Елизавета Ивановна (Львов Анатолий Львович)

Родился в 1937 году в Симферополе. После окончания в 1959 году Ташкентского университета работает в Норильске - в печати, на радио, телевидении. Лауреат премий Союза журналистов СССР и Красноярского комсомола. Автор книг "Плюс 50 по Цельсию", "Снежгород", "Лонтокойский камень", "Норильск". Действительный член Географического общества Союза ССР.

Очерк

Память...

В Норильске, городе, где я прожил двадцать лет, Елизавета Ивановна и Николай Николаевич Урванцевы - люди легендарные. Их домик на улице Горной - первый домик первой улицы Норильска. С него начинают знакомство с городом гости и новоселы.

Норильские геологи перебрали по бревнышку самое старое строение на территории города и прибили к фасаду новую вывеску: "Филиал историко-производственного музея Норильского горно-металлургического комбината". Был митинг. Ораторы говорили об Урванцевых и о Норильске. Сотрудники ГАИ останавливали на дороге грохочущие траками вездеходы, ревущие "БелАЗы" и "Магирусы" и даже почти бесшумные легковые такси: тише!

Урванцевы помнят, как звенела здесь, у подножия Норильских гор, тишина. А нарушить ее могли только ветер да моторчик, приспособленный на бурении первой разведочной скважины. Тропа к буровой вышке была единственной дорогой на всю округу, которая именуется теперь Норильским промышленным районом.

Я хочу рассказать о человеке, которому история присвоила единственный в своем роде титул: первая норильчанка.

Уралочка

Жила-была девочка-уралочка в уральском городке Кыштыме. Когда девочка вырастет и пройдет еще много-много лет, будет она вспоминать строгий староверческий порядок в семье, редкие праздники, среди которых память сохранила самые неожиданные... Как чьи-то сильные руки подняли ее, совсем малышку, высоко к небу и посадили на коня. Неоседланный жеребец бежал по загону, она ухватилась за гриву, и конь ее не сбросил, признал, что ли? И потом долго ее тянуло к лошадям. Умные животные платили ей такой же привязанностью, слушались, подчинялись.

Помнит (лет шести была): умер маленький мальчик, родня ей, сын старшего брата. Объехала в бричке всех родственников, чтобы приходили прощаться. Смерть, кончину человеческую, осознала потом, не сразу, а болезнь, боль чужую (сама-то не болела) поняла быстро, приняла к сердцу, ощутила жалость. Может, с этих мгновений стала приближаться к мысли о врачевании как о своем деле.

А может, с другого. Послали ее в аптеку на угол за лекарством. Ждут не дождутся, а девчонки нет. Ее бы еще долго ждали: забыла обо всем. Там у старичка провизора столько интересного... А за перегородкой - девочка подсмотрела, прильнув к окошку, - амбулатория.

Больше не отправляли ее в аптеку. Сама уходила и часами могла там стоять. Седобородый доктор Бухвостов не прогонял, а фельдшерица говорила: "Помощница мне подрастает".

Но время отодвинуло мечту. Сначала полагалось учиться не на доктора, а в школе. В школу принимали семилеток. Лизоньке было шесть - принимать не хотели. Плакала: "Я читать-писать могу". "А какой у нас уездный город?" Сказала. "А губернский?.. А на какой он речке?.. А откуда ты это знаешь?" - "Я там на лодочке каталась". - "Ну, коли так, коли по Исети каталась, придется тебя взять. Только в журнал пока не запишем. Через год".

А через три года поехала Лиза в Екатеринбург (на лошадях, на чем же?) в гимназию поступать. Держала испытания, все на "отлично", а чтение на "хорошо". (Взяла со стола книгу, ей говорят: "Книгу в руки не берут. Положи и читай". Так и читала, стесняясь признаться в близорукости.)

Вот и гимназия позади. Хотела Лиза ехать в столицу, на медицинский факультет, а родители против: "Замуж пора". И жених - лучше не надо, студент, собой видный, а Лиза: "Нет".

Без родительских денег в университет не поедешь. Осталась в Кыштыме на электролитном заводе, в механической лаборатории (испытывала медные бруски на излом, скручивание, изгибы, электропроводность). Скопила нужную сумму.

