"Сладкая жизнь"

В 1979 году я жил и работал в США ровно шесть месяцев, всю весну и лето. И, конечно же, время от времени дела заставляли меня посещать Вашингтон. И опять я останавливался у Камеруна, и опять мы по-братски спали на одном ковре на полу (Дик так и не купил кровати), только теперь уже не в "кондоминиуме". За то время, что мы не виделись, Дик продал его и купил моторную яхту, которая стояла среди других яхт у деревянных бонов, под гранитной стенкой набережной реки Потомак, всего в пятнадцати минутах ходьбы от Белого дома.

'Одноэтажная Америка. Гранитная улица'. Масло. 35х25 см. Картон

Маленькая "хонда" Камеруна обогнула гигантский остроконечный "карандаш", башню - памятник Вашингтону, и свернула на набережную большой серой реки. Это и был Потомак, или "Патомик", как говорят американцы. Еще несколько минут - и гранитная набережная реки оказалась загороженной высоким, метра в три высотой, забором из проволочной сетки на столбах, а за забором - лес легких мачт, свернутые и ставящиеся паруса, белоснежные надстройки быстроходных катеров с выносными мостиками - приспособлениями для ловли хемингуэевских голубых тунцов и марлинов. Даже дух захватило от такой морской вольницы прямо посреди работающей и, казалось, лишенной эмоций столицы. Я ведь хорошо знал, что до устья реки всего несколько часов хода, а дальше - Чесапик, это уже морской залив, а еще чуть-чуть дальше, за гирляндой островов, защищающих бесчисленные устричные отмели, - уже бескрайний Атлантический океан. Но вот и большой дебаркадер, в который упирается сетка. Над ним - широкая надпись: "Яхт-клуб "Марина". Частное владение. Вход по пропускам или по разрешению капитанов яхт".

- Это мой яхт-клуб, - как можно безразличнее, но предательски вибрирующим от гордости голосом сказал Дик, ставя машину перед дебаркадером на гравий площадки с надписью: "Стоянка только машин членов яхт-клуба. Все машины, которые поставлены без разрешения, будут отбуксированы за счет владельцев этих машин".

Мы вылезли из машины и по лесенке спустились на низкий, но широкий деревянный причал, как бы неширокую улицу из чисто вымытых гладких, добротных досок.

Через широкие щели между досками была видна серая вода. Пахло водорослями, смолой канатов, чем-то чистым, только что вымытым и еще не высохшим, сырым. Накладывались друг на друге шлепки волн о сваи пристани и шорохи, и скрежеты бортов и снастей десятков покачивающихся суденышек самых разных размеров и форм. Навстречу попадались молодые загорелые женщины, седые мужчины, все босиком, большинство только в купальных костюмах или легких загородных одеждах. И мне вдруг показалось, что мы уже не в центре города, а далеко-далеко отсюда. Даже шумы города, шумы улицы почему-то не доходили сюда. Может быть, это было оттого, что наша пристань была метра на три ниже парапета набережной, может, сетка играла роль какого-то демпфера звуковых колебаний, а может быть, это был просто психологический эффект - ведь здешняя жизнь, казалось, не имела никакой связи с городом.

Чем дальше по причалу вдоль стены набережной шли мы с Диком, тем яснее чувствовали нелепость наших, еще минуту назад казавшихся нормальными одежд. Наконец, Дик остановился, разулся, снял, бросив на руку, свой пиджак, распустил галстук. Я последовал его примеру. Так мы и дошли до причала Дика - одного из выступов идущего вдоль набережной "большого" причала. "Сюда", - сказал Дик и подошел к белой, с множеством широких окон, яхте обтекаемых очертаний, вокруг которой шла неширокая палуба. Яхта эта была бы совсем похожа на плавучий дом, если бы не передняя ее часть, оканчивающаяся высоким, очень каким-то мореходным носом, верхняя часть которого образовывала просторную носовую палубу. Корабль-дом покачивался, уткнувшись носом в доски причала. Дик легко вспрыгнул на борт. Корабль-дом даже не покачнулся. Я последовал за Диком.

Внутри яхта состояла из трех отделений: носовой ходовой рубки, жилой каюты и машинного отделения. Открыв водонепроницаемую дверь с носовой палубы, вы оказывались в ходовой рубке: морской компас, радионавигационное оборудование, радиостанция, штурвал занимали всю ее переднюю часть. Вдоль задней стенки стояли небольшие диванчики. Пол был застлан толстым ковром. "Здесь будем жить мы", - сказал Дик. Проход в середине задней стены рубки вел в жилую каюту. В каюте по обоим бортам стояли диваны, стол в середине, холодильник. "Здесь живут дети. Собственно, одна только Сара. Ведь Энди сейчас работает в Антарктиде. Простым рабочим. Пошел по моим стопалл", - сказал Дик.

Так выглядит горная Антарктида летом

И мы с Диком действительно жили в ходовой рубке. По вечерам мы подметали и пылесосили наш шикарный пол-ковер, стелили на него простыни - и постели были готовы. Утром вскакивали, в плавках бежали по упругим доскам бона на дебаркадер. Там помещались души, туалеты. Было там и маленькое кафе, но мы всегда завтракали у себя на борту. Корабль был подключен к городской электрической сети, и электрокипятильник работал. А кроме того, у нас была еще и камбузная плита, работающая от газового баллона. Иногда мы открывали машинное отделение. Там поблескивал деталями огромный восьмицилиндровый V-образный двигатель Крайслера мощностью чуть ли не s пятьсот сил. Мотор мощно рокотал на холостых оборотах, издавая хлюпающие звуки, мы прислушивались к его шуму и через несколько минут глушили его. Мы ведь никуда не собирались отплывать - с двигателем был какой-то непорядок, который Дик думал когда-нибудь устранить. Наш корабль просто был для нас домом. Единственным домом не только для меня, но и для Дика, Сары и Энди. Правда, зимой ребята находились в закрытых школах-пансионатах, но Дик-то жил на борту круглый год. "Ты даже не можешь представить, какая холодина на этой лодке зимой. Все эти красивые окна совсем не держат тепло. Зато сейчас"...

