"Бухта надежд (глава из книги)" (Владимир Бардин)

Бардин Владимир Игоревич. Родился в 1934 году. Кандидат географических наук. Старший научный сотрудник Института географии АН СССР. Участник шести советских экспедиций в Антарктиду. Почетный полярник. Автор ряда книг, многих популярных статей, очерков и рассказов. Живет в Москве.

Острова Кергелен лежат на границе умеренных и антарктических вод южного полушария. Дальше, до самой Антарктиды, - бурный ледовитый океан. На Кергелене можно запастись пресной водой. На южнополярный материк надежда невелика: почти все его водные запасы - лед да снег.

Острова Кергелен

Теплоход "Башкирия" шел вдоль восточной части архипелага к бухте Хопфул, расположенной на полуострове Жанн-Д'Арк. Берегов еще не было видно, курс проложен намного мористее. Такая осторожность вполне оправданна: на карты полностью полагаться нельзя, здешнее побережье изучено недостаточно.

К утру мы подошли к бухте Надежд (именно на таком варианте перевода слова "Хопфул" я остановился). Занявшись расшифровкой географических названий, я обнаружил немало любопытного, В топонимике островов господствовала забавная смесь слов английского, французского и германского происхождения, отражавшая историю его изучения. Некоторые названия, звучащие романтично и загадочно, в переводе становились излишне прозаическими. Например, острова Ша и Кошон оказались всего-навсего островами Кошки и Свиньи!

Бухта Надежд - узкий длинный фьорд. Где-то в глубине его находится водопад. Согласно лоции и рекомендациям французов, которым принадлежит остров, это место наиболее удобно для набора пресной воды.

"Башкирия" смело направилась в бухту. Но странное дело: по мере того как мы приближались к берегу, ветер усиливался. Он крепчал с каждой минутой. Поверхность фьорда, вся в крутых белых барашках, напоминала стиральную доску. С гребней летели брызги и пена.

Преодолевая этот неистовый напор воздуха, наш лайнер осторожно входил в бухту.

Вдоль бортов проплыли несколько островков-шхер, покрытых сочной зеленью. Берега фьорда местами круто обрывались, обнажая слои темной застывшей лавы. Волны выбили в породах глубокие пещеры и ниши. Наше белоснежное судно было словно в плену у этих мрачных суровых уступов. Фьорд сужался, но встречный ветер усиливался. Вода вокруг корабля теперь кипела, клокотала под его бешеными порывами. Очевидно, мы попали в один из чудовищных шквалов, которые нередко возникают у здешних берегов, - о них предупреждает мореплавателей лоция.

Маневрировать в ураганном ветровом потоке становилось все труднее. Судно сносило с курса. Ближе и ближе подступали скалы. И капитан решил отступить. Швартоваться в таких условиях было слишком рискованно. Судно сбавило ход, но попытки развернуть теплоход и убраться подобру-поздорову из "чертовой" бухты, как ее окрестил наш капитан, не удавалось. "Башкирия", как норовистый конь, отказывалась повиноваться. Ветер, напирая на корпус, мешал маневру, сносил судно к скалам. Когда я, закоченев на палубе, заглянул на ходовой мостик, то по напряженным лицам капитана и старпома понял, что положение достаточно серьезное.

В спокойной обстановке наш капитан - радушный, приветливый человек. Вполне терпимо относится к присутствию полярников в ходовой рубке. Голос у него мягкий, негромкий, лингвист сразу признает в нем одессита.

На капитанском мостике его невысокая фигура в меховом тулупе, ушанке и громадных унтах, приспущенных на щиколотки, может, пожалуй, вызвать улыбку. Только кто на море позволит себе смеяться над капитаном?

Зато наш старпом в противовес капитану - гренадер. Статный, подтянутый. И голос зычный. Никакой холод его не берет. Стоит себе на ветру в форменной фуражке. И не любит, когда кто-нибудь без дела заходит на мостик. Чтит чистоту морских традиций и дисциплину.

Славное одесское судно все же вывернулось из каменной западни. Выскочив из фьорда, мы сбавили ход, решив переждать. Шквалы у здешних берегов обычно непродолжительны.

