Кто они были такие?

В детстве отец часто водил меня по воскресеньям в Военно-морской музей, что на стрелке Васильевского острова. Отец вырос в Севастополе и вынес оттуда влюбленность в военный флот. Сложности предвоенной жизни не позволили ему стать моряком, он сорок два года проработал инженером в конторе по эксплуатации городской водопроводной сети, но до самой смерти собирал книги, открытки и вырезки из газет, посвященные военным кораблям, а его любимой одеждой оставался синий китель. Мне горько сейчас, признаться перед памятью отца, но тогда я ходил в музей больше для того, чтобы сделать ему приятное, подсознательно улавливая скрытую гордость и радость, которую испытывал отец, приобщая меня к своим сокровищам. Военные корабли не влекли меня. И вот однажды Военно-морской музей оказался закрытым на ремонт, и мы зашли в соседний Зоологический музей.

Мамонт как бы сидел, подогнув передние ноги. Я хорошо помню его длинную бурую шерсть, похожую на волокна коры пальмы. Мамонт поразил меня не размерами - слон был побольше, а кит - больше несравненно, скелет его занимал целый этаж. У меня никак не укладывалось в голове другое: мамонт вымер много тысяч лет назад, а я видел не скелет, а чучело, такое же натуральное, как чучело волка, а волк живым и здоровым бегал по клетке в зоопарке всего в двух трамвайных остановках отсюда. Ребенок не умеет мыслить в ином масштабе времени, чем тот, в котором он живет. Сын моего знакомого спросил: «Папа, а ты давно родился?» «Довольно уже давно, - ответил папа, - около сорока лет назад». «А в то время мамонты уже вымерли?» - серьезно спросил мальчик, которому недавно прочли книжку о мамонтах.

Мой интерес к проблеме мамонта почти не носит профессионального характера. Отрасль геологии, в которой я работаю, имеет дело с геологическими процессами длительностью в сотни миллионов лет, на фоне которых эпоха мамонта выглядит ничтожно малой величиной. Если время существования на Земле органической жизни условно представить в виде суток, то существование мамонта как вида охватывает лишь самые последние 5-10 секунд в этом масштабе времени.

Мамонт не стал и моим хобби, если понимать под этим словом предмет систематических, хотя и внеслужебных занятий. Просто этот зверь меня интересовал. В 1961 г. в поселке Таймылыр, на Оленеке, я увидел коренной зуб мамонта. Размером и формой зуб напоминал буханку хлеба. Поперек его рабочей поверхности возвышались извилистые ребра, гребни, образуя мощную терку. Мой давний товарищ шофер Коля Манкевич, тогда еще совсем молодой парень, долго смотрел на зуб, а потом сказал с глубокой скорбью:

- Это сколько же он этим зубом оленей-то пожрал?

Мамонт не может не вызывать интерес. Это не просто одно из млекопитающих, это символ целой группы животных недавнего прошлого. Говорят: «мамонтовый комплекс», «мамонтовый материк», «мамонтовая эпоха»... Не знаю, может быть, интерес к мамонту мы получили в наследство от наших палеолитических предков, которым мамонт давал все, что необходимо для жизни. Особенно на Севере, где нет съедобных растений, где холод, где мало топлива и строительного материала. Убитый мамонт - это пять тонн «товарной продукции». Великолепное мясо. Толстая шкура. Кости больше человеческого роста - готовые столбы, подпорки, балки для перекрытий земляных хижин. Мелкие кости, бивни - сырье для изготовления орудий труда...

Мастера Возрождения рисовали мадонну. Художники палеолита - мамонта. На территории СССР изображений мамонта найдено немного. В 1928-1929 годах при раскопках палеолитической стоянки у села Мальта (в Иркутской области) нашли обломок костяной пластинки размером семь с половиной на три сантиметра, на которой резкими, уверенными штрихами был вырезан мамонт. Изображение, являющееся фрагментом какой-то картины, выполнено без лишних деталей, при этом очень выразительно, верно передан общий контур. Профессор М. М. Герасимов считал, что мамонт из Мальты древнее большинства известных западноевропейских изображений.

