега Ямала, который предстоит исследовать и положить на карту.

Третья поездка по Ямальской тундре как две капли воды похожа на две предыдущие. Те же олени и санки, тот же помощник штурман Рагозин и искусные в оленьей езде ненцы, те же непогоды и морозы. Как и в прежние поездки, труды и невзгоды с ними делит мужественная женщина, которая каждое лето украшает золотым венком полярных маков свои светлые волосы, и кажется, что от ее юной и светлой улыбки добреет Борей, властитель этой суровой страны...

Теперь, когда исследован остров Белый и положена на карту северо-восточная оконечность Ямала - мыс Дровяной, путешественники идут на юг вдоль западного берега Обской губы. Записи в путевом дневнике ("Историческом журнале") Иванова становятся все более скупыми. Нет заметок ни о погоде, ни о приключениях, ни о сломанных санках. Изредка встретится жалоба на задержку в поставке ненецкими старшинами оленей, и опять голый перечень исследованных пунктов: мыс Узкий, мыс Белый, который так назван потому, что около него всегда держится лед; мыс Каменный, где не растет мох и нечем кормить оленей, мыс Салепта. Между этими пунктами лежат более 600 верст пути и десятки встретившихся речек. Иванову некогда думать ни о трудностях, ни о невзгодах. Он занят составлением карты восточного берега Ямала. Еще несколько усилий, еще месяц-пол- тора - и экспедиция завершит обширную программу исследований северного побережья России между реками Печорой и Обью... Всего лишь около 300 верст остается до Обдорска. На смену полярным макам приходит мелкий кустарник. Через заросли ольшаника и сосняка не проехать на оленях. Затем они становятся так густы, что сквозь них уже не пройти пешком. Каменистая почва сменилась болотами.

В своем донесении петербургскому морскому начальству И. И. Иванов сообщает, что на широте 66°53' "встретился лес, растущий по самому краю берега с болотами, речками и ручьями достаточной глубины, чрез который невозможно делать магистралей ни на оленях и ни даже пешком... Несколько раз встречались такие препятствия, что понуждали оканчивать опись и возвращаться без всяких успехов назад"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 80, л. 19.)

Вскоре случилась большая неприятность: штурманский помощник Рагозин, продираясь через кустарник, повредил себе глаз. Иванов с болью в сердце прекращает опись берега Обской губы. Это происходит 26 августа 1828 года, в начале шестого месяца странствия по просторам Ямала. Однако он продолжает искать проход к берегу и уже на следующий день опять исследует его. И снова на карту ложатся новые мысы, бухты, речки, пока непроходимые заросли кустарников за мысом Сюней, уже в вершине Обской губы, не останавливают путешественников окончательно. 14 сентября 1828 года они заканчивают опись Ямала и направляются в Обдорск.

Пока донесение о третьем путешествии по Ямалу шло в Петербург, Иванов составлял карты и приводил в порядок полевые журналы. В конце ноября в Обдорск приехал известный путешественник Эрман^*, который затем предпринял кратковременную поездку к горам Северного Урала. Они сверили свои хронометры и наблюдения над склонением компаса. Затем Эрман уехал в Тобольск, а Иванов остался в Обдорске ожидать распоряжений из Петербурга. Они пришли только 3 апреля. Его вызывали в столицу.

^* (И. Н. Иванов сообщал в Петербург "Ездил Эрман на Уральский хребет для определения высоты оного и расстояния до Обдорска, но через неудачную поездку разбил барометр и повредил прочие инструменты; был по возвращении разогорчен" (ЦГАВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 80, л. 23).)

28 июня 1829 года Иван Никифорович Иванов, его жена и Рагозин прибыли в Петербург.

Итак, продолжавшаяся более трех лет экспедиция Иванова завершилась. С исключительной точностью были нанесены на карту северные берега России от устья Печоры до вершины Обской губы, собраны сведения о якорных стоянках, рыбных богатствах рек.

Заметки Иванова о ненцах и остяках, несколько лет помогавших ему, явились одним из первых достоверных источников о жизни, быте и обрядах народов Ямала, Болыпеземельской тундры и Приобья. Материалы по гидрографии северных берегов России, омываемых водами Карского и Баренцева морей, были использованы в первых советских лоциях и оказали большую помощь морякам на западном участке Северного морского пути в двадцатых годах нашего века. Картами Печорского Севера, составленными экспедициями Иванова, пользовались в своих странствиях по Северу России русские полярные путешественники Александр Иванович Шренк и Павел Иванович Крузенштерн.

