Один полет Матвея Ильича

Он спросил у экипажа:

- Что будем делать?

- Ты, Матвей Ильич, командир, тебе и решать,- ответил экипаж.

Еще час назад он такого вопроса не задал бы. Еще час назад его экипаж знал: они будут кружить над кунгасом, пока не подойдет тральщик.

Они и так уже кружили восемь часов. Восемь ужасных часов. Внизу, в бушующем море, волны швыряли маленькое суденышко, погибали люди. Вначале летчики пытались сосчитать, сколько же осталось в живых, и не могли: люди сидели среди трупов и почти не шевелились.

Уйти от этого ужасного зрелища, набрать высоту или делать большие круги было нельзя. Туман прижимал их к штормовому морю: чуть в сторону - потеряют из вида кунгас. Найдут ли его на следующем заходе?

И все равно еще час назад он экипажу такой вопрос не задал бы. Каждый понимал: посадить "Каталину" на такие волны - и людей не спасти, и самим погибнуть.

Еще час назад он, командир гидросамолета Матвей Ильич Козлов, считал, что главное они сделали - нашли людей с погибшего парохода. Нашли уже тогда, когда никто не надеялся, - через десять дней, в шторм, в туман. Теперь оставалось только ждать тральщика и точно навести его на кунгас. Каждые полчаса их радист давал пеленг. Их самолет - маяк, без него судно не отыщет людей.

Уже восемь часов они ждут. Восемь часов висят над Карским морем. Где-то на дне этого моря лежит потопленный немецкой подводной лодкой пароход "Марина Раскова".

Карское море еще не знало такой трагедии. Гибли конвои, уходили на дно суда с грузами, отбивался от "Адмирала Шеера" Диксон. Но шел уже 1944-й год, и до сих пор, ни один наш конвой не постигла такая тяжелая участь, как БД-5, караван № 5 Белое море - Диксон. На "Расковой" было 354 пассажира. Среди них - 116 женщин, 24 ребенка. Люди семьями ехали на полярные станции. Да еще эскорт - три тральщика. Уцелел лишь один - 116-й.

"Наверное, их та же лодка угробила, которая пыталась сбить и нашу "Каталину", - подумал Козлов.

На лодку они наткнулись в день гибели "Марины Расковой", 12 августа. Днем они летали в Карское море на ледовую разведку. Шли в восьмидесяти милях севернее Амдермы. И вдруг Козлов услышал какой-то треск. Он подумал: барахлят моторы.

- Матвей Ильич, нас обстреливают, - доложил бортмеханик.

Командир резко бросил самолет вниз, почти прижав его к волнам, на огромной скорости пронесся над морем и снова загнал "Каталину" в густые облака. Но в тот момент, когда, почти задевая днищем волны, они неслись над водой, успели разглядеть рубку подводной лодки. Шторм болтал лодку, и фашисты промахнулись - повредили только один мотор. В тот же день летчики узнали: поздно вечером конвой БД-5 атакован подводной лодкой.

Это было двенадцатого августа, а сегодня уже двадцать третье. Десять суток прошло. Страшных суток. Самым тяжелым для него, Матвея Козлова, была его беспомощность. Там, в море, где уже погибло столько, быть может, кто-то еще жив и гибнет вот сейчас, когда туман не дает поднять "Каталину".

13 августа Матвей Ильич попытался вылететь на поиски. Его "Каталина" и еще несколько самолетов пошли к острову Белый - "Раскова" погибла в 60 милях от него. Но туман - ничего не разглядишь. Машина покрывалась льдом. Пришлось вернуться на Диксон.

Его "Каталина" шла на взлет и кружила над морем даже в такую погоду, когда другие не рисковали подняться. Дважды он летал 14 августа - безуспешно. То ли плохая видимость, то ли уже никаких следов трагедии не осталось. Тральщик искал - никого не обнаружил.

Но как только чуть распогодилось - вечером 17 августа,- он все равно решил вылетать. Десять часов пилил море галсами. Утром, когда уже собирался возвращаться на берег, наткнулся на вельбот. Издали показалось - пустой. Прошли над ним - люди! Живые!

