Глава VII. Город у третьего моря

Первый самостоятельный рейс для молодого капитана - всегда событие, воспоминание о котором остается на всю жизнь.

Вероятно, поэтому Седов с особенной охотой рассказывал, как он вел "Султан" из Батуми в Константинополь.

К Босфору подошли перед утром, как рекомендует лоция. Берег открылся в такой момент рассвета, когда огни маяков тускнеют в лучах зари и очертаний маячных башен еще не рассмотреть.

По-настоящему следовало бы выждать полного рассвета. Но капитан шел к берегу уверенно: ночью он определялся по звездам, ошибки быть не должно. И в самом деле, как только стало сильнее светать, на неясном еще берегу смутно обозначились какие-то большие маяки.

Теперь быть начеку! Не ошибиться, как случается с невнимательными капитанами, не завести бы судно в "Ложный Босфор", не оказаться вместо пролива на камнях около Таркоса... Нет, все хорошо. Заря пылает, маяки рисуются совсем отчетливо. Ясно видны все босфорские башни. Две из них - очевидно, Румели-Фенер, а отдельно на азиатском берегу - Анатоли-Фенер. Вот берег раздвигается, как театральная декорация, между мысами - даль спокойной воды. "Султан" - в проливе.

- Чуть право... Еще немного... Еще правей... Одерживай... Так держать! - командует капитан рулевому и чувствует прилив восторга: "Вот он, Босфор, ворота в дальние моря и океаны!"

Но - внимание, внимание! Теперь не прозевать опасностей у берега: вблизи мысов прижимное течение.

А взгляд невольно задерживается на панораме берега, залитого светом восходящего солнца. Какая красота! Оба берега пестрят зелеными рощами, вокруг маленьких домиков белорозовые пятна цветущих миндальных садов. Крутые каменистые склоны разделены светлыми изгибами тропинок и дорог. Нет, не смотреть по сторонам! Тут должно быть еще одно опасное место. Да, вот она, подводная банка с мутной водой.

- Не сдавайся лево, рулевой!

Эти домики - вероятно, Фили-Бурну, а за ними - Анатоли-Кавак, - там, где развалины средневековой крепости с зеленой от времени башней. Всюду деревушки и дачи.

- Уже в Босфоре? - слышится голос.

Седов оборачивается. Это хозяин, толстый Серадиадис, вышел на палубу. Он в туфлях и в засаленном жилете. Поеживаясь от утреннего холодка, грек тянет из жилета золотые часы, смотрит на стрелки и по сторонам.

- Давно в проливе? - любопытствует хозяин.

- Скоро Буюк-Дере, - бтвечает Седов так, как будто плавал по Босфору десятки раз.

И в самом деле кажется ему, что изгибы этих берегов знакомы с детства, с тех пор, как слушал рассказы постояльца-матроса и читал приложенное к старинной книжке наставление "Как проходить Боспорским проливом и Геллеспонтом". И даже эти полированные, словно игрушки, лодочки, как будто где-то видел: быть может, в толстой фроловской книге?.. Серадиадис объясняет: такие лодочки называют здесь "сандал", а вот те, побольше - "магуна". Но капитан уже не слушает. Он подносит к глазам бинокль: на берегу сигнальная мачта с флагом. Бухточка, много судов, желтое полотнище на мачте! Конечно, это Буюк-Дере. Тут карантин.

- Стоп машина!

С грохотом несется из клюза якорная цепь. От берега бежит весь застланный коврами катерок, кормовой флаг на нем с полумесяцем. На "Султане" спущен парадный трап. По нему важно взбираются три турка в мундирах, с галунами, смуглые, с фесками на бритых головах.

- Where is the captain?^* - слышится неясно Седову.

- I am the captain^**, - весело отвечает ой, но дальше не знает, что сказать.

- O, such young!^*** - смеется смуглый человек, жмет руку и начинает быстро-быстро тараторить по-английски. Понять невозможно.

^* (Где капитан?)

^** (Я капитан.)

^*** (О, такой молодой!)

Выручает Серадиадис. Он говорит с приезжими по-турецки, переводит капитану просьбу предъявить судовые документы, списки команды и - для врачебного осмотра - выстроить всех людей на палубе. Турки мельком осматривают матросов, перелистывают документы, спрашивают о контрабанде.