Когда «мамонтовая фауна» закончила свое существование на территории Европы, наскальная живопись потеряла свой ритуальный смысл и постепенно перестала существовать. Это было одним из проявлений упадка цивилизации каменного века, развившейся на базе охоты на крупных травоядных млекопитающих. Человек пережил этот кризис, развитие общества пошло дальше уже другими путями, и человечество забыло мамонта.

Но аборигены Севера помнили о них. Аборигены сочиняли о мамонтах легенды. Мамонт поражал воображение. С одной стороны, находили совершенно свежие трупы. (Вот как пишет О. Ф. Герц, раскапывавший в 1901 году мамонта на реке Березовке, притоке Колымы: «Жилистое и поросшее жиром мясо... на вид столько же свежо, как и свежее сильно промерзшее бычачье или конское мясо. Долгое время мы советовались, не отведать ли нам этого мяса, так как оно имело очень аппетитный вид... Брошенное собакам мясо мамонта съедалось ими весьма охотно».) С другой стороны, живого мамонта никто не видел. Отсюда образ таинственного зверя, живущего ныне, но никогда не показывающегося на глаза человеку.

В легендах (изложения легенд опубликованы В. Т. Илларионовым в 1940 году) мамонт изображался в виде огромной крысы, живущей под землей (ее передвижения вызывают землетрясения); как подземное животное, питающееся землей и умирающее вскоре после рождения; как обитатель озер, переходящий из одного озера в другое под землей. Якуты, как свидетельствует тот же О. Ф. Герц, называли мамонта У-Кыла («водяной бык»). Нет ли связи между последней легендой и теми сообщениями, касающимися «обитателей» озера Лох-Несс в Шотландии и якутского озера Хайыр? Последнее, кстати, расположено в самом мамонтовом крае.

Считали кости мамонта и остатками гигантских рыб, и птиц, и морского зверя-единорога, и людей-великанов... Когда в Москве стал известен мамонт? В. Т. Илларионов пишет, что первое в европейской литературе упоминание о сибирском мамонте принадлежит дипломату-путешественнику Сигизмунду Герберштейну, посетившему Россию в 1517 и 1526 годах. Сохранилась грамота от царя Алексея Михайловича якутскому воеводе Михаилу Лодыженскому, датированная 16 июня 1652 года: «...как-де ходили с Ковымы реки служилые люди Михалка Стадухин с товарищи на новую на Почичю реку, и они-де ту кость сбирали на берегу, а лежит-де тут на берегу заморская кость многая, мочно-де той кости нагрузить многие суды...» И далее: «...и те будет служилые люди учнут на море находить рыбью кость большую или малую: и вы б тое рыбью кость велели им имать и привозити к себе в Якуцкой, а из Якуцкого присылали к нам к Москве с нашею соболиного казною вместе...»

Мамонтовые косточки

Наши предки сначала не очень различали мамонтовые бивни и моржовые, именуя и те и другие «рыбьей костью». В начале XVIII века начало утверждаться представление о мамонте как о разновидности слона. Русский посол в Китае, датча­нин по происхождению, И. Идее в 1704 году писал, что трупы мамонтов были занесены в Сибирь из южных стран во время всемирного потопа, поэтому нет нужды считать, что климат Сибири до потопа был теплее, чем сейчас. Эта идея оказалась очень живуча. Спутник Э. В. Толля эвен Джергели был убежден, что Ной построил слишком маленький ковчег, мамонты не поместились туда и плыли за ковчегом, пока не выбились из сил и не потонули. Была и еще одна, сравнительно недавняя, гипотеза, принадлежащая шведскому инженеру И. Троенгу: удар астероида в область Тихого океана вызвал гигантскую волну вроде цунами, которая вынесла тела животных из Центральной Азии на Крайний Север.

