Населенный пункт Темп

Конечным пунктом нашего полета был авиапорт Темп на острове Котельном.

Остров Котельный всеми, кто здесь бывал, воспринимается как главный из Новосибирских островов. Дело даже не в том, что это самый большой остров - без малого одиннадцать тысяч квадратных километров, почти треть Суммарной площади архипелага. Облик Котельного наиболее ярок, эффектен, что ли.

Береговые обрывы на острове Котельном

Острова Фаддеевский и Новая Сибирь сложены кайнозойскими - по геологическому времени совсем молодыми - породами. Они еще не успели приобрести прочность, это рыхлые, слабые пески, суглинки, торф, вязкие глины. Ископаемый лед - единственный прочный субстрат в составе толщи. Геологически пласты пород, слагающие Приморскую низменность, продолжаются и сюда, на острова, поэтому и ландшафт тот же: низкая болотистая тундра, бесконечные кочкарники, где не на чем остановиться глазу. Земля Бунге - и того хуже, просто часть морского дна, едва показавшаяся на поверхности и даже не успевшая как следует просохнуть. Эту группу островов мы в обиходе называем «желтыми» по той причине, что на геологической карте кайнозойские отложения принято красить в желто-серые тона. Однако и реальный вид островов летом соответствует цвету на карте. Желтый песок, желтые полусухие болота, полигональные участки тундры - тоже желтые.

Совсем иное - остров Котельный. Остров слагают древние толщи, которые за сотни миллионов лет претерпели и погружение на глубины, где действуют высокие температуры и чудовищное давление, и воздействие складчатых напряжений и приобрели в результате всего этого особую прочность и способность сопротивляться эрозии. Поэтому остров выглядит так, как и подобает выглядеть настоящей суше: поверхность его пересекают каменистые возвышенности, долины рек глубоко врезаны, рисунок береговой линии выразителен, особенно на тех участках, где развиты скальные обрывы. На Котельном больше твердой, ровной земли, удобной для устройства жилья, прибрежные пляжи изобилуют плавником, стада диких оленей здесь многочисленнее, так как олень ищет корм не на болоте, а на сухих пространствах тундры. (Должен сказать, что те наши геологи, которые работали только на Котельном и не видели других островов архипелага, не вполне разделяют мою точку зрения. Они считают, что, насколько интересна геология Котельного, настолько уныл ландшафт. Все относительно.) Так или иначе, немногочисленное население Новосибирских островов тяготеет к острову Котельному, а на Котельном - к населенному пункту Темп, необъявленной столице архипелага.

Населенный пункт Темп можно найти даже на мелкомасштабной карте мира. На этой карте нет таких городов, как Выборг или Тула, а Темп есть. Это не значит, что Темп важнее Тулы. Просто в соответствующей части карты было достаточно места, чтобы написать название. На том же западном берегу острова Котельный южнее Темпа на некоторых картах обозначен еще один пункт - Киенр-Ураса. В пятидесятых годах здесь еще действовала ПОС - промыслово-охотничья станция. На самом краю берегового обрыва против острова Тас-Ары стояли четыре или пять домиков с крохотными, как у амбара, оконцами. Начальник ПОСа снабжал промышленников продуктами и принимал пушнину. Сейчас заброшенные избушки обветшали, вросли в землю. В 1973 году Д. А. Вольнов видел с острова Тас-Ары дым, курившийся над одной из них, и слышал лай собак. Здесь летовал кто-то из кочующих охотников, он мог бы гордиться, если бы знал, что его временное пристанище нанесено на карту мира.

По старой памяти Темп называют авиапортом (из уважения к немногочисленным оставшимся здесь его работникам). Регулярных пассажирских рейсов на остров нет, так как нет пассажиров, которые желали бы туда попасть. Однако аэродром поддерживается в рабочем состоянии как посадочная площадка местного значения: принять санрейс и почтовый, а то сядет ледовая разведка или какая-нибудь экспедиция вроде нас...

