За предыдущие годы работы в Антарктиде я познакомился со многими полярными летчиками. В первых экспедициях мне посчастливилось летать с такими замечательными мастерами своего дела, как Илья Мазурук, Михаил Каминский, Александр Поляков, Константин Михайленко, Николай Степанов, Вячеслав Ерохов, Валентин Сысоев, и другими. Мне пришлось убедиться, что чем меньше летчик рассказывает о героических случаях из своей жизни, тем мужественнее он и профессиональнее. Язык у такого летчика может развязаться только в исключительных случаях, в обычном же состоянии он никогда не подчеркивает героизма своей профессии. Впрочем, как известно, это правило чаще всего сохраняет свою силу не только по отношению к профессии летчиков.
Встречаются, однако, летчики и иного плана. Они держатся подчеркнуто сурово, порой даже немного надменно. Для них характерна решительность суждений. Говоря об очередном полете, такой летчик непременно подчеркнет его особую сложность и риск:
- По правде говоря, этот полет за пределами возможности моей машины! - скажет он, но в конце, разводя руками, добавит: - Надо - сделаем!
Летать с летчиками-«героями» сущее наказание.
Погода непременно портится, мотор барахлит. Болтанка, обледенение сопутствуют полету. Однако машина стойко держится в воздухе. К концу полета летчик обычно выходит из кабины, передав управление второму пилоту. Медленно отирает пот со лба. Устало оглядывает пассажиров, спрашивает: «Ну как, натерпелись страху, ребята?» Если пассажиры новички, они, конечно, проболтали весь полет и глупо спрашивают: «А что, разве что-нибудь было?» Тогда летчик кривит губы в чуть презрительной усмешке и бросает:
- Попали в обледенение. Начали падать. Я думал - уже все. Хотел перейти в пике, чтобы уж сразу, не мучились!
После этого, еще раз оглядев притихших пассажиров, он резко поворачивается и возвращается в кабину. В самолете все удрученно молчат.
Но если пассажиры люди бывалые, они еще при выходе летчика из кабины встречают его контрударом:
- Ну и денек, а мы думали, что придется возвращаться. Как это вам удалось проскочить?
Летчик в таких случаях присаживается. Задумчиво молчит некоторое время и, когда вокруг все смолкают, произносит:
- Ничего, ребята, такая уж наша работа. А что ни говори, человек-то, оказывается, сильнее природы!
Такой тип летчиков-«сверхчеловеков» встречается, правда, крайне редко. Большинство же не любят излишнего позерства и скромно выполняют свое действительно нелегкое дело. Александр Егорович и Виктор из их числа.
- По моим часам уже должна быть Молодежная, - прерывает мои размышления главный геолог.
Самолет идет в облаках. Видимости почти нет, только временами внизу угадывается кромка берега.
Главный геолог высоко засучивает рукав куртки и снова внимательно разглядывает большие блестящие часы. Только что на японской станции он обменялся часами с доктором Муто и теперь тщательно исследует новинку.
- Мои-то прежние хотя и старенькие были, зато точно ходили.
Немного спустя все смолкают. Клонит ко сну. Летчики занимаются своими делами. Главный геолог полулежа задумчиво рассматривает мешок, где сложены подарки от японцев: кое-какие консервы и две банки растворимого кофе.
Но вот, кажется, и он задремал, Я смотрю на его утомленное, заострившееся лицо. Ему уже нелегко дается Антарктида, хотя он и старается не подавать вида. Правда, иной раз он сам любит поканючить, пожаловаться: «Ну чего я поехал сюда? Я же и так хорошо зарабатываю. В институте - отдельный кабинет, дома - квартира со всеми удобствами». Но это уж в его характере. Зато на скалах главный геолог преображается и работает с молодым задором и увлечением.
Холодно. Я разворачиваю спальный мешок и набрасываю его на себя. Постепенно теплеет, и я начинаю дремать. Перед глазами возникают странные туманные видения. Потом все проясняется. В большом прозрачном бассейне плавает, исподлобья глядя на меня, огромный дельфин. Я бросаю ему мяч, и он тут же выскакивает из воды, ловко забрасывает его в висящую на столбе корзину. «Браво!» - кричу я. Картина сменяется. В вольере за изгородью покачивают хоботами два маленьких добродушных слона. А сбоку на каменной площадке переступают с ноги на ногу жалкие, обтрепанные, изнывающие от жары пингвины.