Известно, что Василий Никитич Татищев, один из «отцов» русской геологии и горного дела, преподнес в дар Петру I мамонтовый бивень длиной четыре аршина и что царь демонстрировал его иностранцам как доказательство похода Александра Македонского в пределы Руси. Татищев же, издавший в 1730 и 1732 годах первые в России серьезные научные труды о мамонте, считал, что климат «до потопа» был на всей Земле одинаково теплым.

Впрочем, эти здравые представления о мамонте далеко не сразу получили общее признание. Иоганн Фишер в своей «Сибирской истории с самого открытия Сибири до завоевания сей земли Российским оружием» (1774 год) пишет: «Мамонтовы кости, о которых ученые столь много спорят, за земляное ли растение почитать, или за части какого зверя, есть дар естества, Сибири свойственный».

На Новосибирских островах глазам русского человека открылись скопления мамонтовых костей в количествах, ранее не виданных. Промышленник И. Протодьяконов, один из первооткрывателей островов, сообщал: «Земля на первом острове (Большой Ляховский - В. И.) состоит из песка со льдом. Мамонтовых костей находили на нем такое множество, что казалось, будто остров весь состоял из них». Матвей Матвеевич Геденштром, путешествуя по Новой Сибири, на протяжении версты наблюдал около десятка торчавших из земли бивней. Удивительно, но М. М. Геденштром был убежден, что мамонт не слон, а какое-то неизвестное животное, не имевшее хобота и питавшееся древесными сучьями, и бивни его - это не клы­ки, а рога. «Некоторые бывают в полтора оборота, - писал он, - а природа не дала бы сему животному клыков, которых он, по завитости их, не мог бы употреблять».

Геденштром путешествовал в 1810 году (записки опублико­ваны в 1830 году), а еще в 1806 году адъюнктом Академии наук М. И. Адамсом был раскопан на Быковском мысу, в дельте Лены, и доставлен в столицу неплохо сохранившийся труп мамонта, так что вопрос об «рогах или клыках» мог уже не стоять. Очевидно, М. М. Геденштром не был знаком с работой Адамса. Сам же подход Геденштрома к оценке органа - с позиции целесообразности его использования - был конструктивным. Действительно, для чего мамонту было таскать такое многопудовое украшение? Спирально изогнутые, направленные не вперед, а в стороны, бивни вряд ли могут служить боевым оружием. Не используешь их и в качестве рычага или лома, как это делает со своими прямыми бивнями слон, выкорчевывая корневища съедобных растений. Многие палеонтологи считали, что бивни совершенно бесполезны. Только в 1946 году выпускник биофака ЛГУ В. Е. Гарутт, сегодня один из ведущих специалистов по ископаемым млекопитающим, в своей дипломной работе убедительно доказал простую истину: бивни мамонта были великолепно приспособлены для разгребания снега, чтобы добраться до сухой травы и кустарников. Северный олень выполняет эту работу копытами.

М. М. Геденштром предполагал, что «буйволы», рога которых он видел на островах, были завезены сюда на судах живыми. Однако уже в «Путешествии геодезиста Пшеницына и промышленника Санникова по островам Ледовитого моря», опубликованном в «Сибирском вестнике» в 1822 году, писалось: «В довольном расстоянии от берегов на возвышенных местах находили лошадиные, буйволовые, бычачьи и овечьи головы и кости в великом множестве, по коим должно заключать, что сих животных были здесь целые стада. Но как они могли питаться в такой бесплодной и суровой стране, то сие не иначе изъяснить можно, как только тем предположением, что тогда климат здесь был гораздо умереннее, и сии стада рогатого скота, вероятно, были современниками мамонтам, которых кости во множестве находят; в те времена также произрастал лес, которого целые окаменелые слои (на Новой Сибири горы) ныне находятся». Здесь все точно, если не считать детали: слои с древесиной на Новой Сибири имеют более древний геологический возраст.

