Глава 7. Пятилетие плавморнина и плавания в 1926 году [1974 Васнецов В.А.

Ареной экспедиционной деятельности Морского научного института в первые годы его существования являлись Баренцево и Карское моря. В те времена наименее исследованными, вернее, совсем неизученными были их северные акватории, труднодоступные из-за ледовитости. Они и привлекали внимание научных работников института. Институт уже отметил пятилетие своей деятельности. К юбилейной сессии ученого совета была развернута выставка экспонатов, добытых в северных морях, многочисленных фотографий, диаграмм и акварелей художников В. А. Ватагина, В. М. Голицына и Тыко Вылки, посвященных Северу.

За пять лет институт воспитал свои научные кадры, сильно вырос в научном отношении. Материалы, собранные в экспедициях, обрабатывались в лабораториях многих московских институтов. При создании Морского института предполагалось, что плавать по морям будет весь состав его. Так было в первой экспедиции, когда действительно все сотрудники уместились на «Малыгине». Но через пять лет это оказалось уже невозможным, и, хотя специального решения изменить название института не принималось, как-то само собой отпало слово «плавучий». Согласно пятилетнему плану, разработанному Ученым советом Морского научного института, в 1926 году «Персей» должен был вести исследования в северной и северо-восточной акватории Баренцева и Карского морей. Ожидались более благоприятные ледовые условия, чем в предыдущие годы. Однако рассчитывать пробраться подальше к северу можно было не раньше середины августа.

В летние месяцы 1926 года «Персей» совершил два недалеких плавания. В первом экспедиция изучала гидрологический режим Белого моря сразу же после освобождения от ледяного покрова. Работами руководил гидролог профессор Александр Иванович Россолимо.

Группа участников экспедиции в 1926 году. Стоят — В. Г. Богоров, Н. А. Синадский, А. П. Савватинский, М. С. Идельсон; Б. М. Персидский, И. Н. Замяткин, А. И. Мусинов, А. Г. Карельский; сидят — П. И. Бурков, Е. В. Месяцева, Т. И. Горшкова, В. А. Бродская, Е. С. Клюшникова, на переднем плане — боцман Морозов

«Персей» вышел из Архангельска 26 мая и был первым кораблем, отправлявшимся в плавание в эту навигацию. В Белом море попадались отдельные пластины плавающих льдов. Однажды встретился даже целый пролет деревянного моста с перилами, построенного зимой через р. Кузнечиху и снесенного первым ледоходом.

Кроме основных гидрологических данных, участником экспедиции Л. А. Зенкевичем был собран обширный материал по количественному учету донной фауны на сделанных для этой цели 85 дночерпательных станциях. На суточной станции у мыса Турьего велись гидрохимические наблюдения по особой программе.

Экспедиция пересекла Белое море сетью продольных и поперечных разрезов, на которых было выполнено 58 полных станций, и получила весьма ценные научные данные о гидрологическом режиме в столь ранний сезон.

Из-за погоды «Персей» вынужден был зайти в Соловецкий залив, где простоял два дня. Сотрудники экспедиции познакомились с деятельностью Соловецкого отделения Архангельского общества краеведения, с замечательным историческим памятником — бывшим монастырем, с живописной природой Соловецких островов.

С 10 по 29 июля под руководством Ь. К. Флерова исследовали Чешскую губу в промысловом, гидрологическом и навигационном отношении. Во время стоянки на четырех суточных станциях несколько раз высаживались на берег партии. Я в них не принимал участия, поскольку должен был находиться на корабле и наблюдать за скоростью и направлением течений.

Штурманы уточнили карту Чешской губы и выяснили, что ее восточный берег лежит на 8 миль западнее, чем обозначено на карте. В Чешской губе на поперечных и продольных разрезах было сделано 56 полных океанографических станций.

Интересный случай произошел у северо-восточного берега полуострова Канин. Была хорошая погода, когда мы стали на суточную станцию 503. К концу суток ветер усилился, развел крутую волну; выходить на разрез не имело смысла, потому мы решили переждать погоду на якоре. При расходившемся волнении, как раз по тому курсу, на который мы собирались лечь, был виден бурун, опрокидывающийся на кошке, не нанесенной на карту. Не начни штормить, мы, несомненно, сели бы на нее, и неизвестно, чем бы все кончилось у этого отмелого и необитаемого берега, Оказывается, и шторм может быть полезен! Плавание в малоисследованной Чешской губе, рельеф дна и течения которой неизвестны, а глубины в прибрежной зоне малы и туманы часты, по заведомо неправильной карте было очень рискованным и требовало большого мастерства от навигаторов «Персея».

