Научный поиск в водах Антарктики (Дубровин Владимир Николаевич)

Родился в 1915 году в Грозном. Окончил мореходное училище и Институт иностранных языков. Плавал судовым машинистом, механиком на судах торгового флота, участвовал в антарктических экспедициях Всесоюзного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии. Журналистикой занимается давно. В настоящее время работает редактором Ростовского комитета по телевидению и радиовещанию. Член Союза журналистов.

Заметки репортера

Идем все дальше к югу...

Идем все дальше к югу. С каждым днем холоднее. Ревущие сороковые широты на этот раз благосклонны к нам. Холодно, ветрено, слегка штормит. Судно, круто заваливаясь с борта на борт, идет 11-узловым ходом. Наш курс - воды Южного океана.

Когда на очередном совещании начальник экспедиции Александр Всеволодович Лестев доложил об этих отклонениях от традиционного курса, многим сотрудникам научной группы новость пришлась не по душе.

- Не понимаю, к чему эти эксперименты? - спросил ихтиолог Павлов. - Разве не лучше пройти старым курсом и еще раз убедиться, что все прошлые данные остаются стабильными?

- Кончится тем, - поддержал ихтиолога начальник лаборатории беспозвоночных Иванов,- что ни рыбы не найдем, ни криля не встретим.

- Верно, друзья, - сказал Лестев.- Мы придем в этот район на месяц раньше, чем обычно. Возможно, из-за разности температуры воды мы не встретим рыбы. Возможно, и с концентрацией криля на поверхности тоже будут изменения. Все может быть. Но разве мы не в научном поиске?

В лабораториях работа шла как обычно. Но гидрологам доставалось больше всех. Вместе с матросами, обслуживающими лебедки, гидрологи навешивали батометры на тонкий трос, чтобы с разных глубин брать пробы воды.

Биологи спускали планктонные сети и поднимали на борт мельчайшие частицы водорослей, крошечных рачков - микроорганизмы, населяющие толщу воды.

Когда позволяла обстановка, геолог Дмитриенко опускал за борт черпак и брал донные пробы грунта. Эта операция требовала большой сноровки и опыта, а главное - нормальной погоды. Черпак тяжелый, над ним нависает специальное устройство для закрытия створок. Оно литое, чугунное, как и сам черпак. При сильной качке взятие донных проб сопряжено с неприятностями.

Иногда под воду уходила специальная труба, утяжеленная чугунными кольцами. Она вонзалась в грунт, заполнялась донными отложениями, которые и поднимались на палубу.

Временами за борт уходил трал. Но он постоянно возвращался пустым, если не считать нескольких штук невиданной мной ранее рыбы - толстой, длиной до семидесяти сантиметров, с белым брюхом и темно-зеленой, в пятнах спиной. Рыба называлась мраморной нототенией. Из-за нее мы и находились здесь, на краю света.

В тралы попадало также немного криля, скопления которого нам предстояло искать в этих водах, омывающих Антарктиду.

Криль - это симпатичный рачок рубинового цвета с длинными усиками и большими черными глазками. Он настолько прозрачен, что у него легко просматриваются все внутренние органы. Криль иногда скапливается в таких огромных размерах, что поверхность океана окрашивается в кроваво-красный цвет. Тогда к этому месту спешат морские птицы и рыбы, чтобы разделить трапезу с китами.

Нам предстояло как можно больше узнать о жизни рачка, причинах его миграции. Это самый многочисленный представитель ракообразных, населяющих приантарктические воды.

Попадали в трал и рыбы, похожие на щук. Они невелики по размеру, но с огромной головой. Голова достигает трети длины тела рыбы. Если рыбу разрезать, то из нее вытекает не красная кровь, а белая. Рыбу так и называли у нас - белокровкой. У нее замечательно вкусна икра цвета апельсиновой корки.

Наше судно "Академик Книпович" часто меняло курс, ходило поисковыми галсами. Трал приносил различные губки, мягкие кораллы, массу камней, морских звезд, антарктических крабов, покрытых колючками. Но не было главного - промысловых скоплений нототении, и криль не ловился.