И действительно, через несколько часов ветер стал слабеть. Но теперь капитан не торопился принимать решение. Он морщился как от зубной боли, всматриваясь в скалистые берега бухты Надежд - "одной из лучших якорных стоянок архипелага", как указывалось в лоции. Однако пресная вода в судовых танках была на исходе. В конце концов решили сделать предварительную разведку на шлюпке. В шлюпку спустились старпом, моторист и четверо матросов. Ветер долго еще доносил до нас тарахтение хиленького моторчика.

Прошло несколько часов. От разведгруппы не поступало никаких сведений. Бухта Надежд, бесследно поглотившая шлюпку, лежала перед нами немая и загадочная.

И капитан решил повторить маневр. Ветер уже не был таким резким, и "Башкирия" без труда прошла почти к самой вершине фьорда. Тут нас ожидал сюрприз. На темном скалистом уступе, вдоль которого бежал к морю пенящийся поток, белели многочисленные надписи на родном языке! Самыми крупными буквами было выведено: "Омск" - очевидно, название побывавшего здесь судна. Боцман, увидев надписи, крякнул и полез в каптерку за банкой масляной краски. Можно было не сомневаться, что вскоре рядом с "Омском" появится "Башкирия".

(Да не осудит читатель это самодеятельное наскальное творчество, немного наивную летопись мореплавателей. Немало трудностей пришлось испытать морякам, чтобы достигнуть бухты Хопфул, припасть к этим скалам, утолить здесь жажду и поставить торжествующей рукой свой автограф!)

Я снова поднялся на мостик. Капитан упорно разглядывал в бинокль берег: он искал наших разведчиков. В ожидании их "Башкирия" встала на якорь. Но шлюпки со старпомом все не было...

Наконец на скале перед нами возникли человеческие фигуры. Разведчики осматривали место, где мы должны набирать воду. Это была узкая прямая расщелина. По ней круто спадала горная речка, так называемый водопад Лозер. Судя по карте, этот бурный поток вытекает из озера Дасте, сбрасывающего в море избыток воды. Но с борта судна озера не было видно.

Фигурки на скалах опять куда-то запропастились, потом вынырнули далеко в стороне и почему-то направились назад по берегу. Мы следили в бинокль за удалявшейся группой. Двое несли на спинах какие-то странные светлые предметы, похожие на пропеллеры. Вскоре они пропали за береговыми уступами...

Часа через два из дальнего края фьорда вышла шлюпка. Почему она оказалась там, а не здесь, в месте швартовки? Неужели наш старпом оплошал?

Пофыркивая и чихая дымящим двигателем, шлюпка подошла к борту. С палубы все увидели трофеи: два гигантских китовых позвонка!

Оказалось, как только шлюпка отошла от "Башкирии", в моторе пробило прокладку. Пришлось на веслах добираться до берега. В ближайшей бухте разведчики оставили лодку, предоставив механику заниматься ремонтом, сами же двинулись к водопаду Лозер пешком. Преодолев вереницу крутых скал, многочисленные гаремы морских слонов и колонии ослиных пингвинов, они достигли водопада и осмотрели место швартовки. А на обратном пути к шлюпке прихватили пару китовых позвонков в качестве сувениров.

Поднявшись на корабль, старпом, не медля ни минуты, занялся швартовкой. Словно и не было долгого изнурительного маршрута. На берег переправили на шлюпке канаты. В скалах у водопада, как и было указано в лоции, для их крепления имелись специальные металлические приспособления. Теперь "Башкирия" могла не опасаться внезапного шквала: якоря и канаты сумели бы удержать ее на месте.

Тем временем сгустились сумерки. Операцию по переброске на берег шлангов, по которым предстояло закачивать воду, отложили до утра. Может быть, тогда и нам, участникам антарктической экспедиции, удастся высадиться на остров.

Среди темных сопок лежало озеро Дасте

Ночью не спалось. Я то и дело вскакивал и поглядывал на часы, боялся пропустить первую шлюпку. Поднялся - еще не было четырех. Матросы на палубе уже готовили шланги. Моторист в шлюпке пробовал запустить мотор. Старпом, хотя и крутился вчера допоздна, был уже на ногах, скорее всего не ложился вовсе.

