Здесь рождается день

Чукотский полуостров, Чукотка... Крайний северо-восток Евразии. Отсюда солнце начинает свой путь над континентом.

Чукотка-это и узкая прибрежная полоска равнинных тундр-то сухих, то заболоченных, и прибрежные скалы с шумными птичьими базарами, фонтаны китов в море и лежбища моржей на берегах. Чукотка-это горные хребты, каменные россыпи и скалы, живописные речные долины и богатые жизнью межгорные котловины. Чукотка-это туманы или знойные дни летом, торосы во льдах, морозы и свирепая пурга зимой.

Вместе с островом Врангеля, Алеутскими островами и западом Аляски она когда-то составляла единую сушу - Берингию. Как бы храня память о ней, немало видов растений и животных теперь обитают лишь на крайнем востоке Евразии и крайнем западе Северной Америки.

Чукотка в прошлом - край оленеводов и охотников на морского зверя, талантливых самобытных художников - чукчей и эскимосов. Теперь это также край горняков и энергетиков, моряков и авиаторов.

Китовые фонтаны в прибрежных водах Чукотки не редкость. Чаще всего здесь можно увидеть раздвоенные фонтаны серых китов - широкие, пушистые, невысокие. Эти исполины (длина их тела достигает двенадцати - пятнадцати метров) пасутся на мелководьях, заходят в заливы и позволяют рассмотреть себя с берега, с самого близкого расстояния. Над водой сначала показывается его голова, из дыхал вырываются фонтаны, затем появляется спина - гладкая спереди и бугристая сзади. Выпустив с большими перерывами несколько фонтанов, всплеснув хвостом, кит скрывается под водой. Он кормится некрупными рачками-бокоплавами, в его желудке всегда можно найти гальку-свидетельство того, что в поисках рачков кит роется на дне мелководий. Заходит он и в пресноводные лагуны, но уже не в поисках корма, а для того, чтобы освободиться от опостылевших наружных паразитов (те в пресной воде погибают). Кроме формы и высоты фонтанов у серого кита есть и другие отличительные признаки. Окраска его тела черная с белыми отметинами, цвет подкожного жира розовый или оранжевый. Запах же его фонтанов, как рассказывают китобои, очень приятен и напоминает запах свежих огурцов.

Гораздо чаще, чем у берегов Мурмана, можно увидеть здесь и пушистые фонтаны горбача, увидеть выпрыгнувшего из воды самого гиганта либо "бабочку" - лопасти его хвоста, заметить стройные "колонны" - фонтаны китов-полосатиков. Здесь же наиболее вероятны встречи и с гренландскими китами, с их фонтанами - пушистыми и сильно расходящимися в стороны.

Добыть кита непросто даже в наши дни, когда чукотские китобои оснащены моторными вельботами и крупнокалиберными ружьями. Тем более нелегким и опасным был этот промысел в прошлом, когда на китов охотились с байдар, обтянутых моржовыми шкурами, а в распоряжении людей были только ручные гарпуны, поплавки и ремни из шкур тюленей. Тем не менее прибрежные жители Чукотки с давних пор охотились на этих животных, и не исключено, что именно здесь зародился в далеком прошлом китобойный промысел.

Еще недавно кое-кто из здешних охотников носил серебристые непромокаемые плащи и рубахи, сшитые из китовых кишок. Киты давали пищу людям и корм собакам, давали горючее для светильников, а значит, "освещали и отапливали" человеческие жилища. Из сухожилий кита вили веревки, рассученным китовым усом сшивали лодки, сани для лучшего скольжения подбивали китовым усом или пластинами кости, выпиленными из нижней челюсти животного. Из китового уса делали луки, ловушки на белых медведей и песцов, плели "вечные" рыболовные сети. Ребра и челюсти китов служили стропилами в ярангах и полуподземных жилищах эскимосов и чукчей. Кое-где еще можно увидеть остатки этих землянок (чукотское название их валкаран - "дом из челюстей кита"). И теперь еще у чукотских яранг, даже деревянных домов, кое-где стоят помосты, устроенные из китовых ребер; летом на них держат сани, зимой - байдары.

Киты играли большую роль и в духовной жизни коренных, особенно прибрежных, жителей Чукотки. Начать хотя бы с того, что китам приписывалось "родство" со здешними охотниками; считалось, что эти звери произошли от китенка, рожденного местной женщиной. В эскимосских сказках называется даже место, где произошло такое событие, - бывший поселок Старый Наукан (по-эскимосски - Нунак), располагавшийся вблизи скалистого мыса Дежнева. Неудивительно, что кит здесь - один из главных героев сказок, песен и плясок. "Праздником кита" нередко отмечается удачная охота на исполина. Сейчас это просто веселье, развлечение, пиршество. В прошлом же празднику сопутствовали магические обряды, которые должны были обеспечить успех и в предстоящей охоте. "Праздник кита", как правило, завершался тем, что в море бросали остатки еды - китового мяса. Считалось, что так будет возвращена жизнь убитому животному и он снова станет добычей охотников.