Сели, подтащили вельбот. То, что летчики в нем увидели, было ужасно. Двадцать пять человек, изможденных за неделю скитаний без пищи и воды, с опухшими, раздутыми ногами, руки окровавлены. "Пить! Пить!" - кричали они. Был морс, всем дали по кружке.

Не просил пить только средних лет мужчина в военной форме. Механики еле втащили его в самолет. Он как сел, так и не шелохнулся. Механики разжали ему зубы, влили морс. У него хватило сил только облизать губы. Летчики попробовали снять с него сапоги, но ноги так опухли, что пришлось разрезать голенища. Пальцы растирать было уже бесполезно: черные, как угли. Придется, видно, ампутировать.

Рядом с военным сидела девушка.

- У него дочь и жена погибли, когда "Раскова" тонула. Он их посадил на моторный катер и отправил на тральщик. В катер всех с маленькими детьми посадили. Ну а мы - на веслах, на шлюпке. Они до тральщика быстро добрались. Только их на палубу подняли - взрыв. И 114-й на глазах на две половины. Вот он с тех пор ни слова и не сказал.

...В тот же день, 17-го, вылетели следом за Козловым еще два самолета - никого не нашли.

Сегодня, когда они вылетали на поиски, им многие говорили - бесполезно. За десять дней - кто выживет? Пассажиры прыгали с парохода в вельботы и катера в чем были, в спасательных лодках не оказалось даже пресной воды. Но на седьмом часу полета они увидели, как волны подбрасывают маленькое суденышко. Оттуда кто-то даже махал рукой. Кто-то, у кого остались силы поднять руку. Но это было девять часов назад. Сейчас уже никто не поднимает головы.

"Каталина" кружила над кунгасом.

Чем он может им помочь? Сбросить ватники, еду? Все, что было, уже сбросили. Половина утонула, не попав на раскачивающийся кунгас. Да и та одежда, которую поймали, тут же намокла, заледенела.

- Ну подождите, подержитесь, - уговаривал он их, словно там, внизу, в кунгасе, были слышны его слова. - Вы же столько держались.

Но он понимал, что людей на кунгасе уже охватило чувство какой-то тупой обреченности.

И он ждал судно, проклиная свое бессилие. Когда-то ему казалось, что самолет всесилен. Было это давно - еще в 1925 году. Тогда он тоже летал на летающей лодке, вернее - на лодочке. Рядом с громадной двухмоторной тяжелой "Каталиной" машина Григоровича - мотор всего в сто сил! - показалась бы лилипутом. На ней не было даже показателя скорости. Скорость определяли по звуку - вслушивались, как гудит ветер в тросах. "Стяжки поют - скорость есть, - учил инструктор. - Стяжки затихли - нет скорости".

Уже перед самым выпуском двадцатидвухлетний курсант школы морских летчиков Матвей Козлов поднялся над севастопольской бухтой один, без инструктора.

Он выровнял гидроплан, огляделся.

На берегу пыхтел паровоз - тащил пассажирский поезд. Вот бы пройти над вагонами, услышать, как запоют от скорости стяжки. С какой завистью оттуда, с земли, будут смотреть на него пассажиры! И курсант повернул самолет к берегу. Он поровнялся с паровозом, услышал, как загудел в стяжках ветер. И вдруг с ужасом увидел: поезд его обгоняет.

Высунулись из окон пассажиры. Машут ему руками, улыбаются, что-то кричат. Да разве что-нибудь услышишь сквозь гул мотора и свист ветра. Но ему казалось - он слышит смех: "Вот так летчик! Паровоз перегнать не может..."

Ну ладно, самолет Григоровича был бессилен. Но сейчас он на громадной "Каталине" - и тоже не может ничего сделать, бессильна она перед этими волнами.

Не попади он в севастопольскую школу, вряд ли пришел бы и в полярную авиацию.