Вскоре первая партия десанта - моряки и ученые - была готова к высадке. В последний момент к нам присоединился начальник обсерватории Мирный Василий Семенович. Ему захотелось полазить по скалам.

Через десять минут мы ступили на землю. Геологи, охваченные азартом и нетерпением, устремились к ближайшим скалам, и вскоре мы услышали стук геологических молотков. Мы с Василием Семеновичем отправились вдвоем вверх по ущелью. Нам хотелось проникнуть внутрь острова.

Поднявшись метров на сорок, мы увидели озеро, из которого изливался бурный поток - водопад Лозер.

Озеро лежало среди темных сопок. Гигантскими, слегка наклонными ступенями спускались они к водному зеркалу. Ступени отмечали последовательность излияния лав. Давно прекратились вулканические процессы, благодаря которым возникли несколько десятков миллионов лет назад эти острова. Немало изменений произошло с той поры. Небольшие пласты бурого угля, обнаруженные на Кергелене, свидетельствуют, что прежде здесь росли леса. Шло время, менялись очертания материков и океанов, перестраивались воздушные и морские течения. И вот повеяло холодом с юга - началось Великое антарктическое оледенение. На Кергелене образовались собственные ледники. Они возникли вначале в горах, потом вышли на прибрежную равнину и затопили почти весь остров. К нашему времени несколько потеплело, и льды снова отступили в горы.

Отпечаток прошлого хранят эти угрюмые скалы, над которыми, не покладая рук, миллионы лет трудились великие скульпторы: лед и пламень, ветер и вода.

Раскинувшееся перед нами озеро Дасте светлым полумесяцем уходит в глубь острова. Оно названо в честь одного из капитанов-тюленебоев, промышлявших в прошлом веке у этих берегов. Я знал из книги швейцарского геолога Обера де ла Рю, много работавшего на островах, что обойти озеро можно часов за десять. Таким временем мы, увы, не располагали, дай бог осмотреть хотя бы половину.

Склоны близ воды покрыты сочной зеленью. Однако привлекательные на взгляд лужайки - отнюдь не лучшее место для прогулок. Сунувшись туда, мы с трудом вытаскиваем сапоги из вязкой, засасывающей грязи, скрытой под тонким чехлом зеленого мха.

Выше по склону - посуше. Здесь, среди низкорослых стелющихся кустиков оцены - растения, широко распространенного у побережья, - многочисленные норы кроликов. Одни зверьки убегают от нас, другие предпочитают прятаться в норах. Из-под земли доносится их испуганное сопение. Стебли кустов объедены, обгрызены, повсюду клочья грязного пуха, шарики помета.

Взбираемся на сопку. Разговор с Василием Семеновичем пока не ладится. Знакомы мы очень давно, еще по первым антарктическим экспедициям, но вместе судьба нас никогда не сталкивала.

Василий Семенович - полярник-ветеран, не раз зимовал и в Арктике и в Антарктиде. Даже своего рода уникум: четырежды возглавлял станцию "Восток" на полюсе холода нашей планеты! Он и в пятый раз туда собрался, но в самый последний момент начальство распорядилось по-своему - назначило начальником Мирного. Климат там, конечно, помягче, но забот не меньше - зимовщиков раз в пять больше, чем на "Востоке".

Крепко сбитый, широкий в кости, с грубоватым простым лицом, крупным носом и серо-голубыми, словно выцветшими глазами, он был не из тех, кто сразу вызывает к себе симпатию. И взгляд у него чуть недоверчивый, колючий, словно бы оценивающий, взвешивающий, то ли с легким лукавством, то ли с хитрецой.

Я слышал, что он жесткий руководитель, очень требователен к подчиненным, но и себе спуску не дает. Начальство им довольно, посылает его на наиболее сложные участки. В Москве, в Управлении, он занимал ответственный пост по материально-техническому снабжению. Но вот вновь потянуло его в Антарктиду, в шестой раз, хотя и лет Василию Семеновичу не так уж мало: в коллективе Мирного он один из двух, кому за пятьдесят. Однако выглядит моложе многих. И волосы густы, и почти нет в них седины. Чувствуется могучая порода. Именно такими представлял я поморов, первопроходцев нашего Севера.