Обычна у берегов Чукотки хищница косатка. Это ее панически боятся серые киты. Это, спасаясь от нее, они выскакивают на мелководья. Однако местные китобои исстари видели в ней покровительницу и на нее не охотились. Считалось, что зимой косатка превращается в волка и поедает их оленей, наказывая скупых оленеводов, если те не дают приморским жителям мяса и шкур. Еще недавно многие китобои носили при себе деревянное изображение косатки, а фигуру "покровительницы" изображали на байдарах и вельботах.

Удивительное святилище древних эскимосов недавно было обнаружено на островке Итыгран, отделенном от восточного побережья Чукотки проливом Сенявина. В это сооружение, получившее название "Китовая аллея", входит и ряд черепов гренландских китов, в определенном порядке вкопанных в землю, и собственно "аллея" из четырех-пятиметровых столбов (нижнечелюстных костей гренландских китов). Древние строители, кроме того, проложили здесь дорогу, сложили из костей какие-то кольца и подковы, чем сильно озадачили современных историков и археологов. Можно лишь сказать, что раньше ничего подобного не было обнаружено не только на Чукотке, но и вообще в Арктике. Можно предположить, что это сооружение имеет какое-то отношение к китобойному промыслу.

Главными промысловыми видами для местных китобоев всегда были серый и гренландский киты, когда-то очень многочисленные.

Здешнего серого кита иногда называют также калифорнийским, поскольку основные зимовки и места размножения животных располагаются у побережья Калифорнии. Известно, что за столетие, с середины прошлого века, численность серых китов этого стада усилиями главным образом китобоев-американцев была сокращена с тридцати тысяч до нескольких сот.

С 1947 года коммерческий промысел их повсеместно запрещен, лишь местному населению Чукотки и Аляски разрешается добывать серого кита для своих нужд. Он включен в Красные книги Международного союза охраны природы и природных ресурсов, СССР и РСФСР; торговля продуктами его промысла запрещена Международной конвенцией, а основной "родильный дом" - лагуна Скаммона в Мексике была объявлена заповедником.

Численность серых китов восстанавливается; в общей сложности их насчитывается около шестнадцати тысяч. Однако будущее этих животных продолжает тревожить, хотя бы потому, что в местах их зимовок и размножения теперь усиленно развивается морской промысел соли, нефти, газа.

Тем более тревожит судьба гренландских китов. Коммерческий промысел их также был повсеместно запрещен в 1947 году, и также разрешено добывать этих животных лишь местному населению Чукотки и Аляски. Известно, что в последнее время (конец семидесятых - начало восьмидесятых годов) аляскинские эскимосы добывают ежегодно десятки китов. Промыслом их занимаются здесь жители острова Св. Лаврентия, поселка Хоп, но главным образом северного побережья Аляски - поселков Уэйнрайт и Барроу. Их добыча растет от года к году. "Но так ли уж необходим эскимосам этот промысел? - задумываются на Аляске и ученые, и администраторы. - Не пора ли дать китам передышку? Тем более что одновременно с ростом их добычи увеличивается и количество раненых, и вообще бесцельно погубленных животных".

Считается, что общее поголовье "гренландцев" берингово-чукотского стада составляет сейчас около двух тысяч голов (примерно двадцать процентов того, что было здесь сто лет назад). Запасы этих китов, очевидно, увеличиваются, но, к сожалению, очень медленно.

"Гренландец", конечно, включен в те же Красные книги, что и серый кит, торговля продуктами его промысла также запрещена Международной конвенцией. Все чаще и настойчивее раздаются призывы и к полной охране животных, к восстановлению, пока это возможно, их численности, учитывая ту важную роль, которую они играют в круговороте веществ в арктических морях. Зоологи выдвигают также интересное предложение - перейти к новой форме использования запасов китов, к созданию особых морских ферм, где человек выступал бы в той же роли, что и пастух (а также и зоотехник, и ветеринарный врач) при стаде домашнего скота. И в числе первых кандидатов к "одомашниванию" называют гренландских китов.

Велика была роль китов и китобойного промысла в жизни прибрежного населения Чукотки, однако роль моржа была здесь еще большей, сопоставимой разве что с ролью северного оленя в жизни чукчей-оленеводов. Не случайно же существует такое разнообразие местных названий животных! Старого самца чукотские эскимосы называют "антохпак", американские эскимосы - "антохнак" или "антохкапийок" ("старик с плавучей льдины"), чукчи - "кытхвойю". Шкуры таких моржей - очень толстые, морщинистые, с многочисленными рубцами и шрамами - не поддаются обработке; не особенно ценится и их мясо, грубое и жесткое. Старая самка - "агнасалик" или "ангрук" по-эскимосски или "наурырка" по-чукотски - дает хотя и толстую, но не очень морщинистую и пригодную для постройки байдары шкуру. Мясо ее тоже жесткое, но все же помягче, чем у старого самца. Шкура молодого, но уже подросшего самца, которого эскимосы называют "ункавак" или "нукоблук", хороша для изготовления ремней. Мясо его, так же как мясо молодой подросшей самки (по-эскимосски - "айвок"), неплохое на вкус и довольно нежное. Из шкуры совсем маленького детеныша, который по-эскимосски называется "кассекак" (крикун) или "иззаквук" (большой ласт), а по-чукотски - "кайрырка", делаются подошвы для обуви. Мясо его наиболее нежное.