Одним из преподавателей в школе был Анатолий Дмитриевич Алексеев - будущий известный полярный летчик, в 1937 году они вместе высаживали на полюс папанинцев. Через несколько лет после полета с Борисом Григорьевичем Чухновским на поиски экспедиции Нобиле, когда Алексеев был уже знаменитым штурманом, они встретились с Матвеем Козловым. Алексеев спросил:

- Хочешь полетать на Севере? При Северном морском пути Чухновский и Шевелев создали воздушную службу. Уже есть две летающие лодки - "Дорнье-Валь". Ты же на гидросамолете еще на Черном море отлично летал. Так что, если хочешь, могу тебя рекомендовать.

Так с помощью своего бывшего преподавателя Матвей Ильич Козлов стал полярным летчиком.

Две стихии - море и небо - еще с тех пор, с Севастополя, сошлись в его жизни. Всю жизнь он пролетал над морем, над Ледовитым океаном - в море садился, с моря взлетал.

И сейчас под ним было море - Карское море. И перед этим хаосом тяжелых волн он чувствовал свою беспомощность.

- Командир, пошел шестнадцатый час полета,- доложил штурман.

- Ясно... Провалился, что ли, этот спасатель! Как у нас с бензином?

Уже голова от этих кругов кружится. Летать сутками он привык. Но летать, а не кружить на месте. Монотонность укачивает, отупляет.

Но он посмотрел вниз, на кунгас, и заставил себя собраться, растер колени, в которые будто бил ток, помассировал виски.

Может, сейчас там, внизу, те же люди, которых нашли четыре дня назад? Нашли, но спасти не смогли. Нашел Станислав Сокол, командир другой "Каталины".

Волна позволила тогда сесть. Спустили клипер-бот. Но сняли только двоих - какого-то повара и матроса с "Расковой". Они неожиданно прыгнули с кунгаса на клипер-бот и перевернули резиновую лодку. Их вытащили из воды. Подойти к кунгасу ближе было нельзя - можно столкнуться.

Вечером после этого полета Сокол ему говорил:

- Понимаешь, я им кричу: "Прыгайте в воду, прыгайте! Мы вас поймаем!" Но они как глухие - они были заняты дележкой пресной воды. Да и сил прыгать, видно, не было. У них не хватило сил даже выбросить за борт трупы. Тут еще пошли волны. Кунгас подбрасывало выше нашей "Каталины". Я ничего уже сделать не мог. Мы перебросили в кунгас ящики с продуктами и улетели.

Это было четыре дня назад. Четыре дня искали людей в море - не нашли.

Может, сейчас внизу тот же кунгас. Кто-то еще с тех пор наверняка умер. И наверняка у всех сил стало куда меньше.

- Матвей Ильич, - сказал радист, - сейчас был на связи Диксон.

- Ну что? - ожил Козлов. - Когда хоть они придут?

- Говорят, судно вернулось. В такой шторм они идти не могут.

- Ясно...

Козлов поднял свою "Каталину" метров на сто, словно хотел осмотреться. Кругом было такое же штормовое море. И тогда командир спросил у своего экипажа:

- Что будем делать?

- Ты, Матвей Ильич, командир - тебе и решать, - ответил экипаж.

Он знал: посадка - это самоубийство. Лодка разлетится на куски. Но бросить людей - убийство. И его экипаж прекрасно знал, что он скажет: "Будем готовиться к посадке".

- Ясно, - ответил экипаж.

Одно его нечеткое движение - и они погибли. Это он понимал. Если "Каталину" посадить на подошву волны, то самолет тут же разобьет о следующую волну, как о бетонную стену. Сажать надо только на гребень. Но все вокруг ходуном ходит. Попробуй на гребень попади. Волны метра по четыре.

Он все же повел "Каталину" вниз.

Удар. Будто кто-то стукнул кувалдой по днищу. "Каталину" подбросило. Снова удар, только уже потише. Скорость угасла. И снова удар, почти слабенький.

Когда "Каталина" закачалась на волне, он подумал: то ли все очень точно рассчитал, то ли просто повезло.

Сесть-то сели, но волны заливают самолет. А самое страшное - кунгас куда-то исчез. Вокруг - лишь волны. Они то взмывают выше самолета, то валятся вниз. Где же кунгас? Неужели перевернулся?.. Наконец они увидели суденышко. Его скрывали волны: поднимали самолет, но в тот же момент бросали вниз кунгас.