Мы хлюпаем резиновыми сапогами по мокрому грунту (прав был Обер де ла Рю, эта обувь незаменима в здешних условиях), перебрасываясь редкими фразами. Небо хмурится, низкие облака стелются над сопками, и вот I уже начал моросить дождь. У нас же, как на грех, нет плащей. На шестом континенте плащ - бесполезная вещь, дождей там вовсе не бывает. Зато I Кергелен можно смело назвать островами дождей.

В маршруте по острову

Я пристроился под козырьком скалы в сухой нише, которая, судя по россыпям помета, была особо излюбленным местом кроликов. Достал полевой дневник. Василий Семенович тут же рядом осматривал скалу в поисках красивых минералов. Потом мы позавтракали свежевыпеченной в судовой пекарне буханкой (ее предусмотрительно захватил с собой Василий Семенович) и моим шоколадом и отправились дальше.

На скалах встречаются лишь самые неприхотливые растения

Теперь было рукой подать до вершины сопки. Топкие зеленые лужайки остались внизу. Мы взбирались по скалам, покрытым пятнами лишайников: бежевых, светло-зеленых, черных. Их плотно прижатые, словно припаянные, корочки, казалось, слились с породой, и отодрать их можно было только с помощью ножа. Подобных накипных лишайников больше всего и на южнополярном континенте, им не страшны самые свирепые ураганы. Близ вершины стали попадаться другие виды лишайников - пышные кустики высотой в два-три сантиметра. Их не часто встретишь в Антарктиде, и я взял несколько покрытых растениями камней в свою коллекцию.

Скальная вершина сопки испещрена выемками, по форме похожими на стаканы. Большая часть их до краев заполнена водой. Мне приходилось видеть каменные "стаканы" и в Антарктиде. Их образование скорее всего связано с морозным выветриванием. Замерзающая в углублениях вода постепенно разрушает вокруг себя горную породу.

Сопка, на которую мы поднялись, возвышалась метров на двести над озером. Полюбоваться видом с вершины нам, однако, не удалось. Косой дождь сменился снегопадом. Крупные хлопья мокрого снега застилали все вокруг. Сквозь эти косо летящие белые полосы еще некоторое время проглядывала стальная поверхность озера, темнели сопки противоположного берега, но вот и эта картина растворилась в снегу.

Перспектива исчезла, окружающий мир сузился до размеров комнаты. От наших мокрых курток шел пар. Скалы под ногами побелели. И хотя снег тут же таял, нового выпадало в избытке.

Несмотря на непогоду, не хотелось отказываться от замысла проникнуть подальше в глубь острова. Я предложил Василию Семеновичу оставить уже наполовину наполненный образцами рюкзак в сухой нише, а самим отправиться дальше налегке. Был, правда, риск, что на обратном пути мы его не найдем.

Мы карабкались по скалам, спускались в расщелины, пересекали ручьи, даже фотографировали друг друга, невзирая на снегопад, и постепенно разговорились. Холодок отчуждения, обычный при общении недостаточно знакомых людей, почти рассеялся.

Меня уже давно интересовало, какими качествами должен обладать полярный руководитель. Ведь от него в немалой степени зависит успех работы коллектива. Василий Семенович был признанный полярный лидер, и я пригладывался к нему с особым вниманием.

Думаю, я не ошибался, представляя его человеком весьма незаурядным. Возможно, ему в чем-то везло. Но чувствовалось, что главные качества своего характера он выработал в себе сам. А природа наградила его сметливостью, сообразительностью и не обидела честолюбием: ему нравилось быть начальником. Но он не почивал на лаврах, а энергично работал, думал. Учитывал опыт свой и чужой, был гибок, расчетлив, умел найти общий язык с самыми разными людьми, научился сдерживать себя, не рубить с плеча. Но не только тонкая тактика поведения определяла его успех полярного руководителя. Обнаруживалась в Василии Семеновиче основательность, природная сила, самобытный характер. Даже обороты речи, порой угловатые, были выпуклыми, незатертыми. К примеру, вспоминая о том, как строили Восток, он с одобрением заметил: "Плотники охорашивали дома". Рассказывая на корабле новичкам о Мирном, он упомянул о кладбище на близлежащем островке, где покоились погибшие в Антарктиде полярники, но тут же добавил: "Хорошие могилы, на цепях, но не дай бог туда попасть, не затем едем".

