В прифронтовом Мурманске

В 1941 году зима наступила рано, и уже в начале ноября Северная Двина оказалась скованной льдом. Начал замерзать и Двинский залив. Ледоколов не хватало.

Ко мне приехал глава британской миссии военно-транспортной службы в Архангельске капитан первого ранга Монд и заявил:

- Нам необходимо получить от вас гарантии, что караваны в зимнее время будут без задержки приниматься и разгружаться в Архангельске. Мы не можем допустить, чтобы наши суда были заморожены в Северной Двине или Белом море.

Я изо всех сил старался быть спокойным.

- Гарантии - вопрос взаимоотношений наших правительств. Но я могу сказать вам, что мы примем и разгрузим без задержек любое количество кораблей, которые направят нам союзники.

- А как вы это сделаете, если замерзнут река и Белое море? - спросил Монд.

- А это уже наше внутреннее дело. Задержек с разгрузкой не будет...

Я созвал помощников посоветоваться. Сошлись на мнении: необходимо открывать Мурманский порт. Но в каком он состоянии и что надо сделать, чтобы возродить его к жизни? Надо было срочно направить туда комиссию авторитетных специалистов.

- Илья Павлович, - обратился я к Мазуруку. - Сможешь ли слетать в Мурманск?

Мазурук ответил:

- Можно. Надо только получить согласие ВВС, чтобы нас не сбили случайно.

- Вот и хорошо. А с ВВС договорись обо всем сам.

Шел пятый месяц войны, но фашисты никак не могли преодолеть 40 километров, отделявших их от Мурманска. На мурманском направлении, как я уже писал, действовала группировка "Норд". Основу ее составляли альпийские стрелки. Воины 14-й армии и моряки Северного флота успешно отбивали все попытки фашистов овладеть столицей Заполярья. Свою злобу враг вымещал массированными налетами авиации на Мурманск. Но советские летчики не давали гитлеровским пиратам особенно разгуляться - шли жесточайшие воздушные бои. Мурманск был прифронтовым городом. Естественно, что в такой обстановке Мурманский торговый порт бездействовал.

Для обследования Мурманского порта вместе с Мазуруком полетели Минеев, Герасимов, Еремеев и представители Наркомморфлота - капитан дальнего плавания Бочек и начальник Архангельского порта Бейлинсон. Вторым пилотом летел Орлов.

Когда Мазурук поднял свой самолет в воздух, в районе Мурманска ухудшилась погода; над Мурманском бушевала пурга. Но Мазурук и Орлов благополучно приземлились. Через три дня комиссия возвратилась в Архангельск и доложила о том, что увидела в Мурманске. А то, что они там увидели, могло кого угодно привести в уныние.

Мурманский порт был закрыт. Портовые механизмы демонтированы и вывезены. Оставался один плавучий кран да несколько разобранных паровых кранов. Железнодорожная сеть в порту была развита слабо. Причалы находились в плачевном состоянии и требовали капитального ремонта. Не было ни общежитий для рабочих, ни столовых, ни запасов спецодежды, ни продуктов питания. Короче говоря, картина еще плачевнее, чем была в Архангельском порту, когда я увидел его впервые. Но шла война, долго раздумывать было некогда. Надо было немедленно браться за работу.

Комиссия, обследовавшая порт, составила перечень неотложных мероприятий, которые предстояло осуществить, чтобы скорее сдать его в эксплуатацию.

Я позвонил А. И. Микояну и доложил о выводах комиссии.

- Пусть члены комиссии прилетят в Москву со всеми материалами, - сказал в ответ Микоян.

В Москву вылетели Мазурук, Минеев и Герасимов. Микоян выслушал их доклад, поинтересовался деталями.

Как узнал я несколько позже, Анастас Иванович сразу же позвонил в ЦК партии и правительство Карело-Финской ССР^* и в штаб Карельского фронта и обсудил этот вопрос с секретарем ЦК партии республики Г. Н. Куприяновым. Геннадий Николаевич поддержал предложение об открытии Мурманского порта и обещал помощь. А помочь он мог в первую очередь людьми. Получив санкцию, он отправил в Мурманск часть запасного полка - около тысячи бойцов, имевших так необходимые нам специальности - трактористов, шоферов, механиков, слесарей, плотников, столяров, такелажников.

^* (16 июня 1956 года Карело-Финская ССР была преобразована в Карельскую АССР.)

Анастас Иванович позвонил также первому секретарю Мурманского обкома партии М. И. Старостину и выяснил мнение обкома об открытии порта. После этого вопрос был обсужден на заседании Государственного Комитета Обороны. Не надо забывать, что все это происходило в дни, когда шли ожесточенные бои за Москву. И вот в такой момент Государственный Комитет Обороны детально и всесторонне обсуждал мероприятия по восстановлению и переоборудованию далекого северного порта!

Последовал звонок из Москвы: предложения приняты. С чего же начинать? Конечно, решили мы, в первую очередь Мурманску должен был помочь Архангельск.

Мы обговорили с Бейлинсоном эту проблему. Его не надо было убеждать: Архангельскому порту предстояло частично сократить свои операции. Поэтому без особого ущерба можно было перебросить в Мурманск часть людей и механизмов. С этим предложением мы отправились к Г. П. Огородникову.

Спешно были сформированы два эшелона из вагонов-теплушек и платформ. В теплушках ехали люди, а на платформы мы погрузили краны и автомашины. С эшелонами поехал Николай Александрович Еремеев. В Мурманск было направлено 1160 работников Архангельского порта. Это была первоочередная и очень существенная помощь Мурманскому порту, солидное подкрепление той тысяче солдат, которые прибыли туда. Наиболее опасный участок пути Кандалакша-Мурманск эшелоны проскочили под покровом ночи благополучно. Правда, немецкие самолеты дважды налетали на составы. Люди выбегали из вагонов, прятались за камнями, а тем временем машинист, умело маневрируя, уходил от авиабомб.

В первых числах января 1942 года, завершив неотложные дела в Архангельске и оставив там за старшего Минеева, я с группой инспекторов уехал в Мурманск.

Поезд осторожно полз по извилистой железнодорожной ветке, проложенной незадолго до этого на болоте, среди густой тайги, подступающей к побережью Белого моря.