Кунгас тяжелый. На такой волне к нему не подойти. Столкнутся.

Механик Николай Камирный - его бог силой не обидел - метров на двадцать швырнул бросательный конец. Кинул точно. На кунгасе поймали, закрепили. И трос тут же натянулся как струна.

Механик вместе со штурманом Леоновым спустили надувную лодку и двинулись к кунгасу, перебирая руками фал.

На дне суденышка около тридцати трупов. По колено вода. На трупах сидели и лежали люди. Двигаться могли лишь несколько человек. Остальных приходилось переносить в лодку на руках.

За семь рейсов переправили всех живых. Их оказалось четырнадцать.

Отвязали трос. Кунгас исчез в тумане.

Что делать? Поднять нагруженный самолет с таких волн - думать нечего. До ближайшего берега - острова Белого - шестьдесят миль. Надо рулить по воде к берегу, рулить по этим надолбам. Другого выхода не было. Сколько времени на это уйдет, никто не знал.

И они поплыли.

Стойки поплавков уходили под воду. Эти поплавки на концах крыльев у "Каталины" - для поддержания равновесия на воде. Стойки высотой больше двух метров. Но они ныряли под воду и волны перекатывались через плоскости. В кабине все намокло. От сырости обуглились электроды. Моторы начали чихать. Но выключить их было нельзя - волны развернут самолет лагом к волне и затопят.

На четвертый час этого плавания Матвей Ильич почувствовал боль в затылке. "Опять мой самолет заныл, - с досадой подумал он,- не нашел другого времени".

Осколки от старенькой "Каталины" сидят у него в затылке. Иногда ему кажется, что они там шевелятся - тогда начинается резкая головная боль. Осколки сидят уже два года - врачи не рискнули их вынимать - с 1942-го, когда он летал на поиски американских и английских моряков с разгромленного семнадцатого конвоя. Из тридцати четырех судов в караване осталось лишь одиннадцать. Человек десять он отыскал на острове Вайгач, вывез на Большую землю. Через несколько дней снова полетел к Новой Земле.

Летали над морем до темноты, переночевать решили возле полярной станции, чтобы завтра с утра продолжить поиск.

Лодку поставили на якорь. Экипаж Матвей Ильич отпустил на берег, а сам остался в самолете. "Каталина" не сухопутная машина, с которой после посадки все хлопоты кончаются, ее без присмотра на воде не оставишь - а вдруг шторм? В хвосте было у них несколько спальных мест. В этом доме колхозника, как шутил Козлов, и отдыхали.

- Мне в доме колхозника даже лучше спится, чем на берегу, - говорил Матвей Ильич. - Укачивает потихонечку. Благодать.

Но в один миг благодать кончилась.

Треск, вспышка пламени. Его ранило осколками разорвавшегося самолета. Он опомнился в ледяной воде. И только когда пулемет стал бить в упор, понял: всплыла немецкая подводная лодка.

Наверное, если бы не Севастополь, где просто нельзя не уметь плавать, если бы не служба в Балтийском флоте на кораблях "Марат" и "Аврора", он так и остался бы в этой ледяной воде. Но он выплыл - нырял под пулями в воду, снова плыл. Только на берегу оглянулся назад. Там, где стояла "Каталина", плавали лишь обломки. Подводная лодка ушла, немцы были уверены: никого в живых не осталось.

Козлов добрался до полярной станции.

- Американцам здорово повезло,- говорил он потом.- Вовремя мы их отсюда выгнали.

Это была целая история. Он летел на своей "Каталине" вместе с командиром авиаотряда Ильей Павловичем Мазуруком. Они старые знакомые - вместе высаживали папанинцев, зимовали на Земле Франца-Иосифа, подстраховывая путешествие первой в мире дрейфующей станции. Война снова их свела.

Над Новой Землей Козлов сказал Мазуруку:

- Илья Павлович, посмотри вниз. Там какой-то корабль. Наверное, с семнадцатого конвоя.