Писатель Владимир Санин, создавший трилогию о полярниках, именно с Василия Семеновича писал одного из своих главных героев. И Василий Семенович законно гордился этим. Гордился он и правительственными наградами, которыми был наделен достаточно щедро. Зарабатывал он их честным, нелегким трудом. Он не раз с успехом справлялся с весьма ответственными и трудными заданиями. Четыре благополучные зимовки на полюсе холода говорили сами за себя.

Один из лишайников облюбовал ледниковый валун

Наверняка иной раз Василий Семенович совершал ошибки, но умел учиться на них и в конце концов добивался успеха.

Притом был он человеком, что называется, земным, порой грубоватым в обращении, отнюдь не простым по характеру. Говорили, что он может быть порой излишне крут, возможно, даже жёсток.

Оправданно ли это? Известно, что на зимовках, особенно таких дальних, как в Антарктиде, должна быть жесткая дисциплина. Излишняя мягкость и доброта начальника могут обернуться бедой для подчиненных. Конечно, стили руководства могут быть весьма различными. Я знал и совершенно непохожего на Василия Семеновича, деликатного, внешне вроде бы даже робкого начальника, который, однако, завоевал своим тактом и умом, справедливым и заботливым отношением к людям всеобщее расположение подчиненных и был для них непререкаемым авторитетом. Всего этого он достиг без грозных приказов, не повышая голоса, не подчеркивая свою роль начальника. Лично мне импонирует именно такой, интеллигентный, тип руководителя.

Василий Семенович принадлежал к числу начальников, утверждающих себя, что называется, силой, властью.

Как бы то ни было, он добивался успеха. На его зимовках был порядок, ЧП почти отсутствовали, планы работ выполнялись, все зимовщики возвращались здоровыми и, как правило, довольными, хотя кое-кто и жаловался на его жесткость. Но победителей, как известно, не судят.

...Снег лепил все сильнее. Видимость сократилась до нескольких метров, и я всерьез стал беспокоиться, найдем ли мы оставленный в нише рюкзак. К тому же отведенное нам время истекло. Мы повернули назад.

Необычная прогулка по острову несколько сдвинула строй наших мыслей, и, приближаясь к сопке, за которой должен был находиться фьорд, мы принялись фантазировать: вот, дескать, выйдем к берегу, а судно ушло, не дождавшись нас. Что будем делать?

- Перво-наперво подумаем о жилье, - обстоятельно рассуждал Василий Семенович. - Обоснуемся в пещере. Потом решим вопрос с продовольствием. Кролики вокруг - мясом будем обеспечены. На скалах, конечно, есть птичьи базары, значит, будут и яйца. Ну а в качестве деликатеса предлагаю тюленью печенку. Очень вкусна, если ее с умом приготовить! Питаться будем разнообразно, чтобы от цинги уберечься.

- Здесь должна быть кергеленская "капуста", - добавил я. - Отличное противоцинготное средство! Помогло первооткрывателям Антарктиды - участникам экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева. Кстати, из растительной пищи предлагаю использовать молодые побеги оцены - их можно встретить на берегу под грудами водорослей - и одуванчики. Это не мои рекомендации, а швейцарского геолога Обера де ла Рю, автора книги "Два года на островах Отчаяния".

- Про капусту ты верно вспомнил, - согласился Василий Семенович. - Капуста от цинги первое средство. А вот про оцену и одуванчики не знаю, тебе виднее, на то ты и ученый. А как насчет рыбной ловли? Я на берегу под водорослями таких червей видел, прямо как у меня на огороде.

- В озерах рыба, к сожалению, не водится. А в море пищей не слишком разживешься. Из рыб здесь, правда, водится нототения.

