Глава VIII. Моряк "на декокте"

Через пять дней вся команда "Султана" сошла в Одессе на берег. Боцману повезло: не успел он сделать по набережной десятка шагов, встретил знакомого командира и сразу же нанялся на его пароход. Остальные с узелками и чемоданчиками разбрелись по городу.

Седов и его два помощника пошли искать пристанища. Нашли угол на антресолях у толстой гречанки, сдававшей углы безработным, севшим "на декокт" морякам. Поместились в большой полутемной комнате, сплошь уставленной кроватями. Здесь стоял неистребимый запах лампадного масла, чеснока и человеческого пота. Расчет с постояльцами у гречанки был прост: полтора целковых за неделю вперед и никакого кредита.

Оставив чемоданчики, моряки сразу же направились в "Гамбринус". Так назывался кабачок, куда сходились одесские моряки выпить кружечку пива, повидать приятелей и поделиться новостями. Кабачок знаменит был крепким пивом, изобилием новостей и скрипачом Сашкой, чье искусство вдохновило писателя Куприна написать прекрасный рассказ под названием "Гамбринус".

В "Гамбринус" шли не только веселиться. Здесь узнавали и о свободном тоннаже, о фрахтах, сплавляли контрабанду и нанимались на суда безработные моряки.

Седов решил искать место только на пароходе дальнего плавания. Теперь, имея на дипломе надпись о командовании судном в заграничном плавании, он надеялся устроиться по меньшей мере вторым помощником на океанский пароход.

В "Гамбринусе" узнали плохие новости. Много старых моряков сидело "на декокте" - попросту были без места, на голодном пайке. Походив недели две в кабачок и по пароходным сходням, Седов понял, как трудно получить какое-нибудь место. Был рад, когда подвернулось временное: заменить на один рейс заболевшего четвертого помощника (суперкарго) на пароходе "Царь" Добровольного общества.

"Царь" ходил по ближневосточной линии, по морям Черному, Мраморному, Эгейскому и Средиземному. Вот они, дальние моря! Африка и африканцы, великий город Александрия! Места, которые грезились в детстве!

Он увидел эти места. Но только с парохода. На берегу пришлось побывать всего один раз. Нет, не годилась должность суперкарго, заведующего погрузкой и выгрузкой, для моряка-путешественника, мечтающего о заморских странах! Залитая солнцем, вся в кипарисах, светлая Смирна, пальмовые долины у каменного Бейрута, Триполи, греческие города в зелени апельсинных и лимонных садов, мраморный Родос, олеандры на ослепительных вершинах Атоса и горячий Порт-Саид - все это видел только через глазок бинокля, когда пароход стоял на якоре. Берег звал ароматами незнакомых растений, веселым шумом, красотой залитых солнцем улиц. Но побывать на берегу не было свободного времени.

Через две недели "Царь" закончил рейс и вернулся в Одессу. Больной помощник поправился. Седов получил расчет.

На этот раз сидение "на декокте" затянулось. Деньги скоро вышли. Седов помогал семье и не скопил ничего на черный день. Месяца через полтора он дошел до настоящего "декокта" - питания хлебом и водой. Проходила неделя за неделей, а подходящих вакансий не освобождалось. Пытался поступить матросом на пароход дальневосточной линии Добровольного флота. В конторе ему сказали:

- Вы будете трехсотым кандидатом.

- Но у меня диплом штурмана дальнего плавания и капитанский стаж!

- Нам не нужно матросов с капитанским дипломом, у вас имеется четырехлетний стаж плавания, только поэтому и зачисляем кандидатом.

Молодой моряк вернулся в свой угол взбешенный. В тот же день он отправился к воинскому начальнику и подал прошение о зачислении во флот вольноопределяющимся. Там, по крайней мере, не будет безработицы.

Седов не успел еще забыть всю тяжесть матросской доли на паруснике и на "Труде". Но все же первые дни службы во флотском экипаже показались не сладкими.

Остригли накоротко волосы. Выдали форменную одежду, поставили в строй и дали номер. Унтер-офицер Замурушкин, обучавший новобранцев, долго не мог запомнить фамилии и кричал в строю:

- Эй, ты, лобастый! Надвинь головной убор по полной хворме. Ты что думаешь - в "Гамбринус" пришел?

С шести утра и до девяти вечера "драили" унтер-офицеры молодых матросов. Наука быстро и правильно связывать подвесные койки, строевые занятия, винтовка, орудийный замок, морской устав и "словесность" - все это вколачивалось в голову настойчиво, с криком и крепкими морскими словечками.

Особенно запомнилась маршировка. Каждый день на просторном дворе Замурушкин обламывал матросов и поодиночке и повзводно. Учил вытягивать носок по струнке, бросать правую ногу на землю и точас же, не сгибая корпуса, выкидывать левую. Ногой полагалось бить крепко, да так, чтоб пыль взлетала, чтоб трещала у сапога подметка, чтобы жарко стало подошве!

