Пейзаж с бочками

Каждый погожий день в Антарктиде на вес золота и с утра все на ногах.

У зимовщиков Молодежной дел по горло. Надо успеть за считанные теплые и светлые дни подготовить станцию к зимовке, к долгой полярной ночи.

Участники санно-гусеничного похода к центру Ан­тарктиды спешно готовят машины, проверяют научное оборудование. «Харьковчанки» и тягач АТТ, который должен их сопровождать, уже немало прошли на своем веку и нуждаются в самом серьезном ремонте. А вре­мени в обрез, уже давно пора выходить.

Нашему отряду предстоит вести исследования на Земле Королевы Мод, в горах южнее станции Ново­лазаревской. До района работ от Молодежной 1400 километров. Кроме того, на пути к Новолазарев­ской надо обследовать горы Ямато и Сер-Роннане, где поблизости расположены японская и бельгийская стан­ции. Совершить такой дальний перелет на двух малень­ких АН-6 можно только последовательными прыжками, создав промежуточные склады горючего. Вот поче­му остро встал вопрос о бочках, и нас с Пэпиком отряжают на эту работу.

Около аэродрома валяется много полузанесенных снегом железных бочек из-под бензина. Их надо отко­пать, открыть пробки, слить остатки бензина - рыжий мутный отстой с кусочками ржавчины - и погрузить на металлическую волокушу.

С помощью лопаты и ломика принимаемся за рабо­ту. Скоро становится жарко. Пэпик сбрасывает свою легкую и теплую ярко-красную куртку с капюшоном и аккуратно кладет ее на скалу.

- Простудишься! - говорю я ему.

- Простудишься? - не понимает Пэпик.

- Заболеешь, - поясняю я.

- Почему заболею? В Антарктиде микробов нет.

- Вот и есть, даже на Южном полюсе в снегу нашли.

- Так то хорошие.

Пэпик прав, «плохих», болезнетворных микробов в Антарктиде пока не обнаружено. Зато их завозят сюда с других материков. Недаром после нашего прибытия на Молодежную у большинства зимовщиков появились насморк и разные легкие недомогания.

Пустые бочки перекатываем и устанавливаем на во­локушу рядами, по пять штук, всего их умещается сорок.

К этому времени сюда подъезжает на бульдозере за­ведующий бензохранилищем - веснушчатый зимовщик с белесыми, выцветшими от солнца бровями. «Привет интернациональной бригаде!» - кричит он сквозь гро­хот двигателя. Сцепляем волокушу с бульдозером и трогаемся к серебристым емкостям с горючим, маяча­щим на холме.

Пэпик проголодался

Бульдозер медленно ползет по рыхлому снегу. Пэ­пик и я полулежим сзади на ржавых, остро пахнущих бензином бочках. Из-под литого металлического листа волокуши быстро убегает назад спрессованный глянце­витый снег. Я смотрю на потемневший лед залива, на застывшие у берега, покосившиеся тела старых айсбер­гов, напоминающие выброшенные на мель корабли; вби­раю в себя, надеясь запечатлеть навсегда, мягкие полу­тона снежных антарктических красок. Потом перевожу взгляд на ослепительный, сверкающий в солнечных лу­чах склон ледникового щита. На глаза наворачиваются слезы, я опускаю голову и гляжу на темные бочки.

- Почему что ты без очков? - удивляется Пэпик.

- Раздавил.

Пэпик неодобрительно качает головой. Я закрываю слезящиеся глаза....

Удивительно ярок и красочен шестой материк. Кто не был здесь, обычно считает, что в Антарктиде все бе­ло, один лед да снег. Но это неверно. Летом на побе­режье, когда взломает припай, показывается лоснящаяся, как спина кита, поверхность моря. Море и лед чутко воспринимают малейшие изменения погоды, все то, что происходит в небе. А небо над Антарктидой особенное. Низкое полярное солнце окрашивает облака в те удивительные цвета, которые лишь изредка удается ви­деть в наших средних широтах на закате. Краски неба отбрасываются вниз, на ледники, на воду, и от этого все вокруг становится уже вовсе сказочным.