Одиннадцать летних дней прошли в подготовке к дальнему плаванию на север. Мы приняли на борт уголь, воду и на два месяца продовольствие. И опять выходили в море без полугодового запаса и надлежащего обмундирования. На все это у нас не было средств. Но к таким недостаткам мы привыкли и закрывали глаза на возможность неприятных последствий.

На этот раз план работ экспедиции составили в двух вариантах. По первому варианту, в случае благоприятных ледовых условий мы должны выполнить ряд зигзагообразных разрезов вокруг Северного острова Новой Земли — в северной части Баренцева моря и в Карском море; по второму — ряд разрезов в северной части Баренцева моря, там, где позволит лед. Кроме того, наметили обследование некоторых губ Северного острова Новой Земли.

От Соборной пристани Архангельска мы отошли 12 августа и по выходе из Горла Белого моря, определившись по Святонос-скому маяку, направились на губу Крестовую. Чтобы сэкономить время для работ в высоких широтах, этот переход сделали без станций, но нас задержал 10-балльный шторм от северо-востока.

И вот передо мною снова развертывается панорама губы Крестовой, которая произвела на меня такое глубокое впечатление в первом плавании на л/п «Малыгин» в 1921 году. Теперь я воспринимал все окружающее уже как арктический мореплаватель, имеющий пятилетний стаж.

«Персей» отдал якорь 19 августа против речки Крестовой. По сообщению зимовщиков, губа освободилась от льда в этом году очень поздно, только после 20 июля. За истекшие 5 лет в Крестовой ничего не изменилось: стояли те же убогие строения, все так же суров был окружающий пейзаж. Он показался мне более мрачным, чем при первом посещении. Быть может, причиной тому была пасмурная погода и низкие серые клочковатые облака, сползающие с гор и закрывающие их снежные вершины.

И я представил себе становище в зимнюю полярную ночь — тесное и грязное жилище, керосиновая лампа, вой ветра за стеной и шелест пурги по стеклам подслеповатых окошек. Ни кают-компании, ни библиотеки, ни отдельных комнат, как на полярных станциях. Радиоприемников для широкого пользования тогда еще не существовало, да и не было художественных передач. Чем жили зимующие промышленники в долгую полярную ночь? Какими душевными качествами должен обладать человек, чтобы перенести такую зиму, а иногда и не один год? И во имя чего? Для меня это остается загадкой.

Промышленника Овчинникова в становище не было, и мы не могли узнать, что сталось с приборами, оставленными ему в 1921 году, и вел ли он метеорологические наблюдения, как обещал.

В Крестовой простояли мы около полутора суток. На разрезе вдоль губы произвели с моторного катера геологические и ботанические сборы, драгирование, а также прочие наблюдения. Затем направились на север к Горбовым островам, описанным в 1835 году Пахтусовым и Циволькой. Составленная по их данным карта Гидрографического управления оказалась весьма неточной.

Заброшенная избушка на острове Большом Заячьем

«Персей» отдал якорь в проливе между островами Большим Заячьим и Личутиным. В районе Горбовых островов, а потом Архангельской губы выполнили наблюдения на нескольких станциях, а также геологическое обследование островов и пресноводных озер на них.

В связи с организованными правительством поисками пропавших экспедиций Седова, Брусилова и Русанова Главное гидрографическое управление на острове Заячьем в 1914 году устроило спасательное депо и оставило значительный запас продовольствия, снаряжение и 13 тонн угля. От депо ничего не осталось, все оказалось расхищенным. Мы нашли только заброшенную избушку без дверей и окон, одиноко стоящую на невысоком берегу острова Заячьего. Грустное впечатление произвела она.

Утром 23 августа мы вышли на север, чтобы начать намеченный разрез к Земле Франца-Иосифа.

«Персей» у Горбовых островов

Опять ожили надежды высадиться на мыс Флору, так досадно рухнувшие в 1923 году. Теперь положение было более благоприятным: запасы угля и воды вполне достаточны и разрез от Новой Земли мы начали почти на неделю раньше. Но уже вечером того же дня нас постигло горькое разочарование: «Персей» вышел в мелкобитый, подтаявший, сильно разрыхленный лед.

