Органы чувств моржа

Когда стадо выходит на берег или на лед, первые два часа моржи ведут себя беспокойно и чуть что - опять бросаются в море; хотя, возможно, так бывает только в тех местах, где на моржей много охотятся - например, на островах Магдален, где на них в течение двух столетий охотились и местные жители, и зверобои. Шульдхем заметил, что "моржи некоторое время играют, подбадривая себя таким образом, пока совсем не расхрабрятся. При первом" выходе на сушу или на лед в новом месте они до того пугливы, что подойти к ним близко невозможно. Но через несколько недель они осваиваются и собираются стадами; прежде, когда американцы моржей еще не тревожили, их скапливалось до семи-восьми тысяч". Почти все наблюдатели единодушно утверждают, что моржи в воде особенно осторожны и не подпускают к себе людей, зато на суше, как правило, находятся в оцепенении.

Эллиот, делавший зарисовки лежбища самцов на острове Моржовый (Уолрес) с расстояния 3 метров, отметил следующее: "Пока с моря дул сильный ветер, забрасывая их брызгами и пеной прибоя, они не обращали на меня никакого внимания в продолжение всех трех-четырех часов". Трудно придумать сколько-нибудь удовлетворительное объяснение такой непоследовательности поведения. Как-то не верится, чтобы их спокойствие на суше проистекало из того, что там они чувствуют себя в безопасности от косаток. Невольно обращаешься к предположению Педерсена (несмотря на все факты, говорящие против), что моржи, по существу, наземные млекопитающие, которые в море чувствуют себя не в своей стихии⁷⁶.

Некоторые наблюдатели утверждают, будто моржи ведут себя на льду еще увереннее, чем на суше. Жители острова Саутгемптон говорят, что охотникам удается высадиться на лед с подветренной стороны, подойти к группе спящих моржей и ударить одного из них прикладом. Никулин отмечает, что после обычного периода беспокойства в самом начале, при первой вылазке зверобоев на лед, моржи потом почти или вовсе не реагируют на приближение охотников, и тем приходится кричать и свистеть, чтобы разбудить зверей. Он описывает, как 21 апреля, в то время как матросы разделывали на льдине добытых моржей, моржи на соседней льдине, всего в 55 метрах от них, продолжали спать; они ушли в море, только когда убили кого-то из их группы. В другой раз, когда его судно остановилось в 320 метрах от тысячного стада и матросы в двух шлюпок, направившихся к двум лежавшим рядом группам, успели застрелить два десятка моржей, моржи из соседних групп, отдыхавшие неподалеку на льдине, не проявили ни малейшего интереса; подняв на секунду головы и взглянув на охотников, когда началась стрельба, они снова погрузились в сон. Зверобои застрелили еще несколько десятков моржей, но другие группы по-прежнему никак не реагировали на это, а те моржи, которые бросались в воду, когда по ним стреляли, продолжали плавать вокруг лодок, даже не пытаясь спастись⁷⁷.

Но самое поразительное было потом: приготовившись свежевать группу из десяти, как они считали, самцов, застреленных спящими, матросы стали переворачивать моржей на спину. Каково же было их удивление, когда они нашли под десятью тушами одиннадцатого моржа, совершенно невредимого, - он в изумлении поднял голову, очевидно, ничего не подозревая о смерти своих товарищей.

Можно возразить, что наблюдения Никулина являются исключением из правила. Так, в 1940 году Коллинз описал, как охотятся жители острова Св. Лаврентия на паковом льду: они подгребают на умиаке поближе к льдине, где лежит небольшая группа моржей; очутившись в 5-10 метрах от них, охотники начинают переговариваться шепотом, чтобы не спугнуть зверей. Полярный исследователь Пири⁷⁸, встретивший однажды стадо в 150 моржей, из которых половина лежала на льдине и грелась на солнышке, а половина плавала вокруг в море - с усов у них капала вода, - заметил, что все спящие лежали у самого края льдины или спустив задние ласты в лунку, куда и соскальзывали задом при малейшей тревоге. Стадо охранял вахтенный, беспрестанно вертевший головой и принюхивавшийся, не грозит ли опасность. Еще задолго до Пири капитан Кук тоже обратил внимание на то, что в каждом стаде спящих животных Берингова пролива всегда бодрствует какой-нибудь морж. А после Кука начали поступать сообщения о караульных в других частях ареала - почуяв опасность, вахтенные ревут и расталкивают соседей.