Они пошли на снижение.

На берегу губы Литке увидели палатки, разбросанные ящики, прочли на борту американского транспорта название - "Винстон-Сален".

- Наверное, лодка их подбила, - решил Козлов, сажая самолет возле громадного корпуса американского сухогруза.

Вместе с Мазуруком они ходили по палубе, не понимая, в чем дело. В корпусе - ни одной пробоины. У орудий почему-то нет замков. Весь груз цел - оружие, металл - то, что так необходимо сейчас фронту.

Да, "Винстон-Сален" шел в семнадцатом конвое. Но, увидев, как гибнут под ударами фашистов другие суда, капитан решил не рисковать. Он посадил судно на мель в новоземельской бухте. Приказал замки орудий вынуть, а команде располагаться на берегу.

- Что вы еще хотите? - возмущался капитан. - Мне было приказано привести судно в советский порт - я привел.

- Вы привели не в порт, а на пустынный архипелаг, - возмутился Мазурук. - В первую попавшуюся бухту. А вас ждут в Архангельске. Фронт задыхается сейчас без этих грузов.

- А с вами я вообще не имею желания разговаривать, - отчеканил вдруг капитан. - Я буду разговаривать только с представителем советского правительства.

Тогда Мазуруку пришлось расстегнуть куртку, показать свой значок депутата Верховного Совета СССР и объяснить, что он и есть представитель правительства.

- Я требую, чтобы нас отсюда вывезли на самолетах, - заявил капитан. - "Винстон-Сален" не сдвинется с места. К чертовой матери такие плавания.

...Бог знает сколько еще просидели бы американцы на Новой Земле, сколько еще ждали бы этих грузов в порту, не найди экипаж "Каталины" "Винстон-Салена". Летчики доложили обстановку. К Новой Земле отправились наши моряки. Они и привели американский транспорт в Архангельск.

Может, и сейчас где-то в Карском море охотится немецкая подводная лодка. Только бы она на них не напоролась.

Слишком медленно они тащатся к берегу. Уже седьмой час их лодка разбивает волны. Механики говорят: люди с кунгаса слизывают с отпотевшего металла капли воды. Все никак не могут утолить жажду. В салоне какая-то женщина как прислонилась семь часов назад к борту, так почти и не шевелится. Пробовали ее растормошить - она словно в забытьи.

Дотянут ли они до берега? Волны, эти проклятые волны!

"Бывают бесхарактерные люди, а безвыходных ситуаций не бывает" - вспомнил он любимую фразу инструктора школы морских летчиков. Эту фразу он, командир самолета Матвей Ильич Козлов, не раз повторял своему экипажу. И всю жизнь сам верил: всегда можно найти выход. Даже тогда, когда выхода, кажется, нет.

Он вспомнил, как однажды, лет десять назад, полетел с Диксона на ледовую разведку. Погода отличная. Но в Арктике никогда не знаешь, что произойдет с тобой не только на следующий день, но и в следующий час. А через час погода испортилась, осела облачность. Гидроплан покрылся льдом, затрясся. Пришлось вырываться из облаков, идти на полторы тысячи метров. Обледенение прекратилось. И тут явился механик Гриша Побежимов:

- Эх, бензинчика-то у нас осталось максимум на час. Где они находятся? Куда садиться?

И вдруг - крохотный просвет. В нем блестит вода - видно, какое-то озеро. Козлов убрал газ и спустил гидроплан по спирали в колодец. Сели. Действительно - озеро. А где это озеро - на архипелаге Новая Земля ли, на острове ли Вайгач? Сообщить о себе нельзя - тогда летали без рации.

Устали, изнервничались, двенадцать часов уже в воздухе.

- Утро вечера мудренее. Давайте-ка лучше поспим, - предложил командир.

Проснулись: небо ясное, солнышко, тепло. Из всех девяти баков слили горючее в один.

- Хватит минут на тридцать, - сказал Побежимов. Решили так: поднимутся, посмотрят, где находятся, а там уж будут решать.

Гидроплан пошел легко и свободно: баки-то пустые. Набрали высоту, глянули.

