Прыгающий отряд

Все это правильно, Игорь Васильевич,- говорил я академику Курчатову, упрекавшему меня в намерении улететь с экспедицией в Ледовитый океан в период, когда лаборатория готовилась к ответственным полевым работам.- Однако дело налажено, сотрудники надежные, а отсутствовать я буду не более полутора месяцев. И поймите меня - я все же хотя и бывший, но полярник.

- Это говорится так - на полтора месяца, а заберетесь на Северный полюс - вас оттуда не вытащишь, ну уж ладно, я вас понимаю - поезжайте, прогуляйтесь.

Конечно, мне было неловко, но в сотрудниках я действительно был уверен, а отказаться от соблазна поработать в Арктике, где не был 16 лет, не мог.

Искусителем явился старый знакомый Михаил Емельяно-вич Острекин, тогда - заместитель директора Арктического института, появившийся в Москве в январе 1954 года. "Слушай, у меня дело к тебе есть",- позвонил он, а потом зашел.

- В марте - апреле мы будем проводить очень большие работы в Центральной Арктике. Наблюдения дрейфующей станции СП-2 показали сложный рельеф дна Ледовитого океана. Это подтвердили промеры глубин, сделанные при кратковременных посадках на лед наших ученых во многих точках. Сейчас мы намерены оконтурить подводный хребет, который обнаружен в океане, и провести исследования всех основных геофизических параметров в нескольких десятках точек на льду. Будут измеряться глубины, температура воды на разных горизонтах, элементы магнитного поля, характер дрейфа и т. д. Организуем сразу две дрейфующие станции - СП-3 и СП-4.

Оторвался ты от Арктики - наверное, не представляешь современные методы нашей работы?

- Слышал кое-что, но ты расскажи подробнее.

- Помнишь, конечно, как в 1940 году мы с Либиным и Черевичным сделали три короткие посадки на лед в районе полюса относительной недоступности?

- Разумеется, помню. Еще во время дрейфа мы мечтали о таких работах. Ведь самолеты нашей экспедиции восемнадцать раз вполне благополучно садились на лед, выбирая площадку с воздуха.

- Вот, в этом вся соль. Сейчас летчики полярной авиации очень хорошо научились выбирать с воздуха место для посадки, Ли-два на лыжах сажают в любом районе. Но они выбирают не старое, толстое ледяное поле - как у вас делали Водопьянов, Молоков и другие,- сейчас они ищут недавно замерзшее разводье. Лед наверняка гладкий. Все дело в том, чтобы правильно оценить его толщину. Так что ваши мечты осуществились. Сам увидишь, как это делается.

- То есть как - сам увижу?

- Так. Дело-то мое к тебе в том, чтобы передать приглашение нашего директора - Фролова, а также и начальника Главсевморпути - Бурханова участвовать в экспедиции. Неужели не соблазнишься?

- Уже соблазнился, но вряд ли смогу. Скоро предстоят мне очень ответственные дела.

- Так ведь ненадолго. Вся экспедиция займет месяца полтора, а если нужно будет, то и раньше отправим тебя обратно. Самолеты будут часто ходить.

Вот с этим и пришел я к Курчатову. Я лишь начинал тогда работать с ним, но уже искренне преклонялся перед этим человеком - большим ученым и замечательным организатором сложнейших исследований. Организация любого производства - сложное и трудное дело. Но организовать научные исследования - так, чтобы десятки институтов и лабораторий, многие тысячи ученых работали согласованно, по единому плану,- задача невероятно трудная. Курчатов был и остается, с моей точки зрения, непревзойденным мастером такой организации.

Он никогда никого не подавлял своим огромным авторитетом. Он умел заинтересовать людей так, что каждый ученый считал свою задачу в общей работе - главным делом своей жизни. Обаятельный человек - доброжелательный, веселый и вместе с тем требовательный и строгий в работе.

"Борода", как шутливо и уважительно называли его сотрудники, ввел во всем своем огромном коллективе своеобразный стиль общения - непринужденный и, казалось бы, вольный.

- Ну как, рукребята (руководящие "ребята"), подготовили писдокумент (письменный документ)? - мог обратиться он к группе министров и академиков. Но горе тому, кто понял бы это как попустительство небрежности или легкому отношению к делу.

Видя его неистощимую энергию, заражаясь его чувством юмора, никто не мог бы предположить (сам Игорь Васильевич и его друзья хорошо это знали), что он тяжело и неизлечимо болен и может умереть в любой момент. Он и умер внезапно, за беседой, приехав навестить своего друга академика Харитона в подмосковном санатории, в 1960 году. Каждый, кто работал под его руководством, может этим гордиться...

Когда выяснилось, что я смогу принять участие в экспедиции, Острекин предложил мне выбрать:

- Начальник экспедиции Бурханов был бы рад иметь тебя в составе своего штаба - эта небольшая группа будет все время находиться на самолете Ил-12, перелетая с места на место - посещая все отряды экспедиции и некоторые полярные станции. Далее мы организуем три временные базы на льду, где будет проводиться обычная программа наблюдений дрейфующих станций. Ты можешь руководить научными работами на одной из них. Сюда же будет доставляться горючее для "прыгающих отрядов". В экипажи самолетов-"прыгунов" включаются два научных работника - гидролог и геофизик-астроном. Они вылетают с баз в кольцевые маршруты и делают несколько посадок для научных наблюдений. На каждой посадке проводятся, естественно, определения координат, гидрологические и магнитные измерения. Вот, смотри, на этой карте - места трех баз и точки посадок - их намечено сделать шестьдесят три. На каждый самолет-"прыгун" придется пятнадцать - двадцать точек.

- Записывай в "прыгуны" - никакой "руководящей" работой я заниматься не хочу.