Разные названия даются моржам даже в зависимости от того, где они находятся: моржа, плывущего по воде, эскимосы называют "айвок", чукчи - "рырка"; лежащего на льдине первые называют "унавок", вторые - "ротрат". Моржа, лежащего на берегу, эскимосы называют "укхток".

Еще до недавнего времени без промысла его была немыслима жизнь коренного населения многих районов Крайнего Севера, особенно эскимосов и чукчей. Этот промысел давал людям мясо для еды и кормления ездовых собак, шкуры для постройки жилищ и лодок. Желудки и кишки моржей использовались для шитья непромокаемой одежды и изготовления домашней утвари, сухожилия моржа заменяли нитки. Не пропадали даже кости животных; их использовали для постройки лодок и саней, применяли как кухонную утварь: лопатка моржа, например, с успехом заменяла блюдо. Наконец, кости моржей заменяли дрова: их поливали моржовым жиром и сжигали в очагах.

И в наши дни морж остался здесь поставщиком мяса; это из него готовят традиционное чукотское блюдо "копальхен" (мясо завертывают или зашивают в моржовую же шкуру и подолгу выдерживают в специальной яме. Приготовленное таким образом оно становится мягким, приобретает острый вкус и запах).

Всегда ценились и ценятся моржовые клыки. Ради добычи клыков - "рыбьего зуба" - русские поморы пускались в трудные плавания по арктическим морям, предпринимали удивительные по смелости походы в Сибирь. Отсюда, с северо-востока Сибири, русские землепроходцы регулярно доставляли "рыбий зуб" уже с середины XVII века. Известно, например, что в 1646 году казак Исай Игнатьев первым проник на северное побережье Чукотки. Он же впервые привез в Якутск и партию бивней, которые выменял у чукчей. Шестью годами позже состоялось историческое плавание Семена Дежнева вдоль берегов всего Чукотского полуострова. Свершилось замечательное географическое открытие - был найден пролив между Азией и Америкой. Однако главной, наиболее важной своей находкой Дежнев счел обнаруженные им здесь моржовые лежбища и скопления "заморной кости" (бивней зверей, по разным причинам погибших на суше).

Издавна моржовые бивни находили применение в хозяйстве чукчей и эскимосов. Из бивней делали наконечники для гарпунов и курительные трубки, застежки для оленьей упряжи и полозья для саней. В наши дни спрос на них здесь сильно вырос, а используются они главным образом как материал для художественных поделок.

В цивилизованном мире в прошлом моржи порождали множество фантастических рассказов и описаний; внешность их рисовалась ужасной, а нрав - необыкновенно диким и свирепым. На самом же деле в облике моржа есть что-то располагающее, а по характеру он в общем-то миролюбив. Доказательство тому - звери, живущие в зоопарках; они сильно привязываются к человеку, хорошо поддаются дрессировке и вообще проявляют себя существами ласковыми, даже нежными. Но бывают и исключения. Опасны, и их боятся зверобои, раненые моржи и моржи-хищники - "келючи", или "кеключи" по-чукотски.

Напугать гребцов, даже искупать их в море может любой морж. Изредка случается, что он подплывает к шлюпке и, закинув в нее бивни, повисает на борту (любопытство ведь свойственно не только человеку!). Раненый и разъяренный морж тем более опасен. Моржи, по мнению зверобоев, боятся крови и вообще всего красного. Поэтому-то на Чукотке и можно увидеть вельботы с днищами, выкрашенными снаружи красной краской; считается, что это может спасти от нападения зверей. Бывает, что при разделке убитых моржей на льдине зверобои выдерживают и настоящие осады. Животные в силу развитого у них чувства товарищества пытаются как-то помочь своим пострадавшим соплеменникам, отвоевать у людей туши и столкнуть их в море. Но ведь это оборона, моржи лишь защищаются!

Иное дело моржи-хищники. Они нападают на байдары и вельботы беспричинно. Зверобои узнают их издали. Считается, что бивни у "келючей" желтые, будто обкуренные, иногда обломаны, или концы их сильно расходятся в стороны (обычно бивни моржей белые и растут более или менее параллельно один другому), что кожа их покрыта царапинами, что мясо имеет прослойки жира, а желудок наполнен не остатками моллюсков, как обычно, а кусками нерпичьих шкур и мяса, иногда рыбой или другим несвойственным моржу кормом. Считается, что "келюч" вырастает из моржонка, рано потерявшего мать и вынужденного питаться чем попало. Такое предположение правдоподобно. Действительно, у моржонка нет бивней, ему нечем раскапывать морской грунт, он не может добывать моллюсков, а выживет такой детеныш лишь в том случае, если превратится в хищника. Можно представить себе, что хищниками становятся и те моржи, бивни которых растут уродливо, или животные, обломавшие свои бивни, - так как они тоже не могут добывать моллюсков. Нетрудно понять также, почему бивни у "келючей" желтые: эти звери не раскапывают дна, а потому и "не чистят" постоянно свои зубы.