Поехала в Петербург, а он уже Петроградом стал: война с немцами. Студенток-первокурсниц стали учить на сестер милосердия... Был лес под Минском, госпиталь в лесу, раненые, кровь, стоны, операции, перевязки. И среди тех, кто помогал больным и врачам, среди "сестричек" в белых платочках с красными вышитыми крестиками - она, Лиза.

"Сестра Найденова, в операционную!" Снова кровь, снова стоны... "Потерпи, миленький!" - "Сестра! Пить!"... Все это так знакомо нам. Кому - по фильмам, кому - по собственному несладкому опыту.

...Когда пишешь о человеческой жизни, даже короткой и не богатой событиями, пропуски во времени неизбежны. Здесь же речь идет о жизни долгой и яркой, характере незаурядном, душевных качествах редкостных, о жизни, в которой многое удивительно: и ситуации, и поступки, и любовь, и неизбывность душевных сил.

Елизавета Ивановна

В этой жизни нашлось место и самоотречению, и самопожертвованию, и выстраданному тихому счастью... Чего только не случалось, не происходило на этом человеческом пути, вобравшем в себя сложности века! Какие зигзаги судьбы - и какая цельность натуры...

Вот почему особенно жаль, когда из рассказа приходится выпускать и годы, и десятилетия даже.

Норильчанка

Она ощутила себя норильчанкой, еще не увидев Медвежьего ручья и Рудной горы. Кто ходил по кабинетам Сибсовнархоза и Сибревкома в Новониколаевске? Кто искал в Бийске и Барнауле полушубки, валенки, шапки, овчинные рукавицы, пока Н. Н. Урванцев добывал первый бурстанок, штанги и обсадные трубы? Она, Елизавета Ивановна.

Она стала норильчанкой на много лет раньше рождения Норильска-города и даже Норильска-поселка.

1924 г. Елизавета Ивановна на завалинке первого домика Норильска

Год 1923-й. Нэп. Москва. На закупку снаряжения для экспедиции денег дают немного. Вместо них так называемые чеки взаимных расчетов. Но попробуйка объясни где-нибудь в тайге, что это и есть деньги! Начальник горного отдела ВСНХ Вениамин Михайлович Свердлов (брат Якова Михайловича) советует Урванцевой еще в Москве приобрести на чеки товары, которые в Сибири легко будет поменять на те, что необходимы экспедиции. Так и сделали. Взяли мануфактуру, кирпичный чай, сахар, табак... А где достать медикаменты? В аптеках почти ничего нет. Свердлов пишет в Наркомздрав, Николаю Александровичу Семашко.

Нарком болен. Урванцева звонит ему домой и слышит в ответ: "Приезжайте. Я еще не выхожу, но уже работаю".

Дом на Арбате. Хозяин принял "первого норильского медика", обстоятельно расспросил о целях экспедиции, изучил список медикаментов... "Нет, надо кое-что добавить. К вам будет обращаться и местное население". Написал записку. "Вот, пожалуйста. Всяческих вам успехов... Стойте, возвращайтесь! Ведь вы там будете и в Новый год?.. А что у вас есть, чтобы отметить праздник?.. А шампанское?.. Вот вам еще одна записка. На дюжину шампанского".

Первым жильем Урванцевых в черной деревеньке Дудинке была старая баня местных жителей Горкиных. Первым жильем в Норильске - одна из комнат домика, который 55 лет спустя стал музеем. В соседней комнате поселились Клемантович и Левкович, в третьей - Корешков и Богач, в кухне - семья Коротких.

Елизавета Ивановна помнит всех: Торохова, Морозовых, Романа Батурина, Федора Чоню, Василия Тынку, Журбу, Изосимова... Это видно из воспоминаний Николая Николаевича по рукописи "У истоков Норильска".

Перелистываю рукопись. А что здесь об Елизавете Ивановне? "...Моих пясинских знакомых (нганасан. - А. Л.) очень интересует граммофон, который с пластинками по случаю купила в Красноярске Елизавета Ивановна. Гостям особенно нравится пластинка клоунов Бима и Бома, где они весело и заразительно смеются. При этом хохочут и наши гости.

...Сервировка создавала приятное чувство домашности... Собиралась партия в преферанс.

..."Изосимов зарезал Комынкина ножом!" - крикнул кто-то. Елизавета Ивановна схватила перевязочный материал, хирургический инструмент... Накладывать швы не понадобилось - только стянуть рану скобками.

...Устроили общее собрание. Елизавета Ивановна рассказала о цинге и о том, как с ней бороться.