Дни шли за днями. О пойманной нами рыбе лучше не говорить: ее едва хватало на уху экипажу.

Однажды утром я вышел на палубу и не узнал ребят из траловой команды. Все валилось у них из рук, работа не клеилась.

- Что с вами? Заболели, что ли? - спросил я.

- Трал потеряли. Ночью. Зацепились, наверное, за скалу. Его с таким трудом тянули, что лебедка еле-еле проворачивала барабан. Потом ваера ослабли... И на палубу подняли только бобенцы и кухтыли. Все остальное осталось на дне.

Да, дела... Тут, конечно, не до веселья.

Вдруг в репродукторе щелкнуло и послышался голос Л. Утесова:

Шаланды, полные кефали, 
 В Одессу Костя приводил...

Матросы на миг приостановили работу, вслушались. Потом заулыбались.

Вечером мы уже работали новым тралом.

Продолжаем поиски. Все уже привыкли к тому, что в течение дня мы то с одного, то с другого борта судна видим горы острова Южная Георгия. Они хмурые, почти все время затянуты тучами.

Гидрологи берут пробы воды с разных горизонтов. Опускаются в воду планктонные сети. Их содержимое бережно сливается в лабораторные склянки и потом тщательно исследуется под микроскопом.

Ихтиологов очень интересует нототения. Эта красивая, жирная и вкусная рыба водится только здесь, в Антарктике. О ее существовании известно очень давно. Ловили ее на удочку китобои. Но подробностей о жизни нототении нет; сведения о ней были самые противоречивые.

... Мы уже больше трех недель "утюжим" море Скоша. Погода мерзкая. Иногда по нескольку раз в день ни с того ни с сего ударит снежный заряд или пройдет дождь. Потом проглянет солнце и снова спрячется за тучами. Налетает шквальный ветер, разводит крутую волну. Но странное дело: за все время, проведенное в Антарктике, я ни разу не видел, чтобы дождь или снег шел так, как у нас дома, - отвесно. Здесь струи дождя, подхваченные ветром, несутся горизонтально.

Часты туманы. Они густые, липкие, подолгу не рассеиваются. По ночам не плаваем. Глушим двигатель и ложимся в дрейф до рассвета. Опасно: много айсбергов. Случалось не раз, что в зоне действия локаторов их число доходило до семидесяти. Айсберги самых причудливых форм и размеров: одни похожи на сказочные дворцы, другие - на корабли с поднятыми парусами. Видели мы и настоящие ледяные горы, изрезанные лощинами, пронизанные пещерами. А однажды встретилась настоящая гора-кольцо, почти такая, как на Кавказе.

Слышу по громкой связи:

- Идем под защитой айсбергов.

Я вышел на палубу. Судно шло вдоль громадной ледяной скалы, у которой не было видно ни конца, ни начала. Она высоко возвышалась над кораблем, и от нее веяло такой сыростью и холодом, что в душу невольно закрадывался ужас: не дай бог не то что столкнуться с ней, а хотя бы прикоснуться к этой мрачной зеленой стене, покрытой многолетними слоями грязного окаменевшего снега.

- Может быть, это берег? - спросил я штурмана.

- Какой, к черту, берег! - проворчал он. - До берега отсюда сотни миль.

Почти семь часов мы шли вдоль того айсберга. Длиной он был около ста километров.

На айсбергах нередко отдыхают пингвины, лежат, распластав крылья, нежась под солнцем. Некоторые пингвины с большой высоты ныряли и без всплеска уходили в воду. Потом они снова взбирались по скользкой поверхности льда, чтобы отряхнуться и привести себя в порядок.

В пасмурную погоду и в туман вахтенные штурманы не полностью доверяли локаторам. Назначался еще и впередсмотрящий.

Часто штормит. Настолько же часто здесь меняется и атмосферное давление. Трудно привыкнуть к тому, что, как только барометр начинает падать, надо немедленно прекращать работу и удирать нашему кораблю под защиту айсбергов или скал.

