Почетный гражданин Харасавэя

- Лед тронулся, господа присяжные заседатели.

Когда Коржиков слышит любимую фразу Остапа Бендера - фразу, способную заставить улыбнуться самого угрюмого человека, он - никогда не унывающий Коржиков - вдруг хмурится, хотя заставить его нахмуриться так же трудно, как безнадежно хронического нытика трудно заставить хоть один день прожить с мыслью, что все прекрасно и удивительно... Фраза эта для него, как заноза. Слова эти засели у него в голове не в лучший день его жизни... В тот день Валентину Коржикову было не до улыбок. Да и какие могут быть улыбки, когда метет так, что идешь, а своих сапог не видишь и не знаешь - спасут ли тебя, успеют ли прийти на помощь....

Этот день - 6 декабря 1977 года.

И хотя первый караван к мысу Харасавэй "Сибирь" вывела в 1978 году из Мурманска 16 февраля, а разгрузка первого судна - дизель-электрохода "Наварин" - началась 18 февраля, для старшего инженера-гидролога Амдерминского управления гидрометслужбы Валентина Коржикова работа на Ямале началась еще 24 ноября прошлого года, когда на берегу Карского моря стояла полярная ночь и морозы доходили до сорока градусов. В те первые дни всех жителей на Харасавэе можно было пересчитать по пальцам. Вот почему, когда знакомят с Коржиковым, обязательно добавляют: "Почетный житель Харасавэя, здешний старожил".

Дизель-электроход 'Наварин'

Валентину, его товарищам-гидрологам предстояло сделать работу, пожалуй, самую трудную. Всегда труднее всего тем, кто прокладывает дороги другим. А прежде чем проложить дороги, гидрологам предстояло исследовать лед, просверлить в нем десятки отверстий, измерить толщину в разных точках припая, чтобы наметить будущий ледовый причал. Причал шириной не в несколько метров, а в несколько километров. У этого причала должны разгружаться суда. Надо было приехать как можно раньше, чтобы посмотреть, как образовывается припай, как нарастает лед. Где лед прочнее, а где он не выдержит дорогу, машины...

6 декабря гидрологи Валентин Коржиков и Михаил Калашников, как всегда, отправились посмотреть припай. Взяли с собой карабин, ракетницу, рейку, бур. Им предстояло пройти по льду в этот день километров пятнадцать - двадцать. К таким "прогулкам" они привыкли. Привыкли шагать под покровом полярной ночи, когда лишь северное сияние освещает путь и ветер такой, что только успевай тереть нос - иначе отморозишь. Они бурили лед, с ожесточением вращая ручку бура. Правда, чем быстрее крутишь, тем скорее устанешь, но зато хоть чуть-чуть согреешься. Они замеряли рейкой торосы и втыкали в снег металлическую линейку, чтобы узнать толщину снежного покрова. Возвращаясь к берегу, усталые, гидрологи мечтали только об одном: как сядут к столу и возьмут в руки обжигающие стаканы с кофе - ребята уже наверняка ждут, поставили чайник... Вот уже и огни показались впереди - слабые, чуть мерцающие. Снег забивает глаза. На морозе, если закроешь глаза, хоть на секунду, ресницы слипаются, и тогда приходится руками раскрывать себе самому веки. Ну ничего, скоро дом, тепло, вагончик, который в такие минуты кажется самым уютным в мире жильем. До берега оставалось метров пятьсот - не больше. Они шли, то посматривая себе под ноги, то глядя на огни. И вдруг в двух шагах перед собой Валентин увидел черную полосу. Вода. От нее шел пар. Казалось, морю захотелось глотнуть морозного арктического воздуха и оно вздохнуло всей грудью.

Вот тогда Валентин и сказал:

- Лед тронулся, господа присяжные. Их льдину несло в океан.

Ширина разводья, наверное, метров двести - триста. Не больше. Это Валентин подсчитал сразу - у берега двухсотметровая полоса крепкого льда, его оторвать не могло.

Валентин вложил в ракетницу патрон, выстрелил. Над их головами вспыхнула красная полоса, не очень яркая,- метель метет. И снова тишина. Люди сидят на берегу в домиках - кто в такую погоду нос высунет? А пускать одну ракету за другой бессмысленно - кончатся патроны. Надо было ждать и смотреть, не отрываясь, на такие близкие, такие далекие огни домов... Ребята начнут волноваться, отправятся их искать, вот тогда он и даст залп из ракетницы.