- Я, признаться, так и думал. Не забыл еще, как астроно» мические и магнитные определения делать?

- Не беспокойся, управлюсь. Так я стал "прыгуном".

Насколько тяжело переживала Анютка мое участие в первой экспедиции на полюсе в 1937 году, настолько легко и охотно отпускала меня сейчас. Понимала, что теперь нет никакой серьезной опасности, понимала, что эта работа будет для меня своеобразным отдыхом от беспокойных, ответственных и сложных дел в Москве.

30 марта вылетел вместе с группой участников экспедиции из Ленинграда в Архангельск, затем в Амдерму, на Диксон, и 4 апреля вечером наш самолет, совершив промежуточную посадку у полярной станции Мыс Желания, подходил к островам Земли Франца-Иосифа. Третий раз я на этой, запомнившейся на всю жизнь земле.

Как и в 1937 году, мы подлетали к островам в то время суток, когда там, позади, на юге, солнце село, а здесь оно уже не заходит. И получается так, что для нас заря возникает на севере. Низкое красное солнце прямо перед нами. Красные отблески на гладких ледниковых куполах знакомых островов.

Будем садиться в бухте Нагурская - это в западной- части архипелага. Бухта названа именем русского летчика, который первым, еще в 1913 году, летал в Арктике - в районе Новой Земли, разыскивая экспедицию Георгия Седова.

в апреля 1954 года. Нагурская. Сидим здесь уже второй день. Вчера опробовал астрономический теодолит. Все благополучно. Опробовал и магнитные приборы. Магнитные теодолиты сейчас не употребляются. Склонение определяется буссолью, устанавливаемой на астрономический теодолит, а горизонтальная и вертикальная составляющие вектора магнитного поля - так называемыми "весами", прибором, созданным для детальных съемок в районах магнитных аномалий. Постоянный магнит, помещенный в вертикальном и горизонтальном положении, качается, как коромысло весов, на агатовых призмах.

Компенсируя большую часть действия земного магнитного поля другим постоянным магнитом, получаем небольшой угол наклона качающегося магнита. По нему рассчитываются составляющие вектора поля.

Этот прибор имеет вполне достаточную точность, а измерения с ним выполняются очень быстро - за 3-5 минут. В условиях сравнительно кратковременной экспедиции характеристики магнитов не успевают измениться.

Здесь полярная станция. Поселок выстроен несколько беспорядочно. Помещения грязноваты, правда, народу скопилось сейчас очень много. Теснота. Мы живем пока втроем в одной комнате - Острекин, Гаккель и я. Ожидаем к себе еще Черевичного и Падалка.

Сейчас большая разница во всем между так называемым летно-подъемным составом и приравненными к нему экспедиционными работниками и полярниками - сотрудниками полярной станции. Это заметно и в зарплате, и в пайке, и в прочем. В общем полярники как-то обветшали. Похоже, что народу и на станции, и в нашей экспедиции слишком много. Возможно, что это следствие сниженных условий оплаты и вознаграждений для станции, а в экспедиции результат обратного положения.

Ну ладно. Это все пока к лешему. Кажется, в первый раз за много лет нахожусь в таком положении, когда такие вопросы меня не касаются. И вмешиваться пока что явно не стоит. По крайней мере сейчас, пока еще нет опыта работы в современных условиях.

Вчера некоторое время боялся, что, не имея долгое время практики, буду копаться и ошибаться в расчетах координат. Однако все подсчитал быстро.

7 апреля. Нагурская. Из Нагурской мы должны вылетать для организации ближайшей базы, откуда мы могли бы начать свои "прыжки". Однако и сегодня не вылетели, хотя самолеты были готовы.

На севере пасмурная погода, а без прямого солнечного света и отчетливых теней от ропаков первую посадку делать трудно. Синоптическая карта сейчас богатая - метеостанций много. И уже открытые базы дают сводки, и самолеты нашей экспедиции, пересекающие океан в различных направлениях, сообщают погоду. Не то что в 1937 году.

Вчера летали с Острекиным в бухту Тихую на маленьком самолете Ан-2. Садились у станции на лед бухты. С волнением поднимался на берег к поселку обсерватории, где началась моя работа в Арктике 19 лет тому назад.

Изменений не так много. Дополнительно построены два-три небольших бревенчатых дома. Они уже успели обветшать.

Ангар, построенный еще нашей сменой, служит, как и у нас, складом. (Впрочем, с 1934 по 1937 год здесь были маленькие самолеты.) Ветряка уже нет, но его вышка осталась - торчит эдакая пирамида, собранная из углового железа.

Полярники показали нам все свое хозяйство. Заглянул в магнитный павильон, на метеоплощадку, в комнату, где жили мы с Шольцем. В помещениях, мне показалось, не так чисто и благоустроено, как было при нас, но значительно лучше, чем в Нагурской.

Собрались в столовой - той самой "кают-компании",- поговорили с сотрудниками. Из этой беседы и осмотра стало ясно, что все текущие наблюдения ведутся хорошо, но научно-исследовательских работ никто не ведет. Это обидно - около трети состава специалисты с высшим образованием.

Вся аппаратура в порядке, но уж очень мало она отличается от той, что была во время Второго Международного полярного года. Создается впечатление какого-то застоя в методах геофизических измерений.

Посетить бухту Тихую было очень интересно, и вместе с тем грустное впечатление вызвал контраст между хорошо памятным мне нашим энергичным, инициативным коллективом молодых научных работников и нынешним составом - добросовестно, но как-то вяло выполняющим рутинную работу. А может быть, это только мне так кажется?

Вернувшись, встретили только что прилетевшего Чере-вичного. Погода ухудшается.