Больше всего доставалось, когда учились ходить церемониальным маршем. Добившись равномерного удара ногой, Замурушкин строил отделение, отступал на несколько шагов и, разевая широкую пасть, торжественно командовал:

- К царениальному маршу товсь, равнение нале-е-ва! Ша-гам... арш!

Новобранцы, красные от усилий держать ровный строй, от сильных ударов подошвой, двигались, задрав головы налево, деревянной, неестественной, одинаковой у всех походкой. Замурушкин, подплясывая на носках, маршировал рядом и отпускал колючие, цепкие словечки:

- Гомелко, ты что, плевок растираешь аль идешь царениальным маршем? Ать, два, ать, два! Не ставь ногу, как свинячье копыто, деревня. Ать, два! Я те, я те, рыжая морда, Гречавский! Я те буду сбиваться с ноги! Шире шагай, куркуль, коровьи ноги! Ох, будешь ты, криворылый, стоять под винтовкой!

Из экипажа Седова перевели на учебное судно. Хотя и здесь было не легче от ругани, от угроз линьком в опытных руках боцмана Он дрейчука, все же на море дышалось свободнее. Седов был назначен сигнальщиком.

С таким же наслаждением, как в детские годы, познавал тайны морских узлов, теперь учился он искусству читать с одного взгляда приказы, набранные разноцветными флагами на флагманском судне. Очень быстро запомнил азбуку условных знаков красными флажками и световыми сигналами по азбуке Морзе, которыми корабли переговаривались между собой. Хорошо было стоять на кожухе ранним утром, когда ночная вахта, борясь с дремотой, дежурила последние минуты перед побудкой. Дремал в плетеном кресле вахтенный начальник. Борясь с желанием спать, покачивался часовой на корме. Но сигнальщики зорко глядели вокруг.

Вот на адмиральском корабле взвился сигнал побудки. Вскакивал с кресла офицер. Трелью заливались боцманские свистки. Корабль оживал. Команда выносила наверх и вязала койки. Бежали дневальные в камбуз и возвращались с огромными чайниками. После чая начиналась приборка. Добела скребли и чистили палубу. Хлестала из брандспойтов вода, ее сгоняли за борт резиновыми голиками. До огненного жара начищались ноктоузы, поручни, буртики и медные трубы катеров...

Через три месяца Седов получил звание старшего сигнальщика и был произведен в унтер-офицеры. Поступая во флот, он рассчитывал сдать экзамен на прапорщика. Этот чин давал вес капитанскому диплому. Открывалась также возможность службы на военных транспортах, совершающих дальние плавания. Готовиться к экзамену на прапорщика он начал задолго до поступления во флот. Сдал экзамен легко.

Штурман дальнего плавания получил чин прапорщика флота. Еще одна дорога.

Что же делать дальше? Седов решил готовиться к экзамену за курс Морского корпуса.

Военный флот в царское время находился в особо привилегированном положении. Гвардия и флот считались опорой престола. Многие из офицеров, особенно в гвардейском экипаже, носили придворные звания. Но привилегиями пользовались не все, а только "настоящие офицеры". "Настоящими офицерами" считались лишь кадровые офицеры-дворяне. Они носили золотые погоны и глядели свысока на остальных, таких погон не имевших. Правом поступления в Морской корпус, готовивший кадровых

офицеров, пользовались исключительно дети потомственных дворян^*. Штурманы, механики и врачи, люди с высшим образованием, принимались во флот с большим разбором. До реформы 1905 года они даже не считались "настоящими офицерами" и нобили, в отличие от кадровых, серебряные погоны.

^* (Только в самом конце XIX века был разрешен прием в Московской корпус (в случае некомплекта учачихся) детей чиновников и попов.)

Георгия Яковлевича в ту пору не интересовало, какие он будет носить погоны. Ему хотелось учиться дальше. Только учиться! Морской корпус давал дополнительные знания. Их нужно получить... Один из экзаменаторов, проверявших знания молодого прапорщика, был удивлен широтой его морских познаний. Разговорился, узнал о горячем желании учиться и написал несколько рекомендательных писем. Одно из них Седов отдал в Петербурге старику-гидрографу генералу Дриженко. Ученый принял Седова очень ласково и даже заставил поселиться у себя, пока не удастся поступить на службу. Дриженко и друг его, гидрограф Варнек, помогли преодолеть препятствия, возникшие при хлопотах о разрешении крестьянскому сыну держать экзамен за курс Морского корпуса.

Они же добились сначала какого-то предварительного испытания. Несколько человек, от которых зависело разрешение на экзамен, в полуофициальном собрании задавали трудные вопросы по астрономии, навигации и военно-морской тактике. К концу испытания он почувствовал, в последних вопросах, более доброжелательный тон. Официальный экзамен сдал блестяще и был произведен в чин "поручика по адмиралтейству, со старшинством с 24 октября 1901 года". Чина мичмана крестьянскому сыну, разумеется, не дали. По совету Дриженко, Седов поступил на службу в Главное гидро-графическое управление.