- Да это же Югорский Шар, - облегченно вздохнул летчик. - Вон в бухте "Ермак" дымит.

- Горючее на нуле.

Но теперь это уже не беда. Можно выключить моторы - спланируют. Ледокол как раз привез им горючее.

Да, безвыходных ситуаций не бывает. Только надо, чтобы имел ты хоть небольшую свободу действий. Ну а если ее нет, этой свободы? Тогда остается одно - надеяться на случай. Но надеяться до последнего.

На том же кунгасе, наверное, уже не верили, что их найдут. И те, кого он снимал с вельбота, тоже, наверное, не верили. Он вспомнил девчонку лет восемнадцати с того вельбота. Ногти слезли, ноги так опухли, что не влезали в большие мужские валенки. Как ее звали? Кажется, Шура. Сейчас она в больнице на Диксоне. Ехала на свою первую зимовку на мыс Челюскин... Бывалые моряки не выдерживали, а девчонка выдержала. Она рассказывала, что многих было не растормошить уже на третий день, они сидели не шевелясь, чувствуя какую-то обреченность. А девчонка гребла, хотя у нее было так же мало надежды на спасение, как и у них. Гребла, сменяя на веслах мужчин, еще способных грести. Говорит, что еще доберется до мыса Челюскин, на материк возвращаться отказалась. А те, кто потерял надежду на спасение, где-то там - на дне Карского моря.

... Друзья всегда говорили ему: "Ты везучий человек, Мотя".

Но разве он везучий?

Да у него с первого же полета в Арктике одно невезение.

Началось все еще по дороге, когда они с Алексеевым перегоняли гидросамолет "СССР-Н-2" в Арктику. За этой летающей лодкой несколько лет назад Анатолий Дмитриевич ездил в Италию, на завод фирмы "Дорнье" в Пизе. Заграничный гидроплан наши летчики быстро окрестили русским именем "Дарья".

Когда они летели из Красноярска, шли над Енисеем, сдал один двигатель. Часа полтора пришлось Козлову тянуть на одном моторе, пока наконец добрались до Туруханска. Там уговорили капитана речного парохода взять гидроплан на буксир, стащить вниз, в Красноярск. Сменили мотор и снова полетели на север.

- Видно, ты, Матвей, у нас невезучий, - смеялся Алексеев. - А еще говорят, кто первый раз на скачки приходит - обязательно выигрывает.

Ему действительно не везло. Чуть в ту навигацию 1932 года со своим самолетом не зазимовал. Да еще где?! На Северной Земле, куда никто до них не летал.

До экспедиции Ушакова - Урванцева этого громадного архипелага вообще не было на картах. В 1930 году четверо полярников высадились на неведомую землю, и за две зимовки геолог Николай Николаевич Урванцев нанес ее острова на карту. Эту работу потом назовут крупнейшим географическим открытием XX века.

В 1928 году пытался долететь до этой земли на дирижабле итальянец Умберто Нобиле, но не долетел. Через несколько лет советско-германская экспедиция на дирижабле "Граф Цеппелин" из-за тумана не смогла даже увидеть с воздуха Северную Землю. Так что эта земля для воздухоплавателей все еще оставалась "терра инкогнита". И вот в 1932 году случай помог совершить первый полет на эту загадочную землю.

Летающая лодка после разведки льда в Карском море приводнилась у мыса Челюскин. Как раз в это время туда подошел ледокольный пароход "Русанов". Только что он снял с острова Домашнего зимовщиков и привез на полярную станцию вторую смену. Зимовщиков высадили, но полярная станция молчит. Что случилось? Может, у них не работает рация? Алексеев и Козлов полетели на Северную Землю.

С ними полетел и Николай Николаевич Урванцев. Многие годы он исследовал Таймыр, открыл знаменитое Норильское медно-никелевое месторождение и поставил первый дом Норильска. Два года Николай Николаевич ездил на собачьих упряжках по проливам и островам Северной Земли, нанося их на карту и давая им названия, а тут представилась прекрасная возможность уточнить свою карту с воздуха.