Шквал налетает внезапно. Ураганный ветер засвистит, завоет в снастях. Громадные волны, покрытые белыми гривами, яростно набросятся на корабль. Судно понесет на айсберги, на скалы, и ни якорь, ни двигатель, никакая сила не остановит его.

После таких штормовых ночей палуба "Академика Книповича" покрывалась телами птиц. Даже пингвины, которые, казалось бы, находятся в родной стихии, и те искали спасения на корабле. Они поднимались к нам по слипу и забивались в укромные места на палубе.

У меня сохранилась запись обычного антарктического шторма. Мы тогда стояли под защитой скал какого-то острова. Скорость ветра превышала сорок метров в секунду. Судно страшно швыряло. Крен был настолько сильным, что иллюминаторы надолго погружались в воду.

Часов в девять вечера я оделся потеплее, сунул под стеганку магнитофон и решил подняться на верхний мостик.

- Далеко направились? - Мне навстречу из темноты шагнул рыбмастер Иван Дрегоза.

- Хочу записать ураган.

- Пошли вместе. Погода такая, что лучше быть вдвоем.

Мы с трудом поднялись по трапу, встали в затишке под защитой спасательных шлюпок. Я включил микрофон, не вытаскивая его из-под полы.

На море творилось что-то невообразимое. Оно словно кипело. Воздух был напитан солеными брызгами. Это ветер срывал гребни волн, разбивал их в пыль и со страшной силой нес по воздуху. Носовую часть то и дело накрывало волнами.

- Берегись, Николаич! - вдруг крикнул Иван и, навалившись, крепко схватил меня за плечи.

Я оглянулся. Откуда-то сбоку на нас неслась гигантская волна. Ее вершина, покрытая пеной, светилась и издавала вой, неслыханный мною ранее. Он заглушал рев ветра. Волна приподняла судно, но в следующее мгновение ее вершина обрушилась на бак и понеслась на нас. Я прижался к поручням, Иван - ко мне.

С ревом пронеслась волна над палубой, почти на уровне штурманского мостика, с пушечным грохотом разбилась о рубку. Вода с ревом устремилась в шпигаты. Судно, сбрасывая тяжесть, с трудом выпрямилось. Мы, поддерживая друг друга, спустились в столовую.

Уже дома, проверяя звукозаписи, я наткнулся на эту. Невольно вздрогнул, услышав рев несущейся на нас гигантской волны, грохот, с которым она разбилась о рубку, и леденящий душу вой ветра...

Траловая команда не знала отдыха, но наши огромные "авоськи" - тралы возвращались на палубу пустыми, словно в сказке о рыбаке и рыбке. Они приносили из океанских глубин тонны студенистой массы - сальпы. Изредка в толще этого океанского студня виднелись отдельные рыбины путассу, похожие на крупную селедку.

Сальпа покрывала палубу, поручни, снасти. Она была всюду. Матросы скользили по палубе, ругались, смывая струей забортной воды опостылевшее всем "желе".

Капитан Петухов, начальник экспедиции Лестев и его заместитель Федо-ров уходили на отдых глубокой ночью, когда траления заканчивались. Но матросы продолжали работу. Они приводили тралы в порядок, латали их, ведь случалось, что цепляли ими и за обломки скал. А валуны мы часто поднимали на борт. Работали молча, не глядя друг на друга, злые от неудач. И только позднее отводили душу, когда собирались после вахты.

- Ну и влипли! - говорил кто-нибудь. - За три недели тралений и ста килограммов рыбы не поймали.

- А в прошлые рейсы тоже так было?- спрашивали те, кто был в Антарктике впервые.

- Было, но не так. Случались неудачи. Но потом ловили криля, ловили нототению. Пустыми не возвращались.

Почему его нет? Никто не знает.

Ведь концентрация криля в Антарктике колоссальна. Им питаются киты, котики, морские слоны, пингвины, кальмары, рыбы. Криль - это белок, очень полезный, питательный. Им заинтересовались люди. Нельзя ли его ввести в рацион человека? Сотрудники Всесоюзного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии разработали способ приготовления крилевой пасты, дали много рецептов различных блюд. Пасту добавляют в плавленый сыр, в сливочное масло, в салаты. Ценность его для человеческого организма огромна.