Я часами стоял у окна вагона, наблюдая за проплывавшими мимо деревьями. В голове теснились заботы. Первая из них: надо было подумать об охране этой линии. С наступлением весны не забыть укрепить мосты и произвести подсыпку балласта в сильно заболоченных местах. Не забыть позвонить в Москву, чтобы добавили паровозов: через несколько недель грузооборот на линии возрастет в несколько раз.

От Беломорска вышли на главную магистраль Кировской дороги. Здесь поезда двигались только ночью, днем то и дело налетали фашистские бомбардировщики. К счастью, в эту пору года в Карелии и на Кольском полуострове день короток и неярок.

Но ведь придет и весна! Я пометил в записной книжке: затребовать истребительную часть, которая будет прикрывать с воздуха движущиеся поезда; позаботиться о зенитных установках на колесах для сопровождения железнодорожных составов.

Поезд прибыл в Мурманск в час, когда над городом сгущались сумерки. В темноту отступили снежные вершины окрестных холмов. Густой пар поднимался от Кольского залива. Высоко в небе полыхало полярное сияние. Где-то вдали бухали зенитки, озаряя горизонт багровыми вспышками. Ни одного огонька на пустынных улицах Мурманска. Настороженная тишина: рядом фронт.

Руководители Мурманского обкома партии и облисполкома встретили нас по-заполярному гостеприимно. В самом центре города, в доме "Мурманрыбы" на Пушкинской улице, нам отвели две просторных квартиры - в них разместился штаб уполномоченного ГКО и поселились все мы.

Первым делом я поехал к Максиму Ивановичу Старостину.

Максим Иванович пригласил к себе второго секретаря обкома партии Ивана Ивановича Федорова, председателя облисполкома Бориса Григорьевича Лыткина, секретаря обкома по рыбной промышленности Бориса Григорьевича Куликова и других руководящих работников. Я ознакомил их с планами реконструкции порта и попросил их помощи.

- Можете полностью рассчитывать на нас, - ответил Старостин. - Дайте нам перечень вопросов, решение которых требует нашей помощи. Мы обсудим их на бюро обкома, обяжем руководителей наших организаций, а транспортный отдел обкома возьмет выполнение заданий под особый контроль.

Мы очень скоро почувствовали быстроту и силу действия решений бюро обкома партии: порт стал одним из главных объектов внимания учреждений и организаций Мурманска.

И руководители области, и сами мурманчане напоминали мне ленинградцев - культурой работы, влюбленностью в свой город. У них было высоко развито чувство взаимопонимания и взаимодействия. И я через несколько дней уже не сомневался, что все задачи, которые предстояло решить, общими силами будут осуществлены. Нас поджимали сроки, а надлежало выполнить колоссальные по объему работы. Из Исландии уже шел в Мурманск караван советских и иностранных судов, и у причала стоял первый советский пароход, пришедший из-за океана с военными грузами. Это был "Декабрист".

Я поднялся на борт судна, чтобы поздравить капитана Степана Поликарповича Белова и его экипаж с благополучным возвращением на родную землю. Меня плотным кольцом окружили моряки.

- Поздравляю вас, родные! - сказал я. - Завершение вашего рейса особенно радует: "Декабрист" - первый советский пароход, пришедший в Мурманск из-за океана. Разгрузкой "Декабриста" Мурманский порт начнет зимнюю военную навигацию. Честь вам и слава! Только не обижайтесь, долго вас здесь держать не будем...

К кораблю уже спешили бригады грузчиков, подтягивались краны, автомашины.

Капитан рассказал о рейсе. Корабль пустили в океан в одиночное плавание. Северную Атлантику "Декабрист" проскочил благополучно - помогли шторм, снежная пурга, полярная ночь. Но у входа в Кольский залив налетели вражеские самолеты. Говорят, что на свете чудес не бывает, но чем же другим объяснить, что из трех бомб, сброшенных на "Декабрист", две взорвались в воде, не причинив вреда судну, а третья попала в трюм, где лежали бочки с бензином, и... не взорвалась. Боцман Петров-Старикович и семь матросов бросились в твиндек, осторожно вынесли бомбу на палубу и вывалили за борт. Судно отошло на порядочное расстояние, и только тогда все вздохнули с облегчением.

- Такую атаку фашистов корабль выдержал и цел остался! Считайте, что вся команда второй раз на свет родилась, - сказал я Белову, выслушав его "одиссею".

"Декабрист" разгрузился быстро и 13 января отправился за океан.

Конечно, разгрузка одного корабля - дело не ахти какое сложное. Сложности были впереди. На всех участках кипела работа, как в порту, так и за его пределами. Требовалось за короткий срок переоборудовать, а точнее, почти заново создать большой порт, привести в порядок механизмы, обеспечить бесперебойную разгрузку конвоев, расселить, одеть и накормить целую армию грузчиков, прибывающих в Мурманск.

Успех операций, как везде и всегда, решали люди. Трех тысяч человек, составлявших в те недели коллектив Мурманского порта, нам было мало. По нашему ходатайству Наркомат обороны СССР провел в Рязанской и Тульской областях мобилизацию военнообязанных старших возрастов, годных к физическому труду. Эта мобилизация дала порту две тысячи человек: к нам пришли работать и около полутора тысяч мурманчан. Как показали события, новое пополнение оказалось очень удачным. Оно составило основной костяк кадровых рабочих порта - бригадиров, стивидоров, грузчиков, показавших образцы работы по-фронтовому. В 1942 году в порту трудилось постоянно 4700 человек - с такой силой горы можно было своротить.

Работы велись под частыми, а то и непрерывными бомбежками. Поэтому одной из первых наших забот стало устройство бомбоубежищ. В основном районе порта в гранитной скале было построено убежище на тысячу человек, а во всех районах порта - девять капитальных убежищ на 1750 человек. Но в первые дни по всей портовой территории мы построили самые примитивные убежища - вырыли траншеи и щели, защищавшие от осколков.