Знаменательно, что почти в то же самое время (22 августа 1921 года) и почти в том же месте (только на 20 миль севернее) я впервые в своей жизни увидел полярные льды с палубы л/п «Малыгин».

В начале следующих суток лед стал более плотным и отчасти торосистым. Мы заметили, что лед довольно быстро дрейфует на северо-восток. Однако на севере лед становился все тяжелее и непроходимее. Решили идти южными курсами, чтобы выбраться из льдов: к вечеру мы были уже на чистой воде и направились вдоль ледовой кромки. Она теснила нас к югу, на широту Горбовых островов.

В те годы я обладал исключительно острым зрением, и, как всегда, И. И. Месяцев, снабдив меня своим начальническим биноклем, послал на бочку, чтобы осмотреться.

Будто и невысока фок-мачта «Персея», но как заметно расширяется горизонт с ее верхушки! Опираясь ногами на рым для крепления антенны и крепко обняв стеньгу, я поднялся еще выше над бочкой.

На востоке сквозь голубую дымку горизонта неясно просматривались очертания снежных вершин Новой Земли. На юге синело море, чистое от льда. В западном направлении виднелись только отдельные льдины, а на севере до горизонта простиралось царство льдов. Кромка их, насколько можно было видеть, уходила в северо-западном направлении.

Спустившись с мачты, я прошел в штурманскую рубку, где над картой склонились Месяцев и Бурков. Обсудив обстановку, Иван Илларионович распорядился следовать вдоль кромки на северо-запад. Это было ближе всего к направлению разреза от Горбовых островов к Земле Франца-Иосифа. Да, собственно, другого выхода и не было.

На горизонте то виднелась кромка льда, то сияло только ледяное зарево, а мы шли по чистой воде. Но через три дня, когда мы были у 50-го меридиана, разрез уперся в резко очерченную кромку тяжелого крупнобитого льда, тут и там торчали небольшие айсберги. Пришлось отвернуть от нее к западу и снова идти на северо-запад. Сделав лишь четыре станции, мы 28 августа в третий раз подошли к кромке еще более тяжелых льдов, состоявших из огромных полей, высоких торосов и больших айсбергов. Это был настоящий полярный так. Теперь кромка льда шла на юго-запад, куда-то в сторону острова Эдж или Надежды, и была такой резкой, что казалась берегом суши. Мы пришвартовались к ней, как к пристани, и сделали станцию, самую северную за эту экспедицию, под 79° 23' с. ш., на 42° в. д. «Персей» стоял у огромного ледяного поля толщиной, должно быть, не менее 2—2,5 метра, покрытого свежевыпавшим снегом. Всем хотелось поразмяться, побегать, и кто мог, спрыгнул на лед. В трюме давно лежали канадские плетеные лыжи (по форме они напоминали большие теннисные ракетки), полученные еще в 1921 году вместе со всяким полярным снаряжением, Мне пришла мысль испытать их, и я достал из трюма одну пару. Другие последовали моему примеру. Но никто из нас не знал, как крепить эти лыжи к ногам. Кроме лыж (в равном с ними количестве), были получены какие-то небольшие решетки по форме ступни с прикрепленными к ним толстыми ремнями из лосиной кожи. Принадлежали ли они к комплекту канадских лыж или нет, никто не имел представления. Я, например, привязал их к поперечинам лыж, ремнями прикрепил ногу и с видом опытного бегуна на канадских лыжах бодро двинулся от борта «Персея».

Все шло прекрасно, пока снежный покров был тонким, с таким же успехом я мог идти по нему и без лыж. Но на более глубоком снегу лыжи стали зарываться носами и я летел тоже носом вперед. У моих товарищей результат был таким же. Отвязав овальные решетки, я прикрепил лыжи непосредственно к ноге, но ничего не изменилось — я также клевал носом в снег. В общем, канадские лыжи доставили массу удовольствия и веселья.

После лыжной прогулки мы отдали швартовы и направились на юго-запад, вдоль кромки. Как зачастую бывает у резкой границы моря и льдов, навалился густой серый туман, зарядами пошел снег, ветер усилился до 5 баллов, температура воздуха упала ниже — 5°. Пришлось продвигаться с большой осторожностью из-за айсбергов, временами выплывающих из тумана чуть ли не под самым бушпритом.