При малейших признаках тревоги все немедленно бросаются в море

Бакан описывает, как вели себя моржи, резвившиеся на льду: "Развлечения обычно кончаются сном. Но из предосторожности эти животные выставляют караульного, и тот обязан предупреждать об опасности. Я почти ни разу не видел ни одного самого небольшого стада, где бы непременно один морж не стоял на часах, поминутно вытягивая как можно выше длинную шею и обозревая местность. В случае чего-то подозрительного караульный первым делом пытается обеспечить собственную безопасность, а так как животные всегда лежат кучей друг на друге, возня одного немедленно передается всей группе, и моржи устремляются к воде. Поскольку по природе своей звери эти. неуклюжи и лежат очень плотно сгрудившись, то, впадая в панику, они натыкаются друг на друга, злятся, пытаются встать, барахтаются и мешают один другому. И когда наконец протискиваются к краю льдины, то бухаются в воду вперед головой".

Даже Коллинз, совсем недавно изучавший моржей, утверждает, что когда охотники подкрадываются к спящему стаду, караульный морж поднимает тревогу громким свистом, по которому все бросаются к морю. Чем иным это может быть, как не сравнительно недавним "достижением цивилизации" - результатом непрекращающегося преследования моржа человеком? Кого как не человека могут опасаться моржи, если они практически не боятся никаких природных хищников?

Никулин не заметил никаких караульных и никаких признаков "коллективной обороны". Да и, по мнению Локрея, моржи на суше реагируют на опасность скорее как отдельные особи, чем как коллектив. Ему не удалось уловить сколько-нибудь отчетливой системы сигналов тревоги или реакций на них. Совсем по-иному ведут себя тюлени. Когда одна из кольчатых нерп вдруг соскальзывает в свою спасительную лунку, ее товарищи немедленно ныряют каждый в свою, даже не удосужившись выяснить причину испуга. Если охотник, добавляет Локрей, приблизится к группе моржей с подветренной стороны метров на двадцать, то моржи, лежащие дальше всех от воды (почти неизменно - старые самцы), первыми чуют незваного гостя. Они приподнимаются, принимают настороженную или угрожающую позу, выпучивают глаза, раздувают ноздри и, мотая головой из стороны в сторону, пытаются определить степень опасности. Но, кроме них, все другие моржи остаются невозмутимыми. Если старые самцы сочтут опасность достаточно серьезной, они немедленно устремляются в воду. Моржи, не почуявшие опасности, оказываются у них на дороге - начинаются давка, рев, паника докатывается до лежащих у самой воды, и те, наконец, ныряют в воду или же их сталкивают туда. Сутолока поднимается такая, что порой на то, чтобы все стадо в несколько сотен моржей укрылось в воде, уходит не менее пяти минут; в стадах же поменьше и сутолоки меньше, и отступление к морю совершается быстрее.

Йильсетер утверждает, что там, где один морж смог бы отступить быстро, моржи, сбитые в плотною массу, в суматохе мешают друг другу. Однако это не всегда верно. Локрей, например, сообщает, что в таких экстренных случаях, как паническое бегство, вызванное запахом чего-то незнакомого, чего моржам не видно и не слышно, или - что бывает реже - звуком низко летящих самолетов, все стадо, исключая разве новорожденных и однолеток, почти одновременно чует опасность и сразу же бросается в море.

В стаде, спящем на суше, никогда не прекращаются шевеление и шорох (особенно в смешанном стаде); моржи чешутся или перекатываются с боку на бок, неизбежно будя и беспокоя своих соседей. Схема бегства обычно такова: самки, детеныши и молодые звери, а также отдельные самцы отплывают на несколько метров от берега, немногочисленные самцы постарше держатся вблизи суши и плавают вдоль берега, время от времени до половины высовываясь из воды, чтобы разглядеть или унюхать источник угрозы. Если таковой не обнаруживается, самцы постепенно начинают выходить на пляж, и, в конце концов, все стадо вновь водворяется на скалах.

Даже в теплый день, когда самцы обмахиваются ластами, чтобы охладиться, они все равно сбиваются в кучу как можно плотнее, невзирая на все проистекающие от этого неудобства.

Зачем же моржи собираются такими большими стадами и залегают на берегу такой тесной грудой? Не затем, чтобы самцам было сподручнее устраивать себе большие гаремы, как это делают сивучи и морские слоны. И не потому, что им угрожают какие-нибудь хищники, обороняясь от которых, лучше держаться всем вместе. Предполагают, что обыкновение держаться стадами помогает отдельным особям и целым семейным группам поддерживать между собой контакт во время долгих периодов тумана, характерных для многих районов Арктики, а также в течение четырех-пяти месяцев мрака полярной ночи. Кроме того, считают, что стадность помогает молодым моржам изучать традиционные пути миграции и местоположение отмелей с моллюсками. Однако ни одна из этих причин не является достаточно основательной для такого поведения. Быть может, стадность моржей, как уже говорилось,- естественное следствие сезонного скопления большого количества семейных групп на богатых кормовых базах, а главное, на довольно немногочисленных пляжах, годных под лежбища. Но и это все же не объясняет, почему моржи неизменно должны громоздиться друг на друга.