Увлечение на всю жизнь

...Лечиться долгане любят. Большинство страдает катарами желудка и повышенной кислотностью. Елизавета Ивановна заблаговременно готовила много порошков соды и раздавала их своим пациентам.

...Очевидно, надо кого-то посылать в Москву добывать деньги. Но кого? О Клемантовиче, Батурине, Корешкове и речи не может быть. Остается Елизавета Ивановна. Посылать ее в далекий путь одну - решиться нелегко. Однако иного выхода нет".

Рассказывает Е. И. Урванцева:

- Долго добиралась до Дудинки. Днем таяло - начало июня, олени проваливались. Стоишь и ждешь, когда подморозит... На Енисее лед еще стоял, ледоход начался десятого... Пятнадцатого пришел катер из Туруханска. Мест - ни в каюте, ни в кубрике. Поставили мне палаточку на палубе, в ней неделю и жила... В Туруханске ни пароходов, ни катеров. Появился один: "Куда вам?" - "Вверх". А он пятьдесят километров прошел до Костиной, выгрузился - и назад. К концу июня оказалась в Нижнеимбатском. Это всего километров двести от Туруханска. И здесь никаких катеров. Хозяин избы говорит: "В случае нужды можно бечевой, на собаках. Они тянут лодку, а ты сидишь - правишь на веслах. Как речка на пути - собак берешь в лодку..." Так и пришлось. Короче, еще почти месяц добиралась до Красноярска.

В Москве прихожу к Губкину Ивану Михайловичу, рассказываю что и как. "Поезжай, - говорит, - матушка, в Питер, потому как геологоразведочные работы первой стадии перешли теперь в ведение тамошнего комитета. А я, мол, туда позвоню" ...Еду дальше. На Ученом совете рассказала, как мы там, на Севере, жили-работали... И фотографию показываю - топографы меня сняли в Верхнеимбатском, как я сижу на веслах, а лодку тянет одна- единственная собака. "Вот, значит, как я к вам сюда добиралась. Как же можно экспедицию без средств оставить! Может, с других снять понемножку?" И все согласились.

Деньги получила, экспрессом "Москва - Владивосток" прибыла в Красноярск... Всем говорю, между прочим, что нет денег: мало ли что, еще отнимут. А сама их сдала и с рейсовым караваном - в Дудинку. Появляется там Николай Николаевич, грустный такой. Оказывается, весть, что денег нет, меня опередила. Не знает начальник, как людям в глаза смотреть, рассчитываться с рабочими нечем... "Да есть, - говорю ему, - все в порядке!" Сразу и не поверил, а потом "Айда молодчина!" приговаривал.

Врач

После первого курса медицинского поехала домой, на Урал. В Кыштымском заводе - тиф.

- Лина! Линочка! Ивановна! Приходи в "господский дом", помогай...

Помните земскую больничку под одной крышей с аптекой, девочку, перед которой не закрывали окошко? Выросла помощница и на войне уже побывала.

"Господский" - это бывший дом Демидовых. В зале больше семидесяти коек. Ходит между койками, дежурит сестра. В карманах халата - лекарства. Нянечка зовет в дальний конец зала: "Совсем плохая".

- Агония, - вспоминает Елизавета Ивановна. - Нужна инъекция. Дала больной валерьянки, побежала за шприцем. Возвращаюсь, а она спит. Пропотела, несколько часов проспала... А нянечка уже растрезвонила про новую докторшу и "чудодейственные" капли. Из заимок едут, индюков везут - дай только "чудодейственные"... Не верили, что валерьяновые... Я вообще везучая. И что учил меня профессор Джанелидзе - тоже повезло, работала в его клинике. Как-то однажды он сказал: "Поезжайте посмотрите, вот адрес..." Сидит дядя с бородой, еле дышит, два полотенца на голове - чалма. Пульс ужасный, температура - 39, три недели болит голова - никто ничего не находит. "Снимите чалму". Рожистое воспаление! Никто не посмотрел под чалму!.. Подумаете, хвастаюсь. Но в самом деле было: привезут раненого к нам в госпиталь, а он спрашивает: "Докторша в очках здесь, Урванцева? Значит, жив буду!"

Я знаю, так и было.