В 1886 году А. А. Бунге собрал на Большом Ляховском уникальную коллекцию костей «потретичных животных». Наиболее крупные предметы экспедиция не смогла вывезти, великолепный череп носорога из этой коллекции еще в тридцатые годы нашего века лежал возле Малого Зимовья, и промысловики кололи на нем дрова. Коллекция А. А. Бунге была изучена И. Д. Черским, подробнейшее монографическое описание опубликовано в «Записках» Академии наук в 1891 году. И. Д. Черский, правда, не касается «классического», как он сам пишет, вопроса о причинах вымирания этой группы северных млекопитающих, но считает вымирание постепенным.

Во время Русской полярной экспедиции кости млекопитающих собирали Э. В. Толль, К. А. Воллосович, М. И. Бруснев, А. А. Бируля, А. В. Колчак. (Я пишу чаще о мамонте, но это лишь наиболее яркий представитель целого комплекса животных, куда входили лошади, длиннорогий и короткорогий зубры, овцебык, пещерный лев, тигр, шерстистый носорог, олень...) М. В. Павлова, крупный палеонтолог начала века, знаток млекопитающих и особенно ископаемых лошадей, уделила много внимания анализу условий захоронения костей, справедливо видя в этом ключ к познанию времени и условий обитания животных. Интересно, что этого специалиста, перевидавшего множество ископаемых остатков, поразила превосходная сохранность костей с Новосибирских островов, заставлявшая предположить, что они принадлежат ныне живущим видам.

Как раз в годы работы Русской полярной экспедиции на реке Березовке, притоке Колымы, был найден Семеном Тарабыкиным, а затем раскопан и доставлен в Петербург профессором О. Ф. Герцем труп мамонта, ставший впоследствии жемчужиной экспозиции Зоологического музея. Столица увидела чуть ли не живого мамонта, обросшего длинной шерстью, сохранившего язык, хвост, желудок, полный пищи... Левый клык, выбитый топором, был разыскан О. Ф. Герцем и поставлен на место, только правый потерялся, очевидно, очень дав­но. Березовский мамонт был бесспорным «чемпионом» по сохранности. Его рекорд, судя по газетным сообщениям, был побит только в 1977 году метрового роста мамонтенком, вырытым из земли у ручья Киргилях в Магаданской области. Впрочем, можно сказать, что малыш превзошел своего предшественника главным образом по полноте «комплекта» дошедших до нас частей тела, но сохранность самих тканей и внутренних органов у него хуже, чем у березовского мамонта.

В 1906 году промышленник с Большого Ляховского Алексей Горохов на речке Этериканке в мрачном темноватом распадке, на крутых склонах которого громоздились бесчисленные бугры-байждерахи, увидел поросшую темным волосом голову с бивнем и «трубой». Бивень и «трубу» охотник отрубил: кость была свежайшая, высшего сорта, а «трубу» - просто из любопытства, чтобы показать товарищам. О находке сообщили К. А. Воллосовичу, который немедленно предложил Академии наук организовать экспедицию. Однако то ли березовская находка удовлетворила интерес общества к «мамонтовой» проблеме, то ли после трагической гибели Э. В. Толля тяжело было организовывать экспедицию на Новосибирские острова, но Академия не поддержала предложение Воллосовича. Мамонт был раскопан лишь в 1909 году на средства естествоиспытателя-любителя графа А. В. Стенбок-Фермора.

За три года солнце, вода и песцы сделали свое дело: труп был разрушен, расчленен на составные части. К. А. Воллосович нашел череп с левым бивнем, верхней губой и левым глазом (правый бивень и хобот вырубил Горохов), главные части скелета, куски кожи с левым ухом и хвостом, четыре ноги. Животное погибло в момент смены зимней шерсти - однообразных длинных рыжих волос - крепким молодым подшерстком разнообразных оттенков.

Останки в замороженном состоянии были доставлены в имение Стенбока «Лахта», под Петербургом, где был заранее вырыт специальный ледник. Позже мамонт с Большого Ляховского оказался в Париже...