Мы упоминали раньше о том, как по-разному ведут себя моржи, когда лежат на льду. В связи с этим одни эскимосские охотники всегда приближаются к стаду с подветренной стороны (Локрей, кстати, заметил, что стоило ему начать подходить к стаду по ветру - и оно обращалось в бегство, еще не видя его), а других эскимосов нисколько не заботит, с какой стороны подойти к стаду, они даже не особенно-то и прячутся и голоса не понижают.

Некоторые наблюдатели утверждают, будто морж вообще не способен учуять человека, но это, конечно, не так. Можно лишь задаваться вопросом: говорит ли что-нибудь человеческий запах стаду моржей - а это уж зависит от их прежнего опыта. Они несомненно реагируют на запахи, так или иначе связанные с человеком. Например, эскимосы из пролива Смита прекрасно знают, что, если стадо, выходя на свое традиционное лежбище, почует запах дыма, доносящегося с расстояния в несколько миль, оно немедленно покинет угли и переберется в другие места. Фрейхен рассказывает о двух моржах, лежавших на льдине; когда ветер донес до них запах человеческого жилья, они мгновенно нырнули в море. Никулин отмечает, что едва вблизи залежек на острове Врангеля построили новый поселок, моржи покинули свой пляж, хотя их никто не трогал, и стали выходить на лед вдали от суши - либо стадо это уже преследовали охотники, либо таковой оказалась его реакция на близость человека. По словам канадских эскимосов, если кого-то из стада убьют на лежбище или в море неподалеку от угли, остальные моржи уже не вернутся туда в этом же году. Мэнсфилд заметил, что невыносимое зловоние, исходившее от десяти убитых в августе моржей, не помешало стаду подойти к ним вплотную, но приближались животные неохотно и в конце концов повернули назад и вышли на сушу на другом участке берега.

Описывая острова Магдален, Шульдхем рассказывает: "Подходя к лежбищу по суше, рыбаки пользуются ветром с моря или бризом, дующим вдоль берега, чтобы их не учуяли звери (а нюх у них развит в совершенстве); затем с помощью отличных собак они стараются отделить моржей, которые лежат дальше от моря, от тех, кто устроился у воды, для чего гонят их в разные стороны. Это у них называется "сделать разруб" и считается опаснейшим занятием: гнать моржей в каком-то определенном направлении невозможно и поэтому трудно не столкнуться с ними. Поскольку они забираются довольно высоко по склону пляжа, дорога к воде в ночной темноте оказывается отрезанной, они тычутся во все стороны, и, в конце концов, их без труда убивают. Таким вот образом за один разруб было перебито шестнадцать сотен моржей".

Итак, у моржа сильнее всего развито чутье, именно оно предупреждает его об опасности. Сколько-нибудь веской причины, объясняющей это явление, как будто и нет: вряд ли морж ищет моллюсков на дне морском по запаху, нет у него как будто и таких врагов, существование которых потребовало бы развития именно этого органа чувств. И тем не менее Педерсен описывает, как морж втягивает воздух, раздув ноздри, если заметит что-то подозрительное, а потом громко трубит через них угрожающим образом (обычно ноздри у него закрыты). Однажды, рассказывает Лайон, они выбросили за борт труп убитого белого медведя, и вслед за этим, явно привлеченные запахом падали, появились двое моржей - первые, увиденные им за все это время. А когда в зверинец Гагенбека должны были привезти пять новых моржей, то трое моржей-старожилов пришли в сильнейшее волнение еще до того, как завидели повозку с новичками. Самец-старожил тяжело вылез из воды, за ним последовали обе самки, потом все трое подняли отчаянный рев, на губах у них показалась пена, глаза налились кровью. Они приветствовали вновь прибывших громким фырканьем.