Наш грузовой Ли-2 много лет возил бочки с. горючим, железо, строительный лес, туши мороженого мяса... Пол покрывали неструганные доски, исцарапанные грузами, словно настил в кузове грузовика. Мелко вибрировала алюминиевая обшивка. Я натянул шубу и лег на груду спальных мешков, это было комфортабельнее, чем в лайнере международной авиалинии. В иллюминатор я посмотрел только тогда, когда самолет пересекал линию берега. На льду пролива Дмитрия Лаптева стоял слой воды, которая выглядела светло-коричневой, как спитой чай. Вскоре сплошная полоса воды кончилась, ближе к центру пролива лед был местами сухой, местами на поверхности его видны были обширные лужи, местами чернели полыньи. Кончался июль. Наступило время разрушения сплошного ледяного поля. Подвижки раздирали ледяной массив, по трещинам сжатия строились заборы торосов. Не знаю, какой была толщина льда в этом году, но случается, она достигает и двух, и трех метров. Представьте себе льдину, толщина которой превышает высоту вашей комнаты, даже если вы живете в доме старой постройки. Это не удивительно: в некоторые, правда рекордные, годы число дней со среднесуточной температурой ниже нуля превышает триста!

Ближе к берегу острова Большой Ляховский лед был грязный от пыли, нанесенной ветром с острова за зиму; черное лежало не сплошь, а пятнами, образуя сложный рисунок. У мыса Бурус-Тас стена свежих торосов, белая на фоне грязного старо­го льда, была особенно высока. Вдоль стены лежала глубокая тень.

Горы острова Большой Ляховский были затянуты туманом. Иногда в просветах было видно, что тундра уже по-летнему зеленеет, только по руслам речек еще сохранились снежники; такое впечатление, будто гидросеть была нарисована белой краской по темному. За северным берегом острова вошли в низкую облачность, и дальше до самого места назначения в иллюминаторе было только крыло, огромное, как крыша, крытая оцинкованным железом. Покрытый светящимся красным составом конец крыла едва различался в полумраке.

А у западного берега Котельного облачность внезапно пропала. Лед на море ослепительно блестел, береговые обрывы на полуострове Михайловском были почти свободны от снега.

- Завтра пойдем в маршрут! - крикнул мне Вольнов. Мне тоже не терпелось скорее взять молоток в руки.

И вот перед нами Темп, «воздушные ворота» Новосибирских островов, если воспользоваться терминологией газетчиков.

Посреди залива Стахановцев Арктики, отчленяя от него мелководную лагуну, плавной дугой вытянулась галечная коса. К югу она расширяется и напоминает сверху ладонь с растопыренными пальцами, а северный конец узкий и длинный, как едва показавшаяся из воды спина подводной лодки. На северном конце косы стоит добротный бревенчатый барак, рядом - несколько подсобных строений.

Вот в правом иллюминаторе показались наши палатки, вытянутые в линию, колеса коснулись гальки, и машина, покачиваясь, покатилась к домику авиапорта. Слева показались емкости для горючего. Около взлетной полосы еще дотаивали остатки снега, на голубой поверхности луж маленькие волны от винтов бежали в одну сторону. Сережа, темповский дизелист, шел впереди самолета, показывая, куда выруливать.

- Вот с этим мужиком, - сказал Д. А. Вольнов, заметно волнуясь, - в пятьдесят пятом мы работали. Он тогда еще в старом Темпе жил.

Раньше жилье в Темпе стояло в устье речки Седова. Тогда через протоку ходила лодка по паромному канату, а на той стороне всегда стоял грузовик. Каждый, кому было нужно, мог завести машину и подъехать к домам. Но в старом Темпе было плохо с питьевой водой.

- Вы уже двадцать лет здесь? - спросил Вольнов дизелиста, когда мы вышли из самолета.

- Двадцать четыре...

Кроме Темпа на острове Котельном есть две или три полярные станции, но они даже не имеют с Темпом прямой радиосвязи, а только через Тикси. Несколько охотников промышляют на острове песца. В Темпе нет врача. И нет кладбища. Заболевших увозят самолетом в Тикси...

Пейзаж Темпа лишен вертикальных линий. Не уловить, где кончается коса и начинается море. Только темными пятнами выделяются штабеля бочек, которых здесь скопилось великое множество. Ни трава, ни мох не растут на плоской серой гальке, покрытой известковым налетом. Зато Темп не знает грязи ни при какой погоде. Галька совсем как в Сочи на пляже, даже запах морской гнили можно уловить в теплую погоду. Коренной берег острова здесь невысок, на нем нет объектов, способных задержать взгляд. Нет в Темпе и многого другого, а самбе существенное, по-моему, отсутствие свежих впечатлений. Информационный голод злее голода физического.