Часа через два с берега взметнулась в небо красная ракета. Одна, вторая. Валентин выстрелил в ответ. И снова красная полоса прорезала полярную ночь.

Они увидели, как на берегу рыскает фарами машина: на полярной станции не было лодки. Ребята вскочили в машину и помчались к геологам... Лодку быстро спустили на воду, весел не нашли - схватили лопаты. Чтобы лодку не унесло в море, к ней привязали трос и те, кто стоял на берегу, потихоньку выпускали обледеневший канат.

Льдину с гидрологами отделяла от припая река метров триста шириною. Но люди переплывали эту парящую, забитую шугой речку полтора часа. И надо было видеть ладони гребцов, когда они наконец подгребли к льдине.

После, сидя в теплом доме и держа обмороженными пальцами стакан, Валентин смеялся:

- Наша дрейфующая станция просуществовала недолго - часов пять - и не принесла науке абсолютно никакой пользы. Единственное доброе дело она сделала - не унесла в Ледовитый океан двух до пяток промерзших гуляк. Ну ничего, подышали воздухом...

"Дышит воздухом" Коржиков на дрейфующих льдинах не впервые в своей жизни.

Десять лет назад Валентин окончил арктический факультет Ленинградского высшего инженерного морского училища имени адмирала С. О. Макарова. Работал в Арктическом и антарктическом научно-исследовательством иституте, несколько лет был в "прыгающих" отрядах, на Ли-2 садился в такие точки Ледовитого океана, где еще никогда не бывали люди и где за несколько часов надо успеть измерить и глубину, и температуру воздуха, и высоту торосов, и толщину снежного покрова, взять пробы воды с разных глубин... Самолеты садятся на дрейфующие льдины, а это - аэродром непрочный. Всякое бывает при посадках. Иной раз в тот момент, когда собираешься взлететь, вдруг посреди льдины проскальзывает трещина. Поэтому сам факт работы в "прыгающем" отряде на протяжении нескольких лет для полярника как диплом, где записано: "Может участвовать в любых, самых трудных экспедициях. Может работать за десятерых и не растеряется ни в какой ситуации".

На Харасавэе Валентин первый год. Так уж случилось, что "Ямал-78" - операция не только самая крупная из всех проводившихся у берегов Карского моря, но и самая трудная.

7 февраля был мороз, мела метель. Два трактора работали на припае. Прокладывая дорогу, они отъехали чуть в сторону от места, намеченного гидрологами. И вдруг у одного из тракторов оборвалась гусеница. Водитель чертыхнулся, сел на стоявшую рядом машину и сказал своему напарнику: "Я мигом за новыми траками смотаю". И уехал... В рубашке родился человек, точно - в рубашке.

На припае у Ямала

Машина рванула вперед, и следом за ней лед прорезала трещина. Но разве ее увидишь, когда метет? Второй трактор продолжал работать. А водитель машины мчал, видя, что лед трескается: нужно срочно звать на помощь. Полярники выехали на припай и увидели, как вдали в снежном месиве шарит по льду своими фарами трактор. Тракторист заработался и во мгле не видел трещины, не слышал криков людей, не разглядел взметнувшихся в воздух тревожных красных ракет. А когда двинулся к берегу, уже нельзя было различить ничего в метре от себя. И он не заметил того барьера, за которым кончается лед и начинается вода, за которым - глубина Карского моря. Он этот барьер переехал...

Но дороги надо было прокладывать. Скоро подойдут суда. А настроение у людей... Боялись выезжать на лед. Да что выезжать - выходить боялись. И первой, как всегда, на лед вышла группа Владимира Михайловича Климовича, ветерана Ямала, начальника ледово-гидрологического отдела Амдерминского управления гидрометслужбы, опытнейшего полярного исследователя. Под его началом уже третью зиму прокладываются по припаю дороги, под его началом участвовали в операции ,,Ямал-78" гидрологи Александр Речитский, Валентин Коржиков, ленинградский гидрограф Сергей Гималетдинов. Они снова "прощупали" весь припай там, где пройдут дороги, часто - в двадцати метрах одна от другой - расставили вехи, прибив на их концах дощечки, обернутые толем, чтоб заметнее было на снегу. Сами не раз прокатали намеченные трассы на вездеходе и наконец сказали трактористам: "Можно выходить на лед". Но в таком деле любые расчеты, любые, пусть даже самые точные, прогнозы неубедительны. Тут нужна была определенная смелость, способность рискнуть, хотя, по мнению гидрологов, риска была лишь десятая доля процента. Но кто-то из трактористов сказал: "Вы как хотите, а я голову ломать не поеду... Вот пусть гидрологи рядом садятся и едут, если они уж так во всем уверены"...