Большую поддержку и помощь оказал нашему штабу судоремонтный завод. На этом предприятии работали люди редкого мужества и стойкости. Несмотря на ежедневные бомбежки, судоремонтники трудились без перерыва и отдыха - ремонтировали боевые корабли Северного флота и транспортные суда и, сверх того, организовали выпуск боеприпасов. В начале войны фашисты пытались захватить завод в свои руки, им это не удалось. Но до фронта было рукой подать, и ожесточенные налеты следовали один за другим. Немало стервятников нашло себе могилу в холодных водах Баренцева моря. Однако порой вражеские самолеты прорывались к цели, бомбы падали на рабочий поселок, на причалы, иногда и на цеха. Но работа не прекращалась.

Я уже рассказывал о том, как строился этот завод. Могу только добавить: молодежь его выстроила, она его освоила. Она же его и отстояла.

Коллектив этого предприятия направил в порт бригады квалифицированных рабочих, которые помогли нам смонтировать портовые механизмы, отремонтировать и восстановить энергетическое хозяйство порта, разрушенное вражеской авиацией.

Оглядываясь сейчас на недели, месяцы и годы, проведенные в Мурманске, я не могу не поражаться жизнестойкости и выносливости советских людей, их умению находить выход из любого трудного положения. Огромная работа была проведена в Мурманске, и в каком темпе! Причалов порта не хватало, поэтому приходилось вводить в эксплуатацию все новые и новые участки: на Зеленом мысу, угольную гавань и Лесной. Как и в Архангельске, пришлось перестроить большинство причалов основного порта, ввести в эксплуатацию новые общим протяжением 1300 погонных метров. Расстояние от кромки причала до линии железной дороги превышало вынос стрелы. В два дня рельсы подошли к самой кромке. Грузы с кораблей стали выгружаться непосредственно в вагоны.

Внутри порта было проведено 8,5 километра железнодорожных путей. Это дало возможность маневрировать вагонами и сразу улучшило связь порта с железной дорогой.

Вступил в строй кольцевой водопровод. Он обеспечивал не только потребности порта, но позволял снабжать водой все прибывающие к нам корабли - раньше этого не было.

В четвертом районе порта, что находился за городской чертой в Кольском заливе, был переоборудован причал для слива горючего и выгрузки взрывчатых веществ.

Были построены эстакады и несколько тупиков, где сгружались танки и другие тяжеловесы. На всех причалах сделаны новые швартовые устройства.

Сама жизнь выдвигала в процессе работ все новые и новые проблемы. Даже такие, как потребность в балласте. Он был необходим и для строительства железных дорог, и для их ремонта. Ведь железнодорожное полотно систематически разрушали вражеские бомбы. И освобожденные трюмы иностранных судов, уходящих в обратные рейсы, надо было загружать. Поэтому пришлось организовать карьерные разработки близ станции Кола. Более сложная проблема возникла при формировании эшелонов с грузами. Мы должны были формировать эшелоны на станции Мурманск, располагающей хорошей сетью маневровых путей, но станцию фашисты бомбили особенно яростно и часто. Поэтому эшелоны с грузами мы составляли на соседних станциях - Кола, Выходной, Шонгуй и Лопарская, для чего пришлось перестроить там старые пути и проложить новые. Это позволило рассредоточивать груженые вагоны на значительном пространстве, что имело немаловажное значение в нашей обстановке.

Пришлось заняться и строительством шоссейных дорог: резко усилилось движение автотранспорта, а дороги никуда не годились.

Учитывая, что сроки разгрузки кораблей были минимальными, мы постарались оснастить грузовыми кранами каждый район порта.

Но для начала их нужно было найти, эти краны, и в возможно большем количестве. Несколько кранов мы привезли из Архангельска, остальные при содействии обкома партии получили от судоремонтного завода, Мончегорского никелевого комбината и других предприятий - всего собрали 28 кранов. Но этого оказалось мало. Я обратился в Москву и получил разрешение оставить и смонтировать в Мурманске 5 новых портальных кранов, прибывших к нам из-за рубежа.

В Мурманск приехали тысячи людей. Их надо было разместить, одеть, кормить. Проблему пришлось разрешать тоже с помощью областных и городских организаций Мурманска, военных советов армии и флота, а по отдельным вопросам обращаться и в Москву. Перед войной жилой фонд Мурманского порта составлял 44700 квадратных метров. К нашему приезду от бомбежек и вызванных ими пожаров он уменьшился в пять раз - до 9100 квадратных метров. Выход был только один: быстро строить. И строили. Ремонтировали уцелевшие от огня общежития. Соорудили 52 просторные землянки на 1300 человек. Но и этого было мало. Первый секретарь горкома партии объехал улицы города, внимательно осмотрел уцелевшие дома, и затем горсовет выделил порту 20 домов под общежития, а 10 - для организации столовых. Проблема размещения людей была решена. С питанием дело было гораздо сложнее. И без того небольшие продовольственные резервы области почти целиком были переданы порту, но все равно их не хватало. И я опять обратился за помощью в Москву. Последовал быстрый ответ: по решению ГКО Мурманскому порту были отгружены мука, крупа, консервы. Особенно обрадовали меня такие строки решения: "Принять предложение тов. Папанина о введении для работников Мурманского порта питания по нормам военнослужащих". Это было очень важно, ведь портовики по 10-12 часов занимались тяжелым физическим трудом. Этим же решением ГКО обязал Наркомлегпром и Наркомтекстильпром послать в Мурманск одежду и обувь.

Так и текли дни - в заботах, под непрерывающийся грохот войны. Я и сегодня с благодарностью вспоминаю командование 14-й армии и Северного флота - никогда не отказывали нам в помощи, в наиболее напряженные и тяжелые дни присылали для работ в порту или для ликвидации повреждений, нанесенных вражескими воздушными налетами, свои резервные части. Моряки-североморцы работали отлично! Постоянно помогал нам областной комитет партии.

Все мы понимали: как только враг узнает, что в Мурманском порту идут работы, фашистская авиация усилит налеты. Так и случилось. Мурманск и порт враги бомбили днем и ночью, в хорошую и плохую погоду. Гитлеровцы поднимали свои бомбардировщики с ближайших аэродромов Норвегии и Финляндии и уже через 15-20 минут появлялись над городом. Мурманское небо защищали летчики 14-й армии и Северного флота. Я много раз видел ожесточеннейшие сражения в воздухе, видел, как смело бросались наши летчики в бой против многократно превосходящего по своим силам врага.