8 апреля. 06 часов. Вчера много спал днем, и все же исправно проспал ночь. Сейчас ветер слабее, чем вчера, метров 10-12. Поземок. В нашей комнате народ еще спит, а я попытаюсь через полчаса получить поверку времени и заведу хронометр. Он у меня стоит на холоде у склада.

Не зря я писал Анютке с дороги о том, что эта работа для меня вреде отпуска. Здесь действительно отключаешься от всех московских дел, просто потому, что практически невозможно никак на них повлиять.

Не верится, что со времени последнего пребывания в Арктике прошло 16 лет. Кажется, будто все это было года два-три назад.

9 апреля. 07 часов. Сегодня опять сомнительная погода. Наш синоптик Чуканин рисует на синоптической карте целую серию циклонов, выходящих из Гренландского моря к полюсу.

Сегодня нет и нашей дальней разведки погоды. По-видимому, опять придется сидеть. Черевичный уже начинает нервничать. Мы, пожалуй, могли бы лететь 6-го. Тогда было лучше. Впрочем, как мне кажется, синоптические данные о Центральной Арктике сомнительны и сейчас.

Много сплю, отсыпаюсь. В остальное время вся наша компания болтает. В комнате тесно, как в четырехместном купе. Почти весь пол загроможден объемистыми рюкзаками, лежат скинутые с ног унты.

Я лежу на одной из верхних коек. Тепло, уютно. На маленьком столике в эмалированных кружках крепкий горячки чай, а то и коньячок. Чаще всего слушаем Черевичного - он отличный рассказчик.

Я не могу и пытаться передать его образную, живую речь, но приведу здесь содержание истории о выговоре, полученном Черевичным от Папанина в приказе по Главсевморпуги, не помню - в 1948 или 1949 году.

Война окончилась, начала отходить в прошлое. Арктика вновь стала привлекать общественное внимание. Одна из московских опереточных трупп кочевала по полярным станциям и добралась до мыса Шмидта. Здесь базировался экипаж Черезичного, который на большой летающей лодке вел ледовую разведку. Этот самолет имел небольшую, даже по тому времени, скорость, но огромную дальность полета. Он держался в воздухе около 26 часов и отлично подходил для стратегической ледовой разведки в океане.

Естественно, что встреча московских летчиков и артистов московской оперетты была ознаменована товарищеским ужином, который начался на берегу - в гостинице, а закончился на борту стоявшего у причала самолета. Тут почти вся труппа и полегла в объемистом фюзеляже самолета на спальных мешках, чехлах и всякой мягкой рухляди. Когда артисты проснулись, самолет уже много часов летел над Ледовитым океаном. "Я пожалел их будить, а план полетов для нас - закон",- говорил Иван Иванович. Артисты реагировали по-разному. Большинство с интересом разглядывали океанский лед, некоторые ворчали, а кое-кто откровенно трусил.

Мы вспоминали с Иваном Ивановичем о его работе в Гидрометеорологической службе Красной Армии во время войны. Метеосводок с территории, оккупированной противником, не было. А они совершенно необходимы для прогноза погоды в зоне фронта - воздушные массы в основном движутся с запада. С огромным трудом мы получали отрывочные сведения о погоде от партизанских отрядов, от наших разведчиков, но этого было мало. Тогда организовали авиаполк разведки погоды.

Черевичный служил в этом полку. Он выполнил первый и немало других смелых полетов в глубокий тыл врага для наблюдений за погодой.

Но основной темой наших разговоров был остров. Иван Иванович утверждал, что в прошлом году в одном из полетов он ясно видел небольшой островок в районе полюса (к югу от полюса, примерно по меридиану 150^° в. д.).

Он утверждал, что это был не дрейфующий ледяной остров, о существовании которых недавно стало известно, а самая настоящая земля, со скалами и небольшой речкой. К сожалению, штурман зафиксировал координаты лишь приблизительно.

Некоторые основания к тому, чтобы здесь мог существовать остров, имелись. Наша работа на СП-1 установила, что в районе полюса и к югу по пути дрейфа - в сторону Гренландии - океан глубок и дно сравнительно ровное. Но уже во время организации и работы следующей дрейфующей станции, СП-2, выяснилось, что совсем недалеко "за полюсом", в сторону Аляски, имеется резкий подъем дна. Огромный подводный хребет пересекал океан от Новосибирских островов до восточной части Арктического побережья Канады - ему впоследствии дали имя Ломоносова.

Отмечались глубины 200-300 метров. Поэтому мог быть и остров.

Нынешней экспедиции предстоит окончательно решить этот вопрос.

А снаружи пурга. Все мы не первый раз в Арктике и такие задержки переносим спокойно, отдыхаем.

11 апреля. 05 часов. На льду. Вчера наконец смогли вылететь около 10 часов и сели на эту точку около 15 часов. Ее называем "база Каминского". Сделали все нужные наблюдения и отдыхали. Сегодня поднялись рано, в 4. 30. Облачно, слабый снег. Сидим. Не торопясь позавтракали. Геннадий, второй пилот, отлично сготовил завтрак. Сейчас в прорывы облаков взял одну высоту солнца. Обработаю и буду спать.

12 апреля. 09 часов. База Каминского. С утра опять пасмурно. Облачность более мощная, чем вчера. Слабый снег. Черевичный собирается вылететь на разведку. Можно ожидать, что на нужном месте посадки гораздо лучшая погода, чем здесь. Мы будем наготове. Где-то на востоке в воздухе Бурхаиов со своим штабом. Вероятно, прилетит к нам.

Дно здесь очень неровное. Вчера глубина оказалась 4250, а всего в двух милях к северо-западу лежит точка нашего первого измерения, которое показало глубину 3750 метров.