Промысел моржей ведется здесь уже тысячелетия, а отношение чукчей и эскимосов к своим кормильцам могло бы вообще служить примером бережного и рачительного использования запасов животных. Вот лишь один пример. В начале нашего века, когда количество моржей на одном из главных лежбищ - инчоунском - стало заметно сокращаться, местные чукчи по своей инициативе организовали охрану и выделили для этого специальную стражу. Стражники следили за тем, чтобы моржей, особенно в первые дни их появления на берегу, не беспокоили, чтобы до конца существования залежки поблизости не жгли костров, чтобы охотники не добывали здесь зверей больше, чем было действительно необходимо для жизни людей, причем на промысле разрешалось использовать только пики. Нарушителей ждала суровая кара - вплоть до изгнания их из стойбищ. Эти простые меры оказались действенными; лежбище с каждым годом все увеличивалось.

В последние десятилетия, особенно в Советском Союзе, началась и государственная охрана моржей. Был прекращен их коммерческий промысел, - запрещено строительство маяков и других сооружений вблизи моржовых залежек; на острове Врангеля, где находится, очевидно, самое крупное их лежбище, организован заповедник. Полезные результаты этих мер очевидны. Тихоокеанское стадо моржей - они обитают на Чукотке и Аляске - теперь насчитывает около двухсот пятидесяти тысяч животных (примерно столько же моржей насчитывалось в этом стаде и сто лет тому назад). Восстанавливаются исчезавшие было их береговые лежбища. По наблюдениям и зоологов, и зверобоев, с каждым годом увеличивается здесь и количество "келючей". (Может быть, кое-где моржам уже не хватает кормов?)

Прибрежные скалы и россыпи каменных глыб Чукотки дают прибежище колониальным гнездовьям птиц.

Здесь стоит такой же шум, так же мельтешат в воздухе пернатые, как и на остальных птичьих базарах Севера. Однако состав обитателей этих общежитий намного шире, чем, например, на Новой Земле, острове Беннетта или острове Врангеля. У нор и расщелин, где скрыты их гнезда, здесь можно заметить тихонь топорков. Главный их отличительный признак-красный, плоский, очень высокий клюв, действительно "топорок". А седые косицы, которые спускаются по бокам головы, да и выражение "лица" (оно белое, а все остальное оперение птиц черное) придают им сходство с какими-то угрюмыми старцами. Зато у ипаток, или, как их еще называют, морских попугаев (они очень похожи на тупиков), "лица" словно бы приветливые, улыбчивые.

Топорок

"Гордецы" бакланы (относятся к виду беринговых бакланов) держатся особняком, предпочитают места потише и поспокойнее. Зато суетливые конюги-крошки с задорно взъерошенными хохолками на лбу не могут обойтись без общества, без шума. Как и конюги-крошки, скрывают свои гнезда среди каменных россыпей и серые пыжики и белобрюшки - птицы со странной формы клювом и пучками белых перьев по бокам головы.

На северном побережье Чукотки самые крупные колонии, где гнездятся десятки тысяч пернатых, располагаются у мыса Шмидта, на острове Колючин при входе в Колючинскую губу, у мыса Дежнева. В каменных россыпях почти всегда окутанного туманами острова Ратманова - в Беринговом проливе - гнездятся десятки тысяч конюг, а десятки тысяч кайр селятся на карнизах отвесных скал. Есть птичьи базары и на восточном побережье Чукотки, а на юго-востоке ее, у мыса Наварин, находится, возможно, самое крупное из здешних "птичьих общежитий".

По-чукотски он называется "итлихлеут", что значит "белоголовый", и это, несомненно, удачнее, чем "гусь-белошей", как зовут его русские охотники (таково же и официальное его название), или чем старое книжное "голубой" или "канадский" гусь. Действительно, первое, что бросается в глаза при виде птицы, - ее крупная белая голова. Затем уже можно заметить, что шея у гуся короткая, толстая, сзади белая (остальное оперение его голубовато-серое, с красивым волнистым узором).

Гнездится гусь только на востоке Чукотки, на побережье Анадырского залива, и на крайнем западе Аляски; зимует на Алеутских и Командорских островах, на востоке Камчатки и западе Северной Америки. "Белоголовые" облюбовали морские побережья, хотя летом залетают довольно далеко в глубь суши и иногда даже там гнездятся.

На своей родине, на Чукотке, белоголовые гуси появляются в конце мая - начале июня. Как рассказывают очевидцы, в первое время по прилете самцы токуют (что не очень-то свойственно гусям): довольно неуклюже расхаживают вокруг гусынь, покачивают при этом головой, издают негромкие хриплые звуки. А в пределах своего обширного гнездового участка гусаки ведут себя воинственно и прогоняют отсюда весной не только своих сородичей, но и вообще любых птиц.

Селятся они среди равнинной тундры и довольно далеко пара от пары - в сотнях метров, а то и в нескольких километрах. Гнезда их незатейливы. Птицы утаптывают в грунте неглубокую ямку, устилают ее травой, мхом, перьями, а с началом насиживания также и пухом. Но подстилки и особенно пуха в их гнездах немного. И в этом заключен очевидный смысл: когда взрослые гуси уходят или улетают, заметить их гнездо, даже вблизи, бывает трудно.