По голубому морю плывут розоватые айсберги, а вдали занимаются желтоватым, знойным, пустынным по­жаром бескрайние ледяные равнины. От скал падают синие объемные тени. Невольно вспоминаются грен­ландские полотна Кента, хотя то, что видишь здесь, совсем иное и еще ждет своего художественного вопло­щения.

Но стоит исчезнуть солнцу, и белесая пелена затя­гивает материк. Контрасты сглаживаются, тени пропа­дают. Облачное небо сливается с ледяной землей. И вот уже не видно горизонта, все растворилось в молочной слепящей белизне. Такую погоду в Антарктиде назы­вают «белой тьмой». Полеты в это время особенно опас­ны. «Все равно что лететь в бутылке молока», - гово­рят летчики.

Только на антарктических скалах при любой погоде большое разнообразие красок. Коричневые и краснова­тые, местами покрытые белыми налетами солей и сине­ватыми потеками меди, исчирканные, ободранные лед­ником угрюмые скалы внезапно оживают в местах, где растут лишайники: ярко-оранжевые, лимонно-желтые, бархатисто-черные - удивительно живучие цепкие куртинки. Многие полярники берут камни с антарктически­ми «цветами» домой на память.

На побережье антарктический пейзаж оживляют ко­лонии пингвинов, лежбища тюленей. Издалека видишь лишь черные точки на льду, а подойдешь ближе - удивишься «нарядам» этих животных. Взять хотя бы им­ператорского пингвина. Спина и бока его, как черное полированное дерево, на солнце отливают сталью. Грудь словно из белого шелка, а у шейки и вокруг глаз - оранжевые перышки. Тюлени тоже очень красивы. Труд­но точно определить цвет их шкуры. По-моему, он боль­ше всего похож на цвет толстых зеленоватых бутылоч­ных стекол, сквозь осколки которых все любят смотреть в детстве.

Летом в Антарктиде поистине поразительное разно­образие красок, переливов света, хотя далеко не все зимовщики шестого материка могут любоваться «цве­тами» на скалах. На станциях, расположенных в Цент­ральной Антарктиде, среди бескрайней ледниковой рав­нины, на таких, как наш Восток и американские Амундсен - Скотт, Берд, - только снег и небо над головой.

Зимой же над материком сгущается мрак. Окру­жающий мир кажется враждебным. Над головой вспы­хивают бледным голубоватым пламенем, извиваются по небесному своду гигантские серебряные змеи полярного сияния. Мелкие бусинки звезд проступают на небе. И как ни ищи, не найдешь здесь знакомой, размахнув­шейся на полнеба Большой Медведицы, вместо нее чу­жой, безучастный Южный Крест.

И во все времена года на антарктических станциях отсутствует самый живой и очень нужный для человека зеленый цвет.

Со временем у полярников возникает своеобразный «цветовой голод», удовлетворяемый разве что в цвет­ных снах, когда снятся зеленые травы, листва молодых березок - все то, о чем люди тоскуют в Антарктиде.

Говорят, после путешествия в Антарктиду обостряет­ся интерес к живописи. Не знаю, как у других, но я испытал это на себе. Вернувшись из своей первой экспедиции, я вдруг почувствовал непреодолимое желание «писать картину», хотя до этого, как говорится, не брал кисть в руки. Понаблюдав в течение некоторого времени за работой профессионалов, я спешно достал все необ­ходимое и принялся за работу. С наслаждением орудо­вал я красками, не скупясь на яркие цвета. Вскоре было готово «полотно» под условным названием «Там, где не бывает женщин». Это были мои воспоминания о ледяном континенте. Идейный замысел, я считаю, мне удалось воплотить целиком. Во всяком случае, никто и никогда не смог бы заподозрить, что у меня на картине в том или ином виде присутствует хотя бы одна жен­щина.

- Приехали! - толкает меня Пэпик.

Я открываю глаза. Все вокруг совсем не походит на Антарктиду. Мы на территории бензохранилища. Огром­ные, покрашенные серебряной краской емкости, лесенки, трубы, краны. Везде предостерегающие надписи: «Не ку­рить!» Заведующий бензохранилищем бросает нам шланги, а сам открывает кран. Заправка началась. На двухсотлитровую бочку уходит около трех минут. В одну ездку мы забираем восемь тонн бензина, а надо подвезти хотя бы тонн двадцать пять. Только поздно ве­чером мы возвращаемся на станцию.