- Знаю, отличная рыба. Жена ее готовит - пальчики оближешь!

- А Обер де ла Рю дает ей самую нелестную характеристику, называет отвратительной, малосъедобной рыбой, к тому же кишащей паразитами.

- Заелся он, видно, твой Обер, как его там по батюшке. Вижу я, дружочек, мы тут с тобой не пропадем, сумеем поробинзонить.

Словом "дружочек", безусловно искренним проявлением симпатии, Василий Семенович тем не менее утверждал и свое положение руководителя. В его воображении мы робинзонили бы само собой под его началом. Он органично чувствовал себя начальником. И эта уверенность, подкрепленная опытом, умением, энергией, передавалась подчиненным, принималась большинством сразу же на веру. Ему подчинялись обычно беспрекословно, чаще всего даже охотно. Обычно уравновешенный и спокойный, Василий Семенович, казалось, не испытывал колебаний и сомнений. Во всяком случае подчиненные не могли судить, какой ценой достаются ему его твердые решения.

Наше появление растревожило морских слонов...

Размышляя о Василии Семеновиче, я вспомнил еще одного полярного руководителя, с которым не раз работал бок о бок и, можно сказать, съел пуд соли. Он тоже человек волевой, энергичный, но в отличие от умеющего держать себя в руках Василия Семеновича был импульсивным, вспыльчивым.

Морской слон

Он добивался своего, но при этом излишне эмоционально выкладывался, стараясь абсолютно все охватить, во все вникнуть самолично, все обязательно "пропустить через себя". Любой пустяк он принимал близко к сердцу, горячился, порой ругался на чем свет стоит. Впрочем, те, кто знал его достаточно хорошо, не слишком обижались на эти постоянные и не всегда справедливые разносы. Наоборот, его уважали за прямодушие, преданность делу и честность. Знали: он никогда не станет хитрить, кривить душой и зла не затаит. Мне иной раз от него здорово доставалось. И случалось, в сердцах говорить друг другу лишнее. Но спустя некоторое время мы снова общались как добрые товарищи. Конечно, никому не пришло бы в голову считать его методы руководства идеальными. Тем не менее из трудных положений он почти всегда выходил победителем. Это не могло быть случайным стечением обстоятельств.

...Рюкзак был найден, и мы не мешкая направились дальше к фьорду. Увлекшись игрой в робинзонаду, мы едва ли не всерьез стали опасаться, что не увидим нашу "Башкирию".

Снегопад прекратился, небо очистилось, и открылась яркая синева бухты, уходящие вдаль скалистые уступы, веселые зеленеющие острова и розовое облако в небе, а прямо под нами - мачты нашего судна. На соседней скале рядом со старой надписью "Омск" уже красовалась новая: "Башкирия". Наш заход в бухту Хопфул был увековечен!

- Нет, не судьба нам поробинзонить! - улыбнулся Василий Семенович.

Внизу у моря в лучах солнца ярко зеленели лужайки, на прибрежной гальке валялись тюлени, в воздухе парили большие носатые птицы. В этих неожиданно прорвавшихся после долгого снегопада потоках солнечного света берег так и просился на цветную пленку.

- Ты, дружочек, поработай с фотоаппаратом, а я рюкзак поношу, - сказал Василий Семенович. - Для потомства надо увековечиться.

Мы спустились к пляжу, где дремали морские слоны. Василий Семенович не без труда с помощью моего геологического молотка растормошил одного лежебоку, заставив его принять воинственную позу. Я сделал несколько снимков. Вызванное нашим вторжением возбуждение распространилось по всему пляжу. Два разбуженных гиганта, толком не разобравшись, что произошло, привстав на ласты и широко раскрыв пасти, угрожающе крутили головами, раздували ноздри, выпучивали глаза. Потом вдруг, изогнувшись дугой, самцы с размаху бросились друг на друга. От столкновения их увесистых туш, казалось, земля заколебалась под нашими ногами.

- Во дают! - с восхищением отметил Василий Семенович. - Да их же разнимать надо - поуродуют себя!