В середине июня самки откладывают в гнезде по четыре-пять, а изредка и до восьми яиц и приступают к насиживанию. Интересно поведение в это время птиц. При опасности, например при приближении человека, самка оставляет гнездо, а гуси, пригнувшись и вытянув головы, осторожно пробираются к воде. Если затаиться и не беспокоить их, они отходят лишь на сто - полтораста метров и бродят здесь, спокойно пощипывая траву. Постепенно птицы приближаются к гнезду, а дойдя до него, самка опять садится на яйца. Если гуси сильно испуганы, они пробегают несколько метров, а затем поднимаются в воздух и, летя низко над землей, исчезают из виду. Но иной раз при опасности гусыня лишь распластывается на земле, вытягивая перед собой шею, и тогда она и сама становится как бы невидимкой, и прикрывает собой гнездо.

В июле взрослые гуси линяют, а в августе они вновь начинают летать. Молодые в августе тоже летают - к этому времени они подрастают, оперяются и становятся похожими на родителей, с той лишь разницей, что черный цвет на передней стороне шеи у них заменяется пока буроватым. В сентябре, а иногда и в октябре они откочевывают на зимовку.

Летом, как и другие гуси, они кормятся травой, особенно злаками и осоками. Но с осени до весны птицы держатся главным образом на низменных морских берегах и питаются не только травой, но и водорослями и мелкими морскими животными, в том числе моллюсками.

Мне довелось встретиться с белоголовыми гусями на острове Нунивак, на Аляске. В середине сентября здесь стояли еще теплые солнечные дни, но с севера уже стая за стаей летели черные и канадские казарки. Наконец, вот и они, белоголовые гуси. Это был верный признак того, что на их родине послышалось дыхание зимы и скорее всего уже выпал снег. Канадские казарки, не задерживаясь, пролетали над островом, а черные казарки и белоголовые гуси останавливались на неглубоких лагунах.

Интересно, что всю светлую часть суток птиц можно было видеть сидящими на море. Создавалось впечатление, что они даже не летали на водопой, а довольствовались соленой водой. Разные виды не смешивались между собой, держались обособленно. Стаи белоголовых гусей выдавало множество светлых точек, которые раскачивались в такт волнам. Когда в лагуне появлялась лодка, первыми взлетали черные казарки. Гуси поднимались в воздух неохотно и летели, почти стелясь, над самой водой.

Численность белоголовых гусей в течение нескольких десятилетий неуклонно сокращалась, чему, конечно, немало способствовали охотники. В последнее время падение их численности, по-видимому, прекратилось (в СССР теперь насчитывают двенадцать - пятнадцать тысяч этих птиц). Однако будущее белоголового гуся продолжает тревожить: Не случайно как редкий вид с ограниченным распространением он включен в Красные книги СССР и РСФСР.

Как и белоголовый гусь, даллия водится лишь вблизи Берингова пролива - на востоке Чукотки и западе Аляски. Это рыбка, и она не часто попадает в руки ученых. Еще недавно многие специалисты-ихтиологи мечтали хотя бы одним глазом взглянуть на нее (да и сейчас даллия - редкость в коллекциях зоологических музеев). Но дело не только в этом. Даллия необычайно живуча. Она может замерзать и даже долго оставаться замерзшей, а затем, оттаяв, снова возвращаться к жизни. Обитает же она на своей родине в насквозь промерзающих болотах, озерках и ручьях.

Почему даллия не распространилась широко по Северу, и нельзя ли расселить ее в других участках тундры, "зарыбить", как говорят ихтиологи, пустующие мелкие озера и ручьи? Над этим советские ученые задумывались давно. Пытались и осуществить такую идею, и мне довелось впервые привезти для этой цели в Москву живых рыбок.

Дело было в 1964 году. Наша экспедиция заканчивала работу на востоке Чукотки уже осенью. С каждым днем все более желтыми становились листики ползучих ив. Гуси и журавли собирались в предотлетные стаи. Рыжие крикуны суслики (они стрекочут как сороки, а зовут их здесь евражками) спешили накопить жир и кормились, пренебрегая опасностью, вдали от своих нор, близко подпускали к себе человека.

Незадолго до отъезда отсюда я получил телеграмму от своего друга профессора В. Д. Лебедева с просьбой привезти в Москву живых даллий. И теперь с сачком на длинной палке и большим пластиковым мешком в рюкзаке с утра до вечера я ходил по тундре, цедил воду в ручьях и озерах, с надеждой копался на мелководьях в иле. Научные сводки сообщали, что даллия водится именно здесь, в окрестностях залива Лаврентия. Однако напасть на нее мне никак не удавалось.

Может быть, помогут местные жители? Я стал расспрашивать охотников, рыбаков, оленеводов, что наезжают в поселок из тундры. Объяснял, как выглядит рыбка, рисовал ее на папиросных пачках и коробках сахара, добросовестно выполнял обязанности гостя, выпивая вместе с хозяевами несчетное количество чашек чая. Но нет, даллий никто не знал.