Прекрасными боевыми командирами и опытными начальниками проявили себя командующий Мурманским дивизионным районом ПВО полковник Швецов, командующий истребительной авиацией Северного флота полковник Андреев и командующий ВВС 14-й армии полковник Туркель.

Движение поездов по Кировской дороге от Мурманска до станции Обозерская прикрывала авиация Карельского фронта, которую возглавлял талантливый военачальник, отличный летчик, Герой Советского Союза генерал-полковник Хрюкин.

Мурманский торговый порт был на Севере одним из главных объектов, которые гитлеровцы стремились стереть с лица земли. За 1941-1942 годы Мурманский порт подвергался разрушительным бомбардировкам 86 раз, на его территорию было сброшено около 17 тысяч бомб разного калибра, из них около 300 тяжелых фугасных. Кроме того, на соседний рыбный порт, где тоже разгружались корабли с важными грузами, было сброшено свыше 10 тысяч бомб. Во всех районах порта не оказалось ни одного причала, ни одного железнодорожного пути, которые не были бы повреждены при налетах, ремонтировали их многократно. Другие же ремонтные работы - восстановление водопровода, электросети, складских и жилых помещений - вообще не поддаются учету, так как велись ежедневно.

Сотни налетов мы пережили, а от других сотен нас спасли наша авиация и зенитная артиллерия. Фашистские самолеты встречали сильный огонь и очень часто, сбросив бомбы где попало, в залив или тундру, удирали обратно.

Эта жизнь в обстановке тревог и налетов вынудила нас создать в порту оперативные и быстродействующие местные отряды ПВО и противопожарной защиты. Большинство сооружений порта были деревянными, враг, отлично зная это, сыпал нам на головы множество зажигательных бомб. Пожары были не только бедствием и задерживали работы, гибли люди. Поэтому, реконструируя порт, мы убрали значительную часть деревянных построек.

Когда я увидел, в каком состоянии находится железнодорожное хозяйство порта и какие разрушения наносят бомбардировщики железнодорожной сети Мурманска, то сразу же обратился к начальнику Кировской железной дороги Павлу Николаевичу Гарцуеву с просьбой срочно перебазировать из Архангельска в Мурманск ГОРЕМ-20 - он уже заканчивал свои работы в Архангельске. ГОРЕМ-20 сыграл важную роль в возрождении и Мурманского порта, в восстановлении его связей с фронтом и тылом нашей страны.

Труженики Сибири могут гордиться своими земляками-железнодорожниками, которые в военные годы в суровом Заполярье, в лесах и тундре Карелии трудились, не жалея сил и не щадя самой жизни.

Считаю, что я должен назвать хотя бы несколько имен из этого славного отряда. Это, в первую очередь, начальник ГОРЕМ-20 Григорий Яковлевич Авраменко, ставший в 1944 году Героем Социалистического Труда; главный инженер, а в последний год войны начальник ГОРЕМ-20 Леонид Алексеевич Николаев; строительный мастер Петр Матвеевич Больных, бригадир Федор Абросимович Вахин, дорожные мастера Яков Гордеевич Кибо и Ефим Иванович Королев, путевые рабочие Семен Акимович Дуканов, Василий Фомич Жаров, кузнец Николай Федорович Карпов, плотник Михаил Наумович Пушка-рев, каменщик Александр Федорович Хромцов и еще очень, очень многие труженики, чьим доблестным трудом по сей день гордятся старожилы Мурманска и сибиряки-железнодорожники.

Первый караван пришел в Мурманск 11 января 1942 года. Девять транспортов доставили 29 500 тонн различных грузов. Караван носил условное название PQ-8. Он благополучно пересек Северную Атлантику под покровом полярной ночи. Только неподалеку от Кольского полуострова немецкие подводные лодки напали на конвой и потопили английский эсминец. Остальные суда дошли невредимыми.

Враги постарались отыграться на Мурманске. В день прихода каравана фашистские летчики сбросили на территорию порта больше тысячи зажигательных бомб. Возникло несколько пожаров, и иностранным морякам после долгого пути вместо желанного отдыха пришлось стоять у зенитных пушек и вместе с советскими артиллеристами вести огонь по вражеским эскадрильям. День этот запомнился мне как сущий ад. Надо было и тушить пожары, и госпитализировать раненых, и разгружать суда, и накормить уставших матросов пришедшего каравана.

Известный американский писатель Дэйв Марлоу побывал в Мурманске - он нанялся матросом на одно из американских судов. Возвратившись в США, Марлоу поделился своими впечатлениями о переходе и прифронтовом Мурманске. Мой старый друг, писатель Владимир Беляев, любезно предоставил мне статью Марлоу, из которой приведу несколько строк:

"Мы могли видеть, что за войну ведет этот народ! Мы видели также, что они живут главным, не принимают в расчет поверхностных явлений. В них было что-то значительное, живое, всепоглощающее, что отбрасывало прочь мелочи, требующие энергии, но ничего не значащие. Иногда их стоицизм леденил меня. Мне неприятна такая холодность. Но я думаю, не есть ли это единственный способ устоять?.."

Да, мы жили в аду. И хотя не могли не страшиться налетов (это всегда страшно, и врет тот, кто говорит, что ничего не боится), работали - изо дня в день, из месяца в месяц.

Нервничали и мы, и капитаны союзнических судов, спешившие уйти обратно.

Были и неувязки, и заторы. По моей просьбе нарком морского флота П. П. Ширшов перевел из Архангельска и назначил начальником Мурманского порта Бейлинсона, с которым мы отлично сработались, а когда его отозвали на другую работу и послали в США, то коллектив портовиков возглавил его заместитель Леонид Петрович Новосадов.

В Мурманске состав нашего штаба пополнился новыми инспекторами. Из Москвы В. Д. Новиков откомандировал в мое распоряжение штурмана полярной авиации А. Е. Погосова. Вторым был В. П. Попов, капитан рыбного порта. Бывая на причалах этого порта, я обратил внимание, как быстро, умно и спокойно он решает самые сложные проблемы, связанные с грузовыми операциями.