Тогда Серадиадис ведет чиновников в свою каюту, открывает бутылку рома, роскошную коробку шоколадных конфет и предлагает русских папирос. В разговоре все чаще различает капитан знакомое слово "бакшиш". В конце концов чиновники получают от Серадиадиса какие-то деньги, треплют его и молодого капитана по плечу, скалят зубы и говорят: "Русс карашо". Зайдя еще по пути в навигационную рубку, чтобы показать на карте место стоянки в Золотом Роге, турки садятся на катер, машут рукой.

- Можно идти!

Пока грохочет брашпиль, выбирая якорь, молодой капитан напряженно вспоминает, что еще нужно сделать, когда приходишь в иностранный порт. Не показать бы чем-нибудь своей неопытности! Он берется за ручку машинного телеграфа, командует:

- Малый вперед!

Берега теперь - сплошное селение. В голубоватой воде пролива повторены тесно сдвинутые группы домов, загородные виллы, мечети с тонкими минаретами, кипарисовые рощи на кладбищах. За узким местом пролива, где оба берега перегорожены старинной стеной, пролив внезапно расширяется. Вдали - гладь Мраморного моря, а направо...

Направо - Царьград, сказочный город на семи холмах! Каждый из них поднял к небу огромные купола мечетей, башни, минареты, дворцы.

Нет, не время теперь рассматривать великолепную картину! Теперь - смотреть в оба!.. Как сказано в лоции?.. "Обойдя в кабельтове здания сераля, держать курс по створу, составленному знаком в средней части Галатского моста и группой кипарисов в глубине залива".

Легко сказать: держать курс! По курсу множество судов - и на ходу, и стоящих на якоре. Вот режет дорогу какой-то трехэтажный гигант с коронами на обеих трубах; таких еще не приходилось видеть. По правилу он должен уступить дорогу. Седов тянет за проволоку гудка. Голос "Султана" вплетается в шум огромного порта. Пароход-великан отвечает мощным ревом сирены, его нос катится вправо. Еще какой-то грязный грузовик - того гляди прорежет борт! Седов короткими рывками дергает проволоку гудка. "Султан" предупреждающе рявкает. Вот, кажется, место стоянки.

- Приготовиться к отдаче якоря. Из правой бухты вон... Отдать якорь!

- Сколько цепи травить? - кричит с бака штурман.

Капитан медлит мгновение и уверенным, властным голосом отдает приказание:

- Травить три смычки. Стопора закаболить как следует!

Он снимает фуражку, вытирает лоб платком, счастливо оглядывается.

Солнце уже высоко. Золотой Рог заставлен сотнями судов. На берегу, как пестрый узор на текинском ковре, раскинулся город. Спешат к "Султану" легкие лодочки - сандалы и каики. Люди в фесках цепляются баграми за иллюминаторы.

- Эй, вахтенный, подать им концы, а то они все стекла побьют!

Капитан спускается с мостика, чтоб проводить хозяина, который собрался на берег. Люди с каиков уже на палубе. Проворные, они успели превратить ее в базар. Суют в руки карточки прачек, портных, назойливо пристают, чтобы купили черепаховые портсигары, дешевые часы или смешные картинки. Раскидывают свертки плохих шелков, предлагают разменять русские деньги на лиры и пиастры. Отмахиваясь от надоедливых торговцев, Седов с Серадиадисом подходят к трапу. Хозяин говорит, что "Султан" простоит в Константинополе дней пять. Потом, если не удастся получить какой-нибудь груз, придется отправиться в Смирну за кунжутным семенем.

На следующий день с утра Седов поехал на берег. По каменным, изъеденным волной и моллюсками ступеням поднялся он на набережную в торговой части Галаты. И сразу же - не успел осмотреться - подхватила, понесла с собой возбужденная, голосистая южная толпа.

Толкаясь и задевая встречных, куда-то торопились, почти бежали разноцветные разноплеменные люди. Оглушали непонятный гортанный говор, звонки конок, рев верблюдов и ишаков, дребезжанье шарманок, гудки пароходов, крики уличных разносчиков.

Продавцы горячей еды с лотков, торговцы инжиром и халвой, калеными орешками и апельсинами орали во всю глотку, каждый старался перекричать соседа. Какой-то великан налетел на Седова и, балансируя лотком с рыбой на голове, дико вращая белками, прокричал в упор:

- Балык, балык!