Оставалось несколько дней до отъезда. И тут случай свел меня со стариком чукчей. Он давно ослеп и не только не бывал в тундре, но почти уже не выходил и из дома, где жил вместе с дочерью и зятем.

- Это ты ищешь черных рыбок? - спросил он через переводчицу, свою дочь. - Как же, знаю, знаю.

И поведал, как много лет назад, когда он обновлял санный путь, его упряжные собаки вдруг остановились и начали выкапывать из-под мха и снега... рыбу. Пустив в ход остол, выкопал несколько рыбок и изумленный охотник. Потом он попал в пургу, не один день отлеживался в сугробе, и нечаянная добыча очень ему пригодилась.

Рассказчик увлекся, стал вспоминать подробности той поездки (он тогда ехал за своей невестой). Услышал я от него много и других интересных историй. Дело тоже не обошлось без чая. Но все же со слов старика я смог начертить примерную карту, нанес на нее его путь и место необычной рыбной ловли.

На следующий день я опять был в тундре, легко нашел ту самую долину и сразу же стал обладателем желанной добычи. Трудно сказать, что поразило меня больше - сами рыбы, ничтожные размеры водоема, в котором они жили, или необыкновенная память старого охотника. К исходу дня у меня за спиной, в пузыре из прозрачной пленки, плескалось уже с полсотни даллий. Через несколько дней, пересаживаясь с самолета на самолет, я благополучно привез их в Москву. Часть рыбок поселилась в аквариумах Московского университета, а часть - в зоопарке. Это был первый и единственный случай появления в столице живых даллий. Посмотреть на них шли и специалисты - ихтиологи и любители-аквариумисты (а рыбки были очень красивы). Они хорошо перезимовали. Ученым удалось выяснить некоторые особенности биологии даллий, появилась даже надежда получить от них приплод. Но весной, почти в один день, все они погибли от грибкового заболевания.

Даллия пока не включена в Красные книги, но, очевидно, это кандидат на такое включение. Уж очень невелика область ее распространения!

Через несколько лет я снова встретился с даллиями, теперь уже на Аляске, в низовьях реки Кускоквим, в эскимосском поселке Кветлук.

Двое ребят несли за дужку пластиковое ведро. Оба были в резиновых сапогах и с ног до головы заляпаны илом. У обоих были посиневшие носы и руки.

Не рыбаки ли? Я заглянул в ведерко. Оно было наполовину заполнено рыбой. Рыбки небольшие, в ладонь длиной или меньше, но такие знакомые -головастые, угольно-бурые, с тусклым блеском и с беспорядочно разбросанными по телу золотистыми блестками.

- Как они называются? - спросил я у ребят.

- Джон Берьезкин, - несмело ответил старший. Похоже, что мои собеседники, как и я, были не очень-то тверды в английском языке.

- А рыба?

- Блэкфиш (черная рыба), - поняв наконец вопрос, ответил Джон Березкин: многие эскимосы носят там русские фамилии и имена.

Оказывается, что и называют ее по обе стороны Берингова пролива одинаково-черной рыбой.

- Что будете делать с уловом? - спросил я у рыбаков. И вспомнилось мне, с какими предосторожностями я вез тогда даллий в Москву, с каким интересом смотрели на них здесь и специалисты, и любители.

- К обеду, - коротко ответили мои собеседники...

Если бы не одна особенность, он бы вовсе не выделялся среди мелких рыжевато-бурых куличков-песочников, несколько видов которых населяют север Евразии и Северной Америки. Но эта птица невольно обращает на себя внимание необычайно странной формой клюва: на конце он приплюснут, расширен и в общем похож на лопату. Отсюда и происходит русское название птицы - кулик-лопатень.

Он стал известен в мире ученых и получил латинское название Platalea pygmea (что значит "колпица-карлик" (Из всех пернатых мира такой же формы клюв имеют только настоящие колпицы-птицы, родственные цаплям и, как правило, обитающие в южных водоемах)) еще в середине восемнадцатого столетия, однако долгое время оставался зоологической загадкой. Лишь в начале нашего века была открыта его родина, впервые найдены гнезда с яйцами и пуховые птенцы.

Сейчас окончательно выяснено, что родина лопатня - это всего лишь узкая прибрежная полоса Чукотского полуострова и Анадырского залива. Зимует же он на крайнем юго-востоке Азии - во Вьетнаме, Бирме, Индии.

Места гнездования лопатней - равнинная тундра, изобилующая озерками, речками и ручьями. Появляются они здесь в начале июня одновременно с другими куликами и вообще с большинством мелких тундровых пернатых и сразу же приступают к размножению. Натуралистам удалось наблюдать их брачное поведение. Выглядит оно так: токующий самец зависает в воздухе, часто трепещет крыльями и издает мелодичные жужжащие трели. Продолжая серенаду, он планирует к земле, к тому месту, где находится его гнездо. В общем своим поведением птицы напоминают белохвостых песочников; трели же их настолько приятны, что лопатней относят к числу лучших пернатых певцов чукотских тундр.