У Западного отряда Печорской экспедиции была менее сложная задача. Весной, пока еще не вскрылась Печора, он должен был попытаться "отыскать на оленях, лошадях или пешком возвышеннейшие из Гуляевых кошек, кои тамошние жители называют сопками", и определить их местоположение и расстояние от берега. Когда Печора освободится ото льда, отряд должен выйти в море и повторить исследование северных мелей района Гуляевских Кошек. Затем осмотреть берега Чешской губы и Канинский берег от Микулкина Носа до Канина Носа. Если штормы будут препятствовать описи, то разрешалось вести работы по сухопутью, используя оленьи упряжки. Кроме того, отряд обязан был картировать берега острова Колгуев, осмотреть Плоские Кошки и промерить на обратном пути фарватер реки Печоры.

"Есть ли опись сия не кончится до заморозков, то должно будет довершить оную с помощью оленей, лошадей или пешком"^* - писал Ф. П. Литке в своем "Начертании".

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 69.)

Начальником Западного отряда был назначен штурман И. А. Бережных, участвовавший в Янской экспедиции 1820-1824 годов.

Подробную инструкцию для него написал Ф. П. Литке, в которой был развит его первоначальный план и определены взаимоотношения с местными земскими властями^*.

^* (Подлинник проекта инструкции хранится в ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1. д. 785, л. 94-96.)

24 ноября 1825 года Бережных простился с Петербургом и, заехав в Архангельск для представления местным властям, спустя два месяца прибыл в Пустозерск. У Бережных в подчинении были два матроса и штурманский помощник Петр Кузьмич Пахтусов, ранее участвовавший в трех экспедициях Иванова. Кроме того, в Пустозерске Бережных взял себе в помощь десять крестьян и одного кормщика, хорошо знавшего условия плавания в прибрежных водах Баренцева и Печорского морей.

С первых шагов Бережных пришлось отступить от инструкции. Весной описать на оленях со льда Гуляевские Кошки, пользовавшиеся дурной славой, не удалось - ни один житель Пусто- зерска не согласился поехать с моряками. Все ссылались на отсутствие мха на 90-верстном участке северной части Русского Заворота. На исследование требовалось не менее 3 дней, а "худые весенние олени без корму не могут уже выехать более одного дня"^*.

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, он. 1, д. 785, л. 170.)

27 мая 1826 года Бережных со своими спутниками вышел на открытом беспалубном карбасе в далекое и опасное плавание. 1 июня скрылись из вида берега Печоры. Впереди расстилалось сине-зеленое море, а не всхолмленные причудливыми торосами льды. Оно нехотя катило свои волны на едва возвышавшиеся песчаные острова перед устьем Печоры. Четыре дня стояла тихая погода. По небу плыли редкие перистые облака. Припекало солнце. После лютых сибирских морозов и неистовых вьюг Бережных казалось, что новое странствие не может и в сотой мере сравниться с его былыми трудностями.

На четвертые сутки ветер усилился. С моря пришла большая волна, которая, словно щепку, бросала карбас. Надо было сниматься с якоря и искать убежища в Болванской губе. Небо затянуло тучами, море посерело, а карбас наполовину залило водой. Меховая одежда путешественников раскисла от влаги.

Две недели ждал Илья Автономович, когда утихнет крепкий встречный ветер. Но едва успели перейти от Болванского Носа к Русскому Завороту, по пути описав остров Долгий, как море снова заштормило. Потеряно еще пять дней. Уже три недели отряд находится перед устьем Печоры и не может похвастаться своими успехами. Если бы Илью Автономовича теперь спросили, что лучше: странствовать на собачьих упряжках или плавать по морю в открытом беспалубном карбасе, он, вероятно, долго колебался бы, прежде чем ответить.

Наконец 22 июня можно было продолжать исследования. Опись девяти "наружных" Гуляевских Кошек заняла две недели^*. Затем отряд миновал Русский Заворот и направился на запад, к Святому Носу. Этот большой участок побережья, называемый Тиманским берегом, был описан в течение девяти дней (стояла тихая ясная погода).

^* (ЦГАВМФ, ф. 215, оп. 1, д. 785, л. 171.)

В этом пустынном краю путешественники часто встречали следы пребывания русских людей: промышленные избы, часовни, наклоненные свирепыми ветрами кресты.

От Индигской губы Бережных направился к острову Колгуеву и обошел его на карбасе с 21 по 25 июля; он описал берега острова и промерил глубины моря и речек. Погода все время менялась - после штилей следовали шквалы, облака то и дело закрывали солнце, туман почти не рассеивался. На острове путешественники видели две избы и два амбара. Здесь жили восемь промышленников, которые летом охотились на линных гусей и лебедей, весной и осенью на моржей, а зимой на белых медведей, морских зайцев и тюленей.