"С Елизаветой Ивановной меня свела судьба во время войны. Был я тогда разведчиком, двадцатилетним парнишкой. В апреле 1944 года меня тяжело ранило. Началась так называемая молниеносная газовая гангрена. Несмотря на лечение в медсанбате, состояние со дня на день ухудшалось, и меня эвакуировали в полевой госпиталь Ленинградской области. Здесь я и попал к Елизавете Ивановне. Сколько сил и труда положила она для спасения моей жизни! Несмотря на ампутацию бедра, гангрена продолжала развиваться. Урванцева буквально не отходила от меня в течение многих дней и ночей. Сколько ласки, материнской заботы, внимания, чуткости в это время проявила она ко мне! Только благодаря ей я остался жив, ведь больные молниеносной газовой гангреной редко выживают...

У меня сохранились письма Елизаветы Ивановны к моей матери, где она подробно, день за днем рассказывала обо мне и утешала как могла. Нелегко ей было вырвать меня из рук смерти. Только крови мне перелили 17 литров. И я вовсе не был исключением. Все раненые, лежавшие со мной, были окружены ее вниманием и заботой.

За время войны меня ранили шесть раз. Много видел я разных людей в белых халатах, всем им благодарен... Но Елизавета Ивановна навсегда останется в моей памяти. В. Парахоняк".

Эти строки из письма в "Известия". Его опубликовали под заголовком "Она победила смерть". Я видел у Елизаветы Ивановны семейную фотографию с надписью: "От горячо любящих Парахоняков", присланную из Горького через 20 лет после Победы. Глава семьи - открытое лицо чкаловского типа, волгарь, жена (почему-то подумал - учительница), сын - отцовская копия, октябренок (сейчас уже давно не пионер). Легко представить, что означает имя врача Урванцевой для этой семьи, как и для многих Других.

Вот еще снимок: "От вечно благодарного Афанасия Логинова. В память о 1944 годе. Архангельск". Профессором стал спасенный!

...Из военкомата ей позвонили в час дня 22 июня сорок первого: "Вы включены в состав медицинской комиссии".

Потом она принимала раненых на суденышке в Петродворце и в других окрестностях Ленинграда, прошла с госпиталем от Кольского полуост-рова до Одессы и еще пол-Европы.

В тундру, в Норильск, к мужу капитан медицинской службы с боевыми наградами на гимнастерке прилетела из Австрийских Альп. Николай Николаевич встретил жену на Надежде (так назывался аэропорт) с букетом тундровых цветов: "Серебряную свадьбу будем праздновать, где медовый месяц прошел".

Через несколько дней в норильской больнице начала обход хирург Урванцева. Здесь она проработала еще одиннадцать лет, до шестидесяти трех. Не представляла себя пенсионеркой.

Зимовщица

"Недавно в Ленинград возвратилась группа геолога Урванцева, зимовавшая на островах Самуила. Мы начинаем печатать записки из дневника врача Е. И. Урванцевой, зимовавшей вместе с мужем уже третий раз" (ленинградская комсомольская газета "Смена", 30 октября 1934 года).

...Наступала ночь. На базе готовились к дальним маршрутам. В гараже перебирали моторы и двигатели, меняли камеры и бегунки. На несколько дней "мобилизовали" и женскую "половину" населения острова - врача и место наблюдателя.

...Врач обслуживал оба лагеря (вмерзшие в лед суда и остров), часто ездил на пароходы - либо в кабине грузовика при свете фар, либо на собачьей упряжке. Тяжелых заболеваний не было, но кожные, связанные с нарушением обмена веществ, и зубные... Пришлось удалить больше сотни кариозных зубов и корней. Цинга зимовку не посещала - режим, рациональное питание.

...По весне случайно набрел на базу руководитель артели промысловиков Сергей Журавлев, тот самый, что зимовал двумя годами раньше на Северной Земле с Урванцевым, Ушаковым и Ходовым. Один из знаменитой четверки. Он ехал на мыс Челюскина, чтобы дать радиограмму на материк: ему в бухту Марии Прончищевой нужен был врач.

16 апреля с ним отправилась Урванцева. Впереди путь в 350 километров. В упряжке 14 собак. "14-цилиндровый мотор", - шутил Журавлев. Нарта тяжелая - всего надавали в подарок зимовке охотников, даже стенные часы. Корма собакам взяли на одну кормежку: рассчитывали за сутки добраться до спрятанной Журавлевым туши убитой им медведицы. Первые 75 километров (по одометру) собаки бежали легко. Утром туман, минус 32. Место с запасом медвежатины не нашли. Разбили палатку.