К концу дня 29 августа решили снова подойти к кромке льдов и проверить ее положение. Она все так же простиралась в юго-западном направлении.

Спускаться вдоль нее дальше к югу не имело смысла, в задачи этой экспедиции не входили работы на Шпицбергенском мелководье, да и ледовая обстановка была значительно тяжелее, чем в прошлом. Снова разочарование: ни добраться до Земли Франца-Иосифа, ни выполнить исследования в высоких широтах в этом году не удалось.

Охраняя тайны Арктики, льды не пустили нас дальше на север.

В Машигиной губе

По программе экспедиция должна была обследовать ряд ново-земельских губ. Поэтому вечером 29 августа, отвернув от ледовой кромки, пошли на юго-восток к Новой Земле, производя работы на станциях. Отдельные айсберги встречались до 77° с. ш. Из-за десятибалльного шторма, который развел большую волну, пришлось целые сутки проболтаться носом на ветер, подрабатывая машиной, Наконец 4 сентября вошли в глубоко врезающуюся в сушу Машигину губу, хорошо защищенную от всех ветров, и стали на якорь за мысом Базис.

В губу сползало несколько глетчеров. Один из них, расположенный ближе к устьевой части, обрывался в воду залива отвесным фронтом, раза в три выше персейских мачт. Промоины и трещины разбили его на отдельные глыбы, столбы и башни голубовато-зеленого цвета. По-видимому, ледник двигался довольно быстро, потому что все время слышался грохот. Глыбы льда срывались в море, поднимая высокие всплески, как разорвавшаяся мина. Иногда с грохотом падала в воду целая башня во всю высоту ледника. Она как бы оседала, рассыпаясь на осколки, и поднимала большую волну, расходившуюся далеко от подножия ледника. Исследуя губу, мы опасались близко подходить на моторном катере к этому слишком уж активному леднику.

Все же в соседстве с ледником с нами произошел пренеприятный случай. Биологи запускали большой мальковый трал. И вот на конечной станции поперечного разреза, как раз под барьером ледника, трал при спуске набросило на винт. Этого не заметили, машине дали ход, и трал намотался на винт вместе со стальными тросами уздечки. Корабль попал в беспомощное положение — ветром его медленно несло к глетчеру. Попробовали дать задний ход, но еще больше намотали. Спешно отдали якорь. «Персей» развернулся на канате, и его корма очутилась в опасной близости к отвесной ледяной стене — совсем рядом срывались и скатывались в море большие глыбы льда. Любоваться этим не было времени. Все, кто мог, принялись освобождать винт. Обрубили трос уздечки, баграми и кошками оборвали часть трала и с такой культяпкой на винту кое-как отошли от глетчера, и вовремя. Как только «Персей» отошел, вблизи того места, где он стоял, рухнула в море высоченная ледяная башня.

Мы пополнили запасы пресной воды в одной из многочисленных речушек, впадающих в Машигину губу, и 7 сентября перешли в соседнюю губу, Северную Сульменеву.

Здесь мы простояли два дня. В это время по радио пришло печальное сообщение о кончине Михаила Васильевича Афанасьева, принимавшего самое активное участие в подготовке экспедиции на л/п «Малыгин», постройке «Персея» и в организации Морского научного института. Умер он совсем молодым, в возрасте около 30 лет. Все мы, «старые» сотрудники института, любили и уважали этого простого, деятельного и отзывчивого человека и нас глубоко огорчила его ранняя смерть. Мы назвали его именем один из безымянных островков в губе Северной Сульменевой.

В губе Митюшихе мы встретились с гидрографическим судном «Мурман», экспедицию на котором возглавлял Н. Н. Матусевич.

В губах с «Персея» и моторного катера производили драгирование, собирали пробы дночерпателем, тралом Сигсби, трубкой Экмана, планктонными сетями. Составляли геологические и ботанические коллекции. В Машигиной губе штурмана промеряли и уточняли береговую черту.

10 сентября мы вышли из губы Митюшихи, чтобы продолжить прерванные работы на разрезе по 47-му меридиану. Но не тут-то было! В третий раз за это плавание судно попало в жестокий шторм, 11 баллов, заставивший более суток держаться носом на волну.

Наконец вечером 17 сентября нам послал свой приветственный луч Святоносский маяк, а утром 20 сентября пришли в Архангельск.

В этот раз «Персей» прошел 2580 миль, а экспедиция выполнила научные работы на 73 станциях.