«Бедные, они ведь хотят в Антарктиду!» - успеваю подумать я, но, не останавливаясь, иду дальше по извивающейся, как змея, аллее туда, где доносится призывный треск репродуктора, беспрестанно повторяющего лишь одно слово: «Горилла, горилла!» Вперед, вперед по аллее, мимо площадок молодняка, где маленькие дети играют с козлятами, мимо юных художников, рисующих зверей яркими цветными мелками.
«Горилла, горилла!» Еще один поворот, и я останавливаюсь. Передо мной на окруженном рвом цементном дворике сидит огромная обезьяна с биноклем на шее. Посреди двора серый цементный столб - чудо современной архитектуры. С вершины столба свисает обрывок толстой металлической цепи. Но вот горилла встает и, осмотрев всех из-под руки, начинает подниматься на столб. Все затихают. Добравшись до вершины, она садится, свесив ноги, на специальное расширение и внимательно оглядывает нас в перевернутый бинокль.
Я вижу, как все вокруг сразу уменьшается в размерах и я сам становлюсь не больше своего собственного носа.
«Ха-ха-ха!» - радуется горилла.
«Парле ву франсе?» - спрашивает гориллу неизвестно откуда взявшийся пилот Виктор в красной вязаной шапочке с помпоном.
Что это? Я просыпаюсь, но не открываю глаза, чтобы не утратить чуда сновидения. Где-то уже было со мной что-то подобное. Я вспоминаю Токио, Уэно-парк, зверинец, большая черная горилла на сером столбе. Да, почти все это было: и бассейн с дрессированными дельфинами, и слоны, и пингвины, и дети, рисующие цветными мелками. Вот только с Виктором я тогда еще не был знаком.
Осторожно приоткрываю веки и оглядываюсь. Все по-прежнему, самолет летит, пассажиры спят, и только главный геолог перебирает японские сувениры.
В этот момент самолет стукается лыжами о что-то твердое, раздается легкий треск, но через мгновение мы снова продолжаем лететь. Снова толчок, скрежет. Машина пробегает несколько десятков метров и останавливается.
- Что, Витя, Молодежная? - беспокойно спрашивает главный геолог, застыв с банкой кофе в руке.
На лице Виктора плохо скрытые следы растерянности. Открываем дверь и один за другим вылезаем из самолета. Вокруг сплошной стеной несется снег. Вдали смутно угадываются очертания каких-то скал. Высота над уровнем моря, по приборам, 370 метров. Аэродром Молодежной находится на высоте 70 метров. Становится ясно, что, потеряв ориентировку, самолет зацепил за повышающийся к югу склон Антарктиды. Наше счастье, что в этом месте оказалась естественная посадочная полоса. Такое ровное место на краю ледникового покрова не сразу отыщешь и в хорошую погоду. Все же при ударе мы повредили хвостовую стойку, и обшивка у хвоста немного полезла.
- Ничего, заштопаем! - говорит механик Володя.
Начинаем крепить самолет. Пока он удерживается против ветра на работающем моторе. Копаем траншею в снегу, с подкопами в стороны. Туда погружаем толстую доску, на которую намотан трос. Концы троса крепим к фюзеляжу. Теперь можно дать отдохнуть мотору. Николай держит связь с Молодежной. Она где-то рядом, но нужно ждать, пока распогодится. Проходит несколько часов. Приближается утро, но никто не спит. Главный геолог сидит в самолете и доедает остатки куриного бульона. Он надел теплые меховые штаны, поднял воротник куртки и наполовину закрылся капюшоном.
Мы с Виктором играем в мяч. Виктор - заядлый футболист. И всегда возит с собой в самолете футбольный мяч. Сейчас он, видимо, нервничает, а игра успокаивает его, да и холодно стоять на месте. Погода постепенно улучшается. Вот мяч, сорвавшись с ноги Виктора, гулко стукает по обшивке самолета и отскакивает далеко в «поле», укатываясь по ветру. В дверцу, вытирая губы, высовывается главный геолог.
- Что это вы надумали! - недовольно говорит он. - Домой пора!
Домой к лагерю
Действительно, уже совсем посветлело, и ветер стал спадать. Решаем подняться. Самолет на встречном ветру почти мгновенно взмывает в воздух. Через 15 минут мы благополучно садимся на Молодежной.
Больше нам уже не пришлось побывать на Севе. Правда, по радио мы получали от японцев еще некоторое время радиограммы, а потом пришло известие, что ледокол «Фудзи» завершил операцию по смене зимовщиков и покинул Антарктиду.