Как и у подавляющего большинства куликов, кладка лопатней состоит из четырех буроватых, крапчатых, грушевидной формы яиц, по отношению к размерам самой птицы очень крупных. Однако распределение у птиц родительских обязанностей, как и продолжительность срока насиживания, до сих пор остается неизвестным. В июле, в разгар тундрового лета, когда заморозки уже маловероятны, а в воздухе звенят мириады комариных крыльев, следовательно, в самое теплое и сытное для птиц время в гнездах лопатней вылупляются птенцы. Они появляются на свет одетыми густым, буроватым с пятнышками пухом и в общем были бы очень похожи на птенцов других куличков-песочников, если бы не их> клюв. Он пока намного короче, чем у родителей, но с теми же "фамильными" чертами - с характерной "лопатой" на конце.

Едва обсохнув, куличата в состоянии уже сами добывать корм; пушистые шарики юрко рыщут в дебрях низкорослой осочки, среди стелющихся по земле ивнячков и ловко схватывают зазевавшихся комаров и других мелких насекомых. Забота родителей (а может быть, только одного из них) о потомстве заключается в обогревании малышей и защите их от врагов. Мастерски прикидываясь раненым, волоча по земле крылья, кулик храбро ковыляет перед песцом, оленем или человеком, отвлекая на себя опасность и отводя ее от затаившихся птенцов. В середине августа, еще до того, как в тундре повеет настоящей осенью, лопатни улетают на зимние квартиры. Молодые в это время уже хорошо летают и отличаются от взрослых лишь более тусклым по окраске оперением.

Естественно, возникает вопрос: какие же преимущества дает лопатням их странный клюв?

Вот с колпицами, пожалуй, все ясно. Их "лопаты" благодаря множеству нервных окончаний очень чувствительны, и птицы даже ночью успешно выбирают ими из ила мелких животных. Да и по манере добывания корма они не похожи на остальных (во всяком случае, родственных им) пернатых. Выстроившись в ряд, колпицы бродят по мелководьям и, не вынимая клювов из воды, размахивают ими вправо-влево, будто косами. Поэтому колпиц часто называют также "косарями". Иное дело лопатень. Он, по-видимому, питается тем же, чем и другие песочники: комарами и их личинками, другими мелкими насекомыми, мелкими рачками. Лопатень добывает корм там же, где и другие песочники; птицы даже держатся во время кормежки в смешанных стайках.

Кое-кто из натуралистов видел, правда, как лопатни ловили насекомых в воздухе или, зайдя в воду, "косили" своими клювами. Однако "кошение" для них далеко не столь характерно, как для колпиц. Следовательно, вопрос, зачем лопатням их "лопаты", тоже ждет еще решения.

Встретить кулика-лопатня в природе мечтают многие натуралисты. Но увидеть его, даже попав на Чукотку, не так-то просто. В одних местах эти кулички относительно обычны, в других, даже со сходными условиями, очень редки или отсутствуют вовсе. Да и узнать его среди других, очень похожих на него песочников, трудно. В этом я убедился, пройдя по здешним тундрам не один десяток километров. У меня было здесь множество интересных встреч, но, увы, не с куличком-лопатнем. А когда я улетел с Чукотки, мне невольно вспомнился легендарный цветок папоротника, что расцветает в ночь под Ивана-купалу. Он ведь тоже дается не каждому...

Размером лопатень с воробья, и поэтому он не привлекает внимания охотников, если, конечно, это не специалисты-орнитологи. Известен, правда, случай, который вошел в историю, когда из этих куличков был приготовлен обед, да еще на весь офицерский состав. Это произошло в 1879 году на судне "Вега", в экспедиции известного арктического исследователя А. Норденшельда (за что, кстати, его потом сильно упрекали зоологи).

Но это, конечно, не в счет. Лопатень теперь включен в Красные книги СССР и РСФСР из тех соображений, что область гнездования его крайне ограниченна, что распределен он здесь неравномерно (так как разборчив в выборе мест гнездовий) и, следовательно, общая численность этих птиц невелика: по мнению некоторых орнитологов, она не превышает двух-трех тысяч...

Цветущий дикий лук

Всюду на Севере собирают и используют дикие растения - для еды, для лечения, для выделки и окраски шкур, для многих других нужд. И это относится не только к коренным северянам. Ягоды и грибы, сочную и приятную на вкус зелень дикого лука, а для банной нужды - ветки карликовой березки и ивы (неважно, что они корявы) заготавливают многие жители здешних городов и поселков. Но пожалуй, особенно в чести дикие растения у чукчей и эскимосов. В первую очередь это относится к съедобным растениям, и на то есть веские основания. На Чукотке, где основу питания людей исстари составляли мясо и жир, растения не только разнообразили и украшали меню, но и были необходимой его составной частью, единственным источником углеводов, некоторых микроэлементов, витаминов. И хотя меню современных чукчей и эскимосов изменилось - в него вошли и другие источники углеводов (хлеб, сахар), - дикие растения продолжают играть в питании человека здесь все еще большую роль. И наверное, не только "по инерции". Ведь витамины на Севере особенно нужны человеку!