Пройдя над Северной Землей, гидроплан сел возле острова Домашний. Григорий Побежимов - на все руки мастер - помог отремонтировать рацию.

Уже поднялись с воды, легли на обратный курс, и вдруг заглох носовой мотор.

Надо сажать "Дарью" у Северной Земли - ничего другого не оставалось.

Механик осмотрел мотор и объявил:

- Приехали, братцы. На магнето пружина прерывателя полетела.

Настроение у всех было на нуле.

Ну что поделаешь? Запасных частей нет, на Северной Земле где их раздобудешь? "Русанов" за самолетом вернуться не сможет - для него сейчас уже льды вокруг архипелага непроходимы. Остается одно - ждать будущего года, когда пароход сможет привезти им злосчастную пружину.

Урванцев здорово приуныл. Матвей Ильич понимал: Николаю Николаевичу в этой ситуации хуже всех. Жена специально врачом в экспедицию на "Русанове" отправилась, чтобы его после двух зимовок встретить, а он опять, считай, на год застрял.

- Да, дело дрянь, - вздохнул Козлов. - Но больному, как говорится, уже никто не поможет.

И вдруг механик, не сказав ни слова, помчался к полярной станции.

Вернулся он, размахивая над головой... будильником.

- Сейчас я лишу вас удовольствия любоваться полярным сиянием, - улыбался Побежимов. - Вот только будильничек маленько раскурочу.

Никто не мог сообразить, что же на сей раз придумал их маг и волшебник. А Побежимов вынул из часов пружину.

- Сейчас... Сейчас... Минут десять поколдую - и сможем лететь.

Вскоре мотор заработал.

- По коням! - скомандовал механик.

А командир, закладывая в уши вату и застегивая меховой шлем, добавил:

- Испытываем новый вид авиации - будильниковый.

С пружиной от будильника они налетали в тот год больше двухсот часов. Отыскивали удобные для судов бухты у побережья Таймыра, обнаружили в заливе Миддендорфа неизвестные острова, доставили геологов и их грузы в Норильск.

Уже в Москве они узнали, что экипаж Леонида Михайловича Порцеля, прилетевший на втором гидроплане им на смену в Арктику, разбился на Новой Земле, в проливе Маточкин Шар. Летающая лодка развалилась при ударе о воду. Летчики Порцель, Дальфонс и штурман Ручьев погибли. Чудом уцелели и добрались до берега механик Чечин и Марк Иванович Шевелев, командовавший в тот год проводкой в Карском море.

Наставления по полетам в Арктике написаны кровью, говорят летчики. Откуда Порцелю было знать, что в проливе летать опасно, что там неожиданно налетает сокрушительный ветер - новоземельская бора? Об этом рассказали те, кто остался в живых.

Давняя это уже история. Десять лет прошло. Уже нет в живых прекрасного механика Григория Трофимовича Побежимова - еще в 1937 году вместе с Леваневским погиб при перелете через полюс в Америку.

С тех, первых в истории освоения Арктики полетов на ледовую разведку Матвей Ильич привык к ситуациям, не предусмотренным ни одним летным наставлением. Но попадать в такие переделки ему не приходилось. Да и кому приходилось сажать гидросамолет в штормовое море и двенадцать часов рулить среди волн?!

- Командир, - тронул его за плечо Камирный. - Правый мотор сдох.

- Да я уже чувствую - нас разворачивает.