Когда подходили к Канинскому берегу, поднялся ветер и развел сильную волну. Карбас, одетый парусами, несся со скоростью семь узлов. Огромные водяные валы налетали на него, грозя похоронить в пучине разбушевавшегося моря. Маленькое суденышко то и дело зарывалось в волнах. Вода в карбасе прибывала с каждой минутой.

Бережных решил укрыться в речке Камбальнице. На одном из поворотов к ветру накатившийся девятый вал высоко поднял карбас и чуть не перевернул его.

Едва справились с яростно налетевшей на карбас волной, как по курсу открылся бурун. Обойти его было нельзя. Бережных решился на отчаянную меру и направил карбас прямо через то место, где на каменистой россыпи зловеще кипели прибойные волны. Счастливо пройдя через бурун, экспедиция не избегла опасности. Между кошками Сальной и Большой "нашедшим сзади валом раскололо руль и расщепило румпель". Спустили парус и стали править веслами. Пройти через каменистые россыпи без руля не было никакой возможности. Оставалось только стать на якорь и исправить повреждения.

"Сначала стоянка на якоре и в столь опасном месте и при крепком ветре была самая критическая, но после... стала почти обыкновенная - писал в отчете Бережных.- Часть команды занималась безостановочно выливанием воды: помпами, котлами, ведрами и чашками; молодые (служители), редко бывавшие в море, были мучимы морской болезнью. Обыкновенная тамошних жителей оленья одежда промокла до тела и сделалась, как студень; ибо каждый идущий вал верх свой оставлял в карбасе, а потому все друг перед другом занимались отливанием воды, дабы этими движениями обогреться."^*

^* (Опись берегов Северного океана ..., стр. 24.)

Под вечер повреждения были устранены. Но опасные приключения путешественников на этом не закончились. Едва подвесили руль, как набежавший вал сорвал карбас с якорей, наполнил водой и "смыл за борт" Бережных, двух членов команды, компас, секстан, два бочонка пресной воды и все весла. Той же волной руль вырвало из петель и унесло в море.

"После сего, - писал И. А. Бережных Ф. П. Литке, - чуть-чуть со всем карбасом не поглощен был в океан у сих подводных кошек, меня и двух мужиков смыло совершенно и бросило за борт. К счастью, не оробевший помощник (П. К. Пахтусов.- В. П.) принял скоро меры к нашему спасению. Полкарбаса наполнилось водою, который был нарочито закрыт брезентом, все вещи, бывшие наверху, уплыли."^*

^* (ЦГАДА, фонд "Дела морские" (ф. 30), д. 57, л. 29 об.)

Положение отряда было весьма серьезным. Карбас находился всецело во власти волн.

Кое-как удалось поставить судно носом под ветер. Приподняли паруса и направились через кипевший белой пеной бурун, за которым волна, казалось, была не столь сильная. На каменистой россыпи карбас сел на мель. На него обрушился новый вал. Еще момент - и наступил бы конец. Но тот же вал перебросил суденышко через кошку. Путешественники, только что побывавшие на краю гибели, приободрились и дружно принялись откачивать воду. Спустили лодку, подобрали обломки руля, весла и отдельные деревянные предметы. Начинался прилив. Пришлось наскоро навесить руль и искать новое убежище. Лишь в полночь удалось укрыться за банкой Большой. Съехали на берег, сварили ужин, обогрелись и обсушились.

Только 31 июля заштилело, а ранним утром следующего дня Бережных с товарищами наносил на карту Канинский берег. Через два дня - 2 августа - они описали мыс Канин Нос, но вынуждены были вытащить карбас на берег между каменными утесами и "проживать 10 дней за противным ветром". Затем вернулись к реке Камбальнице и описали берег до Микулкина Носа. Потом настала очередь Чешской губы. Но ветры вновь загнали путешественников в реку Камбальницу. И опять более недели потеряли они в бездействии. Между тем погода ухудшалась. Все ожесточеннее становились ветры и все чаще штормило. Лишь 11 августа Бережных смог приступить к работам. Когда опись была доведена до реки Жемчужной, снова забушевал ветер, небо затянуло тучами, начался долгий холодный дождь. И ко всем этим неприятностям добавилась в эти дни новая. Поморы, промышлявшие зверя и рыбу, встретив путешественников, заявили, что им не удастся с карбаса осмотреть кут Чешской губы из-за многих мелей.

Бережных послал Петра Пахтусова в тундру с поручением добыть у ненцев оленьи упряжки и с берега исследовать последний участок побережья Чешской губы. Четыре дня бродил Пахтусов по тундре, но ни одного чума не удалось отыскать в окрестностях реки Жемчужной. А погода продолжала ухудшаться.