На следующее утро пурга, но вынуждены ехать: собаки голодные. Компас ширпотребовский, не точен. Ко всем бедам, стекло выпало, стрелку уронили в снег, порыв ветра - потеряли... Солнца нет. Ни одного ориентира. Ничего не остается, кроме как искать стрелку. Морозя руки, нашли. Исправили компас, подняли собак. Еле идут: двое суток голода. Отдали им галеты и печенье. Мелкие крошки поджарили на масле для себя - это "хлеб" плюс банка консервов.

А пурга такая, что и не устоишь на ветру... "Придется два цилиндра выключить", - сказал Журавлев. Врач отвернулся, чтобы не смотреть... Два собачьих трупика пошли на корм. Еще 43 километра сквозь пургу. Вечером - палатка. Последние галеты собакам. Ночью они выли, голодные. Утром путники обнаружили в вещмешке две банки мясных консервов. Одну отдали Обалдую и Квику, которые выглядели хуже других. Напились чаю, двинулись. Дорога, благо, шла под гору... Выехали к морю - пурга не кончалась. Если бы не опыт и интуиция Журавлева...

21 апреля в 4 часа дня подъехали к месту, где лежала привада для песцов - моржовое мясо. Здесь, в 25 километрах от становища, оставили палатку и весь груз. В 10 вечера путников радостно встречала артель"...

Это две странички из дневника. Столь же интересны все остальные: и про обратный путь, когда, соскакивая с нарт, помогали собакам взбираться на снежные кручи, и про встречу посреди тундры с У-2, на котором приземлились рядом с упряжкой полярный летчик Линдель и руководитель зимовки Лавров... Про ветры в ту весну: наружная дверь в сени оказалась заложенной утрамбованным снегом, пользовались спецлюком, который вел из сеней на чердак. С чердака легко было попасть "на улицу" без лестницы: снег лежал вокруг дома вровень с крышей...

17 августа 1934 года к 6 часам капитан Николаев (это имя мы читаем на борту современного ледокола) вывел ледорез "Литке" к островам Самуила (нынешним - "Комсомольской правды"). Зимовка окончилась.

Дневник Урванцевой газета печатала одновременно с записками Водопьянова. Север привлекал тогда читателей, как сегодня космос.

За рулем

Старый номер газеты может увлечь больше, чем иной Детектив. Сравнение с детективом, впрочем, и вовсе не подходит: там выдуманные приключения несуществующих героев, а здесь сама жизнь. Как по образцу судят о рудной жиле и геологической эпохе, так по газетному листу можно воочию увидеть время более близкое нам, но так же безвозвратно, казалось, ушедшее.

Много новостей сообщала "Красная газета" (та, что стала ленинградской "Вечеркой") 14 сентября 1935 года. Но особенно меня заинтересовал заголовок "Праздник автомобиля" и снимок с подписью: "50-летие автомобиля отпраздновал автоклуб совместно с транспортным управлением Ленсовета. Около 150 машин собралось на площади Урицкого. Отсюда они колонной направились по улицам города. В ЦПКиО им. Кирова состоялось гуляние, посвященное празднику автомобиля и развитию советского автомобилестроения. На снимке: геолог Н. Урванцев на своей машине, которой он премирован за внедрение автотранспорта в Арктике; за рулем его жена, врач Е. Урванцева".

Открытый газик. Начало транспаранта: "Городу Ленина..." Урванцев в кожаной фуражке, Урванцева в берете. Оба в пенсне - водитель и "бортмеханик". Николай Николаевич никогда не получал такого удовольствия от управления машиной, как Елизавета Ивановна от "слияния с авто".

Золотая свадьба уже позади

- Мне повезло, - смеется Елизавета Ивановна, - есть мужья, которые и не подпускают жен к рулю. А мой - пожалуйста. Для него приятнее паять, лудить, чинить, копаться в моторе, он ведь и в институт пошел сначала в механики. Только когда Обручева-отца послушал - перевелся на геологический. А жилка механика осталась и часто помогала в жизни. В гараже, бывает, засидится до двух часов ночи - о времени и не вспомнит. Уже начинаю волноваться, не прижало ли колесом...