- Владимир Павлович, пойдешь работать в наш штаб? - спросил я его.

- Сочту за честь.

Так мы приобрели отличного инспектора. Он был незаменим там, где надо было снять с корабля грузы, вес которых превышал возможности крана, и где требовалось, умело комбинируя портовые и судовые средства механизации, снять тот или иной тяжеловес с корабля прямо на железнодорожную платформу.

Тут команду принимал на себя Попов, и никогда не было у него ни одного срыва.

В один из январских дней 1942 года в штаб явился молодой голубоглазый офицер и четко отрапортовал:

- Лейтенант Котомкин явился в ваше распоряжение, товарищ уполномоченный Государственного Комитета Обороны.

С Виктором Ивановичем Котомкиным я не расставался до конца войны. Он состоял при мне в должности адъютанта. Хотя внешне Виктор и казался медлительным, но быстро и четко исполнял поручения, отличался спокойным и общительным характером. Конечно, нелегко ему было при нашей почти круглосуточной работе, при моем вспыльчивом характере. Но Виктор обладал недюжинной выдержкой и отличной физической закалкой.

Приход каждого конвоя ставил новые, неожиданные проблемы. Вот пример. Обычно мы подгоняли к борту корабля плавучий 45-тонный кран и его стрелой снимали один за другим с палубы судна танки и ставили их на платформы. Но в один из налетов немецкая фугасная бомба попала в кран, и он тут же затонул вместе с танком. Что же теперь делать?

Руководитель британской миссии военно-транспортных перевозок в Мурманске мистер Маккормак в тот же день спросил меня:

- Как вы думаете теперь выгружать танки и другие тяжелые грузы? Не придется ли их отправлять обратно?

- Не беспокойтесь, мистер Маккормак, придумаем что-нибудь.

Англичанин ушел, а я немедленно поехал в порт, разыскал руководителя портовиков Новосадова, посоветовался с ним.

Затем пригласили представителя военной миссии США Френкла и отправились осматривать иностранные пароходы, стоящие под разгрузкой у причалов. Наконец мы увидели то, что искали: над одним из причалов возвышался огромный корпус красавца парохода, он собственной грузовой стрелой поднимал с палубы танк и переносил за борт. Я вызвал вахтенного офицера и попросил провести нас к капитану. Нас принял молодой и быстрый американский моряк с капитанскими нашивками на кителе. Разговор начали без дипломатической подготовки:

- Капитан, сегодня немецкие летчики потопили наш единственный плавучий кран.

Капитан кивнул головой:

- Я видел...

- Так вот, - продолжал я, - это значит, что нам нечем теперь выгружать танки и другие тяжелые грузы.

Капитан все еще не понимал, куда клоню я разговор.

- Свои тяжелые грузы я могу выгрузить сам, без помощи кранов порта.

- В том-то и дело, капитан, что мы очень рассчитываем на вашу помощь.

- Я вас не понимаю.

- Какую грузоподъемность имеет ваша корабельная стрела?

- 60 тонн.

- Вот и прекрасно. Позвольте нам демонтировать ее и оставить здесь.

Капитан помрачнел.

- Я своими глазами видел, как необходимо русским то оружие, что мы привозим сюда. Ради победы над Гитлером я готов отдать вам не только стрелу, но и весь пароход. Только не я хозяин корабля.

- Мне нужно лишь ваше согласие. А с хозяином мы уладим дело через мистера Френкла.

Капитан задумался, потом кивнул:

- Хорошо, я согласен. Но должен же я получить какую-то компенсацию! Хотя бы в виде подарка жене хозяина парохода.

- А что она любит?

- О, больше всего она любит русские меха.

- Будет русский мех, - пообещал я.

Прямо из порта я поехал на судоремонтный завод Морфлота к Прокофьеву. К счастью, директор был на заводе.

- Андрей Прокофьевич, выручайте!

- А разве я когда-нибудь отказывался помочь?

У Прокофьева на заводе Наркомфлота только что закончили ремонт парохода "Кама"- это не очень большое судно оказалось весьма кстати. Директор тут же вызвал инженеров, прораба, мастеров и дал им задание демонтировать кран на американском судне и установить его на "Каме". Судоремонтники сразу поняли смелость идеи и важность задания, и вскоре стрела стояла уже на "Каме".

Ну, а мех? Конечно, в магазинах его и в помине не было. Шкурку голубого песца я получил из зверосовхоза, находившегося в Коле.

"Кама" работала отлично. Пароход был небольшой, мог легко маневрировать у причалов. Он подходил к борту иностранного судна и снимал с "иностранца" танки, тяжелые ящики с вооружением, самолеты, переносил их на свою палубу, а затем переходил к свободному причалу, где его уже ожидал состав, и этой же стрелой перегружал свои грузы на платформы. Мистер Маккормак не скрыл своего удивления, увидев, как быстро решили мы проблему. Конечно, одной "Камы" было мало. И тут нам помог уже сам Маккормак. При его содействии нам удалось договориться с союзниками, и следующим караваном в Мурманск пришли два парохода с тяжеловесными стрелами. После выгрузки своих грузов они присоединились к "Каме" и в течение всего 1942 года выполняли ту же работу.

В Мурманске иностранные моряки чувствовали себя не так уютно, как в Архангельске. Правда, в их распоряжении был ресторан "Арктика", где могли они отдохнуть и развлечься. Но город часто бомбили, им приходилось отсиживаться в бомбоубежищах, и они предпочитали поскорее разгрузиться и уйти в море. Не то, чтобы они трусили, совсем нет. Они сражались храбро, но, как я заметил, не было у них того беспокойства за судьбу корабля, которое так свойственно нашим морякам. Мы знали немало случаев, когда команда советского торпедированного парохода оставалась на нем до последнего момента, боролась за свое судно и приводила его в порт, в то время как при первом же попадании торпеды или бомбы в английское или американское судно его экипаж спешно покидал корабль, хотя тот сохранял плавучесть и управление. В этих случаях военные корабли эскорта обычно торпедировали свой же корабль, покинутый командой.