- Не надоело? - спрашивает Вольнов дизелиста.

- Нет, а почему? К тому же скоро до пенсии дотяну, до льготной...

Обычное объяснение: льготная пенсия, надбавки, районный коэффициент. Люди словно стесняются более высоких мотивов.

- Ну дотянете, а потом что?

- Потом? Потом, может, еще останусь. Привык здесь, в городе маюсь, не знаю, чего делать. И жена тоже самое...

- Давно вы женаты? - спрашивает Вольнов.

- В шестидесятом году летал в Тикси по работе, - охотно рассказывает Сережа, - ну а она летела в Певек и тоже в Тикси застряла. Погоды нет, денег нет. В аэропорту две якутки знакомые и Колька-тракторист подходят, шутят: «Хочешь жениться? » Подвели ее, познакомили, посадили рядом в кресло. Через несколько часов перекомпостировали ей билет, взяли вина, свадьбу сыграли. Я потом ее спрашивал: как же ты так, с ходу, за меня пошла, может, я больной какой? - Она смеется: - На острове холостяков много, нашла бы здорового. Живем хорошо, грех обижаться.

Дмитрий Александрович Вольнов спросил об экспедиции пятьдесят пятого года. Оказалось, что Сергей помнит только один эпизод: радист авиапорта перестрелял несколько ездовых оленей, приняв их за диких, пока каюры смотрели кино в кают-компании. Больше он, к огорчению Вольнова, ничего об экспедиции не мог вспомнить. За прошедшие почти двадцать лет Сережа общался с меньшим количеством людей, чем Д. А. Вольнов за иной день, тем не менее, Вольнов запомнил Сережу, а Сережа Вольнова - нет, хотя случай с оленями живет в его памяти как событие, полное комизма. Очевидно, неодинаковая направленность внимания у разных людей.

Проблема «информационного голода» занимает меня давно. Я..понимаю, что от этого застрахован исследователь, открыватель. Еще М. М. Геденштром писал: «Но и самая скука здесь не столь много ощутительна, ибо взор обращается свободно, встречая множество предметов, которые либо новостию, либо, если можно так сказать, ужасною прелестию своею занимают воображение».

Несколькими днями позже я возвращаюсь к этой теме в разговоре с начальником аэродрома Иваном Васильевичем Шешуриным. Он говорит:

- Информационный голод можно испытывать и в Москве. И в Париже. Наши деды говорили: царство божие внутри нас.

За стеной его комнаты ветер свистит в антеннах, как в вантах. Если вслушаться, можно различить каждую отдельную струю в общем потоке. Мы пьем кофе из тонких чашек.

- В городе некоторые живут как? - продолжает Иван Васильевич. - Купил он себе красную машину и желтую собаку. Достиг полного счастья. Вдруг смотрит, у соседа-то машина оранжевая, а собака аж трехцветная. Беда! Все идут в аспирантуру, а его сын не попал - снова беда! Вот он и вертится, как вентилятор.

- А на островах как? - спрашиваю я.

- Принято так считать, что здесь выживают только бывалые, зубы съевшие на этой экзотике. Не так! Любой умный человек может здесь жить распрекрасно, если есть воля.

...Солнечные дни на Котельном редки. И все-таки, вспоминая о нем, я вижу его таким, как сейчас: солнце, необыкновенная голубизна неба, сверкающий лед в заливе и свежий, упругий, холодный ветер. И наш лагерь.

Наш лагерь

Чувство лагеря. Вот шли, шли, устали и, наконец, решили встать на ночлег. Через час уже стоит палатка - дом, в котором спасительное тепло или спасительная прохлада. Дым костра потянулся по земле. Оказавшись здесь спустя годы, ты с теплой грустью вспомнишь тот ночлег и узнаешь куст, на котором тогда висело твое полотенце.

Прошлой осенью здесь, в Темпе, мы гадали: улетим или не улетим в намеченный день. А сейчас я шагал по фарфорово звенящей гальке и радовался, словно мальчик, приехавший на каникулы к маме.