12 апреля. 17. 30. База Каминского. Только что вернулся из полета Черевичный. Он летал "правее" полюса - то есть около меридиана 150^° в. д. (все ищет свой остров!). Данные неутешительные. В районе полюса лед 8-9 баллов, мелкие поля. Сесть там трудно. Дальше в нужном нам районе лучше. Однако облачность мощная и поэтому пока приходится ждать здесь. Появляются тонкие трещины у края нашего поля. Вот уже третий день сидим в одной точке.

Никак не ожидал, что будет здесь столько свободного времени. Давно сделали магнитные определения. Ловлю при всякой возможности солнце, а больше и делать нечего. Расчет координат отнимает немного времени. Занялся расчетом прибора для измерения спектра ионов в атмосфере - это, конечно, впрок, для "Большой Земли".

Вчера переселился к своему экипажу, с которым будем "прыгать" в течение всей экспедиции. Ребята очень славные. Живем в одной палатке. Это типовая, принятая сейчас в высокоширотных экспедициях палатка системы Шапошникова. Она очень хорошая. Черный двухслойный купол. Ставится на легком жестком металлическом каркасе за 30-40 минут. Никакой ветер ее не опрокинет. Внутри тепло. Горит газовая плитка. В крышке отверстие для вентиляции. На одной горелке стоит бак с водой. Другая горелка только греет воздух.

Утром механики в метеорологической палатке развели жару, нагрели много воды, хорошо помылся до пояса, голову вымыл.

Командир нашего экипажа Виктор Миронович Перов - опытный полярный летчик. Сейчас он спит похрапывая. Спит штурман Жуков. Тот самый, что летал в свое время в экипаже А. Д. Алексеева на Северный полюс с нашей экспедицией. Залман Матвеевич Гудкович, гидролог, почитывает что-то. Надо было взять с собой какую-нибудь работу, хотя бы ту, которой занимаюсь в последнее время,- об осадках. Сейчас вошел радист, протянул провода с радиостанции самолета, поставил динамик. Хорошо, послушаем "Последние известия".

13 апреля. 18 часов. База Каминского. Весь день было пасмурно. Но к вечеру температура начала падать, сейчас около -24. Давление поднимается, и на западе виден просвет. Появилась некоторая надежда на возможность вылета завтра. Пока делать нечего. Сейчас сидим после обеда, болтаем. В 17 часов Залман Матвеевич опускал термометры. Самый нижний, который был на глубине 4000 метров, смят. Долго размышляли, какое морское чудо могло его надкусить.

18 апреля. 08 часов. База Каминского. Вот теперь работаем вовсю. 14-го с утра погода хорошая - высокие облака и немножко низких. В облаках большие прорывы и солнца хватает, холодно - температура -25,5 и порядочный ветер. Измерил координаты базы.

Около 10 часов Черевичный ушел на разведку, а наш экипаж изготовился к полету. Около 12 часов вылетели с базы Каминского на точку, где организуется станция СП-4. Здесь у нас была назначена встреча с Бурхановым и всем штабом экспедиции.

14-го в 20 часов я вылетел с Черевичным в разведку по нашему первому маршруту - проверить, найдутся ли места дял посадок. Тщательно осмотрели весь район работ и вернулись в 04 часа 15-го, проведя в воздухе 8 часов. Поспал 4 часа. Затем прилетел Бурханов. С ним - в штабе экспедиции - летают академик Щербаков и мой старый знакомый Марк Трояновский. Он руководит большой группой кинооператоров, находящихся в разных отрядах экспедиции.

Днем 15-го Бурханов провел совещание всего научного и летного состава экспедиции, а вечером 15-го я вылетел со своим экипажем в первый маршрут - садились и работали по нескольку часов в четырех заранее намеченных пунктах, по существу, не отдыхая. В 12 часов 17-го вернулись на базу Каминского.

За четыре дня база продрейфовала около 16 миль, а глубина изменилась с 2000 до 3000 метров. Сильно меняются глубины. Этим, вероятно, объясняется значительная аномалия вертикальной составляющей магнитного поля.

В маршруте, который только что выполнили, имел полную возможность убедиться в том, каким эффективным средством исследований стала полярная авиация. Помню, как мы с И. Д. Папаниным, имея в 1934 году на мысе Челюскин три маленьких самолета, мечтали о такого рода работе.

Но тогда это было не по силам. Теперь наши летчики не только пересекают океан по всем направлениям, но и садятся где нужно и когда нужно. И это не маленький У-2 или старый Р-5. Это большие Ли-2, в фюзеляжи которых можно погрузить все, что нужно. Единственным ограничением полетов являются здравый смысл и опыт командиров отрядов.

Сейчас собираемся на две долговременные точки, на каждой из которых будем работать около суток.

18 апреля. 20 часов. На льду. Вылетели сегодня на первую долговременную станцию в 10 часов. Сели почти точно в намеченное место. Глубина оказалась 2500 метров. С тех пор трудимся.

Нам предстоит в течение суток измерять все основные явления, происходящие в толще океана,- изменения температуры, течений, солености воды на разных горизонтах; этим будет заниматься гидролог. Мне нужно тщательно вести астрономические наблюдения для учета дрейфа и часто производить магнитные измерения.

Механики наладили отопление самолета на стоянке газовыми плитами. Поэтому жилой палатки не ставим, хотя сидеть будем долго. В машине тепло. Прибрались. Стоит стол. Здесь же обедаем. Если бы не косой пол, было бы совсем хорошо. В заднем отсеке фюзеляжа горит газовая плитка. Здесь кухня и вся стряпня. В пилотской кабине салон. Посредине столовая.

Сейчас истекает 10-й час нашей станции, но этого не замечаем. Время идет очень быстро. Залман трудится над лункой. У него в палатке неплохо. Тепло. Когда нужно поднимать приборы из воды, тарахтит мотоциклетный моторчик лебедки и быстро выкручивает трос.