Сорок четыре года назад она взяла руль в свои руки. На первых в Арктике вездеходах баранку ей еще не доверяли - приглядывалась, примерялась мысленно. А вернулась в Ленинград - сразу сдала на шоферские права. Исколесила - трудно подсчитать, сколько тысяч километров. Получала призы и грамоты. Вот один из многочисленных (мало сказать, "приветственных" - восторженных) адресов: "Все мы, совместно с Вами работающие по обеспечению безопасности движения, гордимся и восхищаемся Вами... Ваша долголетняя общественно полезная деятельность служит примером для молодежи, для всех знающих Вас". Далее следуют пожелания счастья и новых интересных путешествий. Подписи руководителей Ленинградской госавтоинспекции.

Не много в стране общественных автоинспекторов с таким стажем. И секретарей административной комиссии районной автоинспекции с таким опытом и авторитетом.

Вторую половину лета Урванцевы проводят на Карельском перешейке. Гостят в семье давнего знакомого, егеря, на далеком лесном кордоне. И в этом году ездили. За рулем, как всегда, Елизавета Ивановна.

- А приснится вдруг рысак Сивка из раннего детства. Сломал бедняга ногу, и увозят его на "махан" колоть на мясо. Жалко до слез... Вспоминается Серая. Только стукнет калитка, она уже ржет-радуется, знает, что девочка несет ей сухарик или сахару. С детства любила животных. И скорость тоже - с детства. На трехлетке кобыле как-то (гимназисткой) обыграла десятилетних рысаков под опытными наездниками. То было в начале века. А в тринадцатом году в седле объехала весь Алтай.

Жена

Не удивительно, что о Николае Николаевиче Урванцеве написано во много раз больше, чем о Елизавете Ивановне: рыцарь полярных странствий, первый норильчанин, выдающийся географ, видный геолог, его имя называют в одном ряду с именами Амундсена, Нансена, Пири... Естественно и другое: часто писали не об Урванцеве, а об Урванцевых - трудно отделить одну судьбу от другой, если они накрепко связаны десятилетиями.

Вот уже 58 лет рядом с Николаем Николаевичем - на зимовке, в маршруте и всегда во всех помыслах - его жена. Человек, может быть, менее заметный, но не менее замечательный. Отдадим должное Николаю Николаевичу и в этом смысле: он разглядел в Лизе Найденовой "человека, с которым мог бы пойти рука об руку в жизнь, не боясь никаких трудностей". Это его слова. И сказаны они были в тот самый день их встречи в Новониколаевске, когда он шепнул товарищу: "А знаешь, эта женщина будет моей женой".

Через пятьдесят с лишним лет после этого дня, на золотой свадьбе, самодеятельный поэт веселыми стихами рассказывал об их свадебном путешествии:

 Но сказал он: "Лизавета, Крым, и Волгу, 
 И Кавказ мы в другой посмотрим раз, 
 А теперь на Север едем, 
 В тундру снежную, к медведям". 
 И в Дудинку пароход 
 Их доставил в тот же год. 
 А потом оленей тройка 
 Их в Норильск помчала бойко: 
 Снег летит из-под копыт, 
 Иней из ноздрей валит... 
 Вдруг завыло, загудело, 
 Даль закрылась, почернела... 
 В размышлениях печальных 
 О мешках он вспомнил спальных, 
 Что на базе позабыл, 
 До того он счастлив был. 
 Перспективою сражен - 
 Заскучал молодожен. 
 "Погибаем, Лизавета". 
 А она ему на это: 
 "Наплевать, 
 Лишь бы вместе погибать". 
 И примерно через сутки 
 Стихли бури злые шутки. 
 Гименей на этот раз 
 Молодых от смерти спас. 
 И Урванцева супруга 
 Без особого испуга 
 Доказала, что она 
 К службе в Арктике годна.

Между прочим, юмор юмором, но "под сказку Пушкина" изложена истинная история, как переждали супруги Урванцевы непогоду, зарывшись в снег.

Доказала... Перед экспедицией на северо-восток Таймыра, к одноименному озеру, Николай Николаевич сконструировал шлюпку, которую можно было бы по частям перевозить на оленях. Разместил заказ на Ленинградской верфи и уехал. Елизавета Ивановна в ту пору доучивалась в медицинском институте. Она должна была проследить за выполнением заказа в соответствии с чертежами и за отправкой. И вдруг узнает, что Геолком отказывается оплачивать шлюпку. Согласитесь, другая жена могла бы послать мужу телеграмму и посчитать свою миссию выполненной... Елизавета Ивановна поступила по-другому. Она продала шубы - свою, пыжиковую, и мужнину, на песцовом меху. Вырученных денег не хватило. Тогда студентка отправилась в больницу у Тучкова моста и нанялась в больничную прачечную. Выкупила шлюпку без посторонней помощи.

