Из окна моего номера, с четвертого этажа, видно, как внизу по улице метет пурга. Женщины везут на санках с кабинками ребят из детсада. Подхваченные ветром санки, вертясь на поводках, едут сами по себе, независимо от "водителей". Оборвись веревочка - и их унесет по твердому как асфальт, накатанному и скользкому снегу. Редкие пешеходы идут, ложась на ветер и прикрывая меховыми рукавицами лица, у иных они закрыты самодельными пластмассовыми забралами. Выходить из дома нет желания, я никого не жду, а смотреть на несущиеся космы снега надоело. Надо найти себе занятие.
Ревизия всех ящиков в номере дала немногое: пробку, обрывки газет, замызганный номер старого "Крокодила" и страницу из какой-то книги со штампом библиотеки танкера "Ростов". Собрав все чтиво, сажусь в кресло и начинаю с книжного листочка.
"...внимательно слушает Паоло Джови заморского гостя. Каждое слово Димитрия Герасимова рождает смелые планы в голове предприимчивого итальянца. Слыхал он и раньше, что соотечественники посла русского, поморы, невесть с каких лет научились строить быстроходные суда, увертливые во льдах и волока не боящиеся. Плавают эти мореходы на своих лодьях и кочах по всему студеному морю, а случается, и во льды заходят. На ведомых им островах и землях промышляют они рыбий зуб, дорогой товар этот хорошую прибыль дает. Об этом всем и обо многом другом еще прежде наслышан был любознательный итальянец. Но сегодня говорит ему гость, что надумали русские вдоль всех своих берегов северных на восток путь искать. И не просто так об этом поговаривают, а всерьез возмечтали, и иные уже вроде как и плыть собираются.
Невероятным это кажется, но не станет же попусту болтать посол царский. Давно уже проверено, что не в обычаях у русских пустые слова говорить. А Герасимов Димитрий на службе государевой находится, за каждое слово ненужное дома в ответе будет. Нестерпимо слушать, что всем богатством московиты завладеют!
Не раз и не два приглашает Паоло Джови к себе высокого гостя, выспрашивает и выведывает у него про места северные. И потом издает он в Риме в 1525 году книгу "О Московском государстве". Не прошла она незамеченной. Подогрела, подтолкнула в далекие плавания многих смельчаков предприимчивых.
А на Руси в это время дела большие начинались: указом царским Архангельск город заложили, Ермак с дружиной в глубь Сибири отправился..."
Одинокая стоянка. (Музей Тикси.)
И подтолкнула меня эта страничка из истории давней на размышления о мечтах человеческих. Сижу я тут вот, в Тикси, в тепле и уюте и в окошко посматриваю, а давно ли тут пустынная тундра расстилалась. И сейчас она вот здесь, за горкой, такая же, как сотни лет назад. Маленький кусочек обжитого берега моря Лаптевых, но как много значит он и ему подобные на всем протяжении Великого северного морского пути. Сколько жизней, самопожертвования и трудов положил русский народ, прежде чем Арктика из неприступной страны холодного ужаса стала доступной для нормального изучения и освоения... Зазвонил телефон. Совсем как дома, в Москве. В трубке - голос директора художественного музея. Предупреждает, что зайдет, чтобы идти на встречу со школьниками. По погодным условиям занятия в школе отменены, но на встречу ребята придут.
И вот мы идем в музей, в район порта, где высятся краны и невдалеке стоят на выморозке суда. Там идет работа, несмотря на непогоду, вспыхивают огни электросварки. Поселок живет, трудится. Дует все так же. Хорошо, что в спину. На улице почти никого. Неожиданно проносятся трое мальчишек на велосипедах, держа вместо парусов куски фанеры. Мой спутник-провожатый говорит: - Вот и ваши слушатели начинают собираться. Сейчас и остальные прибегут. Теперь наши "дополнительные" каникулы в большинстве на катке проводят. Тиксинцы свой музей любят. Несколько лет назад его тут организовал Союз художников. С тех пор музей вырос и его знают не только наши северяне, но и за рубежом как единственный художественный музей в Арктике.
В небольшом помещении студии при музее собирается народ. Лица у всех красные, настеганные ветром со снегом. Просят для начала рассказать о прошлом их поселка. Я ведь знаю его на протяжении сорока лет, с его десятилетнего возраста.
- Шел последний год Великой Отечественной войны, - начинаю я. - Тогда Тикси был маленьким, деревянным. Почти в центре стоял дом, точнее изба-пятистенка. В одной половине, смотревшей на залив, помещалась почта, а в другой - радиоузел. На наружной стене дома со стороны залива была прикреплена карта. Каждый день, какая бы ни стояла погода, возле карты собирались люди. Все терпеливо ждали, иногда подолгу, когда выйдет радист и переколет флажки на карте на линии фронта. И я, заехавший сюда с экспедицией, тоже приходил и стоял. У многих никого не было на войне. Или годами не вышли, или полегли в землю. Но все стояли, жадно ожидая услышать голос Левитана и главное - самим увидеть, куда воткнет флажки радист.
Теперь этой почты нет. Она переехала в первый этаж большого блочного дома недалеко от гостиницы "Моряк". Из нее можно позвонить в любой город страны, но мне жалко старого домика. Многие, стоя у той карты, ощутимо поняли, что есть связь между людьми более крепкая, чем телефонная.
Кто-то говорит:
- Сломали почту, верно, но связь-то как была, так и осталась. В другом она теперь только. Это мы, старожилы, говорим еще "Большая земля", "материк", а молодые уже эти слова не употребляют. Забыли чувство расстояния, что мы прежде в душе тут носили. Я вот мальчишкой был, когда папанинцев встречали. Тогда и мечтать не смел в Арктике побывать, а теперь живу здесь, работаю. Ребята мои тут в школу бегают. Вон как все поворачивается. У вас, вижу, значок "Почетный гражданин Тикси", а лет двадцать назад, как сюда завербовался, писал к себе в Воронеж, что в Арктике работаю. Для важности, значит, а про Тикси и не упоминал совсем.