Такую моторную лебедку можно было, разумеется, изготовить и для нашей первой экспедиции, но кто же думал, что океан здесь такой глубокий!

Вот и приходилось посменно, часов шесть - восемь, поднимать вручную приборы с морского дна.

19 апреля. 20 часов. Сегодня утром закончили работу на первой долговременной станции и вылетели на место второй. Однако когда сели и измерили глубину, то оказалось всего 1300 метров. Это нам не подходит, нужна более значительная глубина на восточной стороне хребта Ломоносова. Отдохнули 6 часов, потом перелетели к точке, где, как предполагалось, мог находиться гипотетический "остров" Черевичного. И попали на глубину 2500 метров. Делаем долговременную станцию. Я уже взял две высоты солнца, сделал магнитные определения и сейчас занимаюсь обработкой.

Температура -28^°. Небольшой ветерок.

21 апреля. 06 часов. На льду. Утром 20-го закончили вторую долговременную станцию, начатую 19-го. Все получилось правильно - тихоокеанская вода по одну сторону хребта и атлантическая - по другую.

Вернулись на базу в 08 часов. Сюда прилетели с востока Жгук и Козлов с Аккуратовым. Эти последние тоже старые знакомые. М. Козлов был вторым пилотом в экипаже Молокова, а Аккуратов - штурманом у Мазурука. Хотели быстро лететь на новый маршрут, но Острекин просил задержаться. Поспали четыре часа, затем посовещались относительно следующего маршрута, взяли на борт Аккуратова и кинооператора Юру. Вылетели сюда около 21 часа.

Залман опускает в море и поднимает различные приборы. В самолете трещит движок. Тепло. Старший механик Макарыч не выдержал стука и улегся спать в мешке на открытом воздухе на оленьих шкурах прямо на снегу. Я с удовольствием тоже поспал бы. Но через два часа делать измерения координат. Магнитные измерения уже сделал. Магнитное поле одинаковое здесь, на базе и на прошлой точке.

Мы находимся где-то неподалеку от точки моего первого магнитного определения, сделанного в 1937 году.

23 апреля. 11 часов. База Жгуна. В прошлый маршрут с 20 по 22 апреля сделали шесть коротких станций и 22-го днем прилетели сюда и встретились с Черевичным. Отсюда собирались вылететь на три следующие точки сегодня, 23-го, утром, но испортилась погода. Сейчас пасмурно, солнце едва просвечивает мутным пятном. Координаты взять нельзя. Ветер метров шесть - восемь. Слабый снег. Потеплело. Всего -21^°. Похоже, что началась непогода. Черевичный сейчас пытался вылететь, но вернулся. Видимость плохая, и место для посадки выбрать нельзя.

Занимаюсь обработкой.

27 апреля. 12 часов. База Жгуна. Все еще сидим здесь. Много спим. Днем в нашу палатку постоянно заходят гости. У нас хорошая гостеприимная компания.

Я вычислил результаты магнитных измерений. Сделал почти все. Сегодня закончу. Сейчас только что встал. Остальные еще спят. Погода все еще плохая.

28 апреля. 15 часов. База Жгуна. Сегодня утром была хорошая погода. Она началась еще вчера с ночи. Мы собрались вылетать. Черевичный вылетел около 10 часов. Около 12 ожидали его сигнала и мы, чтобы идти на место его посадки и от него дальше для детального прощупывания района минимальных глубин. Однако хорошая погода была очень кратковременной и с 13. 30 у нас небо затянуло облачностью Черевичный тем временем сел и делает промеры. Вероятно, вернется сюда.

29 апреля. 18.30. База Жгуна. Вчера все-таки слетали на одну станцию. Пошли к Черевичному, но его накрыл туман и сесть там было нельзя. Сели около одной из намеченных точек. Глубина здесь оказалась 1123 метра. Провели программу наблюдений и вернулись на базу Жгуна уже в тумане сегодня около 1 часа.

Погода опять плохая. Около 17 прилетел Сорокин с Гак-келем. Гаккель привез мне письмо от Анютки от 7 апреля. Прислала яблоки, апельсины. Едим, полеживаем. Сейчас туман, солнце едва просвечивает. Видимость неважная. Даже концов нашей взлетно-посадочной полосы не видно с ее середины. В тумане застыли на полосе четыре слегка заиндевевших самолета.

30 апреля. 09 часов. База Жгуна. Сейчас наступила хорошая погода, но мы пока сидим, ожидаем Бурханова со штабом, который находится где-то у полюса и идет к нам.

2 мая. 23.30. СП-4. 30-го к нам прилетел Бурханов со всем своим штабом. Академик Щербаков привез мне еще несколько писем из дому. Во вторую половину дня организовали первомайский митинг. Затем каждый экипаж устроил торжественный обед в своей палатке. В нашей перебывал в гостях почти весь лагерь.

Первого мая поднялись в 06 часов. Послушали приветствие Климента Ефремовича Ворошилова.

Бурханов пригласил меня посмотреть только что созданные дрейфующие станции - СП-3 и СП-4. Я, разумеется, согласился и, распростившись не без сожаления на несколько дней с дружной компанией экипажа Перова, потащил свой спальный мешок в штабной самолет. В 09 часов вылетел на СП-4. При выруливании на взлет заметил, что посадочное "Т" в начале полосы выложено из бутылок от шампанского, выпитого в лагере накануне вечером.

Бурханов со штабом летает на Ил-12 - это более скоростная машина и дальность полета побольше.

Весь штаб так и живет в самолете, за исключением редких остановок в береговых аэропортах. И стенгазета, которую выпускает Марк Трояновский, так и называется - "Наш дом - самолет".