Муж зимует на Северной Земле. Экспедиция долгая. Не загрустили бы зимовщики! Они должны знать, что их помнят, за них болеют... Организовала (ставшие теперь традиционными) радиопередачи для зимовщиков. "Папа, привези медвежонка" - такого в них не было. Зато у микрофона побывали Отто Юльевич Шмидт, Рудольф Лазаревич Самойлович, Сергей Владимирович Обручев... Весь Союз слушал, не только Северная Земля.

Лето 1931 года. Звонит жена Самойловича, Елена Михайловна: "Муж поехал в Германию, оттуда полетит дирижабль "Граф Цеппелин" с советско-германским экипажем. Через Ленинград в Арктику. Должны быть на Северной Земле..."

Елизавета Ивановна быстро связала для Николая Николаевича пуховые перчатки, приготовила свои (!) конфеты из свежей земляники... Ждет оказии. Звонок: "Завтра прилетит "Граф"…" Огурчики, помидорчики - с рынка. Любимые цветы мужа - левкои куплены. На аэродром!

Выходят из дирижабля Отто Юльевич Шмидт и другие, скрываются за дверьми ресторана. Елизавету Ивановну к "Графу" не пускают. Хоть плачь! Но этим делу не поможешь. Умолила начальника аэродрома, пропустил ее в ресторан. Ну а дальше все было просто. Отправила телеграмму: "Северная Земля Урванцеву тчк Летит Цеппелин зпт с ним левкои тчк". Посылка не дошла: туман заставил изменить курс, но запах левкоев, думаю, Николай Николаевич и его товарищи ощутили.

Когда зимовка подходила к концу, Урванцева пошла судовым врачом на "Русанове", чтобы еще раз побывать в Арктике и на месяц раньше увидеть мужа.

Были в жизни Урванцева тяжелые минуты и годы. Жена оставалась его ангелом-хранителем, его добрым гением, его силой, его светом. Если бы не она, мог бы и не выжить. Разделив беду на двоих, поровну, выстояли.

Когда друзья отмечали награждение Урванцева Большой Золотой медалью Географического общества СССР, Николай Николаевич, как полагается, опустил медаль в хрустальный сосуд с водкой, пригубил и передал Елизавете Ивановне "испить из той же чаши". Она заслужила и эту медаль.

Героине моего очерка исполнилось 87. Елизавета Ивановна выглядит на 15-20 лет моложе: никакой согбенности, быстрая, в руках все спорится, ум ясный, память светлая;

Были недавно с женой у них, Урванцевых, в гостях. Попрощались, уехали. Вдруг звонок в дверь: Елизавета Ивановна!

- Случилось что?

- Я вам пирог с капустой отрезала, а с изюмом и яблоками вы так и не попробовали.

Села в свою "Волгу" и махнула в другой конец Ленинграда.

- Зачем же вы...

- Не о чем говорить. Гараж-то рядом.

Только один раз, помнится, "выдала" свой возраст. "Ведь вам, пожалуй, и шестидесяти нет", - сказала она мне. В ее устах это прозвучало так: "Ведь у вас, считайте, вся жизнь впереди".

Парк Победы, большой, ухоженный, через дорогу от дома, где живут Урванцевы.

- Часто, - спрашиваю, - там отдыхаете?

- Некогда. Вот еще старше станем - тогда!

Николай Николаевич уходит на работу (старый профессор продолжает консультировать в родном Институте геологии Арктики).

- До встречи в Норильске! - говорит он мне.

- Собираетесь?

- А как же! Уже несколько лет не были!

Жена целует его перед дорогой, поправляет шарфик:

- Будь осторожен. На улице скользко.

...Они узнали землю за полярным кругом почти необитаемой и дожили до времени городов на Крайнем Севере, дорог, электрических станций, газопроводов в тундре, круглогодичных навигаций в арктических портах. Они приблизили это время. Они сохранили верность избранному пути и друг Другу.

Завидна их судьба. Низкий им поклон.