Да, сейчас, летом, здесь было прекрасно. И я понимал тех людей, которые подолгу стояли у набережной по ту сторону высокой проволочной сетки и смотрели на неторопливую жизнь этого плавучего табора "Вот она, сладкая жизнь!" - было написано в их глазах, когда они видели, как полуголые люди там, внизу, прохаживались по своей пристани, опробовали мощные моторы своих кораблей или проверяли такелаж. Казалось, вот-вот и они уплывут куда-то в неведомые дали. И это случалось. Я помню, как мы все смотрели, смотрели на один парусник, а однажды утром он вдруг исчез неизвестно куда. И нам сказали, что он уплыл в Африку. Но большинство владельцев яхт все же никуда не плавали. Они, как и мы, готовились. "Вот когда-нибудь... Ведь наше судно позволяет... Только надо еще починить то-то и сменить это... И тогда..."

'Полночь южнополярного лета'. Масло. 35х25 см. Картон

Рядом с нами стояла большая моторно-парусная мореходная яхта. Хозяин и "капитан" ее Питер выглядел как настоящий морской волк. Он носил морскую фуражку, курил трубку. Два перекрещенных якоря на его фуражке были как бы прикрыты сверху полосатым прямоугольным щитом. Я знал, что это эмблема Береговой охраны США. Все ледоколы, приходившие в Мак-Мёрдо, были приписаны к этой службе, и их офицеры носили фуражки с такими же эмблемами. Поэтому таких фуражек я видел-перевидел.

Питер был активный добровольный помощник этой организации в основной из ее функций - помощи терпящим бедствия на воде. Он ходил на какие-то занятия, где-то дежурил, имел медали за спасение утопающих. Правда, все это он делал без помощи своей прекрасной яхты. Однако в его ходовой рубке всегда был включен радиотелефон, настроенный на волну диспетчера по безопасности плавания в устье реки Потомак. Поэтому динамике все время слышны были разговоры капитанов. Временами к ним подключался и наш хозяин: "Говорит капитан моторно-парусного судна США "Инга". Диспетчер, когда вы только что передали штормовое предупреждение, вы упомянули то-то и то-то. Я хотел бы уточнить..." Мы все - Дик, Сара, я и приятельница Дика Салли - ждали, глядя на черный ящик, и вдруг из динамика раздавался властный голос: "Вызываю капитана моторно-парусного судна США "Инга". Вызываю капитана моторно-парусного судна США "Инга". Капитан, я отвечаю на ваш вопрос"... Наш Питер сидел невозмутимый, гордый, курил трубку, а рядом лежала его фуражка.

Но однажды Питер все же отошел от своего пирса. На той стороне реки, в нескольких километрах ниже по течению, у пристани, принадлежащей Береговой охране США, готовился к отплытию огромный трехмачтовый учебный парусник "Игл" (что значит "Орел"), на котором у Питера были друзья. И вот Питер решился сплавать туда и обратно. Сколько было страхов по дороге: "Этот катер неминуемо наскочит на нас!.. Салли, ну что вы ждете, поднимите на мачте такой-то сигнал, да скорее... Дик, что вы* улыбаетесь, прошу вас следить за этой яхтой. Она кажется мне опасной!.. Не кажется ли вам, что нас сносит за бакены?.."

Зато какой триумф был, когда мы подошли к той же стенке, у которой стоял готовый к отплытию красавец "Игл", и хотя и с огромным трудом, но все же пристали к ней. "Игл" со своими морскими кадетами уходил в кругосветное плавание, и на него сплошным потоком шли гости и провожающие. А когда они смотрели сверху вниз на нашу скорлупку, нам внизу, на палубе, в этот момент казалось, что и мы вот-вот поднимем паруса и уйдем вслед за огромным "Игл".

- Папа, папа! - кричал восторженный мальчуган: - Посмотри, какой маленький кораблик, неужели и он может плавать в океане?

- Да, сын. И на такой яхте тоже можно обогнуть земной шар...

Мы купались в лучах славы Питера.

После этого плавания мне стало окончательно ясно, что только очень немногие из тех, кто имеет яхты, по-настоящему плавают на них. Для большинства - это просто некая новая форма дома. И плюс еще надежда: а вот возьму и сплаваю в отпуск во Флориду. Но, хотя во Флориду никто здесь, в общем-то, не плавает - жизнь яхт-клуба для многих привлекательна. Правда, не все могут вынести ее долго: слишком уж холодно зимой, да и аренда места для стоянки обходится недешево. А ведь редко у кого, кроме яхты, есть еще и квартира.

В 1981 году, через два года после моей жизни на яхте, я опять встретился в Вашингтоне с Диком Камеруном. Оказалось, что у него уже нет яхты. На деньги от ее продажи он снова купил квартиру Сейчас на том корабле-доме живет новый хозяин. И, наверное, новый хозяин так же заводит иногда мощный двигатель. Но от такой ротации, по-моему, никто не проигрывает. Ведь яхта за несколько лет почти не стареет, и ее продают за те же деньги, что и купили. А мечта жизни для многих благодаря этому осуществилась. У них была собственная яхта.