Хотя из-за ледовых условий этого года не удалось осуществить разрез от Горбовых островов к Земле Франца-Иосифа, мы получили ценные океанографические материалы для труднодоступной части акватории Баренцева моря, почти совсем тогда неисследованной, на разрезе от Новой Земли до самой северной, достигнутой нами точки и на обратном разрезе, проходившем несколько южнее.

И хоть экспедиция 1926 года не оставила в моей памяти ярких впечатлений, год этот запомнился мне навсегда. В 1926 году я окончил естественное отделение физико-математического факультета Московского государственного университета по кафедре географии.

Нелегко было учиться. Ранней весною я уезжал из Москвы в Архангельск для подготовки экспедиций. После экспедиций должен был отправлять в Москву собранные материалы и готовить на корабле лаборатории и инструментарий к зимовке. Поэтому возвращался я в Москву поздней осенью, одним из последних. И все же, несмотря на трудности, все практикумы были отработаны, экзамены сданы.

Кафедрой заведовал тогда профессор А. А. Крубер. По состоянию здоровья он только читал лекции и редко бывал в университете. Немногочисленных студентов по делам кафедры он принимал дома.

И вот с заверенной ведомостью сданных зачетов и экзаменов отправился к Круберу и я. Позвонил, меня попросили пройти в кабинет. Я успел осмотреться. Кабинет Александра Александровича был сплошь заставлен книжными шкафами. За стеклами виднелись корешки старинных, прямо уникальных книг по истории землеведения. Большой письменный стол, за которым сидел профессор, тоже был завален книгами.

Я подошел и поздоровался. Хозяин поверх очков мрачно посмотрел на меня, как будто не узнавая, и, указывая на кожаное кресло, сказал: «Садитесь, что вы от меня хотите?».

— Ваша фамилия? — подозрительно спросил профессор.

Я не был удивлен вопросом, рассеянность была ему свойственна.

Я объяснил, что я есьм Васнецов, студент кафедры географии, которой он заведует. По-видимому, это сообщение не рассеяло недоверия Крубера, потому что он промычал: «Ммм-дааа-с, что-то я вас не видел на моих лекциях в этом году».

Я объяснил, что лекции не посещал, потому что экзамен по его предмету сдал еще в прошлом году.

Как будто он начал меня припоминать, во всяком случае посмотрел уже не так подозрительно.

Он читал ее долго. Потом достал из стола учебную программу.

— Вот у вас еще четыре предмета не сданы, а три сданы, которые не требуются. Как же я подпишу, что учебный план выполнен? — наконец изрек профессор.

Я похолодел, и, если бы не сидел в кресле, несомненно, ноги у меня подкосились бы, такую я ощутил слабость в коленях. Я так усиленно работал этой зимой, так выдохся, что у меня не было сил сдавать еще хотя бы один экзамен. К тому же в ближайшие дни я должен был уезжать на «Персей». Но как же так получилось? Я наизусть знал учебный план и был твердо уверен, что выполнил все.

Я взял у Крубера его план и посмотрел сам. Да, он действительно не похож на тот, по которому я занимался. Посмотрев внимательнее, я понял, что это новый учебный план, введенный с прошлого года, а я должен был кончать по тому, по которому начинал учиться. Я сказал об этом профессору. Он бесконечно долго рылся в своем письменном столе, а я ждал с замиранием сердца. Наконец он вытащил какую-то бумагу и долго-долго ее читал, и через очки, и поверх них.

— Да, вы правы, — теперь уже без всякого недоверия посмотрел на меня и подписал справку.

И вот в моих руках справка, что университет я окончил. Душа моя ликовала. Я понял сущность выражения: «Не чувствовать под собою ног от радости». Да, я их не чувствовал. Из деканата я плыл по воздуху, не касаясь ногами ступенек лестницы.

Не дожидаясь, когда оформят свидетельство (его можно получить и потом), я со спокойной совестью уехал в Архангельск.

Уже с 1925 года (мне было 23—24 года) я плавал в Арктику как руководитель работ по гидрологии. Мне вполне доверяли. Но отсутствие законченного высшего образования подсознательно меня беспокоило, порождая тревожное чувство неполноценности. Теперь с этим покончено, я добился цели только своими силами, только своим трудом.

http://bloknot-krasnodar.ru как выбрать водяную помпу - какая водяная помпа лучше.