Решил хоть кое-что узнать о криле у начальника отряда беспозвоночных Бориса Иванова, кандидата наук. Большую часть времени Иванов проводит в лаборатории. Много читает. Любимая им книга о криле написана английским ученым Марром. Он ее старательно переводит на русский.

Иванова я застал в его лаборатории.

- Криль для нас загадка, - ответил Борис. - Наука может сказать, в каких районах его видели, в какое время суток, на какой глубине ловили. Ну и, конечно, какая была температура воды, ее соленость, плотность и так далее. Что же касается его местонахождения в том или другом районе океана, то это пока необъяснимо.

Через несколько дней у меня на эту тему был разговор с начальником экспедиции Александром Всеволодовичем Лестевым. Он сказал:

- Согласен, не везет нам. Но ведь мы пришли в этот район на месяц раньше, чем обычно. А здесь каждый день имеет значение. Загадки криля мы изучаем давно в связи с китобойным промыслом, но знаем о нем пока недостаточно. Неизвестно, например, почему мальки криля в начале своей жизни обитают на глубине тысяча - тысяча пятьсот метров. На этой же глубине мечется икра, но самки, перед тем как метать икру, находятся на поверхности. Не знаем, почему криль по ночам поднимается на поверхность океана, а днем уходит на глубину. Так что есть над чем подумать.

- Но я уверен в одном, - продолжал Александр Всеволодович, - криль - это будущий объект промысла. И воды Антарктики, на мой взгляд, самый перспективный промысловый район земного шара.

Судно идет малым ходом. За кормой трал. Вдруг сильный рывок, второй. Ваера загудели, натянулись, как струны, готовые лопнуть. Застопорили двигатель. Послышалась команда:

- Приготовиться к подъему трала!

Завизжала лебедка. Медленно, метр за метром на гигантские барабаны наматываются стальные тросы. Вот поплавки уже загремели по слипу. У всех отлегло от души: трал цел. Но в нем такая дыра, что сквозь нее свободно пройдет паровоз.

- Повезло. Чертовски повезло! - проговорил старший тралмейстер Миша Аникин. - Могли и на дне его оставить.

До конца вахты матросы успели только подвесить трал на стрелах и дать стечь воде. Ремонтировать его придется вахте Ивана Дрегозы.

Наша траловая команда разделена на две вахты. Одной руководит Юра Руднев, другой - Иван Дрегоза. Они крепко дружат. Живут в одной каюте, а дома, в Севастополе, - в соседних домах. Оба бригадира уже по нескольку лет ходят в Антарктику. Иван - человек спокойный, выдержанный, лишнего слова не скажет без надобности. Работает неторопливо, но все у него получается быстро и хорошо. Юра Руднев - лучший гитарист на корабле. Насмешник, каких мало. Не дай бог попасть ему на язык! Недавно он вот что придумал.

В кают-компании обедали. Юра, как всегда, управился первым, вышел покурить. Кто-то из ребят вошел с палубы и, зябко потирая с мороза руки, мечтательно произнес:

- Эх, стопочку бы сейчас с тоски! Опять ничего не поймали.

- А я пропустил, - скромно потупив глаза, сказал Юра. Все сразу повернулись к нему:

- Где достал?

Юра оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что его могут подслушать, тихо проговорил:

- У технологов. Ну и вещь, скажу вам, чисто ангельская слеза.

Все недоуменно переглянулись и сразу потеряли интерес к сенсационному сообщению. Дело в том, что наш технологический отряд возглавлял кандидат наук Сергей Иванович Максимов. В отряде, не считая его и аспиранта Анатолия Русина, все были женщины, о выпивке и помышлять было некому. Да и работы технологам хватало.

Юрка продолжал шептать:

- Освоили наконец, добились-таки. Молодцы, ничего не скажешь.

- Чего добились? Говори толком, не темни, - послышались голоса.