Поскольку самолет на стоянке опирается на переднее колесо - пол прямой и жить в фюзеляже удобнее, чем в Ли-2, но на этой машине первую посадку на лед не сделаешь. Нужна подготовленная взлетно-посадочная полоса.

Начальники СП-4 и СП-3 А. Ф. Трешников и Е. И. Толстиков еще молодые ребята - третьего поколения советских полярников (себя я отношу ко второму), но люди бывалые - по нескольку лет работали на полярных станциях и в экспедициях.

С огромным интересом ожидаю прибытия на СП.

Приближаемся. Вижу взлетно-посадочную полосу. На ней вертолет с вертящимся винтом, два Ли-2 и три-четыре черные куполообразные палатки. Что же это - все?

Нет, это только аэродром. Если нашу СП-1 уподобить маленькой охотничьей избушке в лесу, то СП-4 - поселок городского типа. Ну и аэропорт, естественно, в отдалении. Он на сравнительно тонком ровном льду, а для станции выбрано толстое, бугристое поле.

Не успел наш самолет отрулить к стоянке, как вертолет подкатился поближе и замер. Вся компания перебралась в него и минут через десять прибыла в поселок СП-4.

Здесь десятка полтора деревянных сборных домиков, часть - жилые, в других размещены лаборатории. Много черных экспедиционных палаток - в них размещены запасное оборудование и временные жильцы. Осмотреть по порядку я ничего не успеваю, но объем и размах работ ясен. Вон видны спиральные антенны радиозоидового локатора, а вот трактор волочит один из домиков - они все на полозьях, чтобы можно было оттащить на другое место в случае чего.

Электростанция с тремя дизелями, один из которых непрерывно работает, снабжает поселок энергией. Протянуты телефонные провода. Состав самой СП-4, видимо, около 30 человек, но кроме них здесь еще несколько десятков человек экспедиционных работников, летчиков, корреспондентов. Станции придан вертолет и небольшой самолет Ан-2 для работ в окрестностях.

Если у нас все имущество и запасы весили около 10 тонн, то здесь на каждого человека приходится по крайней мере столько же.

И все притащено сюда самолетами. Выполнен колоссальный труд. Но и результат научных исследований будет серьезен. Конечно, нашим преемникам гораздо удобнее жить и работать. Однако как тяжело и опасно будет перетаскивать, пусть и с помощью трактора, все это громадное хозяйство, когда трещина в ледяном поле пройдет через лагерь, а это когда-то обязательно случится.

Проводим митинг, посвященный Первому мая, а затем Алексей Федорович приглашает гостей к столу. Для этого стола построен большой снежный дом. У входа торчат две медвежьи головы. На столе свежие фрукты и все, что полагается для торжественного обеда.

Сразу после обеда - обратно в самолет и дальше на восток - на СП-3 к Е. И. Толстикову. Прибываем туда вечером первого числа. Вся процедура повторяется.

Утром 2 мая Бурханов предложил мне либо лететь с ним, посещая другие отряды и береговые станции, с расчетом попасть обратно к себе на базу около 5-го числа, либо лететь с одним из самолетов обратно на СП-4, а оттуда на Ан-2 или вертолете в свой отряд.

Я выбрал последнее и к 15 часам 2-го был вновь у Треш-никова. Однако здесь застрял. Прежде всего выяснилось, что вертолет для такого дальнего рейса требует специальной подготовки, а Ан-2 ремонтируется. Узнав об этом, Бурханов дал указание Жгуну прибыть сюда и перевезти на нашу базу меня, гидролога Пархоменко и лебедку.

4 мая. 13 часов. База Жгуна. 3-го прилетел за мной Жгун. Около 06 часов вылетели от Трешникова с гидрологом Пархоменко, забрали с собой лебедку. В 8.30. подошли к базе, но ее накрыл туман и не было возможности сесть. Пошли назад через полюс по восточным меридианам. За полюсом погода была хорошей, и около 10 часов, найдя удобную площадку, сели, чтобы переждать непогоду на базе. Когда измерил координаты, то оказалось, что мы сидим в пункте 89^°11^' с. ш., 145^° в. д., а это вблизи от одной из намеченных по плану точек наблюдений. Решил сделать здесь промер. Собрали лебедку, измерили глубину - оказалось 2260 метров. Сделали магнитные наблюдения. Провели здесь в общей сложности около 5 часов.

Решили закусить, но обнаружили, что по чьей-то рассеянности на самолете провизии много, а никакой посуды - ни кастрюли, ни ложек, ни вилок - нет. Сварили в каком-то ведре пельмени, и ели их на китайский манер деревянными палочками.

В 14 часов погода прояснилась, и мы перелетели на базу. Здесь экипаж летчика Воробьева ждал нас с обедом. Мой экипаж - Перова - летал по маршруту, и на базе была лишь одна палатка, поэтому спали плохо, в большой тесноте. Сейчас ожидаем прилета всего отряда с долговременной станции. Отдыхаем.

6 мая. 05 часов. На льду. В конце дня 4 мая на базу прилетели Сорокин, Перов, а затем и Черевичный. Очень хорошо встретился со своим экипажем, я уже сжился с ними, и было приятно, что и они радовались моему возвращению.

Довольно быстро сговорились о дальнейшем плане работ в Гренландском секторе, и поздно вечером 4-го мы вылетели на самую дальнюю точку - в сторону Гренландии. Здесь ледовая обстановка неожиданно для нас оказалась весьма сложной. Лед, видимо, быстро движется, много торосов, и буквально негде сесть. Крутились около часа, и в конце концов решили уходить на следующую ближайшую точку. Вскоре встретили подходящие льдины, и в 05 часов 5 мая сели.