"Яблоко раздора" - небольшая вялая самочка щурилась рядом на лужке и, казалось, ничуть не обращала внимания на эти "бесконечные распри мужчин".

- А все же я за то, чтобы в Антарктиде с нами зимовали женщины, - продолжал Василий Семенович. - Арктика когда была покорена? Когда туда пришли дамы! Так и Антарктиду без них нам не одолеть. А всякие разговоры, что, дескать, мужики друг на друга будут бросаться, - так ведь это вздор. Американцы же зимуют с дамами - и ничего! А что они, из другого теста? Мы ведь все же не такие, как эти, - указал он молотком на соперничающих слонов. - Мы ведь люди! А человек, дружочек, как-никак венец природы! Вот так-то! Конечно, без ЧП поначалу не обойтись. Ребята у нас, сам видишь, - кони, молодые, здоровые. Я вот себя помню, в свое время был парень не промах. Женился - образумился. Теперь все только к жене, как мышка в свою норку... Воспитательную работу, конечно, усилить придется. Чтоб товарищески относились к женщине. Ну и чтоб она тоже поскромнее была, блюла себя. Ничего, все образуется. Зато веселее станет на зимовках.

Метрах в десяти от нас, на скале, стоял упитанный поморник и, слегка наклонив голову, с напряженным вниманием вслушивался в то, что говорил Василий Семенович.

Зелень близ воды была яркой и сочной. На выступающих из моря скалах лепились растения, которых мы раньше не встречали. Одно - некое подобие Ромашки с бархатистыми серо-зелеными лепестками - вполне могло бы служить украшением бального платья. Рядом прижалось к скале пышным букетом другое, с мясистыми листьями, словно намеревавшимися свернуться в кочан. Я почти не сомневался, что это и есть та самая кергеленская "капуста", которая спасла бы нас от цинги, случись нам остаться на острове. И я смело стал жевать ее жесткий, похрустывающий лист.

Моему примеру последовал Василий Семенович, но поспешно сплюнул. Пожалуй, вкус "капусты" напоминал редьку, только уж со слишком едкой горчинкой.

- Крепка. Чувствуется, много витамина "С". Ее нужно с подсолнечным маслом и солью готовить, - одобрил Василий Семенович.

К прибрежной скале, где поселилось целое семейство капустных кочанов, от склона сопки шла тропинка. Вдоль нее валялось множество скелетов и не до конца объеденные тушки кроликов. Это была прямо-таки своеобразная "тропа смерти".

- Чего они тут мрут? Может, эта капуста ядовитая? - высказал предположение Василий Семенович и еще раз сплюнул. - Да нет, не может того быть! Была бы ядовитой, не ели бы. В природе все надежно, без обмана!

Мы двинулись вдоль берега в сторону "Башкирии". На наших глазах из норки на склоне сопки выскочил серый зверек, огляделся и шустро устремился к берегу: не иначе как решил полакомиться сочной "капустой". В тот же момент со скалы почти беззвучно взметнулся поморник, прошел на бреющем полете и накрыл сверху кролика. Точный удар клювом - и вот уже зверек слабо подергивается на прибрежной гальке, а поморник терзает свою добычу.

- Мудра природа! - продолжал рассуждать Василий Семенович. - Сама о себе заботится. Человек напортачил, наводнил остров кроликами. Они что саранча, если бы не поморники - видали бы в гробу твою капусту! От цинги чем бы мы тогда спасались?

Мы проходим мимо остова баркаса, неведомо какой гигантской волной выброшенного далеко на берег. И конечно, задерживаемся у обломков кораблекрушения. За двести с лишним лет, прошедших со дня открытия островов Кергелен, много всего произошло и на этих столь удаленных от центров цивилизации берегах. Вот и этот старинный, выброшенный морем баркас - одна из страниц, рассказывающая о крушении чьих-то надежд.

...У водопада Лозер многолюдно. Работает насос, гонит воду по шлангам в танки "Башкирии". С судна доставили еще одну группу желающих взглянуть на здешний берег. Сам капитан и тот решился на часок оставить корабль. Стоит теперь на пригорке у воды, наблюдает за работой помпы.