- Сальпу в дело пустили. Самогон из нее гонят. Назвали "Максимовкой"

в честь первооткрывателя. Да такая, как огонь! Сто пятьдесят потянешь - и привет. Коньяку не надо!

- Вот это да-а! - загалдели все. - Ну и тихони! То-то они из лаборатории не выползают. Открытие сделали - и молчок. Надо же!

...Обед был в разгаре, когда в кают-компанию вошел Максимов. Застенчивый, неразговорчивый, он налил в тарелку борща и только поднес ложку ко рту, как стармех Володя Фоменко сказал:

- Зажимаешь, Сергей Иванович! Нехорошо! Принес бы хоть графинчик на всех, что ли. Мы бы дегустацию провели, открытие оценили.

Сергей Иванович поднял голову, удивленно посмотрел на старшего механика сквозь толстые стекла очков:

- О чем ты говоришь?

- Видали? - Володя повысил голос. - Он не понимает. Гонит "Максимовку" и молчит. А еще другом называется.

- Какую "Максимовку"?- Сергей Иванович даже побелел от волнения. - Кто гонит?

Узнав, в чем дело, Максимов хлопнул в сердцах ложкой о стол и ушел, не пообедав,- не мог простить Юре обиду. Потом они помирились. В море долго сердиться нельзя. Такие розыгрыши, шутки скрашивали нашу жизнь, помогали работе.

Мы уже работаем в море Уэдделла. Чем южнее уходит "Академик Книпович", тем холоднее становится: сказывается близость Антарктического континента. Даже птицы, наши постоянные спутники, - альбатросы, качурки, поморники, капские голуби - куда-то исчезли.

Все так же штормит. Часты туманы, моросящие дожди. Судно чертит на поверхности студеного моря причудливые зигзаги. Траления не прекращаются, но успехов нет. Зато гидрологический отряд работает так, будто нет никаких неудач и все идет нормально. Там самый многочисленный коллектив научных сотрудников. Преобладает молодежь: Слава Масляников, Игорь Зарихин, Алла Бондаренко, Николай Хватский, Алла Аржанова. Возглавляет отряд Даниил Васильевич Богданов, кандидат географических наук, человек веселый, общительный и добрый. Он - ходячая энциклопедия. Кажется, нет вопроса, на который Даниил Васильевич не смог бы ответить. Разговаривая, он внимательно смотрит на собеседника сквозь толстые стекла очков, терпеливо слушает и, выслушав, вежливо высказывает свое мнение.

Сейчас он вышел на выносной мостик в носовой части корабля, где находится лаборатория гидрологов. Судно лежит в дрейфе. Сильно качает. На мостике, над бушующим океаном, в шапке, в полушубке и оранжевом клеенчатом плаще поверх него с батометром в руках стоит Даниил Васильевич. Вот он прикрепил цилиндр к тросу. Взмах руки - батометр шлепнулся о поверхность воды и ушел в глубину океана. Следом идет второй, третий... Пробы берутся с разных глубин. Даниил Васильевич зябко потирает руки, смотрит, улыбаясь, в мою сторону и снова тянется к батометрам...

Наконец-то наши поиски увенчались успехом. Однажды утром при первом же подъеме трала команда высыпала в бункер тонны две криля - крупного, отборного, чистого. Сальпы не было и в помине. На улов смотрели как на чудо. И с тех пор стали ловить постоянно. Да еще как! Почти каждый замет приносил на борт по нескольку тонн этих симпатичных рубиновых рачков. Рыбцех работал вовсю. Технологи во главе с Сергеем Ивановичем Максимовым готовили из криля белковую пасту. Ее расфасовывали в специальные картонные пакеты, наклеивали красивые этикетки, замораживали и отправляли в трюм. Дома, на Родине, она пойдет в торговую сеть.

Дни шли за днями. Мы все так же успешно ловили криля. По ночам часто видели на море "пятна" - это огромные скопления криля.