Последующие экспедиции, в том числе и наша, привозили кости млекопитающих, но в небольшом количестве. Груз слишком габаритный, а проблема представлялась в основном решенной, по крайней мере в плане установления геологического возраста отложений, вмещающих костеносные слои.

Купцы с незапамятных времен сделали бивни сибирского мамонта предметом международной торговли. Трудно сказать точно, сколько всего мамонтовой кости было вывезено с Новосибирских островов. В 1725 году русский ученый В. Н. Тати­щев определял годовую добычу мамонтовой кости в России всего в пятьдесят - сто пудов, однако во второй половине столетия И. Ляхов, его коллеги и преемники развернули дело на широкую ногу. Академик Паллас в марте 1818 года писал в «Ученых известиях...»: «... великое множество или целые кучи наилучшей слоновой кости, которая с головными черепами и рогами носорогов и великорослых буйволов находима бывает рассеянною по болотистым тундрам сего (Большого Ляховского. - В. И.) острова. Сия слоновая кость, которую я часто ви­дал, ибо оная привозится в Москву и отправляется за море через Архангельск и Херсон, столь свежа и бела, как и привозимая из Африки». На мировом рынке «российская», или «московская», слоновая кость шла пятым сортом при общем ассортименте в шесть сортов. В шестидесятых годах прошлого столетия в Москву поступало до двух тысяч пятисот пудов в год.

По данным одного из этнографов, изучавшего в предреволюционные годы состояние русских северных промыслов, с 1891 по 1913 год на якутской ярмарке продавалось от семисот до двух тысяч пудов кости. Этот автор рассчитал, что за предшествовавшие два с половиной столетия из Сибири вывозилось в среднем тысяча пятьсот пудов в год (со времен И. Ляхова львиная доля добычи приходилась на Новосибирские острова; один Я. Санников в 1809 году попутно, в ходе экспедиционных работ, добыл двести пятьдесят пудов). Таким образом, были добыты бивни всего от сорока шести тысяч особей, считая средний вес пары клыков за восемь пудов. Много это или мало? Я думал, что много, пока не прочел случайно, что с конца прошлого столетия и до тридцатых годов нынешнего из Африки каждый год вывозились бивни от более чем сорока тысяч слонов. Не ископаемых, а убитых специально ради бивней...

Как выглядел в начале нашего века промысел мамонтовой кости на Новосибирских островах? Ранней весной артели по сорок - пятьдесят человек на собаках и оленях выходили из села Казачьего древним маршрутом промышленников. До Малого Зимовья на юге острова Большой Ляховский - около пятисот километров, отсюда до дальних пунктов поиска еще почти столько же. Все лето они обшаривали острова и свозили кость в одну, ближайшую к материку, точку, а в ноябре налегке, без бивней, возвращались домой. В марте следующего года делался транспортный рейс за прошлогодней добычей, а затем начинался очередной промысловый год. На члена артели приходилось по десять - двенадцать пудов, из них половину нужно было отдать купцу за продукты и снаряжение, полученные авансом. Заработок за почти круглогодичную тяжелую, в отрыве от дома работу составлял всего двести - триста рублей (за год!). Такой малорентабельный промысел не мог не прийти в упадок.

И уже в конце двадцатых годов, когда на Большом Ляховском работала экспедиция Академии наук СССР под руководством Н. В. Пинегина, только некоторые старые промысловики попутно, при осмотре песцовых ловушек, иногда подбирали бивни - скорее по многолетней привычке, чем по необходимости. Чаще находки так и валялись около зимовий, на досуге из кости вырезались мелкие предметы: шарниры для сошек, на которые клали берданку при выстреле, черенки для ножей, мундштуки... Изредка, если нарты оставались недогруженными, один-два клыка клали на свободное место либо просто привязывали к нарте и тащили по льду в Казачье. Как остроумно подметил Н. В. Пинегин, в те годы килограмм мамонтовой кости стоил в Казачьем три рубля, а килограмм песцовых шкурок - сто пятьдесят рублей. Понятно, песец победил.