Как всегда, первыми выскакивают на лед механик и гидролог с буром. Моторы не выключаются, чтобы самолет быстро отрулить на другое место, если лед слишком тонок.

Пробурили отверстие, измерили, оказалось - толщина 47 сантиметров, хотя сверху лед казался толще - видимо, снегу на нем много. Предельная толщина 40 сантиметров. Решили разгружаться и работать.

Во избежание недоразумений стал проверять - не прогибается ли лед под машиной. После первой серии астрономических измерений навел теодолит на одну из деталей самолета. Через час оказалось, что лед осел под машиной на 1 сантиметр. Тогда Виктор Миронович отыскал невдалеке участок более толстого - около 60 сантиметров - льда и перерулил на него.

Работали в этом пункте около 10 часов - до 15 часов 5 мая. Спать никому не пришлось - лед тонковат и все были наготове. Стояла изумительная погода. Такая, когда в океане или в тундре хочется идти и идти, работать и работать.

Полный штиль. Абсолютная тишина. Яркое солнце. Слепящая ледяная пустыня.

Закончив измерения, перелетели в другую плановую точку. Сели в 16.50. Глубина здесь оказалась большой, как и на предыдущем пункте. Стало ясно, что мы ушли со склона подводного хребта и находимся над океанской впадиной. Поработали здесь до 23 часов 5 мая и пошли на следующую точку. Здесь закончили работу к 04 часам 6 мая. Работали около двух суток без перерыва, и сейчас все легли спать. Мне осталось взять еще одну высоту солнца в 05 часов, и после этого тоже улягусь.

7 мая. 01.30. На льду. Спал на прошлом пункте до 12 часов. Около 14 часов вылетели на следующую точку. Сели в 16 часов. Здесь долговременная станция. Погода держится отличная, ясно, -10, -15^°. Хорошо.

Не хотелось ютиться в тесноте самолета, поэтому вытащили стол на двор. Позавтракали. Я поспал часа два в мешке перед обедом на воздухе. Пообедали под крылом самолета за столом. Солнце пригревает, и с самолета капает, хотя температура -15^°.

9 мая. 14 часов. База Каминского. Вчера очень тревожный день.

Мы вернулись на базу вечером 7 мая. Здесь получил записку Острекина с предложением послать Гудковича с Каминским сделать дополнительный промер в районе недавно найденного большого разводья, а если там плохая погода, то послать нашего «базового» магнитолога П. К. Сенько с Каминским для особо точных магнитных измерений в точке, где делаются ежегодно повторные измерения для определения векового хода магнитного поля. Каминский засиделся на базе и очень хотел лететь куда угодно. Обсудив, решили, что вначале Каминский полетит на полынью с Залманом и Пономаренко, ибо один наш Залман устал и замучается.

Вылетели на Ан-2, но примерно через час Каминский вернулся. Оказалось, что в районе полыньи туман и сесть нельзя. По его словам, на северо-востоке, там, где нужно определять вековой ход, погода более хорошая. Стащили Залмана с самолета со всем его хозяйством. Сел Сенько. Я передал ему свой теодолит, буссоль и горизонтальные магнитные весы.

Они вылетели, а мы легли спать в 21 час 7-го. По сообщению было видно, что они сели и сделали весь комплекс измерений в одной точке, а затем пошли на другую.

В 01 час 55 минут 8-го сообщили, что нашли подходящее место для посадки, и в 01 час 58 минут сказали - «садимся». На этом связь кончилась.

Около 5 часов Перов начал беспокоиться. Разбудил меня. Решили, что дело неладно. Сообщили Черевичному. И предложили Сорокину, что был на базе, подготовиться к вылету на поиски. К 7 часам Сорокин изготовился. Однако Черевичный был уверен, что беды нет, не торопился и не давал разрешения приступать к поискам. Сам же продолжал работу на станции.

Мы с Перовым, надо сказать, сильно возмущались такой медлительностью. Слали телеграммы. Только вечером 8-го Черевичный прибыл к нам. Взял часть груза с базы и пошел сам на поиски.

Он объяснял свои действия плохой погодой, которая не позволила бы ничего увидеть. Погода действительно неважная. Облачность 10 баллов, высота 100-200 метров, видимость 2-3 километра. Он вылетел с базы в 21.00. Около 23 часов сообщил, что видит Каминского, и затребовал в его район Сорокина. Сорокин вылетел, сел около Каминского и сообщил, что самолет сгорел, а все люди живы и здоровы.

Ночью где-то близко, поверх низких облаков летали американцы. Похоже, что один или несколько самолетов искали локаторами наши базы - видимо, считали самолеты, а с берега их наводили по пеленгам.

11 мая. 11 часов. База Жгуна. Прилетели сюда 9-го вечером. По дороге свернули к Канадскому побережью, около которого сейчас находится Т-3 - так назвали американцы свою первую дрейфующую станцию, располагавшуюся на ледяном острове - большом плоском айсберге, оторвавшемся когда-то от ледников Гренландии или Канады.

Она существовала несколько месяцев в 1952 году. С ее начальником - известным американским полярником Флетчером - мне предстояло познакомиться через 20 лет.

Мы снизились и несколько раз прошли над островом на высоте около 100 метров. Были хорошо различимы занесенные снегом домики. Мачта с анемометром. Какая-то вышка - возможно, от ветряка. Видно, что здесь давно никого не было.

Прибыв на базу, естественно, накинулись на погорельцев. Они здесь. Здоровые, если не считать нескольких ушибов и незначительных ожогов. "Ну, что с вами случилось?" - "Реверс подвел". Авария была очень редкая.

Самолет Ан-2, на котором они летали, был в экспериментальном порядке оборудован так называемым реверсом - устройством, поворачивающим лопасти винта в положение заднего хода. Это для того, чтобы тормозить после посадки, сокращая пробег.