Экипажи иностранных судов были многонациональны и разноязычны. Среди моряков попадались и случайные люди, никогда до этого не нюхавшие моря и пошедшие в рейс ради хорошего заработка.

Приходили корабли под норвежскими флагами с экипажами, состоящими сплошь из норвежцев, были и пароходы с командами, состоящими из поляков. Моряки, чья родина находилась под пятой фашистских оккупантов, отличались особой дисциплиной и сознательностью. Они стремились внести свой вклад в победу над общим врагом.

Мне приходилось иметь дело преимущественно с капитанами, и должен сказать, что подавляющее большинство были настоящими моряками и настоящими людьми. Они понимали, как тяжело приходится Советской стране, видели, как мужественно переносят наши люди тяготы войны, видели страдания и лишения. С каждым пароходом отплывало в океан значительно больше друзей Советского Союза, чем находилось на этом же судне до прихода.

С чувством благодарности и большого уважения я вспоминаю капитана американского парохода "Форт Гленора" Корнелиуса Аронделла, который мог служить для всех капитанов образцом выполнения своего долга. Его пароход подходил к причалу с готовыми стрелами и запущенными в работу лебедками. Аронделл лично наблюдал за разгрузкой своего корабля, следил, чтобы все судовые механизмы работали безотказно, чтобы команда помогала портовым грузчикам. Капитан оставлял в порту не только привезенный груз, но охотно с нами делился судовыми запасами продовольствия и топлива, оставляя себе на обратный переход только минимум.

Разные бывали капитаны и их экипажи, но, повторяю, в большинстве это были смелые люди. Они ежедневно рисковали жизнью во время переходов по северным коммуникациям Атлантики. И все-таки вновь и вновь возвращались к нашим берегам, привозя грузы военного назначения.

Январским вечером 1942 года позвонил из Москвы Микоян: - С очередным конвоем к вам придут два танкера с бензином. Разгрузите их вне очереди, срочно нужен бензин. Каждый танкер везет 10 тысяч тонн...

Я созвал оперативное совещание: где разгружать танкеры? Торговый порт фашисты бомбят ежедневно, одной бомбы в танкер достаточно, чтобы уничтожить значительную часть порта.

Первым подал голос инспектор Логосов:

- Лучшее место - Лесной причал. Он в стороне от порта.

Предложение было дельное. Я одобрил его, и мы стали готовить Лесной причал к приему танкера. Делали это в строжайшей тайне. Кто мог гарантировать, что в порту не притаились тайные агенты врага?

Стоял январь, светлого времени выдавалось совсем немного. Работы на Лесном причале мы вели в темноте, ночью подтянули туда порожние цистерны.

Восемь иностранных кораблей каравана уже стояли на внешнем рейде порта, и буксиры начали подводить их к причалам, когда ко мне пришел мистер Маккормак и вежливо сказал:

- В составе конвоя прибыли два танкера с высокооктановым бензином. Их нельзя ставить к причалам порта - это огромный риск и для самих танкеров и для других пароходов...

- И что же вы предлагаете?- спросил я.

- Отправить танкеры с кораблями военного эскорта обратно. Завтра уходит конвой, и придется включить танкеры в караван... Очень сожалею...

- Поедемте со мною, - предложил я ему.

Мы приехали на Лесной причал. Там все шло, как и должно было идти: буксиры швартовали танкеры к причалу, на рельсах стояли цистерны, готовые принять бензин.

Все работы велись в темноте. Я категорически запретил пользоваться даже карманными фонариками. Территория причала была оцеплена воинской частью и усиленно охранялась. Маккормак был удовлетворен.

Танкеры отправили из Мурманска пустыми, а по Кировской дороге помчались на юг эшелоны с цистернами, заполненными бензином.

Все последующие танкеры мы разгружали на Лесном причале. Здесь же выгружали и взрывчатку.

Иногда я и сам удивлялся, как удалось нам так быстро запустить в ход огромный и сложный механизм - Мурманский порт. На что в мирное время потребовалось бы не меньше года, делалось за месяц. Конечно, осуществили мы всю эту работу благодаря помощи, которую мы получали отовсюду: от Государственного Комитета Обороны и центральных наркоматов и ведомств, особенно от Наркомата обороны. Партийная организация области, советские органы, хозяйственные учреждения Мурманска также помогали нам оперативно и безотказно. Военные советы Карельского фронта, Северного флота и 14-й армии не отказывали ни в чем, если нам приходилось к ним обращаться. Но, конечно, главная причина успеха - рабочий коллектив, который сложился у нас и который творил чудеса.

Несмотря на систематические бомбежки, работа в порту не прекращалась. Собственно, зимой дня почти не было. Хмурое утро, затем три-четыре часа бессолнечных, предвечерних сумерек, их никак нельзя назвать настоящим днем. Портовики работали при электрическом свете. Как только раздавался вой сирены, свет выключался, причалы и корабли погружались в темноту. Но корабельные стрелы и лебедки продолжали двигаться, грузы извлекались из пароходных трюмов и укладывались в вагоны. И только тогда, когда начинали рваться бомбы, люди уходили в щели и укрытия, чтобы с первым сигналом отбоя воздушной тревоги вернуться к работе.

Только от людей зависел успех всего дела.

Перед прибытием каравана начальник порта и партком обычно собирали всех рабочих порта на митинг. Ни одного часа простоя в работе; сделать сегодня все, что возможно, не откладывая на завтра, был наш девиз.

Вот так и шла наша жизнь в Мурманске. Проблемы обдумывались на ходу, их нельзя было откладывать, их приходилось решать четко и совершенно конкретно.

В начале марта я съездил на несколько дней в Москву - этого требовали насущные дела. Ну и, естественно, тревожила мысль: а как обстановка в Главсевморпути? На станции Сорокская задержали вагон на день: побывал в Беломорске, где тогда была временная столица Карело-Финской республики, поговорил с членами ее правительства, партийным руководством, членами военного совета Карельского фронта. Встреча была радостной. Ведь я был депутатом Верховного Совета СССР от Карело-Финской ССР и имел там много друзей. Мы обсудили вопросы помощи Мурманскому порту и железнодорожному узлу, усиления обороны Мурманска.