В самолете все промокло насквозь. Удивительно, как моторы тянули под этим душем двенадцать часов! Но теперь... Теперь их развернет лагом к волне и начнется такая карусель, какая им и не снилась. Единственная надежда на механиков - может, починят мотор. Болтанка усилилась. Всех уже мутит от качки. Хорошо, что он не видит страданий тех, кто сейчас в хвосте. Их уже тринадцать. Один не вынес качки. Тринадцать... А сколько останется, когда они доберутся до берега?.. Как та женщина, которую Камирный внес в самолет на руках? Вся седая, щеки ввалились, глаза потухли - старуха. И все-таки чувствовалось, что женщина молодая - ей, наверное, лет тридцать. Муж погиб при взрыве тральщика. А она вот пока жива. Рассказывала, как на пятый день ей казалось - совсем умирает, но повар потихоньку дал ей банку сгущенки. Еще по дороге из Архангельска повар, встретив ее на палубе или в кают-компании, пытался отпускать какие-то неуклюжие комплименты, но она его быстро отвадила; когда же оказались вместе в кунгасе, повар сделал вид, что с ней незнаком. Да он вообще ни с кем не разговаривал, держался стороной. Он успел прихватить с "Расковой" целый ящик всякой еды и припрятал его. Они сидели в носу с одним матросом и тайком, чтоб никто не видел, ели то сгущенку, то колбасу, то галеты. А все видели и, казалось, запах еды чувствовали. Один из моряков бросился на повара, начал его душить. Повар и матрос быстро его отшвырнули. Ни у кого не было сил, а у них были. Поэтому они первыми прыгнули на клипер-бот, когда села "Каталина", первыми улетели... Так вот этот повар, когда увидел, что она совсем плоха, почему-то ее пожалел и тайком сунул ей банку сгущенки. На несколько человек хватило.

- Командир, вроде мотор починили,- доложил Камирный. - Попробуй. Запускай.

Он протянул руку к рычагу и почувствовал, что рука уже плохо слушается. Все тело как-то затекло, обмякло. Уже 33 часа он за штурвалом. Но осталось совсем немного. Они уже подходят к проливу Малыгина.

Дотянут, теперь он знал - дотянут. И волны слабее стали. Ближе к дому - и ветер в спину. Вот если бы он был в спину там, посреди Карского моря...

И вдруг из-за горизонта выплыла маленькая темная точка. Им навстречу шел тральщик...

Стол завален старыми альбомами, пожелтевшими фотографиями. Матвей Козлов в 1937 году со Шмидтом и Папаниным на полюсе... Вот он стоит на палубе вместе со знаменитым капитаном Владимиром Ивановичем Ворониным... Матвей Ильич на Диксоне...

На спинке стула висит пиджак с тремя орденами Ленина.

На столе возвышается на подставке пластина. На ней рисунок: посреди бушующих волн качается кунгас с людьми, идет на снижение гидросамолет. На пластине надпись: "Моему второму отцу - летчику полярной авиации Козлову Матвею Ильичу, спасшему меня... Пусть этот небольшой сувенир напомнит о действительно героических буднях вашего славного экипажа в дни Великой Отечественной войны. С глубокой благодарностью и уважением к Вам А. Я. Булах, г. Изюм, 28 декабря 1965 г."

- Вот все собираюсь стол разобрать, да времени не хватает, - жаловался Матвей Ильич.

Матвею Ильичу было за семьдесят, когда он отправился на дрейфующую станцию "Северный полюс-22". Руководил там полетами. Принимал огромные самолеты, на каких ему в Арктике летать не довелось. Большинство экипажей и до сих пор не знают, что разрешение на посадку на дрейфующий остров давал им тот самый знаменитый полярный летчик Матвей Ильич Козлов, который еще в тридцатые годы славился своими смелыми полетами.

Когда мы встретились, он старался больше рассказывать о том, что видел в Арктике недавно - об СП-22, о том, какой теперь аэродром на Диксоне, о том, что на дрейфующие станции садятся на колесах даже Ил-18. А мне хотелось, чтобы Матвей Ильич вспомнил какие-то подробности своих полетов. Последний раз он летал в Арктику в 1979 году.

- Ежели бы врачи не запретили, я бы еще летал и летал. Как скучно сейчас без Арктики!..

Так и не успел Матвей Ильич разобрать свои бумаги, подклеить в альбом фотографии.

Его фотографии увидел я через несколько лет в Музее Арктики и Антарктики. И снимок, сделанный в 1944 году, когда он спасал пассажиров "Марины Расковой", - тоже в музее.

...Полярный летчик Козлов сразу после посадки на Диксоне. Рядом покачивается на воде "Каталина". Матвей Ильич в кожаном пальто, в потертой ушанке. Невысокого роста, небогатырского телосложения.