Рассматривая органы чувств моржа, можно заметить, что его выпученные, как у рака, глаза расположены высоко на черепе (как и ушные отверстия наружных ушных раковин у него нет) и сильно выступают из глазниц. Желая увидеть какой-нибудь предмет, морж поворачивает не голову, а глаза, которые достаточно подвижны. Поскольку главная его деятельность заключается в поисках моллюсков в сумраке подводного мира, острого зрения моржу, очевидно, не требуется. Но его вошедшая в пословицу близорукость, пожалуй, преувеличивается. Во всех известных нам случаях, когда люди подходили к моржам на суше вплотную, моржи или крепко спали, или находились в том вялом, полусонном состоянии, в котором они всегда пребывают в период линьки. Однажды Локрей медленно подползал к моржам с подветренной стороны, так что его и видно не было, а уже ближние звери уловили его приближение метров за шесть, хотя с этой дистанции приняли его, по-видимому, за моржа и ослабили бдительность. Почти все млекопитающие, кроме человека, с большим трудом распознают неподвижные предметы. Но те немногие моржи, что охотятся на тюленей, должно быть, видят свою жертву и различают такие крупные движущиеся предметы, как лодки, на расстоянии в несколько сот метров.

То, что моржи, подобно тюленям, не имеют наружного уха, разумеется, не исключает их способности слышать, правда, вполне вероятно, что звучание моря и постоянный шум, исходящий от самого стада, заглушают для них все прочие звуки. Макмиллан упоминает, что звук ударов весел по воде разбудил двух моржей, спавших в воде "стоя". А Брукс заметил, что если лодку с подвесным мотором, работающим вхолостую, спавшие на льдине моржи подпускали к себе на расстояние 15 метров, то у моржей, плававших в море, слух необычайно обострялся и они могли определить, куда держит курс лодка, находившаяся еще в полумиле от них⁷⁹. По свидетельству Бакана, чайки, высматривавшие рыбу среди рифов, держали стадо до такой степени настороже, что моржи поднимали голову при малейшем звуке, доносившемся с его судна. Более того, эскимосские охотники умеют в тихий туманный день заставить отозваться моржей, кормящихся за милю от них, подражая их лаю. Брукс, считавший, что слух у моржей развит почти так же, как у человека, заметил, что стадо встревожилось при шуме его самолета, пролетевшего неподалеку от них на высоте 300 метров над тысячами роившихся трехпалых чаек и кайр. Может быть, шум моторов самолета ассоциируется у моржей со знакомым шумом моторных лодок, сулящих беду.

По словам Фрейхена, моржи подают голос главным образом для того, чтобы не терять связи с остальным стадом. Голоса самцов и самок звучат одинаково; они мычат, кашляют, булькают, ворчат или издают тихий предупреждающий свист. Рычат ли моржи, кашляют, или ревут - голос у них самый зычный в Арктике, и их мощный отрывистый рев и лай в тихий день слышны за несколько миль. "Морж способен часами лежать и слушать самого себя, - писал Кейн. - Звуки, которые он издает, представляют что-то среднее между мычаньем коровы и "низким лаем английского дога: нечто глубокое, полнозвучное. Лай этот или отдельные отрывистые звуки следуют один за другим очень быстро, семь - девять раз кряду." Рев моржей по ночам или во время тумана да еще зловоние мочи служили для Кука отличным предупреждением о близости льда. Жителям острова Св. Лаврентия часто приходится пробираться сквозь почти никогда не рассеивающийся туман по Берингову морю в своих умиаках, которые вереницами тянутся на буксире за моторками или вельботами с подвесными моторами, Стараясь определить местонахождение моржей, лежащих на льдинах трехметровой толщины, они прикладывают ухо к зеркальной глади воды, чтобы уловить далеко разносящийся свист моржей.

Этой самочке восемь с половиной месяцев

Фрейхен со свойственным ему пристрастием утверждал, что морж - самое смышленное животное в Арктике. Но и Гагенбек, у которого в начале этого века в зверинце набралось штук восемь-десять молодых моржей сразу, тоже считал, что моржи самые занятные, а следовательно, и самые смышленые из "тюленей". Еще в начале 17 столетия Перчес писал: 2Зверь сей облика редкого и редкой понятливости и к обучению способен, как мы и убедились не раз на опыте". Интересно было бы знать, какой именно опыт извлек Перчес. По словам Гагенбека, моржи с легкостью поддаются дрессировке, молодые звери очень дружелюбны и легко приручаются, а взрослые послушны, отличаются веселым нравом и способны научиться всяким штукам - "играть" на губной гармонике или без конца вертеться в воде, хлопая себя ласгами по груди и издавая ворчание. Двухлетний морж Герберт из Нью-Йоркского аквариума научился взбираться по наклонной доске на весы и замирал там по команде, давая себя взвесить. Похоже, что моржи Гагенбека даже обладали чувством юмора, если считать юмором то, что они набирали в рот воды и потом обливали ничего не подозревавших посетителей.