Поезд сильно опоздал, и в Москву мы приехали в полночь. Улицы были темны и пустынны. Действовал комендантский час, ходить в это время можно было только по пропускам. Конечно, у нас их не было, пропуском послужил мандат депутата Верховного Совета СССР. Домой, в пустую квартиру, я не поехал. Петр Евлампиевич Краснов, ведавший тогда "Интуристом", отвел мне номер в гостинице "Националы), а Е. М. Сузюмову не терпелось попасть домой, он пошел пешком через пустую Москву, был остановлен первым же комендантским патрулем и препровожден в отделение милиции.

В те немногие дни, проведенные в Москве, я разрывался на части. Надо было позаботиться о Мурманском порте, но одновременно захлестнули и проблемы Главсевморпути. Каждый день я звонил в Мурманск, и Еремеев докладывал мне о ходе работ, о делах в Архангельске сообщал Минеев.

Тем временем на подмосковной станции Лосиноостровская формировался железнодорожный состав для Мурманска. Товарные вагоны заполняли мясом, мукой, рисом, гречневой крупой, сахаром, консервами. Рядом грузили в вагоны валенки и противогазы, теплую одежду и бочки со спиртом. Все это предназначалось для портовиков Мурманска. Командующий ПВО страны генерал армии Громадин дал команду, и к составу подцепили двадцать платформ с зенитными пушками и пулеметами. Наконец все было погружено, запломбировано, служебный вагон прицепили к этому же составу, и эшелон тронулся на север.

Это была реальная помощь столицы прифронтовому заполярному городу. Подвижные зенитные установки были приведены в действие, когда наш состав находился на станции Лоухи, недалеко от линии фронта, и успешно отбили атаку фашистских стервятников. Зенитные установки сослужили нам в дальнейшем очень хорошую службу. Если Мурманск и его железнодорожный узел были защищены всеми средствами ПВО, то защитить каждый из почти тысячи километров пути Кировской дороги было трудно. Поэтому к каждому составу, идущему из Мурманска с грузами, мы подцепляли такие платформы - в начале и в конце состава. Зенитчики охраняли эшелон от вражеских бомбардировщиков, заставляли фашистов держаться поодаль и на большой высоте. Когда же объем перевозок возрос, этих средств оказалось недостаточно. По указанию ГКО в Мурманск был переброшен специальный полк ПВО, имевший на вооружении прожекторные установки и аэростаты заграждения.

Я вернулся в Мурманск, и ко мне снова зачастили представители союзных миссий.

У нашего штаба сложились деловые и дружелюбные отношения и с главой английской миссии военно-транспортных перевозок Маккормаком и руководителем американской - офицером военно-морского флота США Самуэлем Френклом.

Союзники очень часто обращались в штаб с запросами по поводу любых осложнений работы в порту. Но я уже так привык к этим запросам, что перестал обращать на них внимание, да и сам Маккормак, видимо, понимал, посылая мне многочисленные предупреждения, что все эти бумаги нужны ему больше для протокола.

Моим постоянным партнером в общениях с миссиями был уполномоченный Наркомвнешторга в Мурманске Алексей Никифорович Фотченко, шумный, жизнерадостный и "заводной" человек, с избытком энергии. Он обладал крепкой хваткой, с ним легко было работать, и я очень жалею, что нам пришлось трудиться вместе всего лишь два года: он погиб в командировке, в Иране, в результате автомобильной катастрофы.

Много перебывало во время войны в портах Севера разных представителей и уполномоченных союзников, всех и не перечислить. Некоторые быстро исчезали, другие оставались на более длительный срок. Хорошо помню приезд в Мурманск представителя военно-транспортной службы США капитана Акселя Пирсона. Он прибыл в Мурманск в начале мая 1942 года. Транспорт, на котором шел Пирсон, был торпедирован, и капитана вместе с экипажем погибшего судна подобрал тральщик из эскорта. Я часто встречал на причалах и видел на американских кораблях этого высокого и молчаливого пожилого моряка, шведа по происхождению, одного из лучших капитанов торгового флота США.

О миссии Пирсона мы узнали подробнее лишь год спустя, когда нам прислали из США бюллетень пресс-бюро военно-транспортной службы США. В нем капитан Пирсон рассказывал о своем четырехмесячном пребывании в Мурманске и Архангельске. Оказалось, его командировали в СССР со специальным заданием - проверить, как идут работы в советских портах, не залеживаются ли на причалах и складах грузы, посылаемые в Советский Союз по ленд-лизу, не уничтожаются ли они вражеской авиацией в порту или на железной дороге. В порту Пирсона встретил Маккормак и на правах старожила взял над ним шефство. Пирсон вспоминает, что второй человек, которого он встретил в порту, был небольшого роста, полный русский военный в форме. Пирсон рассказывает так об этой встрече, о том, что он увидел в Мурманске:

"- Кто это?

Это Папанин, герой Арктики, - ответил Маккормак, - уполномоченный Советского правительства в Северной России.

- Вам повезло, что вы благополучно добрались сюда, - сказал Маккормак, - дальше все пойдет хорошо. Но не думайте пока о делах. Вам надо сначала отдохнуть...

...Я так и не получил этого отдыха. На нас сбрасывали бомбы утром, днем и ночью. Мы переживали по четырнадцать бомбежек в день. Я подсчитал налеты в течение тридцати восьми дней: нас бомбили сто шестьдесят восемь раз. После этого я бросил записывать бомбежки... Здесь вошло в привычку работать до самого последнего сигнала тревоги, а многие продолжали работу и во время налетов.

Зенитные орудия начинали вести огонь. Там было достаточно зениток, - в этом вы можете не сомневаться. Бомбардировщики появлялись из-за облаков и рассеивались огнем зенитной артиллерии. Многие из этих самолетов уже никогда не вернутся домой.

Русские ненавидят нацистских летчиков. Вам это станет понятно, когда вы увидите эскадрилью за эскадрильей бомбардировщиков, пролетающих над городом. Вы ныряете в первое попавшееся убежище, проклиная все на свете. Но для русских появление самолетов означает лишь перерыв в их работе. Грузчики в порту работают до тех пор, пока не начнутся пожары. Рабочие продолжают работать до тех пор, пока дым от бомбежки не становится настолько густым, что ничего уже не видно. Что это за люди! Любую работу, как бы опасна она ни была, они выполняют весело. Я никогда не наблюдал у русских подавленного настроения.