Он не успел докончить фразу, как Валентин забрался в его трактор и крикнул: "Ну, залезай, поехали!"

Теперь отступать было некуда. Тракторист помолчал минуту, а потом выпалил: "Хорошо, поеду. Только ты, если так во всем уверен, учти - я с твоей стороны дверцу кабины закрою и проволокой замотаю... Если проваливаться будем - выпрыгнуть не успеешь. Учти... Уверенный..."

И вытащил из кармана моток проволоки.

- Да ты чего, совсем обалдел, - возмутились трактористы. - Валентин, вылезай, садись к нам - мы сейчас быстро проскочим.

- Я один раз купался на машине в Карском море,- бубнил тот, с мотком в руках, замуровывая дверцу так, что ее час не откроешь. - С меня этих удовольствий хватит.

Но Валентин отказался:

- Нет, не вылезу. Садись на трактор.

Они проехали намеченные вешками дороги - нигде не было ни трещины, и вернулись на берег. Следом за этим первым трактором двинулись на припай остальные, расчищая будущие трассы.

А дорог надо было проложить не одну, не две... Десять судов разгружалось на Ямале. Порой у ледяного причала стояло сразу три судна - танкер "Самбург", дизель-электроходы "Гижига" и "Капитан Мышевский"... К каждому вели три дороги: две для машин и одна для тракторов. Ведь дороги по льду непрочные. К концу выгрузки они подтаивают на солнце, колеса машин "выедают" их, и ровная вначале трасса покрывается выбоинами, водой, машины по ней не идут, а плывут... Словом, нынче на Ямале тридцать дорог было проложено по припаю. Каждая - в пять-шесть километров длиной.

На этих дорогах постоянно, круглые сутки, дежурили гидрологи. Они закрывали дорогу, как только появлялось малейшее сомнение, выдержит ли она груженые машины. Дежурили в пургу, в метель, в морозы. Только на минутку поднимались на судно или садились в кабину машины, чтобы согреться. И снова на лед. Улыбались, когда водители, увидев шагающего по льду гидролога, гудели, приветствуя. Уговаривали припай, как живое существо: "Выдержи, не подведи".

Однажды над Харасавэем гуляла такая пурга, что в одиночку выйти из дома было нельзя. Журналисты потом писали, что ветер мчался как суперэкспресс, но он мчался куда быстрее и бил то справа, то слева каждого, кто высовывался из домиков. И вдруг в домик к гидрологам позвонили: "Валентин, припай сломало".

Гидролог Валентин Коржиков

Коржиков натянул полушубок и почти на самые глаза надвинул шерстяную спортивную шапочку. Высовывался только нос.

У припая разгружался "Наварин". Разгрузку остановили.

Валентин шел по припаю, пряча в воротник полушубка лицо. По пути стояли пустые машины, покинутые водителями. А через час на берегу услышали из хрипящей рации голос Коржикова:

- Припай цел-здоров. Все нормально. Кончится пурга - можно продолжать выгрузку.

У рации собрался весь штаб Ямала.

- Да не мог он весь припай пройти. Он час назад здесь был. В такую пургу до судна и не дойти. Тут что-то не то.

- Да вы что - не верите мне?! Пусть вам старпом подтвердит.

И в рации раздалось:

- Точно вам говорю, Коржиков это. Весь замерзший пришел. Мы его тут греем, как можем.

Сутки над Харасавэем металась пурга.

- Понимаешь, я знал, что этот крепкий припай оторвать не могло, - говорил Валентин. - Но все же надо было убедиться и доказать другим. Лед есть лед. От него всего ждать можно.

...Пройдет время, и припай у берегов Ямала подтает, оторвется от берега и поплывет по морю, слабея под лучами солнца. И унесет он проложенные гидрологами трассы - дороги, которые останутся лишь в памяти людей.

Только в тот день почетный житель Харасавэя соберет рюкзак и отправится на аэродром ждать самолета.

Я уверен, пролетая над Харасавэем, над плывущими по Карскому морю льдинами, Коржиков вздохнет:

- Лед тронулся, господа присяжные заседатели. Лед тронулся...