- Как насчет золотишка? - обращается он к нам, косясь на увесистый рюкзак на плече Василия Семеновича. - Удачно прогулялись?

Мы в один голос расхваливаем нашу прогулку. Василий Семенович доверительно сообщает, что драгоценности для капитана будут.

- Ну, тогда отправляйтесь на судно. Обед пропустили - ничего. Зайдите на камбуз, скажите: капитан распорядился вас накормить.

Мы залезаем в шлюпку. Вместе с нами еще трое полярников. Один из них - геофизик в красивых солнцезащитных очках. Капитан хочет еще что-то крикнуть мотористу, делает неосторожный шаг вперед и, поскользнувшись, съезжает по влажному грунту со своего пригорка прямо к воде. Его барахтающаяся в грязи маленькая фигурка выглядит беспомощно и забавно. Все в шлюпке наблюдают молча, пряча улыбку. Только геофизик, удобно усевшись на самой корме, залился хохотом, даже очки снял, видно, слезы выступили.

Капитан наконец поднимается, отряхивается. Он явно смущен. Делает знак мотористу, чтобы мы скорее отчаливали. Наша шлюпка лихо берет с места. Мы проскакиваем под канатами. Один из них провис низко над головой. Внезапно раздается вскрик. Я оборачиваюсь и вижу, как задетый канатом весельчак опрокидывается и уходит в воду вниз головой. Василий Семенович еле успевает схватить его за сапоги.

Мокрого, моргающего геофизика втаскивают обратно в шлюпку.

- Очки, очки! - бормочет он.

- Вот, дружочек, - ласково втолковывает ему Василий Семенович. - Что же ты так оплошал? А все почему? Кто это тебе позволил потешаться над капитаном?!

...Вечером "Башкирия" снялась с якоря. Мы покидали бухту Надежд. Покидали надолго, скорее всего навсегда: заходы на Кергелен - великая редкость.

Как и всегда в ответственные моменты, на мостике рядом с капитаном в унтах гармошкой маячила строгая, подтянутая фигура старпома. Они отлично дополняли друг друга.

Мы же вышагивали с Василием Семеновичем по палубе, словно продолжая наш недавний маршрут.

- Да, погорячился твой Обер, - говорил Василий Семенович, глядя на уходящие назад скалистые берега. - Какие же это "острова отчаяния"? По антарктической мерке - это же цветущий сад, земля богов! Впечатлительный, верно, был, молодой, зеленый. Или уж больно по жене соскучился. Бывает!

- Нет, не слишком он был молод. Да и вместе с женой здесь работал, - возражаю я.

- Ну, тогда мне вовсе не понятно. Какого же еще рожна ему было надо? Это ж надо, выдумал - "от-ча-я-ни-я"! Хотя, - Василий Семенович задумался, - красиво звучит, оставляет впечатление. Надо бы и нам в Антарктиде что-то подобное сообразить!

Берега Кергелена отступали все дальше, растворялись в сиреневых сумерках. Прав ведь Василий Семенович, - думал я. Какие же это острова отчаяния? Но ведь и сам швейцарский геолог, если его внимательно почитать, ругает-ругает острова, а потом вдруг скажет такое, что понимаешь: на самом деле любит он эту землю. Вот к примеру: "Нельзя провести около двух лет на островах Кергелен, не привязавшись к ним". Или: "...мы испытали очарование суровой и дикой природы этой южной земли и сохраним воспоминания о ее ландшафтах редкой красоты". "Острова Отчаяния" - это ведь мореплаватель Кук придумал. А он на острова только взглянул. Какой ему резон был любить эти острова, к тому же не им, а французом Кергеленом открытые?! Кук, как мореплаватель, был больше всего к морю привязан. А что частенько Обер де ла Рю ругает Кергелен, так это в порядке вещей. На зимовках, бывает, вовсю клянут Антарктиду, а потом вновь туда по доброй воле возвращаются. Для того же Василия Семеновича полюс холода - это же земля обетованная. В который раз рвется он туда на зимовку!

..У борта замелькали крылья больших белых птиц. Они провожали нас в открытый океан, в Антарктиду.

Фото автора