Идя на посадку, чуть раньше, чем лыжи коснулись снега, пилот скомандовал механику: "Реверс!" И вдруг заметил впереди бугор. Взял ручку на себя, вздернул самолет к верху и, забыв о реверсе, дал газ. Подскочившая метра на полтора и резко заторможенная в воздухе машина рухнула и загорелась. Экипаж не растерялся, успел выкинуть спальные мешки, кое-какое продовольствие. Истинное геройство проявил мой коллега - магнитолог и астроном Павел Кононович Сенько. Он трижды залезал в горящий самолет, пока не вытащил все приборы и записи.

И вовремя. Через несколько секунд бензин взорвался. В общем, хорошо то, что хорошо кончается. Все мы рады, что товарищи целы и невредимы.

А погода ухудшилась. Потемнело, пасмурно, идет снег, и, кажется, начинается пурга. Видимо, будем отдыхать несколько дней.

Выйдя из палатки, еидишь - на просторной льдине, окаймленной грядами торосов, стоят четыре самолета. Моторы прикрыты чехлами. У некоторых поставлены ветровые щиты. От моторов до земли самолет как будто в штанах. Под крыльями машин - черные куполообразные палатки. Оттуда слышен говор, смех. В каждой палатке свое устройство, свой быт. Он зависит от характера командира корабля и всего экипажа. У нас, пожалуй, наиболее размеренная и упорядоченная жизнь. Мы очень сдружились. Не обращаем внимания на постоянные изменения долготы своего расположения и, благо солнце светит круглые сутки, живем по одному и тому же московскому времени, едим регулярно, два-три раза в сутки. Дежурный готовит нормальный обед. Сегодня как раз моя очередь. Взял три больших замороженных нельмы. Из голов сварил уху, рыб зажарил. Ребята похваливали - гости заходили. В нашей палатке есть стол, стулья. Можно даже заниматься умственным трудом. Держим свой дом в чистоте и порядке.

15 мая. 20 часов. На льду. На старой базе прожили еще три дня. Все время было пасмурно, ветер, слабая пурга. Уже начали изнывать от безделья. Только вчера погода улучшилась, в 6 часов мы вылетели по маршруту на четыре свои последние точки. Летали с четырьмя посадками с 6 часов 14-го до 12 часов 15-го без отдыха, и сели в конце концов здесь, на 87^° 30^' с. ш., 149^° в. д. Вся работа нашего экипажа выполнена. Канадский сектор остался позади. Теперь кажется, что мы уже далеко на юге, на дороге к дому. Немного отдохнули, и сейчас готовимся к приему двух других самолетов.

18 мая. 12 часов. В полете. На прошлом пункте мы сидели три дня - выполняли роль базы. По маршрутам ходили другие экипажи. В ночь на сегодня все вернулись, закончив работу. Утром мы на трех машинах вылетели на Средний, оттуда на Диксон, Архангельск, и через сутки-двое будем в Москве.

Сижу, как обычно, на откидном сиденье между двумя нашими пилотами - Перовым и Денежкиным. Механик Макарыч сгоняет меня отсюда только на взлете и посадке. Под нами искрящаяся ледяная пустыня, наверху белесое, в легких высоких облаках небо.

Вот и кончилась экспедиция. Я не просто доволен, а счастлив. Очень приятно было снова поработать в Центральной Арктике, увидеть своими глазами, насколько реальный размах и темпы изучения и освоения Ледовитого океана превзошли самые смелые наши предположения, о которых мы горячо спорили, сидя у чадящей керосиновой лампы в своей единственной черной палатке на дрейфующей станции СП-1. Было приятно сознавать, что несмотря на 15 лет организационной, административной работы я не потерял навыков и неплохо управился с конкретными обязанностями рядового научного сотрудника этой ответственной экспедиции. Приятно чувствовать, что именно за это, а не за какие-то прошлые заслуги или нынешнее положение меня стали уважать хорошие ребята - члены нашего дружного экипажа старенького Ли-2 и другие сотрудники экспедиции.

- Что это, Виктор Миронович, мыс Северный?

- Да, там развернемся и пойдем на юго-запад на Средний.

Впереди в белой мгле вырисовывается берег. Мыс Северный действительно самая северная точка нашей страны и всей суши вообще. Далеко, далеко отсюда на юге северная оконечность Евразийского материка - мыс Челюскин, где я работал двадцать лет тому назад.

А сейчас кажется, что мы уже входим во двор своего дома. И соответственно отступают назад все тревоги и радости, все дела только что законченной экспедиции и на первый план выступает будущее, ожидающее меня в Москве.

Не обманул ли я Игоря Васильевича? Управятся ли вовремя сотрудники лаборатории? Она только что организована, наша лаборатория,- в ней более ста человек, но лишь один из них, Роман Моисеевич Коган, кроме меня,- с ученой степенью. Остальные - молодые ребята, только что пришедшие из вузов. Я искал и находил их в разных институтах и университетах. Вот и в этом году специально съездил в Ташкент, чтобы не избалованных москвичей, а тамошних лучших выпускников взять к себе. Шесть человек рекомендовали в Среднеазиатском университете. "Присмотритесь-ка к тому высокому парню - Юре Израэлю,- говорил декан физико-математического факультета Алексей Александрович Скворцов. - Отлично учится, спортсмен-альпинист, и ко всему имеет хорошие организаторские способности". Он действительно сразу начал хорошо работать. (Ю. А. Израэль ныне председатель Государственного комитета СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды. Министр СССР.) Да и вся молодежь у нас хорошая, а главное, работает с большим интересом, понимает важность и ответственность дела. Роман Моисеевич - человек надежный. Можно надеяться, что все будет в порядке.