Улица - сплошной базар. Вывески магазинов и лавочек, горы дымящегося мяса перед входом в шашлычные, блеск золота и драгоценностей в витринах меняльных контор и ювелиров - все нагло-кричащее, яркое, зазывное.

А что за лица вокруг! Казалось, они собрались со всего белого света.

Людской поток вынес Седова через понтонный мост на другую сторону залива. Моряк оказался в переулке, рядом с огромной мечетью.

Народу здесь было меньше. Это тоже базар, но не такой крикливый. Толпа - почти одни турки. Степенно опирались на посохи почтенные старцы в чалмах и халатах, шли с осликами крестьяне в остроносой обуви, в вышитых жилетах.

Было здесь много женщин, все в темного цвета одежде, лицо у каждой под покрывалом, все с кошелками или корзинками.

Купив у турка горсть каленых орешков, он отправился дальше по узкой улочке. Она привела к какому-то старинному зданию.

По толщине стен оно походило на крепость. Было видно, что этой постройке много веков. Стены покрылись мхом и вросли глубоко в землю. Каменные ступени истерлись почти до основания. Вместо потолков - куполообразные своды.

Внутри тоже базар. По коридорам множество восточных товаров. Ковры, роскошные старинные ткани и халаты, шитые золотом перевязи и пояса, дорогое оружие, бронзовая, медная и оловянная посуда, табак, пряности, сушеные фрукты, орехи, благовонные смолы и травы - все, что производят Малая Азия, Египет и Персия, можно было найти под этими тысячелетними сводами.

Но покупателей почти не видно.

Желтый, как шафран, безбородый евнух, продавец драгоценных масел и эссенций, тер на жернове более ходкий товар - далматский порошок.

В нише, заваленной прекрасными коврами, седой турок в чалме плел грубую циновку из камыша. Тощий перс в лавке дамасских клинков резал на тонкие волокна связки пахучего смирнского табака.

Седов с трудом нашел выход на улицу. Он заблудился в лабиринте коридоров.

Остаток дня провел, бродя по тихим улицам Стамбула, заглядывая во дворы, в мастерские ремесленников: медников, кузнецов, токарей, корзинщиков и чувячных мастеров. По истощенному виду этих кустарей, по тому, что большинство не имело собственного помещения (работали на улице), Седов заключил, что в роскошном городе большая часть обитателей - такая же голь и беднота, как в знакомых городах на родине.

Он наблюдал, как обедали мастеровые, прожевывая хлеб с сушеным фиником или с маленьким кусочком халвы. Обед заканчивали пригоршней воды из уличного фонтана.

Тут же, на улице ремесленников, находилась шашлычная. Черноусый, с огромными навыкате глазами, шашлычник стоял у входа наготове, с ножом, похожим на саблю, чтоб срезать с груды баранины, вращающейся на вертеле, верхний подрумянившийся слой.

Аппетитный запах разносился далеко. Но ремесленники грызли свои корки.

"Травка-то у вола под ногами, рад бы пощипать, да ярмо не пускает", вспомнилась Седову отцовская поговорка.

Он вернулся на судно уставший, даже разбитый. В ушах звучали отголоски сумасшедших галатских криков. Одежда, казалось, пропиталась запахами восточного базара. Еще живыми стояли перед глазами картины изобилия рынков, роскоши дворцов и мечетей. Вспоминались голодные вопли нищих около ужасных логовищ стамбульской бедноты в развалинах древних византийских строений.

Вот они какие, заморские страны!

За ужином он начал было рассказывать про приключения этого дня, но рассказать не успел. Приехал с берега старший помощник, привез ошеломляющую весть: хозяин Серадиадис вступает пайщиком в банкирское предприятие на Гранд-Рю-де-Пера и продает "Султан" какому-то константинопольскому греку. Пароход станет ходить под греческим флагом. Следовательно, всему русскому экипажу будет дан расчет. Новость подтвердилась на следующий же день. Серадиадис приехал с новым командиром, греческим капитаном, велел сдать судовые документы и пароходное имущество. Еще через день Седов и вся команда, получив расчет, перебрались в подворье на берегу - ожидать парохода на родину.