"Пять раз пущался к описи внутрь, - писал Бережных Литке, - но все крепкие противные ветры возвращали обратно, все усилия были тщетны."^* Бережных решил идти в Пустозерск. Пользуясь тем, что ветер был западный, он направился по морю к устью Печоры, которого благополучно достиг 10 сентября 1826 года, пройдя с промером между Гуляевскими Кошками. Затем были нанесены на карту острова в устье Печоры, исследование которых не было закончено весной. 22 сентября отряд прибыл в Пустозерск. Когда установился зимний путь, Бережных нанял 50 отменных оленей, двух проводников с легким чумом и вместе со своим испытанным помощником Пахтусовым 30 ноября отправился в Чешскую губу, куда прибыл 15 декабря. Двадцать один день при двадцатиградусном морозе они тщательно и терпеливо наносили на карту мысы, бухты, острова, заливы.

^* (ЦГАДА, ф. 30, д. 57, л. 30 об.)

Постоянные жестокие ветры гнали поземку. Во время метелей приходилось разбивать чум и терпеливо ждать, когда просветлеет небо и угомонится ветер. Снег заносил пристанище, один за другим гибли олени. Бережных и Пахтусову удалось весьма точно описать кут Чешской губы. Теперь путешественники могли сообщить в Петербург, что проведена опись берега России между Печорой и Каниным Носом, достоверно положен на карту остров Колгуев, собраны сведения о якорных стоянках, о становищах поморов, промерены глубины в посещенных районах Баренцева и Печорского морей. "Глубины везде, даже и близ берегов, - писал Бережных Литке, - позволяют подходить и большим парусным судам и нет никаких опасностей, выключая Гуляевы, Плоские и у реки Камбальницы кошки."^* Все это сделано немногим больше чем за полгода. Таким успехом можно было гордиться.

^* (ЦГАДА, ф. 30, д. 57, л. 30 об.)

В Пустозерске Бережных узнал о том, что местные "промышленники ходили севернее Маточкина Шара около 200 верст и в Карское до 400. Нигде не могли видеть ни одной льдины. Как можно было думать, что и на северной оконечности Новой Земли также не было оного"^*.

^* (Там же, л. 31.)

Прошло немногим больше года, и Бережных (22 февраля 1828 года) представил в Гидрографическое депо проект описи восточных берегов Новой Земли. Он предлагал перевезти летом из Пустозерска на Новую Землю 200-300 оленей, на которых 11 -12 человек (из них 4 или 5 ненцев) объедут восточные берега острова. В числе участников экспедиции должны быть два кондуктора и, возможно, один натуралист, он же медик.

Основав на Новой Земле зимовье, путешественники при благоприятных обстоятельствах должны довести опись до Маточкина Шара и затем вернуться в зимовье. Опись Северного острова нужно начать в марте и завершить в июне - июле.

Управление генерал-гидрографа, которое заменило Адмиралтейский департамент, просило контору главного командира Архангельского порта собрать сведения о том, возможно ли найти средства к исполнению проекта.

Судя по донесению исправника Маркова, пересланному в Петербург, к осуществлению экспедиции почти не имелось препятствий^*. Однако проект архангельскими властями был оставлен без внимания. Главный командир Архангельского порта С. И. Миницкий после напоминания Г. А. Сарычева, некогда также предлагавшего использовать оленьи упряжки для описи Новой Земли, обещал сообщить "о средствах, какие можно избрать удобнейшими для описи восточного берега Новой Земли..."^**.

^* (ЦГАВМФ, ф. 402, оп. 1, д. 86, л. 1.)

^** (Там же, л. 18.)

Но прежде чем Миницкий ответил Сарычеву, поступил проект П. К. Пахтусова, датированный 29 октября 1829 года. Его тоже направили в Архангельск. И также просили сообщить мнение. Миницкий сообщил 30 января 1830 года, что проект Бережных "затруднительнее привести в исполнение", нежели предложение Пахтусова. При этом указывалось, что если снаряжать экспедицию в 1830 году, то необходимо, чтобы решение о ее отправлении было принято "не позже последних чисел февраля"^*. Г. А. Сарычев написал на письме Миницкого: "Оставить до будущего года"^**.

^* (ЦГАВМФ, ф. 402, оп. 1* д. 86, л. 19.)

^** (Там же, л. 18.)

Дело "двух проектов" было открытым до 14 октября 1832 года. В этот день в нем сделана следующая помета: "Так как часть восточного берега Новой Земли описана уже Пахтусовым и он ныне будет продолжать экспедицию, то дело есть сие уже оконченное"^*.

^* (Там же, л. 20.)

О том, как Пахтусову удалось осуществить свою мечту об описи неизведанных восточных берегов Новой Земли, речь пойдет в следующем очерке.