Чукчанки и эскимоски (а эта работа по традиции считается женской) собирают летом ягоды, ивовые ветки, многие известные им травы, кустарнички, водоросли, нередко добираются и до подземных кладовых полевок и сусликов, до запасенных домовитыми зверьками корешков и клубней. Как свидетельство успеха в таком промысле, в четтыгене - холодной части, "сенях" - почти каждой яранги висят пучки трав и корешков. Вошедшему в четтыген они сразу бросаются в глаза; возможно, хозяйки так их развешивают специально, чтобы показать свои способности, свое трудолюбие.

В общей сложности в меню чукчей и эскимосов входит больше двадцати видов растений (все они имеют и свои местные названия). Это главным образом травы - кисличник и арктический щавель с приятным кислым вкусом, конечно же кохлеария, или ложечная трава, по вкусу напоминающая хрен, зеленые побеги дикого лука, горец живородящий, воздушные клубеньки и корневища которого богаты и витамином С и сахарами (их едят сырыми и вареными), клубни и корневища клайтонии (вареными по вкусу они напоминают картофель). Об ивовых ветках я уже говорил. Прибрежные жители Чукотки собирают и используют также бурые водоросли-ламинарии, или "морскую капусту". И конечно, как на морском побережье, так и вдали от него женщины заготавливают ягоды - бруснику и голубику, шиповник и стелющуюся рябину, морошку и дикую смородину. Как ни странно, чукчи и эскимосы высоко ценят также ягоды шикши, или водяники, хотя в других местах эти ягоды мало кто собирает.

Кстати, ягоды шикши ценят эскимосы и по ту сторону Берингова пролива. Выяснилось это так. Однажды мне довелось путешествовать по Якутии в компании аляскинских эскимосов - наших гостей. Рассматривая здесь растения на оленьих пастбищах, они раскопали веточки шикши, усеянные промерзшими черными ягодами, и очень им обрадовались.

- Самые вкусные ягоды, - сказал один из них.

- Значит, эскимосы могут жить и на вашей земле, - пошутил он. Потом добавил: - Без этой ягоды не приготовишь и акутаг - наше эскимосское мороженое, нужно к ним добавить только тюленьего жира и сахара.

На Чукотке ягоды, да и вообще растения, тоже едят с жиром, а кроме того, из них вместе с оленьей кровью и жиром варят густой суп-"опангу" или употребляют их как салат, мелко нарубленными, вместе с мясом. Остается добавить, что грибы, которые так охотно собирают здесь и едят горожане, до которых так падки северные олени, местных жителей, как правило, не интересуют. В переводе с эскимосского они называются "чертовыми ушами" и все подряд считаются ядовитыми. Исключение составляет лишь мухомор, который в прошлом использовали как местное "хмельное".

В общем на Крайнем Севере, в том числе и на Чукотке, встречается немало съедобных или полезных в каком-то ином отношении растений. Горожанам, начинающим полярникам, конечно, стоило бы приглядеться к опыту местных жителей, шире использовать эти дары природы, а некоторые растения, возможно, заслуживают и одомашнивания, выращивания на здешних огородах и лугах.

Только на небольшом пятачке, у подножия известнякового холма, вблизи мыса Дежнева, можно увидеть это невысокое и невзрачное растеньице с тонкими и нежными побегами. Если посчитать, то растений окажется всего несколько десятков. Это селезеночник щелистый - одно из самых редких растений не только Чукотки и Крайнего Севера, но и земного шара. А на правобережье реки Чегитунь, и тоже в мизерном количестве, растет резушник чукотский, а стелющийся по земле и малозаметный "остролодочник почти длинноложковый" (что поделаешь, именно такое название дали ему ботаники) растет, по-видимому, только на двух участках в Анадырском районе Чукотки.

Только в трех местах Чукотки растет сердечник клинолистный, не больше чем в восьми местах - мак Уэлполя и первоцвет берингийский. К их несчастью, у них красивые цветы: у мака - желтые или белые, у первоцвета - пурпурные, и они "за компанию" иногда попадают в букеты. Правда, есть надежда, что эти растения сохранятся: в тех местах, где они растут, теперь организуются памятники природы. Почти также редок мелколепестник сложный, но он кроме Чукотского полуострова встречается и на острове Врангеля. Наконец, только в долине реки Песцовой, на участке длиной пятнадцать и шириной семь метров, распространена на Чукотке калина съедобная (она встречается также и более обычна на Аляске).

В Красной книге СССР из 603 видов редких и исчезающих растений 20 относятся к "северянам", в своем распространении не выходящим к югу за пределы тундровой зоны. Особенно много их на Чукотке, а также на Кольском полуострове (хотя, быть может, их обилие отражает и лучшую изученность этих районов ботаниками).

Чукотка больше всего удивляет неожиданной, контрастной сменой пейзажей. Никогда не знаешь, что ждет тебя за ближайшим хребтом или за прибрежным мысом.

В чукотском языке есть слово "какомей"; оно в ходу и у здешних эскимосов. Перевести его на русский язык трудно. Это выражение восторга и удивления, восхищения и грусти.

Когда вспоминаешь о Чукотке, приходит на ум "какомей"!