"Боже мой, что за народ эти русские?" - спрашивал я себя ежедневно. Они суровы, но и дружелюбны... Они абсолютно уверены в том, что выиграют войну... Солдаты, которых вы видите работающими на причалах, - это отпускники с фронта. Вместо отдыха они приходят работать в порт, чтобы бесперебойно снабжать фронт. Женщины, сильные, крупные и суровые, выполняют мужскую работу по одиннадцати часов в смену. Они живут впроголодь на черном хлебе и супе, но никогда не жалуются, только шлют проклятья в адрес немцев. Мне нравятся русские. Они знают, за что они борются..."

Дальше Пирсон вспоминает одну июньскую субботу, когда ожесточенный налет немецкой авиации застал его в порту:

"...В этот день я узнал, как быть доктором, гробовщиком и главным погребалыциком. Мне пришлось опознавать людей. Меня пригласили опознать шеф-повара. Когда я посмотрел на него и на кучу мертвых тел, сложенных в этом ужасном месте, я понял больше, чем когда-либо, что испытали эти люди. Повсюду лежали трупы, пол комнаты был залит кровью. У главного входа я увидел двух девушек с узлом, в нем были завернуты куски тела мертвого ребенка. Они посмотрели на меня так, как будто ожидали от меня чуда. Но я был бессилен..."

В год, когда мы праздновали двадцатилетие победы, из Мурманска я получил бандероль: местное издательство выпустило книгу Е. Д. Владыкиной "Дружинницы, подруги мои!". Книга рассказывает о мужестве и стойкости жителей города, о беззаветной храбрости северянок.

Хочу рассказать вам о самой Екатерине Даниловне. Однажды в Мурманске ко мне обратилась молодая энергичная женщина - карантинный инспектор мурманского порта. По-деловому, четко доложила она о проделанной работе, о выявленных ею непорядках, просила помочь устранить их. Это была моя первая встреча с коммунисткой Е. Д. Владыкиной. Потом мы многократно встречались с ней в управлении порта, на пароходах. Я знал, что карантинный контроль за поступавшими зерновыми продуктами находится в надежных руках и никому никакой поблажки не будет. Только благодаря Е. Д. Владыкиной были обнаружены в импортном зерне опасные насекомые-вредители. Е. Д. Владыкина была политруком женской дружины Красного Креста и с дружинницами дежурила на улицах во время налетов фашистской авиации. Отважные дружинницы, не дожидаясь, пока кончится бомбежка, выносили из-под обломков зданий и из горящих домов раненых, оказывали им первую медицинскую помощь.

Тревоги, бомбардировки и пожары продолжались весь июнь.

В начале этого месяца я находился в Архангельске - принимал караваны и решал проблемы арктической навигации. Как только поступило сообщение о массированных воздушных налетах гитлеровцев на Мурманск, я отправился туда. Когда поезд подошел к вокзалу, я не узнал города. От залива и железной дороги до самого центра простиралось выжженное пространство - пепелища домов, закопченные печные трубы. Наш штаб на Пушкинской улице уцелел, хотя в здание попала бомба. Инспектора штаба почернели от постоянных тревог и бессонных ночей.

Я кинулся в порт, и у меня отлегло от сердца. Окрестные дома были разрушены, но корабли стояли у причалов, и шла обычная работа - выгружались оружие, сырье. На причале меня встретил Погосов, голова его была перебинтована.

- Что с тобою, Сашок? - с тревогой спросил я. За него ответил инспектор Виталий Андреев:

- Зажигалка упала возле ящиков с боеприпасами, и деревянная тара загорелась. Все опешили - вот-вот будет взрыв! Первым опомнился Погосов: он бросился к ящикам и стал гасить пламя. За ним кинулись и остальные. Пламя сбили, снаряды остались целы.

- И мы тоже, - добавил, улыбнувшись, Погосов. - Хоть и обгорели немного...

И показал на свою голову.

Надо было во что бы то ни стало немедленно ликвидировать последствия пожаров. Этим мы и занялись.

Коммунисты порта всегда были впереди и подавали пример работы по-фронтовому. Возглавлял партийную организацию начальник механизации порта Т. Б. Гуженко.

Позже, когда мы встречались с Тимофеем Борисовичем Гуженко, нам было что вспомнить о прифронтовом Мурманске.

Не будет никакого преувеличения, если я скажу, что тогда работники порта и железной дороги были истинными героями. Когда фашисты бомбили первый район порта и начали гореть только что сгруженные с парохода танки, начальник района Михаил Кириллович Амелин первым бросился тушить загоревшиеся танки и увлек за собой остальных. Приведу еще один пример - не в укор союзникам, а во славу советского труженика.

В английский пароход попала бомба. Начался пожар, и команда в панике бросилась на причал. Ведь в трюмах лежали снаряды! Что стало бы с матросами, грузчиками, если бы корабль взорвался! Опасность угрожала и всему порту. Не раздумывая, первым бросился тушить пожар на английском пароходе коммунист Шимарев, за ним еще несколько грузчиков. Корабль и груз были спасены, взрыва не произошло, угроза порту была устранена.

Командный пункт нашего штаба находился в порту в маленьком деревянном здании диспетчерской на причале. После утреннего объезда районов порта я заезжал сюда, вместе с портовиками и железнодорожниками проводил короткую летучку. Оперативно решались набежавшие за последние часы вопросы. Установилась особая атмосфера делового сотрудничества, все понимали друг друга с полуслова. Однажды я задержался на судоремонтном заводе и попросил своего адъютанта позвонить в порт, предупредить, что летучка будет попозднее. По пути в порт нас застала бомбежка. Пришлось отсиживаться в ближайшей канаве. Мы видели, как в городе и порту рвались бомбы и возникали пожары. Не дожидаясь отбоя, я кинулся в порт. Нашей диспетчерской больше не существовало: ее начисто смело фугаской, но, к счастью, никто не пострадал - все вовремя ушли в укрытие.