Не могу забыть первого впечатления. Я находился в штурманской рубке. В ней темно. За окнами идет снег. По поверхности океана гигантскими складками медленно катятся валы мертвой зыби. Судно идет малым ходом. Штурман внимательно всматривается в стекла рубки и вдруг говорит:

- С правого борта видны "пятна" криля.

- Где? Где? - Я бросаюсь к нему.

И я увидел: вода искрилась. Такое впечатление, словно в воде загорались и сразу гасли крошечные звезды. Океан светился фосфоресцирующим светом, мерцал, то затухая, то вспыхивая. Потом свет стал постепенно гаснуть, и все вдруг исчезло.

Я долго стоял у двери рубки, потрясенный чудесным зрелищем.

Сколько же там находилось криля? Миллионы? Миллиарды?

Мы закончили лов криля, и теперь "Академик Книпович" следует в акватории, в которой в прошлые рейсы были обнаружены скопления нототении. Матросы подготавливают к работе новые снасти.

На палубе скользко. Погода сырая. Над морем туман. Кругом айсберги. Впередсмотрящий не покидает своего места на баке. Работают оба локатора.

Почти час прошел с того момента, как трал ушел за борт. Вахтенные устроились за предохранительной сеткой траловой лебедки. Уставшие, озябшие, в блестящих от влаги оранжевых робах, они были похожи на огромных нахохлившихся птиц.

В воздухе носилась водяная соленая пыль. Гребни волн, сорванные ветром, хлестали по палубе. Туго натянутые стальные ваера круто уходили глубоко под воду. Но они держали уже не тот трал, которым ловили криля, а Другой - для рыбы.

Завыла, застонала траловая лебедка. Далеко за кормой в пенной кильватерной струе показалось ожерелье поплавков. Они все ближе. И вот загрохотали по слипу. Но лебедка стонет как-то необычно, с каким-то надрывом.

Из воды показался кутец. Он коснулся слипа и, словно гусеница, пополз на кормовую палубу. Прошло еще несколько минут, пока снасть перехватили стропами. Потом закрыли ворота слипа и раскрыли кутец. На палубу потекла рыба. И какая! Одна к одной! Это была та самая мраморная нототения, которую мы так долго искали.

Самая жирная часть рыбы - голова. Из голов получается великолепная уха. А про балыки холодного копчения, которые делали из нее наши ребята, и говорить не приходится: это деликатес. Хороши также печень и икра нототении.

Среди нототении попадался клыкач. Это вообще ни с чем не сравнимая рыба. Ее жирность достигает тридцати процентов. Мне, выросшему среди рыбаков и долгое время работавшему на рыболовных судах, казалось, что вкуснее нашей донской рыбы нет ничего на свете, но рыба Антарктики основательно поколебала это убеждение.

Коротко о разном

Воздушная подушка поможет ледоколу

Эксперименты показывают, что суда на воздушной подушке способны облегчать судовождение в полярных водах - морских и речных. Так, канадское судно типа "Вояжер" длиной всего 20 м без особых трудностей проложило в заливе Джорджиан-Бей (озеро Гурон, система Великих озер) фарватер шириной 30 м при ледовом покрове мощностью около 50 см. Скорость движения судна при этом была между 20 и 30 узлами. Затем это же судно за один час освободило от сплошного льда акваторию площадью около 18 кв. км, на что у обычных ледоколов ушло бы гораздо больше времени. Мощный перепад воздушного давления, создаваемый "подушкой", позволяет судну, передвигаясь со скоростью до 5 узлов, разрушать лед толщиной до 70 см.

Канадскими инженерами создана платформа на воздушной подушке, которую можно устанавливать впереди носовой части обычного судна. Благодаря платформе легкий ледокол "Александр Генри" смог преодолевать в оз. Онтарио ледовый покров мощностью 45 см со средней скоростью 9 узлов. А без платформы это судно не развивает скорость более 3 узлов среди льдов толщиной свыше 30 см; каждый раз, пройдя половину длины своего корпуса, оно вынуждено было останавливаться. Применяя носовую платформу с воздушной подушкой, судно приобрело способность к непрерывному движению в более мощных льдах, расходуя при этом в 20 раз меньше горючего.